Текст книги "Расстройство Сна (ЛП)"
Автор книги: Джек Кетчам
Соавторы: Эдвард Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)
Билл посмотрел на пол. Фотография лежала на ковре изображением вверх – рамка расколота, стекло разбито. Картинка с улыбающейся Энни разорвана и смята.
Я теряю контроль, – подумал он. И в этот самый момент понял, что и в самом деле его теряет. Он никогда раньше не оказывался в такой ситуации. Он всегда сохранял спокойствие, без всяких исключений. Ты должен быть спокоен, если хочешь добиться хоть чего-нибудь в этой жизни.
Он ворвался в ванную и включил воду. Правой руке досталось сильнее, поэтому он тёр её левой. Успокойся, успокойся, – приказывал он себе. – Ты должен сохранять спокойствие. Что произошло? Что, нахрен, произошло???
Он разозлился на Энни. Проснулся посреди ночи и начал выбивать всё дерьмо из её фотографии. И сопровождал всё воплями. Как будто фотография была ею.
Примерно так.
Он посмотрел на своё отражение. Оно ответило ему взглядом воспаленных глаз. Он выглядел...
Биллу пришлось признать – он выглядел психом.
Его сердце болело – будто бы что-то умирало в его груди. Медленные, тяжёлые удары. Его тело казалось ему тесным, стягивающим. Билл подумал о перекрученных между собой проводах, а после вспомнил слова Энни про инсульты и сердечные приступы.
Он присел на обоссаную кровать, расправил рукав тонометра и замерил давление. Оно было чудовищно высоким.
Первые лучи солнца проникли в комнату. Он несколько раз глубоко вздохнул, потом сходил на кухню и принял свою утреннюю доху лекарств. Закрыл глаза, подышал ещё немного. Потом выпил огромный стакан апельсинового сока, который неплохо его взбодрил. Через несколько минут он начал чувствовать себя гораздо лучше, напряжение начало уходить. Провода начали раскручиваться.
Ладно, – подумал он. – Не принимай всё близко к сердцу. Теперь ты взял себя в руки. Какой бы ни была проблема – исправь её. Контролируй ситуацию.
– И проблема, – произнёс он вслух, – кроется прямо здесь.
Он ударил по кнопке воспроизведения диктофонной записи.
Сначала было тихо. Потом раздались первые нотки храпа.
Потом много храпа. Глубокие, почти гортанные звуки дыхания, которые вызывали у него отвращение. Господи Иисусе, – подумал он. – Звучит так, будто кто-то тонет!
А потом начались стоны. О, боже. Он действительно стонал во сне! Как будто кто-то или что-то мучало его во сне, измывалось над ним, превращало его в старого и слабого нытика. Это было почти так же отвратительно, как храп.
После этого раздался какой-то булькающий звук. Долгий и протяжный. В иных обстоятельствах он бы посмеялся над ним. Это могло быть в какой-нибудь комедийной передаче про скрытую камеру – чувак спит, но при этом издаёт больше звуков, чем целый дом престарелых. Это было забавно, если не думать о том, что звуки исходили из его собственной глотки.
И снова храп.
И снова стоны.
Комбинация того и другого.
А потом...
А потом он заговорил.
– Я думал, у тебя всё на мази, – произнёс он. А потом добавил ещё что-то, но диктофон этого не различил.
– Ты должен был это предвидеть.
Невозможно было понять, сколько времени прошло между двумя фразами – диктофон включался лишь когда улавливал звуки.
– Ты должно быть слышал группу “Грейтфул Дед”, – сказал он. – У них была песня “Питер и Волк”, ну ты её знаешь. “Я сказал лишь – заходи…” И ещё. Этот пистолет потеет на жаре, не правда ли…
–…Это шумная комната...
–…Мы попались им с Ру Роулзом. Они заперли нас, не оставив нам ничего кроме бутылок с молоком и супом…
Что за херня? Во всём этом не было никакого смысла.
А после…
– Что за куча идиоток. Куча тварей. Да знаю я, знаю. Я что, совсем тупой, по их мнению?
О ком он говорил?
– Суки, все они суки.
Внезапно Билл понял, о ком идёт речь.
– Я им ещё покажу.
Короткий, очень злой смешок.
– О, да. Ты должен быть на коне, если хочешь оставаться в игре. Ты должен контролировать себя. Убей, или будь убитым. Всех грызи, или живи в грязи. Никто не смеет отнять у меня.
Разумеется, Билл разделял эту несложную философию. Это точно были его слова. Он улыбнулся. Он всегда был собой, неважно – во сне или наяву.
Когда он услышал следующие слова, его улыбка померкла.
– Да, я их всех поимел. У меня всё их дерьмо, все ценные бумаги, коллекция, прямо за диваном. Тупые сучки...
Долгая-долгая серия храпов и стонов.
– Блядь, – сказал он вслух. – Боже, Cвятый.
Он произнёс буквально худшую из возможных вещей. Он замер не дыша, его глаза перестали моргать, он сам не мог поверить в произошедшее. А после он снова расслабился.
Чего это я тут сру кирпичами, – подумал он. – Может быть ночью я и проговорился насчёт моей заначки, да только Энни рядом со мной не было. Она ведь съехала отсюда!
Из всех ночей, в которые он мог проговориться, он выбрал ту, когда её уже не было дома!
И всё же...
Надо ведь всё проверить, правильно?
Это не было неуверенностью или паранойей. Всего лишь осторожность. Энни никоим образом не могла узнать про его тайник.
Билл зашёл в гостиную и отодвинул диван – а после он сам не знал плакать ему или кричать, разнести квартиру на куски или просто лечь на пол и сгнить.
Стенная панель была отсоединена.
Он встал на колени и заглянул внутрь.
Всё пропало. Разумеется, там ничего не было.
Ценные бумаги, коллекция монет, пара с лишним незаконно нажитых миллионов долларов.
Всё исчезло.
Осталась лишь записка, написанная цветистым почерком Энни:
МУДАК
Билл вернулся в спальню с полностью потерянным лицом. Как это вообще произошло? Панель была на своём месте ещё вчера – он проверял тайник каждый день – а Энни собрала свои вещички и смылась задолго до очередной проверки.
Всё случилось этой ночью, – понял он.
Это был единственный возможный ответ. Энни одурачила его буквально несколько часов назад. Но как? Ведь её здесь не было.
Или всё-таки она сюда заходила?
Я найду её и прикончу, – подумал Билл. Не самое рациональное решение ситуации, но ему очень нравилось себе это представлять.
Успокойся, успокойся, – в очередной раз подумал он. – Держи себя в руках.
Секунду спустя ему слегка полегчало. Он внушил себе, что ему полегчало. У жизни бывают чёрные и белые полосы, так ведь? Сегодня вот чёрная. Определенно. У него ведь и раньше бывали плохие деньки, правда? Он всё пережил.
Ну и что? Сучка стащила мои деньги. Вероятно, я и прошлой ночью бубнил во сне про эту нычку, вот она и вернулась за деньгами сутки спустя. Ничего страшного. Всего лишь одно очко в её пользу. У меня ещё куча рабочих вариантов – через полгода в этом тайничке будет столько же денег, сколько было вчера.
Вот. Теперь мне гораздо лучше.
Контроль над собой – потрясающая штука.
Но что-то все равно не давало ему покоя. Женщины вероломны. Само-собой он это знал. Но как, чёрт возьми...?
Мысль пришла ему в голову, и эта мысль была страшна. Он метнулся к входной двери только ради того, чтобы подтвердить свои опасения. Он всегда запирал второй замок перед сном и у Энни не было от него ключа. Так как же она этот ключ заполучила? Ну, он мог забыть запереть эту дверь перед сном, но такого никогда раньше не происходило.
Он посмотрел на маленькую латунную ручку.
В закрытом положении.
Единственным человеком со вторым ключом от этой двери была Лора. Ещё с тех времен, когда он только ушёл от неё, ещё до Энни. Тогда они с Лорой общались как адекватные люди, и он всерьёз размышлял на тему частичного примирения, чтобы время от времени ей вставлять.
И вот тут он услышал её голос.
Прямо из спальни.
Он вернулся обратно бегом.
Диктофон продолжал проигрывать запись. Это был голос Лоры, записанный на диктофон.
–...кусок говна, – шипела она. – Ну, теперь-то он призадумается. И, ради всего святого, объясни, как ты терпела его храп и стоны? Омерзительно. Я за пять лет чуть с ума не сошла.
Второй женский шёпот согласился:
– За всё время с ним я ещё ни разу нормально не выспалась. Даже не могу точно сказать, сколько раз мне хотелось отрезать его тупую башку, только бы он заткнулся.
Голос Энни. На плёнке. Вместе с Лорой. Что означает... Они обе были здесь прошлой ночью. Стояли над ним!
Эти две сучки сговорились!
Он видел их как наяву. Сели в самом тёмном углу, скорчились, терпеливо ждали пока он проболтается о местонахождении тайника. Хитрые, пронырливые мрази.
Хорошо. Ещё одно очко в их пользу. Но, у меня ещё будет свой трёхочковый.
Месть будет сладка. Но нужно сохранять спокойствие и ясный ум, мыслить рационально.
Контролировать себя.
Он придумает что-нибудь интересное для каждой из них, и когда придёт его время, поломает их так, что они не будут подлежать ремонту. Билл Дюмонт не любит оставаться в дураках.
– Это лишь вопрос времени, – произнёс ещё один голос. – Когда говорящие во сне переходят в фазу быстрого сна, они выкладывают то, что больше всего хотят скрыть. Вместе с околесицей, разумеется. Неосозноваемое чувство вины вперемешку с шлаками бессознательного. Чтобы отделить бред от ценной информации нужен знающий человек. Наш план сработает. Я в этом абсолютно уверен.
Третий голос не принадлежал ни Лоре, ни Энни.
И Билл сразу понял, кому он может принадлежать.
Этот злоебучий доктор! Босс Энни! Чёртов Сеймур!
Они были здесь втроём.
Билл едва не рехнулся! Но он всё ещё не понимал. Откуда они знали в какую именно из ночей он проболтается о тайнике?
Энни заговорила вновь:
– Лишь бы вы оказались правы. Я так долго ненавидела этого ублюдка. И я точно знаю, что он стащил коллекцию монет моего дяди.
– Мы были просто парой идиоток, – добавила Лора. – Поверили этому лживому, вороватому куску говна!
– Ш-ш-ш! – осадила её Энни. – Разговаривай потише. Ты его разбудишь.
– Не надо насчёт этого переживать, – успокоил её Сеймур. – “Бензотиамид” (???Бензтиазид???), который ты добавляла к его ночной порции “Клонифила” это не просто новомодный гипнотик. Это одно из лучших снотворных. Аналог “Диазепама”...
– Ммм. Не могли бы вы говорить на человеческом языке, пожалуйста?
– Я это к тому, что если он сейчас проснётся и начнёт ходить во сне, он не поймёт, что мы здесь. Он не придёт в себя, даже если вы закричите ему в лицо, настолько эта штука мощная. Я просто сожалею о побочных эффектах.
– Ага, Энни. Он мог тебя убить.
– Да, – произнёс Сеймур. – Я призывал вас быть поосторожнее. Серьёзный побочный эффект этого лекарства – ночные кошмары у лиц, страдающих гипернатриемией – высоким уровнем натрия в сыворотке крови, что характерно для гипертоников.
– Ну, я была обязана воспользоваться этим шансом, – прошептала Энни. – Нужно было каждую ночь проводить рядом с ним, пока он не проболтается. Но, прошлая ночь была последней каплей. Этот психопат перепугал меня до смерти.
– Ну, нам повезло. Сегодня мы получили то, чего ждали, – cнова доктор. – Кстати говоря, давайте заглянем в тайник. Он ведь за диваном, правильно?
– Ага, – сказала Энни. – Пойдёмте.
Аппарат отключился на секунду, затем голоса снова включили его.
– Ого, глазам своим не верю! – Лора визжала от восторга.
– Не просто акции и монеты... судя по всему, у малыша Билли была халтурка на стороне, – сказал Сеймур.
Вновь голос Энни:
– Боже! Только погляди на все эти деньги! Тут должно быть миллион долларов.
Билла парализовал ужас.
Нет. Не миллион. Два с чем-то.
Сеймур хохотал:
– Ну, похоже мы все очень богаты. Дамы, прошу на выход. Буду рад видеть вас у себя. Шампанское за мой счет.
И вновь восхищённый визг.
Вот и всё. Всего этого было более, чем достаточно. Его мастерски обвели вокруг пальца. И он уже не мог сдерживать ярость. Контроль, контроль, – повторял он себе. – Дыши глубоко. Успокойся. В груди у него все сжалось. Но это еще не конец. Это было еще не все.
Голос Лоры:
– Подождите. А что насчёт него?
– Не переживайте, – сказал Сеймур. – Я уже о нём позаботился.
– И что же вы сделали? – поинтересовалась Энни.
– То, что мы с вами обсуждали. Выбросил его утренний “Kлонифил” и поменял на хлорид калия. У него будет обширный инфаркт спустя полчаса после приёма этой таблетки. Учитывая наличие гипертонии в его истории болезни, никто не будет выяснять обстоятельств смерти.
Дверь открылась. Закрылась. В замке повернулся ключ.
А после – его собственный надрывно орущий голос. Кулаки, избивающие стену.
Он вырубил запись.
Его зрачки буквально заполнили глаза. Грудь продолжало стягивать. Он прошёл на кухню и проверил то, что и так знал. Маленькую голубую коробочку для таблеток, в которую он всегда клал дозы лекарств на завтрашний день.
На месте “Kлонифила” не было ничего.
перевод: Горящий Жираф
«Рад тебя видеть!»(черновик) Джекa Кетчамa
Эта история послужила основой для совместной работы Кетчама и Ли над сборником «Расстройство Сна».
Он не видел снов.
Уже очень долгое время ему ничего не снилось. По крайней мере, он не мог припомнить ни одного случая.
Народное поверье гласит, что если человек никогда не видит снов, он неизбежно сходит с ума – или изначально безумен, поэтому он думал, что, в принципе, сны ему снятся. Просто он не может их вспомнить. Фактически, это все равно что не видеть снов вообще. Тем не менее, его это вполне устраивало.
Но сны, скорее всего, были.
Иначе откуда было взяться его сонному бреду?
Да, он говорил во сне.
Почти каждую ночь, если верить словам Энни. Или Лоре, его жене. Сам он считал, что это началось ещё в колледже, в самый первый день, так как он хорошо помнил испуг Гарри, его соседа по комнате. Той ночью он уселся на своей кровати прямой, как столб, и пробормотал:
– Я пришёл к тебе сквозь пространство и время, но не через Нью-Джерси.
А после снова отрубился.
Гарри пару недель поглядывал на него с опаской.
– То, что тебе снится, – как-то сказал сосед, – это то, что ты воспринимаешь, рассматривая Других, рассматривающих тебя.
Ну, Гарри специализировался на психологии и был чуть смазливее, чем следовало.
Но после тридцати лет уже все начали жаловаться на его ночной бред. Лора даже купила беруши. По его мнению, это было очень грубо с её стороны.
По ночам он разговаривал чистым, почти дикторским голосом, всё что он говорил, было абсолютно осмысленным – или могло быть таковым, если вы могли найти правильный контекст для понимания. Но вы не смогли бы. Потому что контекстом были сами сны, а снов он не запоминал.
Болтовня не слишком доставала его. Поначалу Энни даже находила её забавной.
– Кто такая Милли? – спросила она его как-то утром.
На одной из его костяшек была царапина и немного засохшей крови – он смотрел на руку, думая о том, что могло оцарапать его во сне.
– А?
– Кто такая Милли? Ты говорил про неё в последний раз, – рассмеялась Энни. – Пусть Милли не покупает до расторжения брака. Судя по всему, будет куча грязищи…
Он тоже засмеялся.
– Похоже я торговался, – пояснил он.
Он работал на бирже. Судя по всему, в этот раз сон был посвящен работе.
Тем не менее, он не понимал, какое отношение к его заработку имеет чей-то развод. И он знать не знал никакой Милли.
Энни покачала головой.
– Ты что-то с чем-то», – сказала она. – Прямо как сейчас слышу: ПУСТЬ МИЛЛИ НЕ ПОКУПАЕТ...
– Надеюсь, она учла мои рекомендации, – сказал он.
В некоторые ночи их смешила эта его особенность, а в некоторые – когда Энни нуждалась во сне, а он будил её воплями вроде «ОТПРАВЬ ЭТО!» – она становилась источником раздражения. Но не более того.
Что раздражало на самом деле – так это храп.
Когда она впервые разбудила его пихнув локтем, он прямо-таки похолодел от ужаса.
– Ты храпел, – сказала она.
– Я не храпел.
Он взглянул на своё отражение в зеркале. Глаза были красными, опухшими. Обычно он просыпался с чистой головой.
Я не храпел.
Он просто-напросто не мог в это поверить. Храп это что-то свойственное старикам. А ему только сорок.
Вот его престарелый папаша был мастер похрапеть – его храп было слышно из любой комнаты. И нет, это не было смешно. Это было отвратительно. Это было так...
…бесконтрольно.
Если Билл Дюмонт что-то и ненавидел всеми фибрами своей души, так это отсутствие контроля. Из-за этого он бросил Лору и своего сына Филипа. Без оглядки, не испытывая чувства вины.
Лора постоянно опаздывала, забывала о запланированных делах, забывала заправить машину, когда бак оказывался полупустым.
Филип постоянно забывал вещи в школе – ланчбокс, новые перчатки, куртку. Ну и что с того, что ему было всего пять лет? Об этом ему постоянно ныла Лора - Билл, ему всего пять лет! – Ну и что? Если Филипу пять лет, он должен автоматически просить молока всякий раз, когда Билл смотрит матч по телеку, а “Джетсы” перехватывают у противника инициативу?
У всех есть свои оправдания. У матери Лоры был рак. Лора постоянно об этом думала. Разумеется. И он об этом знал. А у Филипа, если верить его школьному психологу, было небольшое расстройство внимания, с которым он бы рано или поздно справился по мере взросления.
Рано или поздно.
По мнению Билла, всё это не имело никакого значения. Ты либо контролируешь своё поведение и себя самого, либо нет.
Он терпел это дерьмо целых пять лет. И вот, избавился от них. А через три месяца встретил Энни за барной стойкой в “Оллстейте”. Вот что случается, когда контролируешь свою жизнь. Порхаешь как бабочка, жалишь как пчела.
Билл был тому доказательством.
И это всего два месяца назад – а сейчас он уже уговорил Энни съехаться с ним и жизнь вновь стала хороша.
Но вот теперь это...
...позорище.
Храп.
Он перепробовал все возможные варианты. Приучил себя спать на спине. Потом на левом боку, потом на правом, а под конец прямо на брюхе.
В конечном счёте Энни тоже купила себе беруши.
По утрам Билл просыпался злым, как собака. А всё потому, что понимал, что с ним происходило ночью. Иногда своим храпом он умудрялся разбудить себя самого. Настолько это было оглушительно.
Храп. Как у какого-нибудь старого деда. Как у дряхлого больного деда, который понемногу сдаёт, теряя контроль над самим собой. Усталый. Ленивый. Да и на расчёске с каждым днём оставалось всё больше волос.
По его представлениям, следующей остановкой должен был стать старческий энурез.
Однако тут он несколько заблуждался.
В одну из ночей Билл проснулся во дворе своего дома, будучи одетым в пижаму и дождевик. Он пинал пуделя, принадлежащего какому-то старику, а пудель пытался прокусить его пижамные штаны и неплохо с этим справлялся, в то время как старый хрыч на них орал.
На работу он явился с тиком верхней губы, который никак не унимался. А глаза его были будто натёрты наждаком.
* * *
На следующее утро он проснулся от того, что его руки сжимали горло Энни.
Он душил её.
Было яркое солнечное утро, в окно его квартиры на двадцать третьем этаже дул прохладный бриз. В общем, всё было нормально, за исключением того, что Билл сидел верхом на Энни и душил её – да так сильно, что она уже не могла кричать. Его глаза раскрылись, и он почувствовал, как её ногти впиваются глубоко в мясо его щеки. Он взглянул на неё – лицо уже синело, её язык торчал наружу, как кусок мяса, как жирный, виляющий своим телом слизняк и услышал свой собственный вой и дикие вопли. Он увидел себя в отражении прикроватного зеркала – такого лица он ещё никогда не видел: алые глаза, безумная ухмылка, ухмылка над телом будущей жертвы.
Раздался звонок телефона.
Он отпустил её.
Секунду он смотрел в её шокированные, неверящие глаза, на то, как она пытается вернуть воздух в свои лёгкие, как её правая рука растирает глубокие красные отпечатки на шее.
Он сполз в сторону и поднял трубку.
Его голос был глуховатым, странным, звучащим словно сквозь толщу слизи.
– Алло?
– Всё кончено, – произнесла Лора на том конце трубки, её голос был ледяным. – К пятнице они оформят все документы. Теперь ты свободен. Просто хотела тебе это передать.
– Сколько?
– Чего?
– Сколько это будет мне стоить?
Она вздохнула.
– Ты ведь и в самом деле мерзкий слизняк. Хотя бы помнишь, что у Филипа три дня назад был день рождения?
– Так сколько?
Клик.
Даже не спросила, как мои дела, – подумал Билл.
Ну, дела у него, откровенно говоря, были препаршивыми.
Да и у неё тоже.
Она ещё не знала, что 6 мecяцeв нaзaд он аккуратно подделал её подпись и взял ссуду 500 тысяч долларов – вторую закладную на дом. Теперь, когда брак был расторгнут, дом отходил ей. И, по закону штата Нью-Йорк, ей же отходила половина долга. После всех положенных выплат они с ребёнком останутся более или менее голыми и босыми. Сюрприз-сюрприз.
Энни была в ванной. Билл слышал, как бежит вода. Билл слышал, как она кашляет. Глубоким, лёгочным кашлем.
Он снова посмотрел в зеркало. Тоже самое лицо, всё вроде бы в порядке – однако что-то в нём было не так Какая-то лёгкая, почти неуловимая припухлость на краю подбородка, едва заметная одутловатость щёк. Если бы Билл не брился ежедневно на протяжении последних двадцати пяти лет, он бы ничего не заметил. Но он всё понял.
Ему это не нравилось.
Его это пугало.
Это случилось буквально за одну ночь.
Когда Энни вышла из ванной комнаты в своём халате и шлёпанцах, его начало трясти.
– Прости», сказал он. – Сам не знаю, что...
– Я собираю вещи, – сказала она.
– Да ладно тебе…
Она повернулась к нему, в её глазах был гнев.
– Послушай, я не понимаю, что это было и я не хочу понимать. Ты почти убил меня. Ты псих, или что-то типа того. Слова, которые ты говорил...
– Что? О чём я говорил?
Она посмотрела на него в недоумении.
– Господи, Билл, ты не помнишь?
После этого она как будто перестала его замечать, он уговаривал её остаться, просил её дать ему ещё один шанс. Она никак не это не реагировала.
– Ты говорил во сне, храпел, стонал, вставал и шатался туда-сюда...
– Cтонал?
–...а под конец попытался меня придушить. Билл, тебе нужна помощь. Ты на ходу разваливаешься.
После этих слов она захлопнула дверь.
Печально. Энни, конечно, была глуповата, но она содержала дом в чистоте, занималась стиркой, а ещё ему нравился её суп из курицы.
Теперь Билл работал из дому.
Почему бы и нет? Он мог себе это позволить. Если тебя не ловят за руку, инсайдерский трейдинг приносит огромную прибыль.
В паузе между сиэнэновскими финансовыми сводками он встал и проверил своё отражение в зеркале. Его лицо всё ещё выглядело подгнившим, но, по крайней мере, гниение чуть замедлилось. В целом, оно нисколько не изменилось.
Слова, которые ты говорил…
Фраза преследовала его.
Так что же он говорил?
Около четырёх он принял душ и вышел на улицу. Он поймал такси и съездил в «Фотомагазин на 47-й улице», где молодой бородатый еврей-хасид продал ему микрокассетный диктофон за полцены. Вернулся домой.
Билл включил диктофон и поставил его у изголовья.
Он уснул прямо за просмотром вечернего ток-шоу.
Зазвонил eго телефон.
Нет, не телефон. Квартирный домофон.
Который сейчас час вообще? – подумал Билл. Он встал посреди тёмного помещения и проковылял в сторону кухни. Он поднял домофонную трубку и ощутил, что его руки очень влажные, покрытые потом почти до самых локтей.
– Да? – голос Билла опять звучал незнакомо.
Как будто он приходил в себя после долгой простуды или ещё какой болезни. Звук был почти на октаву ниже, чем обычно.
– Пожалуйста, прекратите стучать, мистер Дюмонт. Вы извините, но к нам поступают жалобы.
– Стучать?
– Да, уж простите за беспокойство.
– Ничего. Всё в порядке.
Билл аккуратно повесил трубку и включил свет в коридоре, думая про себя, что мол, ничего, сейчас мы всё узнаем, вернулся в спальню, зажёг свет, достал диктофон и нажал на кнопку ПЕРЕМОТКА.
И впервые разглядел свои руки, свои предплечья.
Они были покрыты кровью. Не потом. Кровью. Часть уже успела свернуться, часть оставалась свежей – по большей части на костяшках. Он взглянул на изголовье кровати, на которой лежал диктофон, проматывающий плёнку и увидел размазанные следы крови, расколотое дерево, щепки.
Боли он не чувствовал. Его длинные ухоженные ногти были расколоты, глубоко под ними застряли крупные древесные занозы. Но он ничего не ощущал.
Билл вбежал в ванную и включил воду. Правой руке досталось сильнее, поэтому он тёр её левой.
Плоть казалась мягкой, подобной свежему пузырю ожога. Будто под поверхностью его мяса скрывался гной.
Билл взглянул в зеркало. У его отражения были набрякшие мешки под глазами, а сам взгляд болезненный и раздражённый. Он раскрыл рот и увидел два ряда сереющих зубов, его дёсны и нёбо были обсажены молочно-белыми гнойниками.
Основание языка было чёрным.
Вот теперь он и в самом деле начал потеть.
Он сорвал свою пижамную рубаху. Кожное раздражение напоминало футболку с красными блёстками, надетую на его спину и верхнюю часть торса.
Билл испытал желание заорать, ему хотелось вбежать в комнату и крушить всё вокруг в припадке ярости.
Что с ним происходит? ВИЧ? Рак?
Как это с ним произошло?
Всего лишь за одну ночь.
Билл вырвал из головы клок волос. Кожа головы была такой размякшей, что он почти ничего не ощутил.
Ладно, – подумал он про себя. – Нужно вернуть себе контроль. Ты проснулся. Возьми себя в руки.
Билл дошёл до телефона и некоторое время крутил “Ролодекс” в поисках имени своего доктора, после чего набрал номер. Оператору колл-центра он сказал, что дело срочное, нет, спасибо большое, в больницу он не поедет, пожалуйста, пусть он перезвонит ему, как только окажется на месте. И да, он знает, что сейчас четыре часа утра. Я заплачу доктору за вызов в четыре часа утра, – сказал Билл. – Просто передайте ему.
А потом он включил диктофонную запись.
Поначалу был слышен лишь храп. И храп был обильным. Глубокий нутряной звук бесил его, внушал отвращение. А потом раздались всхлипывания – Господи Боже! Он и впрямь стонал во сне. Как будто кто-то сжимал его, мучал, делал его старым, слабым и жалким. Это было почти так же отвратительно, как храп.
После раздался булькающий звук.
Дышу, – подумал Билл. – Наверное. Просто омерзительно.
Наконец-то Билл услышал собственную речь.
– Я слыхал, что ты вроде бы всё поняла, – сказал он.
И тут же добавил что-то слабо и неразборчиво.
А потом произнёс:
– Ты должна была ожидать чего-то подобного.
Плёнка записывалась только в моменты фиксации звуков, поэтому было невозможно определить насколько продолжительны были интервалы между его фразами.
– Ты должно быть слышалa группу “Грейтфул Дед”, – сказал он. – У них была песня “Питер и Волк”, ну ты её знаешь. “Я сказал лишь – заходи…”. Все эти слова были бредом, в них не было никакого смысла.
Внезапно Билл из записи начал выть, вопить, барабанить по изголовью так громко, что ему пришлось убавить звук. До него как шрапнель долетали лишь обрывки фраз и отдельные слова.
– Ааааааа!... ты мне не, ты мне не... дерьмо! Дерьмо! ....фффффуууааа!... ломай его! Прибей!... Дай сдачи!... уничтожь его полностью!...
Биллу снова пришлось выкрутить звук – его речь стала неожиданно тихой – пришлось дважды перемотать, чтобы понять о чём речь.
– Пусть Милли не помирает до расторжения брака. Судя по всему, будет куча грязищи.
«Не помирает» вместо «не покупает». Энни ошиблась.
Он не торговался.
Если честно, этот голос вообще не был похож на голос Билла. Слишком мелодичный. Это проявлялось в отдельных тонах. Билл не мог понять в каких конкретно.
Голос был почти… женским. Тихим и неразборчивым.
Он решил продолжить прослушивание, однако остаток записи представлял собой вопли и избиение стены. Неудивительно что соседи на него пожаловались.
Он перемотал плёнку и вновь послушал тот отрывок.
– Пусть Милли не помирает до расторжения брака. Судя по всему, будет куча грязищи.
Билл слегка отхлебнул скотч из бутылки, стоящей поодаль. А потом ещё разок. И ещё один раз – вдогонку.
Где же этот хренов доктор?!
Дрожа он свернулся калачиком в постели, зажав диктофон в обеих руках, как будто тот был каким-то блестящим металлическим плюшевым медведем. К сожалению, это не умаляло его мучений. Раз за разом проматывая плёнку – уже проваливаясь в сон, он понял, что речь идёт не о какой-то Милли, а о Вилли. Вилли – так его иногда называла Лора.
Лора, которая только что получила развод.
– Пусть Вилли не помирает до расторжения брака. Судя по всему, будет куча грязищи.
И тут, впервые на своём веку, он вспомнил, что ему снилось. Во сне он распадался, превращался в жижу.
Билл лежал в кровати, но чувствовал себя так, будто валялся на открытом огне или постели из раскалённых углей, короче говоря чего-то, что очень отличалось от его ортопедического матраса. Его плоть разлагалась и таяла, жир стекал вниз по телу, окрашивая простыни в жёлтый, потом в коричневый, потом в красный – и, в самом конце, в чёрный цвет его обугленного торса. Раскалённая кожа туловища лопалась и сползала с его груди, с его ляжек, с его брюха, выделения стекали под кровать, образуя мутное перенасыщенное кипящим жиром варево.
Грязь. Кучу грязищи.
Но боли не было. Только ужасающее, гнетущее ощущение, расцветающее внутри его нутра – на это раз песенка Билла и вправду спета, он потерял контроль над собой в худшем из всех возможных смыслов, и вот к чему всё это привело, точнее даже – вот какая каша была из всего этого сварена, ха-ха-ха, жир и плоть распадаются и скользя стекают на персидский ковёр.
– Судя по всему, будет куча грязищи, – услышал он собственный голос и увидел старого доброго соседа Гарри; тот стоял на лекторской трибуне и произносил: – То, что тебе снится – это то, что ты воспринимаешь, рассматривая Других, рассматривающих тебя, а потом откуда-то появилась Лора, взглянула на него и произнесла: – Ты ведь и в самом деле мерзкий слизняк.
В этот раз ему не оставалось ничего, кроме как согласиться. Он в самом деле напоминал слизняка.
И когда Билл проснулся, его левый глаз уже вытек из глазницы на щеку, чтобы присоединиться к правому, таявшему на груди. Он и вправду чертовски напоминал слизняка.
перевод: Горящий Жираф
«Я сделаю для тебя все, что угодно»(черновик) Эдвардa Ли
Эта история послужила основой для совместной работы Кетчама и Ли над сборником «Расстройство Сна».
– Пожалуйста, прошу, не поступай так с нами, Клэр! – молил Родерик, сбегая по каменным ступеням огромного дома.
С нами, – поморщилась Клэр. – Ему тридцать, а он все еще живет со своей мамочкой. Боже!
Несчастный, гнусавый Родерик засвидетельствовал:
– Я сделаю для тебя все, что угодно!
Сколько раз она слышал эту фразу за последние девять месяцев? Постоянно! Ну, почему до тебя никак не дойдет? Мне ничего от тебя не надо! – хотела закричать Клэр. Вместо этого она развернулась и сказала:
– Пойми. Все кончено.
Озадаченный, он растопырил руки.
– Что ты имеешь в виду под "все кончено"? Ведь все замечательно. Ты ведь сказала, что выйдешь за меня замуж!
– О, Родерик, не выдумывай, – солгала она.
В самом начале, конечно, она очень положительно реагировала на его намеки о свадьбе. Клэр в свои тридцать три года не становилась моложе, и существовали буквально миллионы причин, по которым девушка могла захотеть выйти замуж за Родерика. Но... Деньги – это еще не все, – размышляла она. Дошло до того, что эти отношения её просто не удовлетворяли.
