Текст книги "Большая планета. Дилогия (Большая планета. Плавучие театры)"

Автор книги: Джек Холбрук Вэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 7

Жаркое солнце стояло в зените; от спиральной серо-зеленой степной травы исходил аромат, напоминавший дымок далекого костра. По мере приближения встречных зипанготов, бредущих слегка раскачивающейся походкой, дальше показались несколько групп джигитов. Глистра спросил у Морватца: «Они обычно нападают таким образом?» Командир сдвинул на лоб черную шляпу: «Кто знает, что им придет в голову?»

«Прикажи своим людям взять по пять дротиков из корзин и приготовиться», – сказал Глистра. Морватц словно вырос на глазах. Расправив плечи, он повернулся лицом к солдатам и выкрикнул несколько кратких команд. Солдаты-божолейцы тоже выпрямились и построились плотнее. Группами по пять человек они подбегали к вьючным животным, брали дротики и тут же возвращались в строй.

Бишоп с сомнением проговорил: «Ты не боишься, что...» Он не закончил фразу.

«Боюсь показать, что я боюсь, – отозвался Глистра. – Как только солдаты почувствуют слабину, они разбегутся, как кролики, и попрячутся в лесу. Но их сдерживает привычка к дисциплине. Нужно вести себя уверенно – как будто цыгане не опаснее назойливых мух».

«Надеюсь, что ты прав – по меньшей мере в принципе».

Всадники остановились, когда до них оставалось еще метров сто – вне досягаемости выстрелов из рогаток. Зипанготы цыган были массивнее шестиногих тварей, сопровождавших отряд Глистры – темно-коричневая шерсть караванных животных, гладкая и блестящая, напоминала тюленью, их ноги опирались на мягкие кожаные подушки, у них были длинные мощные шеи и почти горбатые спины с выпуклыми хребтами. Потрепанные кожаные попоны своих зипанготов цыгане украсили примитивными бледными орнаментами, а на морде каждого животного был закреплен ременной перевязью рог – примерно такой, как у белого носорога.

На переднем зипанготе сидел высокий коренастый человек в синих атласных шароварах, коротком черном плаще и конической кожаной шапке с торчащими по бокам заостренными наушниками. В мочки ушей предводитель кочевников продел трехдюймовые бронзовые кольца, а на груди носил большой медальон из полированного железа. Лицо его, круглое и узкоглазое, избороздили глубокие морщины.

Глистра услышал, как Морватц пробормотал: «Атман Плетка!»

Клод Глистра рассмотрел атмана повнимательнее – тот не проявлял ни малейшего беспокойства, его безразличная самоуверенность производила больший эффект, нежели вызывающая дерзость. За ним виднелась еще дюжина наездников, одетых примерно так же, а еще дальше угрюмо толпилась сотня мужчин и женщин в потускневших красных, зеленых и синих штанах, украшенных бахромой и кисточками, в блузах из толстой фланели и кожаных ермолках.

Глистра обернулся, чтобы проверить, как ведут себя солдаты-божолейцы – и тут же мимо прожужжал, как оса, дротик, едва не задевший его шею. Инстинктивно отшатнувшись, Глистра взглянул прямо в странное, лишенное всякого выражения лицо Аббигенса, опускавшего рогатку.

«Морватц! – позвал Глистра. – Отберите рогатку у Аббигенса, свяжите ему руки покрепче, а ноги – так, чтобы он едва мог ходить».

Поколебавшись долю секунды, Морватц отдал приказ паре солдат.

Аббигенс сопротивлялся, но Глистре пришлось игнорировать возню за спиной – атман и его наездники-политборы уже спешились и приближались.

Атман задержался в нескольких шагах, усмехаясь и поигрывая арапником. «О чем вы думали, когда решили вторгнуться в цыганскую степь?» – мелодичным, мягким басом спросил он.

«Мы направляемся в Кирстендейл, за болота, – ответил Глистра. – Туда нет другого пути – только через земли кочевников».

Атман слегка оскалил зубы, чудесно инкрустированные кусочками цветных камней: «Оказавшись на нашей земле, вы прощаетесь со свободой».

«Рискуете вы, а не мы».

«Кого нам бояться? Солдат?» – атман презрительно повел плечом.

До ушей Глистры донеслось жалобное, плачущее восклицание: «Клод... Клод!»

Кровь бросилась ему в голову. Глистра даже покачнулся от гнева, но заставил себя сдержаться, заметив, что его реакция явно забавляла внимательного атмана: «Кто меня зовет?»

Атман небрежно оглянулся: «Сегодня утром на краю леса мы нашли женщину со склонов. За нее дадут хорошие деньги».

«Приведите ее сюда, – сказал Глистра. – Я ее куплю».

«Значит, вы богаты? – лениво отозвался атман. – Сегодня цыганам повезло!»

Глистра говорил старательно сдержанным тоном: «Приведите эту женщину сюда, или я прикажу ее привести».

«Прикажешь? Кому? – атман прищурился. – Кто ты такой? На божолейца ты не похож, а для макира у тебя слишком темная кожа...»

Глистра вынул лучемет – так, словно не придавал этому никакого значения – и с ухмылкой пошутил: «Я – электрик».

Атман озадаченно погладил квадратный подбородок: «Где живут эти... электрики?»

«Это не народность, а профессия».

«А! Среди нас нет электриков, мы занимаемся своими делами: воюем, убиваем, ловим рабов».

Глистра принял мрачное решение. Повернувшись к солдатам, он приказал: «Приведите сюда Аббигенса». Атману он пояснил: «С электриками шутки плохи, мы скоры на расправу».

Аббигенса вытолкали вперед. «Если бы твоя смерть не пригодилась в практическом отношении, – сказал ему Глистра, – мы, наверное, тащили бы тебя за собой до самого Земного Анклава, чтобы тебя подвергли деаберрации». Он поднял дуло лучемета. Лицо Аббигенса приобрело оттенок заквашенного теста, он зашелся задыхающимся хохотом: «Как тебя провели, Глистра! Как последнего дурака...» Вырвался фиолетовый луч, воздух затрещал от разряда. Аббигенс упал замертво.

Выражение лица атмана слегка изменилось – как у зрителя, раздраженного скучным спектаклем.

«Отдай мне женщину, – настаивал Глистра, – или тебя постигнет такая же участь!» Он хрипло прибавил не допускающим возражений тоном: «Сию минуту!»

Атман слегка удивился, поколебался, но подал знак своим людям: «Отпустите ее».

Прихрамывая, Нэнси подбежала и упала на колени перед Глистрой, дрожа и всхлипывая. Игнорируя девушку, Глистра сказал атману: «Идите своей дорогой, а мы пойдем своим путем».

К вождю политборов вернулось безупречное самообладание: «Мне уже приходилось видеть такие электрические самострелы. Они убивают, но наши копья убивают не хуже. Особенно в темноте, когда копья летят со всех сторон, а самострел обращен только в одну сторону».

Глистра повернулся к Морватцу: «Прикажи отряду двигаться вперед».

Морватц отступил на шаг, резко поднял руку и опустил ее: «Шагом – марш!»

Атман кивнул с едва заметной усмешкой: «Может быть, мы еще встретимся».

Гигантский склон превратился в тень за дымкой над западным горизонтом; впереди простиралась степь: бескрайняя, как океан, покрытая ковром синевато-зеленой суховатой травы, иногда перемежавшейся порослями черно-зеленого дрока, заполнявшего впадины. Позади остались цыгане – джигиты, разбивавшие лагерь вокруг плотной группы политборов, словно вросших в спины своих зипанготов.

Ближе к вечеру вдали показалась размытая темная полоса. «По-моему, это деревья, – предположил Фэйн. – Скорее всего, омут вокруг артезианского источника».

Клод Глистра внимательно осматривал горизонт: «Кажется, другого убежища нам не найти. Пора устраиваться на ночь». Оглянувшись, он с опаской взглянул на цыган, теперь уже казавшихся небольшим скоплением темных пятнышек: «Боюсь, нас ожидают большие неприятности».

Тень становилась все более отчетливой и превратилась в рощу из дюжины деревьев. Под деревьями виднелась какая-то буйная растительность на подстилке синевато-белесого мха.

Посреди рощи находился небольшой пруд, окаймленный толстым темно-рыжим тростником. Глистра с подозрением поглядывал на грязноватую воду, но божолейцы пили ее с наслаждением. На берегу пруда была сложена высокая скирда из ветвей, сплошь усеянных плодами, напоминавшими желуди. Тут же находились два врытых в землю чана, заполненных зловонным пивом, а также примитивный перегонный аппарат.

Божолейцам не терпелось проверить, не осталось ли какое-нибудь содержимое в емкости под змеевиком, но Морватц поспешно преградил им путь и наорал на них – солдаты неохотно повернули назад.

Глистра достал небольшую пиалу из тюка на спине зипангота и протянул ее Морватцу: «Пусть каждый солдат выпьет по чарке».

Раздался хор одобрительных восклицаний; повернувшись к Пьянце, Глистра заметил: «Если бы мы могли поить их грогом каждый вечер, нам не пришлось бы их сторожить».

Пьянца покачал головой: «Совсем как дети. Никакого эмоционального самоконтроля. Надеюсь, они не станут буйствовать».

«Мы тоже могли бы напиться в стельку, но нам расслабляться нельзя. Пьянца, вы с Фэйном несите первую вахту. Через четыре часа Бишоп, Кетч и я вас заменим. Не спускайте глаз с зипанготов, везущих корзины с дротиками». Глистра направился к Элтону, чтобы сменить повязку у него на шее, но Нэнси его опередила.

Божолейцы, затянувшие какую-то солдатскую песню, развели костер, навалив на него кучу ветвей из скирды, и расселись вокруг, вдыхая ароматный дым. Пьянца тревожно обернулся к Глистре: «Они устали, а теперь еще и под мухой. Как бы чего не вышло».

Глистра также наблюдал за происходящим с возрастающим беспокойством. Божолейцы толкались плечами и громко кричали, стараясь проникнуть в самые густые клубы дыма – те, кому это удавалось, стояли и глубоко дышали, их лица расплылись в идиотских блаженных ухмылках. Когда их вытесняли с занятого места, они тут же разражались гневными возгласами, грязно ругались и снова протискивались, упорно расталкивая товарищей плечами и локтями, туда, где дым был плотнее.

«Надо полагать, это наркотик, – сказал Глистра. – Своего рода марихуана Большой Планеты». Он сделал шаг в направлении костра: «Морватц!»

Глаза командира божолейцев покраснели и помутнели – он сам уже порядком надышался дымом и отозвался очень неохотно. «Накорми своих людей и уложи их спать! Довольно воскурений фимиама!» – приказал Глистра.

Морватц неразборчиво выразил согласие, повернулся к солдатам и, после многочисленных угроз и ругани, сумел восстановить порядок на бивуаке. Приготовили большой котел пшеничной каши, приправленной горстями вяленого мяса и сушеных грибов.

Глистра присел на корточки рядом с Морватцем – тот ел чуть поодаль от своего отряда. «Что они жгли?» – Глистра указал на догорающие на костре ветки.

«Зигаг – сильнодействующее зелье, редкое и дорогое». Морватц надул щеки: «Как правило, только бестолочь плебейского происхождения вдыхает дым зигага – вульгарная привычка, вызывающая безмозглое оцепенение...»

«Как его обычно употребляют?»

Дыхание командира возмущенно участилось: «Я его обычно вообще не употребляю. Зигаг вызывает истощение жизненных сил. Его курят и пьют в виде настойки; некоторые закладывают в нос мазь, насыщенную зигагом. Но любителям таких удовольствий приходится дорого за них платить... Смотри-ка! Твой спутник тоже балуется наркотиками?»

Стив Бишоп принимал ежедневную порцию витаминов.

Глистра усмехнулся: «Это своего рода лекарства. Бишоп считает, что они сохраняют ему здоровье. Хотя, если бы кто-нибудь скормил ему таблетки из мела, он, наверное, не заметил бы никакой разницы».

Морватц удивился: «Еще один странный и бесполезный земной обычай».

Глистра вернулся к своим спутникам. Нэнси накормила Элтона, после чего присела в стороне, между вьючными животными, стараясь не попадаться на глаза.

Около костра внезапно началась хриплая перепалка. Солдат потихоньку подбросил в огонь охапку веток зигага, и Морватц делал ему выговор. Глядя на командира покрасневшими глазами и едва удерживаясь на ногах, солдат отзывался невнятными ругательствами.

«Дисциплина, дисциплина! – Глистра вздохнул и поднялся на ноги. – Ничего не поделаешь, придется показать пример».

Морватц выхватывал дымящиеся ветки из костра; солдат подобрался к командиру сзади и пнул его. Морватц упал лицом в пылающие угли.

Роджер Фэйн подбежал, чтобы вытащить вопящего командира из пламени; три солдата вскочили ему на спину и сбросили на землю. Пьянца прицелился из лучемета, но не стрелял, опасаясь попасть в Фэйна. Божолейцы бросились к нему со всех сторон. Пьянца три раза нажал на курок – почерневшие, сморщенные тела трех солдат упали ничком – но другие уже навалились на него.

Все пространство вокруг костра вдруг наполнилось дико вопящими людьми с выпученными глазами, жаждущими крови. Один набросился на Кетча – Кетч упал. Глистра пристрелил солдата из лучемета – и тут же почувствовал, как сильные руки схватили его сзади и заставили упасть.

Через несколько минут обезоруженные земляне сидели с руками, связанными за спиной.

Рядом лежал и гортанно стонал обожженный Морватц. Пнувший его раньше солдат решительно обнажил шпагу и проткнул командира. Повернувшись к пленникам, он приподнял кончиком шпаги подбородок Глистры: «Тебя я убивать не стану. Мы отведем вас обратно в Гросгарт, нас щедро наградят, мы станем знатными офицерами! Пусть Чарли Лисиддер расправится с вами, как хочет...»

«Цыгане! – сдавленно произнес Глистра. – Они всех нас перебьют!»

«Еще чего! Грязные скоты! – демонстрируя пьяную удаль, солдат со свистом рассек воздух шпагой. – Пусть только покажутся, мы их изрубим в лапшу!» Солдат издал продолжительный торжествующий рев – наркотик вызывал у него ощущение всесилия и безнаказанности. Бросившись к скирде, он бросил в огонь еще охапку веток. Из костра повалил дым – божолейцы судорожно, с клокотанием в легких, вдыхали его как можно глубже.

Глистра пытался ослабить путы, но его кисти связали так туго, что в ладонях и пальцах прекратилось кровообращение. Вытягивая шею, он смотрел по сторонам: где пряталась Нэнси?

Издалека, откуда-то из степи, донесся звук, заставивший к себе прислушаться – монотонный минорный напев из четырех нот, повторяемый хором мужских голосов и прерываемый время от времени басистым мычанием горна.

Направление ветра изменилось. Дым тлеющих веток зигага, минуя полностью одуревших солдат, теперь стелился в сторону связанных землян. Они изворачивались и корчились, но не вдыхать этот дым было невозможно: едкий и сладковатый, он настойчиво проникал через ноздри.

Первым ощущением было удвоение, утроение жизненных сил и невероятное обострение зрения, слуха, осязания и обоняния – все сущее представлялось в мельчайших деталях и в то же время складывалось в величественную, всеобъемлющую картину. Каждый древесный лист становился неповторимой индивидуальностью, пульсирующей единственными в своем роде опытом и содержанием. В уме порхали стайки мимолетных приятных воспоминаний. В то же время какая-то другая часть мозга кипела яростной активностью: любым проблемам находилось простое решение, любые затруднения – такие, например, как невозможность освободить руки или перспектива погибнуть в казематах Чарли Лисиддера – казались мелочами, не заслуживающими внимания. А поодаль все громче повторялся пеан кочевников. Глистра слышал его; не может быть, чтобы божолейцы оглохли и не подозревали об опасности...

Громкое пение раздавалось уже где-то рядом. Солдаты наконец обратили на него внимание. Спотыкаясь, они начали отходить от костра – в черных шляпах набекрень, с выпученными, налитыми кровью глазами на опухших лицах, с разинутыми, ловящими воздух ртами.

Предводитель бунтарей поднял лицо к небу и завопил, как воющий волк.

Его звериный клич понравился божолейцам. Все они тоже задрали головы и отозвались дикими воплями. Смеясь и плача, они набрали дротиков и побежали из рощи навстречу цыганской орде.

Предводитель отдал приказ; не останавливаясь, на бегу, солдаты сформировали нечто вроде неровного строя и устремились в темноту.

В роще стало тихо. Опираясь на колени, Глистра с трудом поднялся на ноги и стал оглядываться по сторонам, пытаясь найти что-нибудь острое, позволявшее разрéзать путы. Пьянца глухо позвал его: «Постой-ка, я развяжу тебе руки». Он тоже встал на колени и поднялся на ноги. Приблизившись спиной к связанным рукам Глистры, он попробовал ослабить узел, но раздраженно пробормотал: «Пальцы онемели... Руки почти не двигаются...»

Божолейцы углубились куда-то в темнеющую степь; монотонное пение цыган прервалось, только горны продолжали издавать мычащие возгласы. Глистра не мог что-либо отчетливо разглядеть, но ему казалось, что он видит падающие фигуры божолейцев, пустившихся в безрассудную атаку.

Там, в сумерках, битва была проиграна.

Глава 8

Глистра пытался развязать узлы, стягивавшие кисти Пьянцы, но безуспешно. Пальцы его, надувшиеся, как сардельки, ничего не чувствовали. На него внезапно нахлынула волна слабости, прохладной обморочной пустоты в голове – последствия наркотического опьянения.

Крышка большого пузатого сосуда под цыганским перегонным аппаратом задрожала и приоткрылась – выглянуло побелевшее лицо с широко открытыми глазами. Из емкости вылезла насквозь промокшая девушка – с нее ручьями струился самогон.

«Нэнси! Сюда, скорее!»

Девушка непонимающе, как оглушенная, посмотрела на Глистру, сделала пару неуверенных шагов, задержалась, стала вглядываться в темноту – туда, где все еще продолжалась бойня, откуда доносилось визгливое, торжествующее улюлюканье пьяных божолейцев.

«Нэнси! – снова закричал Глистра. – Разрежь эти веревки – пока нам всем не перерезали глотки!»

Девушка взглянула на него со странным, задумчивым выражением.

Пульсирующий низкий рев цыганских горнов приближался, наполняя воздух дрожанием, как колокольный перезвон. Время от времени слышались отзвуки глухих ударов и последние, короткие вопли пронзенных божолейцев. И весь этот шум перекрикивал властный голос – голос атмана Плетки.

«Нэнси! – взмолился Глистра. – Иди сюда, развяжи нас! Цыгане будут здесь с минуты на минуту!»

Девушка бросилась к нему, выхватила нож из-за пояса и принялась остервенело рубить веревки, стягивавшие руки землян. Глистра и его спутники стояли, растирая кисти, разминая пальцы, гримасничая от боли, вызванной восстановлением кровообращения, пытаясь собраться с мыслями в дурмане, навеянном зигагом.

Глистра пробормотал: «По меньшей мере нам больше не придется сторожить солдат».

«Сегодня у цыган будет праздник», – отозвался Бишоп. Из всех людей, оставшихся в роще, только Стив Бишоп казался энергичным и бдительным. Судя по всему, ему одному удалось сохранить ясность сознания и мышечный тонус, утерянные другими под влиянием зигага. Глистра не мог не заметить, что Бишоп буквально подпрыгивал на каждом шагу, полный переливающей через край энергией. Сам Глистра чувствовал себя мешком, набитым мокрыми тряпками.

Нагнувшись с кряхтением, как дряхлый старик, Мосс Кетч подобрал с земли блестящий предмет: «Чей-то лучемет...»

Глистра поискал вокруг и вскоре обнаружил свое оружие – кто-то из солдат с презрением отбросил в сторону непривычный металлический «самострел». «Надышавшись зигага, они полностью одурели, ни о чем не заботились», – подумал Глистра. Ветерок донес до него струйку дыма – и новый спазм наслаждения попытался овладеть мозгом. «Вот это да!» – Глистра подивился быстродействию мощного наркотика.

Тем временем Стив Бишоп бросился животом на мшистую подстилку и стал энергично отжиматься. Заметив недоуменные взгляды спутников, он с ухмылкой вскочил на ноги: «Я просто прекрасно себя чувствую – этот дымок пошел мне на пользу».

В степи все затихло. В бледно-черном небе уже мерцали звезды.

Снова – громко, где-то рядом – зазвучал минорный боевой хор политборов. Что-то просвистело над головой и с громким шуршанием погрузилось в древесную листву.

«Ложись! Лучники... – прошипел Глистра. – Держитесь дальше от костра».

Пеан становился все громче – раздражающе подвывающий напев из четырех нот, из меняющихся, но ничего не значащих слогов.

Перекрывая хор, гремел голос атмана: «Выходите, незнакомцы, незваные гости, не прячьтесь... Я – атман Плетка, атман-раболов! Вы устали от жизни, ваши мысли безутешны. Выходите, я запрягу вас в фургоны, вы будете жевать траву, и никакие мысли вас больше не потревожат. Выходите к атману!»

Силуэт атмана вырос на прогалине, за ним виднелась стайка зипанготов. Глистра прицелился из лучемета, но никак не мог заставить себя выстрелить – его сдерживало какое-то странное сожаление, словно он замахнулся топором на тысячелетнее дерево. Глистра прокричал: «Оставь нас в покое, атман! Так будет лучше для всех!»

«Ба! – гулко отозвался атман тоном безмерного презрения. – Ты не смеешь даже ползти ко мне на коленях! Теперь я сам приду к тебе – забудь электрические трюки, склонись перед неизбежностью!»

Глистра заметил, словно со стороны, что его рука, державшая лучемет, начала безвольно опускаться. Моргнув несколько раз, он справился с магнетизмом и нажал курок. Поток лиловых искр пронесся по воздуху к атману – и погрузился ему в грудь, поглощенный, бесполезный. «Он заземлен!» – в панике подумал Глистра.

Фигура атмана возвышалась в послесвечении разряда – героическая, казавшаяся гигантской в линзе воображения... Бишоп выбежал вперед, вплотную к приземистому кочевнику. Тот взревел звонким басом, как бешеный бык. Фигура атмана согнулась пополам; Бишоп присел еще ниже и резко выпрямился. Совершив величественное сальто-мортале спиной вперед, атман с глухим стуком шлепнулся ничком. Бишоп деловито присел на него, что-то проделал руками и встал. Глистра подошел ближе, еще не совсем понимая, что произошло: «Как это у тебя получилось?»

«Я выучил несколько приемов дзюдо, – скромно признался Бишоп. – Возникает впечатление, что этот субъект принуждал противников к подчинению главным образом голосом, гипнотическим внушением. Достаточно было легкого удара в уязвимую точку – и вот он валяется, как дохлая рыба».

«Не подозревал, что ты – мастер дзюдо».

«Никакой я не мастер... Несколько лет тому назад прочел руководство – и тут внезапно вспомнил его, все до последнего слова... Смотри-ка, сколько зипанготов!»

«Это твари политборов, убитых божолейцами. Теперь они – наши».

«А где остальные цыгане?»

Глистра прислушался. Из степи не доносилось ни звука.

«Сбежали. Растворились в ночи».

Они привели зипанготов под уздцы на прогалину рощи. «Пора убираться отсюда», – тяжело дыша, сказал Глистра.

Фэйн удивленно уставился на него: «Уже?»

«Сию минуту! – отрезал Глистра. – Мне это нравится не больше, чем тебе, но...» Он указал на оседланных животных: «По меньшей мере мы сможем ехать верхом».

Весь день – с раннего утра почти до вечера – земляне покачивались в седлах, сгорбившись, в полуобморочном от усталости состоянии. Зипанготы брели равномерной, но тряской, не располагавшей ко сну походкой. Вечером небо стало постепенно тускнеть.

Они развели костер в лощине, сварили в котелке пшеничную кашу, съели ее, договорились о двухчасовой смене вахт и устроились на ночлег.

Проснувшись на следующее утро, Глистра сразу заметил Бишопа, совершавшего бодрые пробежки вверх и вниз по склону лощины. Глистра протер глаза, зевнул, заставил себя подняться на ноги. Чувствуя себя избитым и слегка отравленным, он раздраженно окликнул Бишопа: «Никогда не видел, чтобы ты занимался зарядкой на рассвете!»

Продолговатое некрасивое лицо Бишопа порозовело: «Я сам ничего не понимаю. Просто я прекрасно себя чувствую. Никогда в жизни не чувствовал себя лучше. Надо полагать, помогают витамины».

«Они раньше тебе не помогали – пока ты не надышался зигага. А потом ты стал бегать и прыгать, как на пружинках, и расправился с атманом быстрее, чем с плюшевым медведем».

«Ты думаешь, наркотик оказал необратимое действие?»

Глистра погладил подбородок: «Если это так, ничего плохого я в этом не вижу – но почему у всех остальных зигаг вызвал тяжкое похмелье? Все мы ели одно и то же, пили одно и то же... хотя...» Задумчиво взглянув на Бишопа, Глистра прибавил: «Насколько я помню, ты горстями лопал витамины – как раз перед тем, как дым понесло в нашу сторону».

«Верно. Так оно и было. Может быть, в этом есть какая-то закономерность... Любопытно...»

«Если мне еще когда-нибудь попадется под руку зигаг, – пробормотал Глистра, – я это проверю на практике».

Прошли четыре дня непрерывного равномерного движения верхом по степи, с рассвета до заката. Они не замечали никаких человеческих существ – пока не повстречались, вечером четвертого дня, с парой девушек-цыганок. Подружкам было лет шестнадцать или семнадцать, они пасли небольшое стадо медлительных жвачных животных, покрытых клочковатой желтоватой шерстью, напоминавшей овечью – здесь их называли «печави». Вся одежда девушек состояла из потрепанных серых рубах до колен и портянок на ногах.

Заметив караван, девушки сразу бросили стадо и подбежали поближе. Первая радостно закричала: «Вы – чужеземные раболовы? Возьмите нас в рабство!»

«К сожалению, это невозможно, – сухо ответил Глистра. – Мы просто путешественники. Кроме того, ваши соплеменники – раболовы. Зачем обращаться к чужеземцам? И почему вам так не терпится стать рабынями?»

Девушки хихикнули, поглядывая на Глистру так, словно он позволил себе неприлично глупое замечание: «Рабов часто кормят, они едят из мисок. Когда идет дождь, рабам позволяют сидеть под навесом. Своих людей цыгане не покупают и не продают, а нам приходится работать больше, чем рабам».

Глистра нерешительно почесал в затылке. «Если я займусь исправлением несправедливостей в каждом встречном племени, мы никогда не доберемся до Анклава», – подумал он и оглянулся, чтобы проверить реакцию спутников.

Элтон встретился с ним глазами. «Мне пригодилась бы проворная служанка», – как бы невзначай обронил он и спросил у ближайшей из девушек: «Как тебя зовут?»

«Я – Мотта. А это Вэйли».

«Есть еще желающие?» – огорченно спросил Глистра.

Пьянца покачал головой. Роджер Фэйн крякнул и отвернулся.

Стив Бишоп неуверенно сказал: «Я возьму вторую».

Еще три дня они ехали по степи, и каждый день ничем не отличался от прежнего. На четвертый день ландшафт изменился. Здесь жесткая трава росла выше, как земная толокнянка – через нее стало труднее пробиваться. Время от времени попадались красочные кусты полтора-два метра высотой, с радужными листьями, расцветкой напоминавшие павлиньи перья. Впереди показалась узкая черная полоса – девушки-цыганки сообщили, что это берег реки Ауст.

Часа через четыре после полудня караван приблизился к Эдельвайсу – окруженному частоколом форту с трехэтажными блокгаузами по углам.

«Иногда южные джигиты совершают набеги на кудесников, – пояснила Мотта. – Их не пускают на Барахолку, потому что вид голых колен сводит их с ума и они начинают убивать всех подряд. Но джигиты обожают серую порошковую соль, которую привозят вверх по реке из Гаммереи – у кудесников ее большой запас. Поэтому Эдельвайс обнесли такой высокой оградой».

Вечернее солнце ярко и рельефно освещало весь поселок, издали казавшийся в прозрачном воздухе игрушкой – миниатюрной моделью, раскрашенной темно-коричневыми и светло-коричневыми тонами, с черными пятнышками окон и светло-зелеными и черными крышами. В центре городка торчал высокий шест с куполообразным навершием, похожий на корабельную мачту с «вороньим гнездом».

Мотта поведала о назначении мачты: «К верхушке привязан трос канатной дороги к Болотному острову. Кроме того, кудесники все время наблюдают за небом, до самого горизонта – они читают знамения в облаках, их мудрецы видят будущее».

«Они видят будущее в облаках?»

«Говорят, что так. Но откуда нам знать? Женщинам цыгане ничего важного не рассказывают».

Отряд медленно приближался к реке и, когда заходящее солнце уже светило всадникам в спину, они остановили зипанготов на краю обрыва, глядя на простиравшийся в невероятную даль Ауст. Река струилась с дальнего севера, постепенно появляясь из непроглядной дымки расстояния, и тянулась так же далеко на юг, но при этом слегка изгибалась на запад. Искристая рябь перемигивалась на темноватой речной глади, время от времени возбуждавшейся мощным плавником какого-то чудища, плававшего под самой поверхностью. Низкий и плоский противоположный берег, в трех-четырех километрах, был покрыт густым лесом голых стволов семидесятиметровой высоты. Середину реки рассекал клином длинный остров, полностью скрывшийся под покровом перистой листвы.

«Смотрите!» – хрипло воскликнул Фэйн. В предупреждении не было необходимости: все и так уже смотрели в ту же сторону, как завороженные. Из-за острова выплывал черный монстр. У него было округлое лоснящееся тело; в голове, напоминавшей лягушачью, зияла глубоким разрезом громадная пасть. Пока они наблюдали, голова эта рванулась вперед, схватила и разжевала что-то в воде, после чего лениво опустилась вровень с поверхностью реки. Тварь развернулась по кругу и через некоторое время скрылась за островным мысом.

Затаивший дыхание Фэйн наконец выдохнул: «Вот так так! Не хотел бы я оказаться по соседству с этой чертовщиной!»

Пьянца тревожно разглядывал речную гладь: «Хотел бы я знать, как кто-нибудь осмеливается переплыть...»

Элтон указал вверх: «Здесь пользуются канатной дорогой».

От верхушки мачты в центре городка к одному из стволов, выстроившихся толпой на другом берегу, тянулся тонкий серовато-белый трос. Там, где трос провисал посередине, от реки его отделяли всего лишь какие-нибудь пятнадцать метров.

Глистра с отвращением хрюкнул: «Эдельвайс контролирует переправу... Ничего не поделаешь, придется с ними договариваться».

«Почему бы еще кудесники были так богаты?» – отозвалась риторическим вопросом Мотта.

Фэйн пробормотал: «Надо полагать, с нас сдерут три шкуры...»

Клод Глистра пригладил жесткие черные волосы: «Так или иначе, нужно как-нибудь переправиться. Выбора нет».

Они направились к городку по краю высокого крутого берега.

Над землянами высились стены Эдельвайса – частокол из окоренных бревен полуметрового диаметра, вбитых в землю наподобие свай, перевязанных грубым волокном и очевидно скрепленных вплотную шпонками с внутренней стороны. Дерево выглядело ноздреватым и трухлявым. Глистра подумал, что упорный и решительный неприятель мог бы без труда прорубить топорами проход в этой ограде.

Путники остановились у ворот, открывавшихся в тыльной стене квадратного алькова, дополнительно укрепленного несколькими рядами бревен. Ворота были открыты – но короткий проход, обнесенный частоколом с обеих сторон, заканчивался у другой бревенчатой стены.

«Странно! – заметил Глистра. – Никакой стражи, никаких привратников... По сути дела, здесь никого нет».

«Они боятся», – отозвалась Вэйли. Девушка повысила голос: «Эй, кудесники! Вылезайте, проведите нас к канатной дороге!»

Ответа не последовало, но где-то за бревнами слышался тревожный шорох.

«Выходите! – закричала Мотта. – А то мы спалим вашу ограду!»

«Боже ты мой!» – проворчал Пьянца. Лицо Бишопа скорчилось, как от боли.

Вэйли решила перещеголять подружку: «Выходите и поздоровайтесь как следует – или мы всех вас изрубим на кусочки!»