Текст книги "Стрела в сердце"
Автор книги: Дженнифер Блейк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 6
Кэтрин стояла неподвижно, пока Рован не приблизился к ней. Тогда только ее нервы сдали. Она быстро попятилась назад.
– Не дотрагивайтесь до меня!
– Почему вы возражаете? – спросил он, делая к ней еще один шаг. – Вы боитесь любви, как думает Жиль? Или меня?
– Какая разница? Оставьте меня в покое.
Она подошла к письменному столу Жиля.
– Назовите это как угодно – капризом, тщеславием, но мне хотелось бы знать…
Он со сдержанной грацией подошел к ней, и вдруг она оказалась прижатой к столу, а ее руки, как в наручниках, оказались в его руках. Его хватка была ни болезненной, ни слишком крепкой, но вырваться было невозможно. Она пыталась бороться, но это только приблизило ее к нему. Он заложил ей руки за спину, и вскоре только шелк и хлопок разделяли их.
– Именно так вы начинаете выполнять соглашение? – обессиленная, спросила она. Ее состояние уже не имело ничего общего с яростью.
– Да, – ответил он, прерывисто дыша, – я думаю так. – Он наклонился к ней, сквозь полуприкрытые ресницы рассматривая тонкие черты ее лица. Она стояла, словно загипнотизированная, с желанием протестовать, но в то же время врасплох захваченная его мужественностью и, как ни странно, собственным любопытством. Глаза его закрылись, и она почувствовала горячее прикосновение губ.
Его поцелуй был ласковым и нежным, деликатным, но умелым и настойчивым, а губы гладкими, с едва заметной щетиной вокруг. Движения губ были само предупреждение, просьба к разрешению для дальнейшего. Против желания, ее губы раскрылись. Он тут же этим воспользовался: язык начал исследовать нежные уголки ее рта, как бы пробуя на вкус его влажную сладость, прощупывая головокружительную глубину в надежде на ответные действия с ее стороны. Губы, слившись, пробовали друг друга. Это было ошеломляющее, но бесконечно знакомое ощущение, которое она испытывала после пробуждения от сладкого сна. Вместе с ним медленно поднялось сладкое томление, которое могло превратиться в боль, если не будет завершения. Кэтрин хотела этого, хотела насладиться атакой нахлынувших на нее чувств, которые она, полуразбуженная, ощущала в самых сокровенных уголках своего тела и сознания. Она подняла руки к его плечам, поглаживая их, притрагиваясь к его стройной шее, прижимая его к себе ближе. Его кожа была теплой, словно она еще хранила прикосновение позолотившего ее солнца. Вдруг она поняла, что свободна. Он больше не держал ее, как в тюрьме, в своих объятиях, его руки лежали у нее на талии за спиной. С досадой и злостью она оторвала от него руки и со всей силой оттолкнула его от себя. Он, отступая назад, быстро отпустил ее, и она зацепилась за стол. Наблюдая, как поднимается и опускается ее грудь, как пылает ее лицо, он мрачно произнес:
– Это как раз не то, чего вы боитесь.
– Нет, – сказала она, поднимая голову. – Только я ненавижу, когда со мной обращаются, как с кобылой, не считаясь ни с моей волей, ни с желаниями. Я сочувствую желаниям моего мужа, но не могу так просто допустить к себе человека, которого он выбрал, потворствуя им.
Казалось, он впитывал каждое произнесенное ею слово.
– И что вы намерены делать?
Отвернувшись от него и глядя на их отражения в окне, она сказала:
– Я подумала. В общем, если вы согласны, у меня есть предложение.
– Я слушаю вас, – он ответил спокойно, без гнева. Это придало ей храбрости, и она продолжала:
– Если вы… то есть мы только притворимся… – Она стала подыскивать слова, но он пришел ей на помощь.
– Вы хотите одурачить своего мужа, заставить его думать, что мы любовники, не будучи ими на самом деле.
– Да. – Он понял, и это принесло ей облегчение.
– И как это все будет обставлено?
– Вы придете в мою комнату через спальню Жиля. После… некоторого времени вы сможете уйти.
– Ваш муж предложил, что будет лучше, если я останусь до утра. Это будет естественнее, как будто я наношу ранний визит хозяину в его комнатах.
Кэтрин лихорадочно соображала:
– Хорошо, служанка будет спать со мной, а вы можете лечь в ее кровать в туалетной комнате, а ваш слуга принесет вам ночную рубашку и халат.
– Чтобы мне было удобнее, – сказал он с оттенком иронии.
– Сожалею, но в этом случае вы будете иметь возможность оставаться здесь столько, сколько захотите.
– Хорошо. Я только хотел бы спросить вас, чего вы надеетесь добиться своей уловкой. Если не появятся результаты, я имею в виду ребенка, разве не захочет ваш муж обратиться к своему племяннику, чтобы выполнить все, что задумал?
– Возможно, и нет. А если бы у вас были дети от других женщин, он бы мог обвинять меня в бесплодии.
– Насколько я знаю, я не оставил побочных детей.
– О, – сказала она и увидела вдруг в его глазах недовольство ее разочарованием. – Затем, я полагаю, мне нужно будет придумать что-нибудь, когда подойдет время. А сейчас, когда все завершилось, мне о чем беспокоиться.
– Кое-что вы не приняли во внимание. Что будет, если Жиль решит войти в вашу спальню?
– Зачем ему это делать? – нахмурившись, спросила она.
– Чтобы проверить, блаженствуете ли вы в моих объятиях. Будь я на его месте, это бы меня убедило.
– Да ну? Я не думаю. Боясь, что вам это не понравится, он не ворвется.
Он кивнул, но убежденным не выглядел.
– Будете ли вы ждать меня сегодня?
Она колебалась всего лишь мгновение.
– Если только на этом настаивал Жиль…
Он долго смотрел на нее. Кэтрин с бьющимся сердцем ждала его решения. Все зависело от того, что это был за человек и чего именно он ждал от Аркадии.
Мозг Рована был затуманен тысячью сомнений и идей, и все они были против этой затеи. То, что предложила Кэтрин Каслрай, выполнить было нелегко. Проводить бесконечные ночи от нее вблизи, знать, что она тут, рядом, и что ему было дано благословение любить ее, – нужно быть просто святым, а он никогда им не был и не притворялся. Видеть ее в ночной сорочке, проводить часы в интимной обстановке ее спальни и не сметь приблизиться – это было выше всех пределов. Поэтому то, что предложила Кэтрин, было бы мукой. Он никогда бы не поцеловал ее. Он даже не мог осознать, откуда пришло желание сделать это. Можно обмануть себя, сказать, что она сомневалась в наличии у него чести и он поступил с ней так, как с мужчиной объяснялся бы на дуэли. Нет, все было иначе, он знал. Что она чувствует к нему, почему она его отвергает? Но более всего он отчаянно хотел дотронуться до нее и больше ни о чем не мог думать с той минуты, когда Жиль Каслрай сообщил о возможности быть с ней в одной постели. Видя, что эта перспектива ускользает, он захотел взять маленький реванш. Это достойно порицания, но это была правда.
Он принял предложение мужа Кэтрин совсем не по тем причинам, какие выдвинул ей, а просто потому, что хотел ее. В этом была окончательная, правда, не слишком желательная причина.
А теперь его заставляли быть около нее, но не сметь дотронуться и пальцем. То, что она предлагала, может быть, и лучше для них обоих. Ему дан свободный доступ в ее спальню, и он, может, забудет свою цель, брата, забудет когда-либо уехать из Аркадии. Память Теренса заслуживала большего.
– Хорошо, – коротко сказал он. – Тогда через час. Этого времени для вас достаточно?
Кэтрин поняла – он дает ей возможность раздеться и приготовиться ко сну. Она об этом как-то не подумала и была ему благодарна. Когда она сказала, что часа будет более чем достаточно, голос срывался. Кэтрин повернулась и пошла к двери. Он опередил ее, открывая дверь: «До встречи». «Да, до встречи», – еле прошептала она.
Рован пришел к ней вовремя, постучался и, получив разрешение, вошел, закрыв за собой дверь. Кэтрин была одна, Дельфия отпросилась на вечеринку, организованную для слуг. Кэтрин отпустила ее, предупредив, что нужно вернуться раньше, и объяснила, почему. Она подумала, что им будет легче встретиться без Дельфии, а теперь пожалела, что служанки нет: Дельфия на страже – так было бы спокойнее.
Она была в ночной рубашке и пеньюаре из белого батиста, сшитого женскими руками в мопастыре. Глубокий вырез окаймлялся пышными кружевами, длинные рукава тоже были в кружевах, а волосы, расчесанные заботливыми руками Дельфии, струились вниз и при каждом движении блестящими волнами обвивались вокруг.
После ухода Дельфии она сначала легла в высокую кровать. С минуту полежала, затем выскользнула оттуда – она не хотела ждать его там. Она уселась в кресле с книгой, но получилось как-то вымученно. Подумала, что надо бы сесть перед туалетным столиком и наматывать на пальцы кончики волос, но и это показалось неестественным. Только пристроилась на краю кровати, пытаясь что-то придумать, но стук в дверь заставил ее вскочить.
Она облизала губы, когда Рован вошел, и сказала первое, что пришло в голову:
– Жиль был в своей комнате? Вы его видели?
– Меня провел Като. Ваш муж, кажется, спит. У кровати лежало какое-то лекарство.
– Он часто принимает снотворное.
– Не думаете ли вы, что я предположил, что он специально принял его сегодня на ночь? – усмехнулся он.
– Возможно, – коротко ответила Кэтрин. – Но кто может обвинить его?
– Он мог притвориться спящим, избегая увидеть меня.
Говоря это, он разглядывал ее всю, взгляд остановился на крае пеньюара, окутывавшего ее ноги в домашних туфельках.
Кэтрин глубже запахнула пеньюар, прикрывая грудь одной рукой, а другой показывая в направлении туалетной комнаты.
– Если вы хотите идти, другая кровать там.
Он посмотрел в ту сторону, куда она указывала, и сказал:
– Возможно, будет лучше, если мы какое-то время побудем вместе. Жиль, если он не спит, может зайти и переговорить с нами перед тем, как мы потушим свечи.
Кэтрин почувствовала, что ее бросило в жар. Она очень бы желала, чтобы Рован не смущал ее постоянно. Стремясь казаться более естественной, она поднялась по ступенькам и села в кровать, прислонившись спиной к подушкам.
– Думаю, вы правы. У вас, должно быть, больше опыта, чем у меня, – едко сказала Кэтрин.
– Нет, в такой ситуации, как эта, нет.
Он сбросил с себя сюртук, перекинул его через спинку кровати из ореха, с четырьмя столбами и пологом из шелка, затем начал развязывать галстук, который последовал за сюртуком. Отстегнув булавку для галстука и положив ее в карман брюк, он стал расстегивать точно такие же запонки.
– Что вы делаете? – вдруг, резко выпрямившись на подушках, спросила она.
Он помедлил. Взгляд был напряженным, оценивающим.
– Совершенно не собирался вас тревожить, я подумал, что, наверное, будет лучше, если я буду одет менее официально.
Она прикрыла глаза, вспомнив, как он приближался к ней, прежде чем поцеловать. Нет, он не должен…
Нет, можно стать идиоткой, если в голову будут постоянно лезть разные мысли при каждом его движении. Кэтрин на минуту закрыла глаза, отвернулась. «Как вам угодно!»
Рован ограничился запонками, положив их туда же, в карман, и начал закатывать рукава. Он смотрел на локон ее волос, упавший на грудь и вздрагивающий при каждом движении. Она не доверяла ему, но почему она должна, если он сам не доверял себе. Находиться вот так, рядом с ней, в интимной обстановке, было и мучительно больно, и приятно. Интересно, как далеко она позволит зайти. Он не намеревался заходить слишком далеко, нет. Ему просто нужно было отвлечь себя от того, что могло произойти.
Сейчас она была даже в большей безопасности, чем могла предположить, несмотря на то, что он не смог сдержаться в библиотеке.
Он поднялся по ступенькам, уселся на кровать подальше от нее и заложил ногу за ногу в ожидании ее возражений. Кэтрин запахнула пеньюар, придерживая кружева у горла. Человек, которого она так боится на протяжении трех дней, сейчас сидит на ее кровати, где всю супружескую жизнь она спала одна. Кэтрин буквально задыхалась: она хотела приказать ему уйти, но в то же время боялась показать свою панику.
Чтобы хоть как-то отвлечь себя от созерцания его на своей постели, она спросила:
– О чем мужчины и женщины говорят в подобных ситуациях?
Он удивленно поднял брови.
– А разве ваш муж не разговаривает с вами, бывая здесь?
– Он никогда… то есть… я думала, что Жиль объяснил, что проблема, которая мешает нам иметь детей, в нем?
– Никогда? – повторил Рован, игнорируя объяснение.
Кэтрин, не поднимая головы и перебирая кружева на рукавах, покачала головой. Он так долго молчал, что она осмелилась посмотреть на него из-под ресниц. Его взгляд был похож на глубокий, окутанный туманом пруд.
– Дайте мне подумать, – в раздумье тихо сказал он, возвращаясь к ее первому вопросу. – Если бы мы с вами были связаны амурными делами, я бы сказал вам, что ваше одеяние очаровательно, но я бы предпочел, чтобы вы были без него.
Кэтрин сжала зубы, но спросила:
– Да? А что бы я ответила на это? Спасибо?
– Вы бы ответили, то есть вы бы могли ответить: я с удовольствием сниму его, если подвинусь ближе.
Она зло посмотрела на него, чувствуя, что внутри закипает кровь.
– О чем еще мы могли бы поговорить?
– Я мог бы сказать вам, что мне очень нравится цвет ваших волос, напоминающий каштан и все красно-коричневые оттенки осени. Я мог бы сказать, что очарован их длиной, что мне хочется потрогать их и привязать ими вас к себе…
– Пожалуйста… – с мольбой в голосе прервала она. – О чем-то же еще они говорят.
Он любовался пульсирующей жилкой у нее на шее.
– Я мог бы спросить – нравится ли вам видеть меня побритым или вы предпочитаете щетину, чтобы не ждать, пока я побреюсь. Так как ноги становятся холодными, я мог бы спросить вас, замерзли ли вы, и предложить согреть вас. Затем вы, если, конечно, хотели бы, спросили – болят ли у меня мышцы после тяжелого копья. Вы бы могли предложить мне снять рубашку и помассировать спину, чтобы снять боль.
Его слова, казалось, оплетали ее мозг паутиной. Она, как во сне, видела его делающим все то, о чем он говорил, а себя – позволяющей делать, помогая ему… Она буквально чувствовала его обнаженное тело под своими массирующими пальцами. В то же время сладкие образы, созданные им, отзывались в сердце пустотой. Она ведь до сих пор не знала, как мало тепла и любви было в ее жизни, как мало всего того, о чем так легко говорил Рован.
Когда он замолчал, она тихонько вздохнула и мягко спросила:
– На самом деле мужчина и женщина так разговаривают друг с другом?
– Да. И о многом другом.
Она было открыла рот спросить, о чем же еще они говорят, но не стала. Будет лучше, судя по завораживающему тембру его голоса и боли где-то там, внутри нее, если она не будет этого знать. Вместо этого она попросила:
– Расскажите мне о ваших путешествиях. Вы правда жили с бедуинами и пересекали аравийские пустыни на верблюдах?
Он рассказал ей сказку о жаре и песке, о монотонности путешествий и жажде, о холодных, пробирающих до костей ночах. В его рассказах были и неуловимая красота природы, и триумф добра над горьким неравенством, и страшные битвы за гордость и честь. Она слушала, восторгалась, пока он резко не оборвал себя и взял ее босую ступню в свои теплые руки.
– Вы замерзли, почему же не сказали мне об этом? Укройтесь же одеялом.
– Но вам же самому нечем укрыться. – Она убрала ногу и накрыла ее полой пеньюара.
– Зачем, я же не замерз.
– Я тоже, пока вы не… – Она остановилась, представив, как это может прозвучать. – Не могу же я, в самом деле, предложить вам поделиться одеялом.
– Но вы же первая замерзли, не так ли? – Нахмурившись, он потянулся к ней.
– Не нужно этого делать, – сверкнула глазами Кэтрин.
Он отпрянул. Озадаченное лицо постепенно смягчилось.
– Вы правы. Не надо было этого делать. Глупо, но с добрыми намерениями.
Он легко соскочил с кровати, взял сюртук и галстук, перекинул их через плечо и зашагал в туалетную комнату.
Через некоторое время вернулась Дельфия. Кэтрин не спала. Она лежала тихо, как мышка, прислушиваясь к каждому скрипу в доме, шепоту ветра над буками. Рован также не спал, она видела огонек свечи в соседней комнате, слышала, как открылась дверь, как Рован что-то быстро сказал, а Дельфия засмеялась.
– Какой симпатичный, – сказала служанка. – В одежде – очень, а без нее?
Кэтрин привстала. Тихо спросила: «Он был без одежды?»
– Да я не видела, он же был под одеялом. С вами все в порядке? – спросила Дельфия, раздеваясь.
– Все хорошо, – бодро улыбаясь, ответила Кэтрин, перевернулась на спину и стала разглядывать розовый шелковый полог кровати над головой. Заскрипели пружины – это Дельфия легла рядом. Они немного поговорили о вечеринке, свеча в комнате у Рована погасла, и спустя какое-то время Кэтрин заснула.
Утром она пила свой кофе в постели, когда в дверь, ведущую из спальни Жиля, сильно постучали и он вошел. От неожиданности Кэтрин чуть не уронила чашку. Дельфия, выкладывающая для нее бархатное платье цвета болотного мха, в испуге обернулась. Она посмотрела в сторону туалетной комнаты и обменялась взглядом с Кэтрин.
– Ну, дорогая, как ты сегодня? – спросил Жиль.
Это уже начинало надоедать – озабоченность всех и каждого ее состоянием, словно близость с Рованом могла иметь неблагоприятные последствия. Однако она ответила ему бодрой улыбкой. Он кивнул, скривив губы: «Я ожидал, что Рован еще здесь, с тобой».
– Я здесь, – ответил Рован, выглядывая из соседней комнаты с чашкой в руке. Взлохмаченные волосы, щетина на лице, полузастегнутый халат и не слишком приветливый голос.
– А, вот и вы! – Жиль обернулся.
– Вы хотели со мной поговорить?
Кэтрин отметила агрессивный тон, которым был задан вопрос. Его, естественно, покоробил неуместный визит и нахальные расспросы. Жиль понял его раздражение и нахмурился.
– Я просто хотел узнать, не нужно ли вам что-то приготовить для скачек? Но я думаю, ваша лошадь в прекрасном состоянии, так как ваш слуга Омар оставался с ней на ночь.
Рован дал понять, что ему ничего не нужно. Отвечая, он направился к кровати, небрежно поднялся и уселся на краю. Он грациозно, словно ягуар на отдыхе, устроился рядом с Кэтрин. Улыбка, которой он ее одарил, излучала в равной степени интимное очарование и невероятную признательность. Его черный парчовый халат был распахнут, открывая широкую мускулистую грудь с темными вьющимися волосами, спускавшимися к твердому и плоскому животу. Он протянул руку, чтобы взять ее пеньюар, висевший на спинке кровати, и, протягивая его Кэтрин, так посмотрел туда, где заканчивался вырез ночной рубашки, что она залилась краской.
– Хорошо, хорошо, – сказал Жиль. – Я увижу вас за завтраком?
Рован подарил Кэтрин еще одну улыбку.
– Думаю, что позавтракаю в постели, а то Омар был так занят предстоящими скачками, что только сейчас начал наполнять ванну.
– Ладно, – сказал Жиль, поглядев в сторону туалетной комнаты, откуда на самом деле слышалось журчание воды. – Тогда до встречи.
Дельфия пошла закрывать за Жилем дверь, захлопнув ее со страшной силой. Усмехнувшись, она повернулась к Кэтрин.
– Я думаю, этот номер у вас не пройдет.
– Может, ты и права, – рассеянно ответила Кэтрин. Посмотрев на Рована, она предложила: – Может, стоит закрыть дверь в комнату Жиля?
– А вы раньше этого не делали?
– Не было нужды.
Рован, нахмурившись, покачал головой.
– Тогда это только вызовет его подозрения.
Кэтрин сжала губы, но не ответила.
– Ну, и что же вы собираетесь делать? – подперев бедра руками, спросила Дельфия.
– Полагаю, остается только одно, – медленно произнесла Кэтрин.
– Джентльмен и я поменяемся местами? – Дельфия метнула взгляд на Рована, но не улыбнулась.
Кэтрин холодно посмотрела на служанку. Той давно уже казалось, что образ жизни, какой ведет ее хозяйка, слишком уж ограничен.
– Не подсказывай, пожалуйста, как себя вести.
– Вы знаете, она права, – спокойно, но как-то задумчиво сказал Рован.
– Да, – вздохнув, сказала Кэтрин, – я знаю.
Глава 7
Жиль, когда Кэтрин подошла к нему на поле для скачек, держался с ней холодно. Рот его был крепко сжат, бледное лицо – одутловато, и он так сжал ее локоть, когда вел к трибуне, что там обязательно должен был появиться синяк. Она могла предположить, что он ревнует, если бы в этом был хоть какой-то смысл.
Арена была преобразована в трэк для скачек очень просто: известью проложили широкие полосы. По британской традиции скачки обычно проводились по торфяному покрытию, а не по грунту, а трэк имел V-образную форму с возвышенностями и впадинами. Возвышенность для большей сложности была ближе к финишу, только лишь старт и финиш имели ровную поверхность и находились как раз перед трибуной. Скачки включали несколько номеров: от заезда на короткую дистанцию в четверть мили и полного пробега в полторы мили до трехмильного заезда, который дважды обойдет трассу. Предполагалось, что будут выступать лошади как из близлежащих конюшен, так и из дальних мест Луизианы и Миссисипи. Все знали, что огромная конкуренция будет между лошадьми Жиля и Бэрроу, да и еще несколько плантаторов были готовы бросить им вызов. За последние несколько дней, когда прибывали лошади, добывалась информация о состоянии их конюшен дома, о содержании лошадей, о жокеях, родословных и прежних выступлениях.
В последнее десятилетие скачки в Луизиане стали страстью, по всему округу были построены трэки. В Новом Орлеане были Metairie и Eclipse, в Батон Руже – Магнолия Корс и Фэшон Корс в Клинтоне. В Св. Фрэнсисвилле был городской трэк, и говорили, что он так же хорошо приспособлен для заездов, как и Юнион Коре в Лонг-Айленде, штате Нью-Йорк. Жиль же, с его авторитетом, какой имели плантаторы с большим состоянием, для удобства предпочитал свой, построенный в Аркадии.
Самый большой интерес обычно вызывают заезды с участием владельцев лошадей, а не с жокеями. Чтобы привлечь зрителей, эти заезды проводятся последними. Эти скачки будет открывать Рован на своем Саладине.
Первые заезды не заинтересовали Кэтрин, она была несколько рассеянной, ни на чем не могла сконцентрировать внимание. Трудно было заставить себя улыбаться, разговаривать и двигаться, сознавая, что, фактически, малознакомый человек провел в ее комнатах ночь и собирается снова делить с ней постель с наступлением темноты.
Сегодня она чувствовала себя порочной – уже знала свое тело, его формы, реакции, движения – все это раньше ей было неведомо. Но в глубине души, под слоем страха и стыда, она ликовала. Ей нравилось это новое чувство, хотя она знала, что не должна иметь его.
Жиль разговаривал с соседом, требовавшим пойти посмотреть на серого чемпиона, предположительно привезенного со скачек на трэке Eclipse. Жиль ушел, а через несколько минут появился Рован. Он прохаживался по полю, потом легко и грациозно поднялся по лестнице, занеся ногу на верхнюю ступеньку, наклонился к Кэтрин, обло-котясь рукой о колено. Его глаза излучали тепло, а взгляд буквально отдыхал, глядя на нее.
На Кэтрин был ансамбль из зеленого бархата, отделанного тесьмой, а шляпа из соломки завязывалась такого же цвета длинными узкими лентами. Он приветствовал ее так, словно они расстались очень давно, а не утром.
– Надеюсь, с вашей лошадью все в порядке? – спросила Кэтрин.
– Да, – рассеянно ответил он, потом, понизив голос, спросил:
– Я хотел кое-что узнать у вас. Вы случайно не посылали, проснувшись, служанку в комнату Жиля?
– Утром? Зачем?
– Она там была. Омар видел, когда она уходила через дверь, ведущую в коридор.
– Она ничего не сказала мне.
– Ваш муж никогда за ней не посылает? – прямо глядя ей в глаза, спросил Рован.
– Нет, никогда.
Она не знала, злиться или принять как шутку его предположение, что Жиль мог использовать Дельфию в роли свидетеля. У Дельфии был любовник, состоятельный джентльмен, Кэтрин знала его. Время от времени были отлучки, неожиданные подарки – духи и одежда, кое-что из украшений, происхождение которых было ясно. Да Кэтрин и не требовала открыть ей имя любовника, справедливо полагая, что всем будет спокойнее, если оно останется в тайне. Во всяком случае, это уж точно не Жиль.
– Но тогда ваш муж мог спрашивать ее о вашей уступчивости и вообще о вашем поведении.
Кэтрин широко открыла глаза, затем покачала головой.
– Я думаю, он не падет так низко, но если это и так, я не поверю, что Дельфия будет ему что-либо рассказывать.
– Он пришел к вам после разговора с ней, правда? – терпеливо расспрашивал ее Рован.
– Наверное, ему надо было все знать, как вы сказали, – размышляя, она покусывала губу.
– В любом случае мы должны быть осторожны. Думаю, что Омару надо воспылать страстью к Дельфии, он может попытаться выведать, что у нее на уме. Кстати, у него будет причина ходить туда-сюда и быть все время рядом.
Мысль о величественном Омаре, снующем повсюду, даже рассмешила Кэтрин. Но не надолго. Она сказала:
– Мне не хочется обижать Дельфию.
– Вы думаете, Омар ее обидит? Не беспокойтесь, он умеет обращаться с женщинами.
Он посмотрел на ее голову.
– Вы знаете, что у вас на шляпе пчела? Стойте смирно, я ее сниму.
Кэтрин не заметила пчелы, но сидела неподвижно, когда он встал перед ней. В нем было нечто, парализующее ее волю. Она отчетливо чувствовала, что с ней «обращались». Он покорил ее своим спокойным мужеством и мужским обаянием, притягивающим как магнит. Его влияние на нее было так велико, что она запаниковала. Лишь почувствовав легкое прикосновение к шляпе, она заторопилась что-то произнести, в попытке выстроить в ряд свои мысли.
– Как Омар рассказал вам о Дельфии? Я думала, он не умеет говорить.
Рован отступил от нее.
– Ну, теперь все в порядке, – сказал он, засунув руки в карманы, и продолжал: – А что касается Омара, то когда-то он был посыльным у шейха Алжира. Вот ему и отрезали язык, чтобы он не мог выдать то, что ему доверяли. Он все же произносит несколько звуков, но знает язык жестов, ему он выучился у торговца, индейца из племени чероки.
Кэтрин поблагодарила за помощь, но вдруг нахмурилась.
– А вы его правильно поняли?
– Да. Было бы ошибкой считать его ненадежным и неинтеллигентным только потому, что он немой. Ни в коем случае.
– У меня и в мыслях этого не было, – запротестовала она.
– Нет-нет, – он внимательно посмотрел на нее. – Я просто хотел, чтобы вы в случае необходимости знали.
Какая может случиться необходимость, она себе не представляла, но и спорить по этому поводу ей не хотелось.
– Да, насчет того. Я поговорю с Дельфией.
Он подумал, потом все-таки сказал:
– Будет лучше, если вы ей ничего не скажете.
– Почему? Мы же не можем изменить наши отношения, и совсем нежелательно, если Дельфия не будет знать правды.
– Вы можете просто намекнуть, что за вами следят.
– Тогда это прекратится?
– Может быть. Поступайте, как знаете.
Он ушел, направляясь к конюшням. Она знала, что не должна смотреть ему вслед, но не могла оторвать взгляда от его непринужденной манеры носить шляпу, от его стройных ног, широких плеч, красивой походки. Мысли о нем начинали возбуждать. Конечно, на то были причины – Рован был человеком неотразимого обаяния. Было бы противоестественным, если бы она не размышляла, не перебирала бы в памяти мельчайшие подробности их взаимоотношений, не разгадывала бы черты характера, манеры поведения человека, брошенного ей в постель. Она должна определить, какой он, можно ли ему довериться, каковы его намерения. Многое в нем было необычно, и прежде всего законы, по которым он жил. Она лишь надеялась, что они достаточно строги и не позволят ему воспользоваться теми особыми обстоятельствами, что связали их. В то же время она осознавала, что гарантии ни на что не было.
Рован возвратился к трибуне перед началом первого заезда. Он бережно вел под руку даму в бледно-голубом. Это была Мюзетта. Младшая сестра Жиля что-то болтала, открыто смеялась ему в лицо и так размахивала своими широкими юбками, что они касались ног спутника. За ними, свирепо сверля глазами Рована, тащился Перегрин. Мюзетта шаловливо помахала пальчиками Кэтрин. Она производила впечатление женщины, очень довольной и собой, и всем миром. Голубые глаза блестели от удовольствия, когда она посадила Рована с одной стороны, а Перри с другой. Кэтрин перевела взгляд на мужа Мюзетты, Брэн-тли Хэннона, стоявшего внизу и огрызком карандаша выстраивавшего в ряд какие-то цифры в маленькой книжке.
Он посмотрел в сторону жены, лицо его нахмурилось, и он еще ниже опустил голову над книжкой. Не только Брэнтли был раздосадован победой Мюзетты. Шарлотта, сидящая с Жоржеттой и Льюисом, наблюдала за ними, уныло опустив плечи. Было больно видеть ее взгляд, устремленный на Рована. Платье цвета бледной лаванды делало ее еще более хрупкой. Шикарные темные волосы, подобранные кверху и уложенные локонами на макушке, казались слишком тяжелыми для ее тонкой, как стебелек, шеи. Под глазами были заметны темные тени, словно она плохо спала или была больна. Кэтрин почувствовала угрызения совести. Она обязательно должна найти время и поговорить с девушкой до окончания праздника. Льюис, напротив, был бодр, надменен и, как обычно, наготове со своими плоскими шутками. Ему было жарко: время от времени он снимал шляпу и обмахивался ею, а рукой приглаживал свои торчащие волосы. Он не будет участвовать в финальном заезде. Он не смог найти, так он сказал, со времени приезда в Св. Фрэнсисвилль подходящую лошадь. Все стоящие лошади принадлежали его дяде, и не имело смысла покупать то, чем можно было бесплатно пользоваться каждый день. По мнению Кэтрин, искренность такого рода была одной из черт характера Льюиса. Она подумала, но не сказала вслух, что племянник Жиля был счастлив придумать причину, чтобы не состязаться с Рованом. Превосходство конюшен Жиля над остальными было доказано. Его лошади выиграли забег на короткую дистанцию и взяли серебряный приз в полуторамильном. Кэтрин подумала – он бы даже не так радовался, если бы пробежал всю трассу на своих ногах. Во время обеда он был в прекрасном настроении и даже выпил несколько рюмок вина с продолжительными тостами, сопровождавшими обильное пиршество.
Но после обеда ему стало плохо, он лег на диван в кабинете, дамы отдыхали у себя в комнате наверху, а джентльмены вели разговоры о хлопке и политике на задней террасе дома. Когда же Жиль появился на последнем, самом любимом всеми заезде, вид у него был изможденный.
Когда же все снова появились на трибуне, солнце уже садилось, освещая луг и деревья длинными косыми лучами. Заунывный сигнал рожка, зовущий участников к старту, эхом отозвался у леса. Стая уток покружила вокруг купола башни и опустилась на берег озера. Шум голосов постепенно затих, и с последней нотой рожка послеполуденную тишину нарушали лишь сверчки и лягушки.
В предстартовом параде лошадей была своеобразная прелесть, несколько неофициальная, чего не было в предыдущих заездах. Наездники сидели на своих лошадях непринужденно и раскованно. За каждым участником ехала свита, что оживляло общий вид процессии. Когда они проезжали мимо трибуны, зрители оживленно обсуждали качества лошадей, их родословную, упряжь, недостатки, а также яростно спорили и делали ставки.
