Текст книги "Всем парням, которых я любила"

Автор книги: Дженни Хан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 28

НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО Я РАНО БУЖУ КИТТИ, чтобы она могла заплести мне волосы.

– Оставь меня в покое, – произносит она, переворачиваясь на другой бок. – Я сплю.

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Можешь заплести волосы в корону? – спрашиваю я, присев на корточки перед ее кроватью.

– Нет. Только косу сбоку, и это все.

Китти быстренько заплетает мне косу, а затем заваливается обратно спать, а я иду выбирать себе наряд. Теперь, когда мы с Питером официально вместе, народ станет замечать меня, поэтому я должна носить что-то красивое. Примеряю платье с пышными рукавами в горошек вместе с колготками, но оно смотрится как-то не так. Как и мой любимый свитер с сердечком и маленькими помпончиками. Внезапно все выглядит таким детским. Наконец я останавливаюсь на цветочном платьице, которое заказала на сайте японской уличной моды с полусапожками. Напоминает лондонскую моду семидесятых.

Я сбегаю вниз в семь двадцать, и Китти уже сидит за столом в своей джинсовой куртке и ждет меня.

– Почему ты внизу? – спрашиваю я. Ее автобус придет не раньше восьми.

– У меня сегодня экскурсия, поэтому я должна приехать в школу раньше. Помнишь?

Я подбегаю к холодильнику и смотрю на календарь. Вот оно, написанное моим почерком: Экскурсия Китти.

Блин.

Я должна была отвезти ее, но это было до автомобильной аварии. У папы ночная смена в больнице, и он еще не вернулся домой, так что у меня нет машины.

– А может одна из мам заехать за тобой?

– Слишком поздно. Автобус отходит в семь сорок. – Лицо Китти покрывается пятнами, и ее подбородок начинает подрагивать. – Я не могу опоздать на автобус, Лара Джин!

– Ладно, ладно. Не расстраивайся так. За нами прямо сейчас должны заехать. Не волнуйся, окей? – Я отрываю зеленоватый банан со связки. – Давай выйдем на улицу и подождем его.

– Кого?

– Просто поторопись.

Мы с Китти ждем на крыльце, съедая зеленоватый банан напополам. Мы обе предпочитаем незрелые бананы коричневым в крапинку. Марго любит с крапинками. Я берегу их для бананового хлеба, но Марго проглатывает все кашеобразные помятые части. Содрогаюсь даже при одной мысли об этом.

Воздух прохладный, хотя сейчас только сентябрь и, следовательно, практически еще лето. Китти потирает ноги, чтобы согреться. Она говорит, что будет носить шорты вплоть до октября; таков ее план.

Уже семь тридцать, а Питера еще нет. Я начинаю нервничать, но мне не хочется волновать Китти. Решаю, что, если он не появится здесь ровно через две минуты, я пойду к Джошу и попрошу его подвезти Китти в школу.

Наша соседка через дорогу, мисс Ротшильд, машет нам, запирая входную дверь и держа в руке большой термос с кофе. Она бежит к своей машине.

– Доброе утро, мисс Ротшильд, – приветствуем мы ее хором. Я толкаю Китти локтем и говорю:

– Пять, четыре, три…

Черт возьми! – вскрикивает мисс Ротшильд. Она пролила кофе на руку. С ней такое случается, по меньшей мере, два раза в неделю. Не знаю, почему бы ей не пойти медленнее или, может быть, просто закрыть термос, или же не заполнять его до краев.

Именно в этот момент подъезжает Питер, его черный «ауди» сверкает еще сильнее при свете дня. Я поднимаюсь и говорю:

– Пошли, Китти, – и она плетется за мной.

– Кто это? – слышу ее шепот.

Его окна опущены. Я подхожу со стороны пассажирского сиденья и просовываю голову внутрь.

– Ничего, если мы подвезем мою младшую сестренку до школы? – спрашиваю я. – Ей сегодня нужно быть пораньше из-за экскурсии.

Питер выглядит раздраженным.

– Почему ты вчера об этом не сказала?

– Вчера я не знала об этом! – Я спиной чувствую, как позади меня ерзает Китти.

– Машина двухместная, – говорит Питер. Будто я собственными глазами не вижу этого.

– Знаю. Я просто посажу Китти к себе на колени и пристегну ремень поверх нас обеих, – за что папа убил бы меня, если узнал, но мы не собираемся рассказывать ему об этом.

– Ага, звучит по-настоящему безопасно, – язвит он. Ненавижу, когда люди язвят. Так низко.

– Всего две мили!

Он вздыхает:

– Хорошо. Забирайтесь.

Я открываю дверь и залезаю, укладывая сумку в ногах.

– Идем, Китти. – Я освобождаю ей пространство между ног, и она забирается. Крепко пристегиваю нас ремнем и обхватываю ее руками. – Не говори папочке, – наказываю я.

– А как же! – отвечает она.

– Привет. Как тебя зовут? – спрашивает ее Питер.

Китти колеблется. Это случается все чаще. С новыми людьми ей приходится решать: будет она Китти или Кэтрин.

– Кэтрин.

– Но все зовут тебя Китти?

– Все, кто знает меня, – произносит Китти. – Ты же можешь называть меня Кэтрин.

Глаза Питера загораются.

– А ты крепкий орешек, – говорит он с восхищением, которое Китти игнорирует, но продолжает мельком на него поглядывать. Он оказывает подобный эффект на людей. На девушек. На женщин.

Мы молча проезжаем свой район. Наконец Китти говорит:

– Итак, кто ты?

Я посматриваю на Питера, он же смотрит прямо перед собой.

– Я Питер. Парень, э-э твоей сестры.

У меня отвисает челюсть. Мы ничего не говорили о том, чтобы лгать своей семье! Я думала, мы будем притворяться только в школе.

Китти замирает в моих руках. А затем поворачивается, чтобы взглянуть на меня, и орет:

– Он твой парень? С каких пор?

– С прошлой недели, – по крайней мере, это правда. Отчасти.

– Но ты ничего не говорила! Ни одного поганого слова, Лара Джин!

Я произношу автоматически:

– Не говори «поганого».

– Ни одного поганого слова, – повторяет Китти, качая головой.

Питер лопается от смеха, а я бросаю на него неодобрительный взгляд.

– Все произошло очень быстро, – предлагает он. – Едва было время рассказать кому-нибудь…

– Разве я с тобой разговаривала? – рявкает Китти ему в ответ. – Нет, не думаю. Я разговаривала со своей сестрой.

Глаза Питера становятся огромными, и я вижу, как он старается сохранить невозмутимый вид.

– Марго знает? – спрашивает она меня.

– Еще нет, и даже не смей говорить ей, пока я не скажу.

– Хм. – Кажется, Кити это немного приободрило, потому что для нее большое дело – узнать что-то первой, раньше Марго.

Мы подъезжаем к зданию начальной школы, и, слава богу, автобус все еще на стоянке. Дети выстроились в очередь. Я с облегчением делаю выдох, который сдерживала всю дорогу. Китти освобождается от моих объятий и выпрыгивает из машины.

– Хорошо провести время на экскурсии! – кричу я.

Она оборачивается и с упреком указывает на меня пальцем:

– Я хочу услышать всю историю, когда вернусь домой! – с этим заявлением она убегает к автобусу.

Я снова пристегиваю ремень.

– Ммм, не припомню, чтобы мы решили рассказывать своим семьям, что мы пара.

– Она бы все равно узнала когда-нибудь, я ведь теперь ваш личный шофер.

– Тебе не нужно было говорить «парень». Мог бы просто сказать «друг». – Мы все ближе к школе, еще два светофора. Я нервно тереблю косу. – Ты уже поговорил с Женевьевой?

Питер хмурится.

– Нет.

– И она тебе ничего не сказала?

– Нет. Но уверен, что скоро скажет.

Питер мчит на стоянку и паркуется. Когда мы выходим из машины и направляемся ко входу, Питер переплетает свои пальцы с моими. Я думала, он отпустит мою руку, как только мы дойдем до моего шкафчика, но он тянет меня в противоположном направлении.

– Куда мы идем? – спрашиваю я.

– В кафетерий.

Я собираюсь возразить, но он успевает твердо сказать:

– Нам нужно больше тусоваться в общественных местах. Кафешка – это то, где наше представление разойдется на ура.

Джоша в кафе не будет – оно для популярных учеников – но я знаю, кто точно будет там. Женевьева.

Когда мы заходим внутрь, она сидит в окружении своих поклонников за обеденным столиком: Эмили Нуссбаум, Гейб и Даррелл из команды по лакроссу. Они все завтракают и пьют кофе. Должно быть, у нее есть шестое чувство, когда дело касается Питера, потому что она тотчас испепеляет нас взглядом-лазером. Я начинаю замедлять шаг, чего Питер, кажется, не замечает. Он направляется прямиком к столику, но в последнюю секунду я трушу. Я тяну его за руку и говорю:

– Давай сядем там, – и указываю на свободный столик в их поле зрения.

– Почему?

– Просто… пожалуйста. – Я быстро соображаю. – Понимаешь, было бы откровенно нелепо с твоей стороны притащить девушку к столу, после того как вы всего минуту назад разошлись. А так Женевьева сможет наблюдать издалека и удивляться еще дольше, – и, кроме того, я в ужасе.

В то время как я тащу Питера к столику, он машет своим друзьям и пожимает плечами, как бы говоря: «А что мне остается делать?». Я сажусь, и Питер усаживается рядом со мной, пододвигая мой стул ближе к своему. Приподняв бровь, он спрашивает:

– Ты так ее боишься?

– Нет.

Да.

– Когда-нибудь тебе все равно придется с ней столкнуться, – Питер наклоняется, снова хватает меня за руку и начинает выводить линии на моей ладони.

– Прекрати, – говорю я. – У меня от этого ползут мурашки.

Он бросает на меня обиженный взгляд.

– Девушкам нравится, когда я так делаю.

– Нет. Женевьеве нравится. Или она притворяется, что ей нравится. Знаешь, я тут поняла, что у тебя нет такого большого опыта в отношениях, как все думают. Всего лишь одна девушка, – я освобождаю свою руку из его и кладу ее на стол. – Все считают тебя большим ловеласом, когда в действительности ты встречался только с Женевьевой, а потом с Джамилой около месяца…

– Ладно, ладно. Я понял. Хватит уже. Они смотрят на нас.

– Кто? Твой столик?

Питер пожимает плечами.

– Все.

Я быстро оглядываюсь вокруг. Он прав. Все смотрят на нас. Питер привык к вниманию людей, а я нет. Такое забавное чувство – будто бы зудит кожа от нового свитера; это потому что никто никогда не наблюдает за мной. Будто я на сцене. И самое забавное и действительно странное – это не настолько неприятно, как казалось.

Я думаю об этом, когда встречаюсь взглядом с Женевьевой. Между нами возникает некая связь – «Я знаю тебя». А затем она отворачивается и что-то шепчет Эмили. Женевьева смотрит на меня таким взглядом, будто я лакомый кусочек и она собирается съесть меня заживо и выплюнуть косточки. А после этот тяжелый взгляд так же быстро исчезает, и она улыбается.

Я поежилась. Правда в том, что она пугала меня даже в детстве. Однажды я играла у нее дома, и Марго позвонила, чтобы позвать меня домой на обед. Но Женевьева сказала ей, что меня у нее не было. Она не давала мне уйти, потому что хотела продолжать играть в кукольный домик. Женевьева заперла дверь. Мне пришлось позвать ее маму.

На часах пять минут девятого. Скоро прозвенит звонок.

– Нам надо идти, – говорю я и, когда встаю, чувствую, как у меня дрожат коленки. – Готов?

Он отвлекся, потому что разглядывал своих друзей за столиком.

– Да, конечно. – Питер поднимается и подталкивает меня к двери. Одну руку он держит на моей пояснице, а другой машет своим друзьям. – Улыбайся, – шепчет он мне, и я улыбаюсь.

Должна признаться, приятное чувство, когда парень увлекает тебя за собой, проводя через толпу. Ощущение, будто о тебе заботятся. Это похоже на хождение во сне. Я все еще я, и Питер – все еще Питер, но все вокруг меня кажется расплывчатым и нереальным, как в день, когда мы с Марго умыкнули бутылку шампанского в канун Нового года.

Я никогда не задумывалась об этом раньше, но, возможно, все это время я была невидимкой. Просто некто, кто всегда присутствовал здесь. Теперь, когда люди думают, что я подружка Питера Кавински, им стало интересно узнать меня лучше. Что понравилось Питеру во мне? Что во мне такого? Что делает меня особенной? Мне бы тоже было интересно. Раньше я была просто Тихой Девушкой. Но, став подружкой Питера, возвысилась до Таинственной Девушки.

Я еду домой на автобусе, так как у Питера тренировка по лакроссу. И как обычно сижу спереди, но сегодня у людей есть ко мне вопросы. В основном у младшеклассников. Вряд ли кто-нибудь из старшеклассников сядет в автобус.

– Что у тебя с Кавински? – спрашивает меня девушка по имени Манда. Делаю вид, будто не услышала.

Я сползаю пониже и разворачиваю записку, которую Питер оставил в моем шкафчике.

ДОРОГАЯ ЛАРА ДЖИН,

ХОРОШАЯ РАБОТА СЕГОДНЯ.

ПИТЕР

Я начинаю улыбаться, а затем слышу, как Манда шепчет своей подруге:

– Это так странно, что она понравилась Кавински. Ну… посмотри на нее и на Женевьеву.

Я съеживаюсь. Вот о чем все думают? Может быть, я Не Таинственная Девушка. Возможно, что я Недостаточно Хороша?

Я возвращаюсь домой и направляюсь прямиком в свою комнату, надеваю мягкую ночную сорочку и расплетаю косу.

Какое приятное облегчение – распустить волосы. Кожа головы покалывает с благодарностью. Затем я ложусь в постель и смотрю в окно, до тех пор пока не темнеет. Мой телефон продолжает гудеть. Уверена, это Крис, но я даже не удосуживаюсь поднять голову, чтобы проверить.

В какой-то момент в комнату врывается Китти и спрашивает:

– Ты болеешь? Почему ты до сих пор лежишь в постели, словно у тебя рак, как у мамы Брилли?

– Мне нужен покой, – отвечаю я, закрывая глаза. – Мне нужно восполнить запасы покоя.

– Ну… а что тогда мы будем есть на ужин?

Я открываю глаза. Точно. Сегодня понедельник. Теперь по понедельникам я отвечаю за ужин. Ах, Марго, где же ты? Уже стемнело, нет времени, чтобы что-то разморозить. Может быть, сделать понедельники вечерами пиццы? Я пристально смотрю на сестренку.

– У тебя есть деньги?

Мы обе получаем карманные деньги: Китти пять долларов в неделю, я же двадцать, но у Китти всегда больше денег, чем у меня. Она все приберегает, как хитрый бельчонок. Не знаю, где она хранит деньги, потому что всегда запирает дверь, когда собирается взять немного из своего тайника. И она даст взаймы, но возьмет потом с процентами. У Марго есть кредитка, которой она может пользоваться для оплаты продуктов и бензина, но она забрала ее с собой. Наверное, мне следовало попросить папу об еще одной кредитке – для себя: теперь я самая старшая сестра в семье.

– Зачем тебе деньги?

– Потому что я хочу заказать пиццу на ужин. – Китти открывает рот, чтобы возразить, но до того, как она успевает сказать хоть слово, я говорю: – Папочка вернет тебе их, когда придет домой, так что даже не думай взимать с меня процент. Пицца также и для тебя. Двадцатки должно хватить.

Китти скрещивает на груди руки:

– Я дам тебе деньги, но сперва ты должна рассказать мне о том парне. Твоем бойфренде.

Я застонала.

– Что ты хочешь узнать?

– Я хочу знать, как вы сошлись.

– Мы были друзьями еще в средних классах, помнишь? Мы все иногда зависали в домике Пирсов на дереве. – Китти озадаченно пожимает плечами. – Ну, помнишь тот день, когда я попала в аварию? – Китти кивает. – Так вот, Питер проезжал мимо, остановился и помог мне. И мы просто… снова начали общаться. Это была судьба. – Кстати, хорошая практика – рассказывать Китти эту историю. Сегодня вечером я поведаю Крис то же самое.

– И все? Это вся история?

– Эй, это хорошая история, – говорю я. – Ну, автомобильная авария звучит драматично, плюс наше совместное прошлое.

Китти просто произносит «Хм» и оставляет меня в покое.

На ужин у нас пицца с колбасками и грибами, и, когда я выдвигаю идею заказывать пиццу по понедельникам, папа быстренько соглашается. Думаю, он все еще помнит мои макароны Боссам с сыром.

Как хорошо, что Китти большую часть ужина рассказывает о своей экскурсии, и все, что мне приходится делать, только жевать свою пиццу. Я по-прежнему думаю о словах Манды и задаюсь вопросом: может, эта идея была не так уж хороша?

Когда Китти замолкает, чтобы проглотить свой кусочек, папа поворачивается ко мне и спрашивает:

– А с тобой сегодня произошло что-нибудь интересное?

Я проглатываю свой кусочек пиццы.

– Ммм… не совсем.

Позже вечером я готовлю себе ванну с пеной и погружаюсь в нее так надолго, что Китти дважды стучит в дверь, проверяя, не уснула ли я. Один раз я почти заснула.

Только погружаюсь в сон, как звонит телефон. Это Крис. Я жму «Пропустить», но он продолжает вибрировать. Наконец я поднимаю трубку.

– Это правда?! – кричит она.

Я убираю телефон подальше от уха.

– Да.

– О, мой бог! Расскажи мне все!

– Завтра, Крис. Я расскажу тебе все завтра. Спокойной ночи.

– Стой.

– Споки!

Глава 29

В ЭТУ ПЯТНИЦУ Я ИДУ НА ПЕРВЫЙ В МОЕЙ ЖИЗНИ футбольный матч. Футбол меня никогда не интересовал. Я сижу на трибунах с Питером и его друзьями. Насколько я могу судить, там и смотреть не на что. Все чего-то ждут, с кем-то переговариваются, и ничего не происходит. Совсем не похоже на то, что показывают по телевизору и в кино.

К девяти тридцати игра почти закончена (надеюсь). Я зеваю в пальто, когда Питер неожиданно обнимает меня, и чуть не давлюсь своим зевком.

Внизу Женевьева подбадривает команду с остальными членами группы поддержки. Она машет и трясет помпонами, поднимает взгляд на трибуны и, когда замечает нас, смотрит всего полсекунды, а потом со сверкающими глазами продолжает подбадривать футболистов.

Я поглядываю на Питера, ухмыляющегося от удовольствия. Когда Женевьева возвращается к кромке поля, он отпускает свою руку и вдруг вспоминает, что я рядом. Он говорит:

– Сегодня вечером Эли собирает народ. Хочешь пойти?

Я даже не знаю, кто такая Эли. Я вновь зеваю для показухи.

– Ммм… Я очень устала. Так что… нет. Нет, спасибо. Можешь просто подвезти меня по дороге туда?

Питер смотрит на меня, но не спорит.

По дороге домой мы проезжаем мимо закусочной, и неожиданно Питер говорит:

– Я проголодался. Хочешь остановиться и перекусить? – и многозначительно добавляет: – Или ты слишком устала?

Я игнорирую подкол и говорю:

– Конечно, давай поедим.

Питер разворачивает машину, и мы идем в закусочную. Нам достается передняя кабинка. Всякий раз, когда я приходила сюда с Марго и Джошем, мы всегда садились рядом с музыкальным автоматом, чтобы забрасывать в него монетки. Иногда автомат был сломан, но нам все равно нравилось сидеть возле него. Как-то странно быть здесь без них. У нас так много традиций в этом месте. Обычно мы заказываем по два сэндвича с жареным сыром и режем их на квадраты. Потом берем по тарелке томатного супа, чтобы макать туда наши сэндвичи. На десерт мы с Джошем заказываем вафли со взбитыми сливками, а Марго – пудинг из тапиоки. Мерзость, знаю. Уверена, только бабушки любят пудинг из тапиоки.

Наша официантка Келли – студентка колледжа. Ее не было все лето. Судя по всему, вернулась. Келли пристально разглядывает Питера, пока ставит нам воду.

– А где сегодня твои друзья? – спрашивает она меня.

Я отвечаю:

– Марго уехала в Шотландию, а Джош… не здесь, – на что Питер закатывает глаза.

Затем он заказывает черничные оладьи и бекон с яичницей. Я – жареный сыр с картофелем фри и газированную воду из черемухи.

Когда Келли уходит, чтобы принести наш заказ, я спрашиваю его:

– За что ты так сильно ненавидишь Джоша?

– Я его не ненавижу, – издевается Питер. – Я едва знаю этого парня.

– Ну, тебе он определенно не нравится.

Питер бросает на меня сердитый взгляд.

– А чему там нравиться? Этот малый сдал меня однажды за списывание в седьмом классе.

Питер жульничал? У меня немного скрутило живот.

– И что это было за мошенничество? Домашняя работа?

– Нет, тест по испанскому. Я записал ответы на калькуляторе, а Джош, блин, выдал меня. Кто же так поступает?

Я ищу в его лице хоть какой-то признак смущения или стыда за списывание, но не нахожу ни следа.

– Почему ты такого высокого мнения о себе? Ты же жульничал!

– Это было в седьмом классе!

– И что, ты по-прежнему списываешь?

– Нет. Практически. Ну, пару раз. – Он хмурится. – Может, перестанешь смотреть на меня так?

– Как так?

– Осуждающе. Слушай, я в любом случае собираюсь учиться на стипендию по лакроссу, так что, не все ли равно?

На меня снизошло внезапное озарение. Я спрашиваю, понизив голос:

– Постой… ты умеешь читать?

Он заливается смехом.

– Да, я умею читать. Господи, Лара Джин. Не за всем скрывается история, ладно? Я просто ленивый. – Он фыркает. – Умею ли я читать? Я написал тебе несколько записок! Ты очень забавная.

Я чувствую, как мое лицо заливается краской.

– Это не было настолько смешно. – Я украдкой бросаю на него взгляд. – Для тебя это все шуточки?

– Не все, но большинство, конечно.

Я удивлена.

– Тогда, наверное, это твой недостаток, над которым стоило бы работать, – говорю я. – Потому что есть серьезные вещи, и они должны восприниматься всерьез. Извини, если считаешь меня бескомпромиссной.

– Угу, думаю, это именно бескомпромиссность. Я считаю тебя такой в целом. Это недостаток твоего характера, над которым тебе следует потрудиться. А еще я считаю, что тебе нужно научиться расслабляться и получать удовольствие.

Я перебираю в голове все занятия, которые приносят мне радость: катание на велосипеде (ненавижу), выпечка, чтение; подумываю над тем, чтобы сказать вязание, но уверена, что он только посмеется надо мной. Когда Келли приносит нашу еду, я отвлекаюсь, потому что хочу укусить свой жареный сыр, пока он мягкий.

Питер крадет одну из моих картофелин.

– Итак, кто еще?

– Что кто еще?

Он произносит с набитым ртом:

– Кто еще получил письма?

– Ммм, это очень личное, – я качаю головой, словно говорю: «Вау, как грубо».

– Что? Мне просто любопытно. – Питер макает другой кусочек картошки в мой маленький горшочек с кетчупом. Усмехаясь, он добавляет: – Ну же, не стесняйся. Ты можешь рассказать мне. Знаю, я, очевидно, номер один. Но мне хочется услышать, кто еще набрал очки.

Питер перегибает палку, он слишком уверен в себе. Прекрасно, если он так сильно хочет знать, я скажу ему.

– Джош, ты…

– Очевидно.

– Кенни.

Питер фыркает.

– Кенни? Кто он?

Я ставлю локти на стол и опираюсь подбородком на руки.

– Мальчик, с которым я познакомилась в церковном лагере. Он был самым лучшим пловцом среди мальчиков. Однажды он спас тонущего ребенка, доплыв до середины озера прежде, чем спасатели заметили что-то неладное.

– Так что он сказал, когда получил письмо?

– Ничего. Оно вернулось обратно к отправителю.

– Ладно, кто следующий?

Я откусываю сэндвич.

– Лукас Крапф.

– Он же гей, – говорит Питер.

– Он не гей!

– Боже, прекращай мечтать. Парень – гей. Он вчера в школу надел аскотский[22]22
  Мужской галстук с очень широкими концами, модный с середины XIX века; носится, заматывая вокруг шеи, и завязывается под подбородком; двойной узел или бант закрепляется в определенном месте булавками.


[Закрыть] галстук.

– Уверена, он так пошутил. Кроме того, аскотский галстук не делает кого-то геем, – я бросаю ему взгляд, говорящий: «Вау, как гомофобно».

– Эй, не смотри на меня так, – протестует он. – Мой любимый дядя – гей, как пить дать. Спорю на пятьдесят баксов, что, если бы я показал фотографию Лукаса своему дядюшке Эдди, он подтвердил бы это за полсекунды.

Только потому, что Лукас ценит моду, это не делает его геем. – Питер открывает рот, чтобы возразить, но я приподнимаю руку, останавливая его. – Все это означает, что он более городской парень среди всего этого… скучного пригорода. Спорим, он в конечном итоге отправится в Нью-Йоркский университет или в какое-нибудь другое заведение Нью-Йорка. Он мог бы быть телевизионным актером. У него такая внешность, ты же понимаешь. Стройный, с тонкими чертами лица, очень чувствительными чертами. Он похож… на ангела.

– Так что же Ангельский Парень сказал о письме?

– Ничего. Уверена, потому что он джентльмен и не хотел смущать меня, поднимая этот вопрос. – Я одариваю его многозначительным взглядом. «В отличие от некоторых», – говорю я глазами.

Питер закатывает глаза.

– Хорошо, хорошо. Мне все равно. – Он откидывается на спинку сиденья и вытягивает руку, положив ее на спинку свободного места рядом с ним. – Это только четыре. Кто пятый?

Я удивлена, что он считал.

– Джон Амброуз Макларен.

Глаза Питера округляются.

– Макларен? Когда он тебе нравился?

– В восьмом классе.

– Я думал, ты меня любила в восьмом классе!

– Возможно, там было частичное совпадение, – признаюсь я. Помешивая соломкой напиток, продолжаю: – Был один раз, на физкультуре… мы с ним должны были собрать все футбольные мячи, и начался дождь. – Я вздыхаю. – Наверное, это был самый романтичный момент в моей жизни.

– Что происходит с девушками под дождем? – удивляется Питер.

– Не знаю. Полагаю, может быть из-за дождя все кажется намного драматичнее, – говорю я, пожимая плечами.

– Между вами двоими действительно что-то произошло или вы просто стояли под дождем и собирали футбольные мячи?

– Тебе не понять.

Такой как Питер никогда не сможет понять.

Питер закатывает глаза.

– Итак, письмо Макларена было отправлено на его старый адрес? – подсказывает он.

– Думаю, что так. Я от него вообще ничего не слышала, – делаю большой глоток содовой.

– Почему ты так грустно говоришь об этом?

– Неправда!

Может быть, немного. Думаю, что помимо Джоша, Джон Амброуз Макларен значит для меня больше, чем все парни, которых я когда-либо любила. Просто было в нем что-то очаровательное. Некое обещание, что возможно в один прекрасный день… Думаю, Джон Амброуз Макларен был Тем, Кто Ушел. Вслух же я говорю:

– Ну, он либо не получил мое письмо, либо получил, и, – я пожимаю плечами, – мне всегда было интересно, каким он стал. Тот же ли он еще. Уверена, что да.

– Мне кажется, он как-то раз упомянул тебя, – Питер медленно добавляет: – Да, определенно говорил. Сказал, что считал тебя самой красивой девочкой в нашем классе. Он говорил, что единственное, о чем он жалел в средней школе, что он не пригласил тебя на бал в восьмом классе.

Все мое тело напрягается, и мне кажется, я даже перестаю дышать.

– Серьезно? – шепчу я.

Питер покатывается со смеху.

– Боже! Ты такая доверчивая!

Мой живот сжимается. Моргая, я произношу:

– Это было низко. Зачем ты так сказал?

Питер перестает смеяться и говорит:

– Эй, извини. Я просто пошутил.

Я тянусь через стол и бью его в плечо. Сильно.

– Ты придурок!

Он потирает плечо и жалуется:

– Ой! Больно!

– Ну, ты это заслужил.

– Извини, – снова говорит он. Но в его глазах все еще остались проблески смеха, поэтому я отворачиваю от него голову. – Эй, ну же. Не злись. Кто знает? Может быть, ты ему действительно нравилась. Давай позвоним ему и узнаем.

Я вскидываю голову.

– У тебя есть номер его телефона? У тебя есть номер Джона Амброуза Макларена?

Питер достает сотовый телефон.

– Конечно. Давай позвоним ему прямо сейчас.

– Нет! – я пытаюсь выхватить у него телефон, но Питер слишком быстрый. Он держит его над моей головой, и я не могу дотянуться. – Не смей звонить ему!

– Почему бы и нет? Я думал, тебе было интересно, что с ним происходило.

Я с жаром качаю головой.

– Чего ты так боишься? Что он тебя не помнит? – Что-то меняется в его лице, некая крупица понимания. – Или что он помнит?

Я отрицательно качаю головой.

– Вот оно, – Питер кивает сам себе. Он откидывается назад на своем стуле, руки сплетены на затылке.

Мне не нравится то, как он на меня смотрит. Словно думает, что разгадал меня. Я протягиваю ему свою ладонь.

– Дай мне свой телефон.

У Питера отвисает челюсть.

– Ты собираешься позвонить ему? Прямо сейчас?

Мне нравится, что я его удивила. Кажется, будто я обыграла его. Думаю, заставать Питера врасплох может стать для меня веселым хобби. Повелительным тоном, который я использую только в разговоре с Китти, произношу:

– Просто дай мне свой телефон. – Питер протягивает мне его, и я копирую номер Джона к себе. – Я позвоню ему, когда захочется мне, а не когда этого хочешь ты.

Питер бросает на меня взгляд, в котором читается уважение. Конечно, я вообще не собираюсь звонить Джону, но Питеру этого знать не обязательно.

В ту ночь я лежу в постели, все еще думая о Джоне. Забавно размышлять, а что если бы. Страшновато, но весело. Будто бы эта закрытая дверь приоткрылась, на совсем малюсенькую щелочку. А что если? Как бы это было – я и Джон Амброуз Макларен? Я могу представить себе это, когда закрываю глаза.