Текст книги "Сад принцессы Сульдрун"

Автор книги: Джек Холбрук Вэнс

«Того, кто слушает колдовские голоса, ждет беда! Пойдем! Нам здесь не место!»

«Подожди, Эйлас. Может быть, зеркало опять что-нибудь скажет – оно, кажется, доброе. Персиллиан, ты здесь?»

Из зеркала послышался печальный голос: «Кто зовет Персиллиана?»

«Сульдрун! Ты говорил со мной раньше, помнишь? И называл меня по имени. Вот мой любовник, Эйлас».

Зеркало издало мучительный стон и принялось декламировать нараспев, заунывным басом – медленно, так, чтобы можно было безошибочно разобрать каждое слово:

 
«Тебя к ногам спасительницы, Эйлас,
Безлунной ночью море принесло,
И с ней, забывшись страстью неизбежной,
Зачал ты сына всем врагам назло.
 
 
Какой бы путь ни выбрал ты сегодня,
Везде прольешь ты слезы, кровь и пот,
Но свой союз скрепить обрядом брачным
Обязан ты, чтобы продолжить род.
 
 
Давно служу я королю Казмиру,
Три раза предрекал ему провал:
Четвертый раз он спрашивать боится,
И ждать свободы я уже устал.
 
 
Ты должен, Эйлас, взять меня с собою:
Под деревом Сульдрун, на берегу
Укрой меня – и там, под шум прибоя
Блаженным сном забыться я смогу».
 

Невольно, как во сне, Эйлас протянул руки к раме Волшебного Зерцала и снял его с металлического штырька, торчавшего из стены. Продолжая держать зеркало перед собой, он в замешательстве спросил: «Каким образом мы можем обвенчаться?»

Персиллиан отозвался из глубины зеркала звучным, многозначительным голосом: «Ты похитил меня у Казмира, Эйлас! Отныне я принадлежу тебе. Я отвечу тебе три раза – и ты уже задал первый вопрос. Но если ты спросишь меня в четвертый раз – прощай, я буду наконец свободен!»

«Хорошо – как тебе угодно. Но ты не ответил на мой вопрос».

«Возвращайтесь в сад, вас никто не задержит. Там будут скреплены ваши брачные узы – позаботься о том, чтобы они были неопровержимо подтверждены. А теперь торопитесь, время не ждет! Вы должны вернуться прежде, чем двери Хайдиона запрут на засовы!»

Без лишних слов Сульдрун и Эйлас покинули тайное хранилище Казмира, плотно прикрыв за собой дверь, из-за которой настойчиво пыталось просочиться дрожащее лилово-зеленое свечение. Сульдрун приложила глаз к прорези шпалеры – в Почетном зале не было никого, кроме пятидесяти четырех кресел, производивших на нее такое впечатление в детстве. Теперь казалось, что кресла ссохлись и постарели – они уже не выглядели так грозно и величественно. Тем не менее, Сульдрун чувствовала, что кресла задумчиво, мрачновато наблюдают за ней и Эйласом, пока они спешили к выходу.

Пробежав по пустой Длинной галерее в восьмиугольный вестибюль Восточной башни, они вышли под ночное небо. По пути к Урквиалу им пришлось срочно скрыться в оранжерее – навстречу, топая сапогами, звеня оружием и ругаясь, шли четыре дворцовых стражника.

Шаги стражников затихли вдали. Лунный свет, проливаясь под арками парапета, создавал на полу галереи вереницу бледно-серых форм, перемежавшихся тенями чернее ночи. Внизу, в городе, еще мерцали огни, но звуки столицы не долетали до королевского дворца. Сульдрун и Эйлас пробежали по сводчатой галерее, нырнули в туннель и проскользнули в старый сад через дощатую дверь в стене Зольтры. Эйлас вынул зеркало из-под туники: «Персиллиан, я задал тебе один вопрос и постараюсь больше ничего не спрашивать, пока не возникнет такая необходимость. И теперь я не спрашиваю тебя, каким образом мне следует тебя спрятать, чтобы выполнить твою просьбу – но если ты желаешь дать более подробные указания, я тебя выслушаю».

Персиллиан поспешно заговорил: «Спрячь меня, Эйлас, спрячь меня сейчас же под старым лимонным деревом. Под камнем, где любит сидеть Сульдрун, есть трещина – спрячь туда меня и все золото, что вы взяли с собой. Торопись, времени почти не осталось!»

Эйлас и Сульдрун спустились к часовне. Эйлас направился дальше по тропе к старому цитрусу; приподняв плоский камень под деревом, он нашел расщелину и поместил в нее Волшебное Зерцало и завязанные в шейный платок драгоценности.

Сульдрун подошла ко входу в часовню и остановилась, удивленная отблеском пламени горевшей внутри свечи. Она открыла дверь и зашла внутрь. На скамье за самодельным столом дремал, положив голову на руки, брат Умфред. Глаза его открылись, он поднял голову: «Сульдрун! Вернулась наконец! Ах, Сульдрун, непутевая баловница! Где ты проказничала? Чем ты занималась за стенами своего маленького королевства?»

В испуге и смятении, Сульдрун молчала. Брат Умфред приподнял грузное тело и стал приближаться, расплывшись в обаятельной улыбке и полузакрыв глаза, словно слегка разъехавшиеся в разные стороны. Он взял похолодевшую Сульдрун за руки: «Драгоценное дитя! Где ты была?»

Сульдрун попыталась отойти, но хватка проповедника стала крепче.

«Я бегала во дворец за плащом и платьем… Отпустите мои руки!»

Брат Умфред только прижался ближе. Дыхание его участилось, физиономия порозовела: «Сульдрун, прелестнейшее из земных созданий! Знаешь ли ты, что я видел, как ты танцевала по коридорам с дворцовым лакеем? И я спросил себя – неужели это безупречная Сульдрун, целомудренная Сульдрун, такая задумчивая и скромная? И я сказал себе: нет, не может быть! Однако, возможно, она не так уж холодна, как притворяется?»

«Нет, нет! – выдохнула Сульдрун, пытаясь выдернуть руки. – Пожалуйста, отпустите!»

Умфред не отпускал ее: «Сжалься, Сульдрун! Я человек милосердный и снисходительный, но даже я не безразличен к красоте! Давно, драгоценная Сульдрун, я мечтал отведать твоего сладостного нектара – и не забывай, что ради тебя я готов пожертвовать святостью рукоположения! Так что теперь, драгоценное дитя, каковы бы ни были твои ночные похождения, они только разгорячили мою кровь. Обними меня, золото мое, радость моя, моя нежная проказница, лукавая притворщица!»

Эйлас вернулся ко входу в часовню. Сульдрун заметила его и движением головы предупредила: отойди, не показывайся! Подняв колено, она уперлась монаху в брюхо и оторвалась от него: «Жрец! Мой отец услышит о твоих приставаниях!»

«Твой отец плевать на тебя хотел, – желчно ответил брат Умфред. – А теперь не трепыхайся! Или мне придется причинить тебе боль, чтобы наше соитие увенчалось успехом».

Эйлас не мог больше сдерживаться. Он выступил вперед и заехал священнику кулаком в висок – тот повалился на пол. Сульдрун с отчаянием сказала: «Эйлас, было бы лучше, если бы ты спрятался».

«И позволил бы этой похотливой твари тебя насиловать? Да я ему шею сверну! В самом деле, почему бы не свернуть ему шею – и дело с концом!»

Держась за стену, брат Умфред с трудом поднялся на колени – в широко раскрытых глазах его мерцали отблески пламени свечи.

Сульдрун с сомнением произнесла: «Нет, Эйлас. Я не хочу его смерти».

«Он донесет королю».

Отталкивая воздух ладонями, брат Умфред возопил: «Не донесу, никогда! Мне доверяют тысячи сокровенных тайн – я их храню, как свои собственные!»

«Пусть он засвидетельствует наш брак, – задумчиво сказала Сульдрун. – По сути дела, жрец мог бы обвенчать нас по христианским обычаям. Они не хуже любых других и в последнее время считаются законными».

Держась рукой за голову и что-то бессвязно бормоча, миссионер поднялся на ноги.

«Тогда венчай нас, раз ты жрец, – сказал ему Эйлас. – И чтобы все было по правилам!»

Брат Умфред одернул рясу, пытаясь придать своей осанке какое-то достоинство: «Обвенчать вас? Это невозможно».

«Возможно, – возразила Сульдрун. – Ты же венчал прислугу во дворце?»

«В часовне Хайдиона!»

«Здесь тоже часовня. Ты сам ее кропил святой водой».

«Но она осквернена! В любом случае, только крещеные христиане могут причащаться к таинствам».

«Так окрести нас, и поскорее!»

Брат Умфред с улыбкой покачал головой: «Прежде всего новообращенные должны принять истинную веру и должным образом приготовиться. А во-вторых, король Казмир будет в ярости. Он отомстит и вам, и мне – и отомстит страшно!»

Эйлас вытащил из поленницы увесистую корягу: «Жрец, эта дубина отомстит тебе раньше короля Казмира. Венчай нас сию минуту – или я проломлю тебе башку!»

Сульдрун взяла его за руку: «Эйлас, не надо! Обвенчаемся так, как это делают крестьяне – а он засвидетельствует обряд. И не нужно никакого крещения. Язычники мы или христиане – какая разница?»

Брат Умфред снова не согласился: «Я не могу участвовать в языческом обряде».

«Можешь!» – не допускающим возражений тоном сказал Эйлас.

Сульдрун и Эйлас подошли к столу и произнесли заклинание крестьянского свадебного обряда:

 
«Да будет всем известно, что мы нераздельно
соединены узами брачного обета!
Мы клянемся делить отныне хлеб насущный».
 

Молодожены разделили корку хлеба и съели ее.

 
«Отныне нас поит один и тот же родник».
 

Они выпили воды из одной чарки.

 
«Отныне нас греет один и тот же огонь».
 

Они поднесли ладони к пламени свечи.

 
«Отныне в наших жилах течет одна и та же кровь».
 

Эйлас взял у Сульдрун шпильку для волос, проколол невесте подушечку указательного пальца, сделал то же самое со своим пальцем, и приложил каплю своей крови к капле, выступившей на пальце Сульдрун.

 
«Отныне сердца наши едины в любви и согласии».
 

Молодожены поцеловались и улыбнулись.

 
«Посему мы торжественно заявляем, что вступили в брак
и стали мужем и женой согласно законам человеческим
и велениям благосклонной природы».
 

Эйлас отнял у проповедника поясную суму, порылся в ней и вынул перо, флакон с чернилами и свиток пергамента: «Пиши, жрец: „Сегодня, такого-то числа, я засвидетельствовал бракосочетание Сульдрун и Эйласа“. И подпишись своим именем».

Брат Умфред трясущейся рукой оттолкнул протянутое перо: «Гнев короля Казмира обрушится на мою голову!»

«Гнев моей дубины обрушится на твою голову! Пиши!»

Отчаявшись, священник настрочил продиктованные слова: «А теперь позвольте мне уйти подобру-поздорову».

«Чтобы ты поспешил обо всем рассказать Казмиру? – Эйлас покачал головой. – Не выйдет».

«Ничего не бойтесь! – воскликнул Умфред. – Я буду хранить молчание, как могила! Мне известны тысячи тайн!»

«Поклянись! – приказала Сульдрун. – Встань на колени. Поцелуй священную книгу, которую ты носишь в суме, и поклянись под страхом вечного проклятия и адского пламени, что никогда никому не расскажешь о том, что слышал, видел и делал сегодня ночью!»

Взмокшая физиономия проповедника стала пепельно-серой. Переведя взгляд с лица Сульдрун на руку Эйласа, сжимавшую корягу, он медленно опустился на колени, приложился губами к Евангелию и произнес клятву.

Пошатываясь, толстяк поднялся на ноги: «Я засвидетельствовал. Я поклялся. Могу я, наконец, уйти?»

«Нет, – мрачно ответил Эйлас. – Я тебе не верю. Боюсь, что алчности и мстительности у тебя избыток, а совести и чести – ни на грош. Ты можешь нас предать – я не могу допустить такой риск».

На мгновение брат Умфред даже потерял дар речи от праведного негодования: «Но я же поклялся на Священном Писании!»

«И с такой же легкостью ты можешь отречься от клятвы, а потом замолить свой грех – не так ли? Проще всего было бы тебя прикончить на месте».

«Нет!»

«Тогда придется придумать что-нибудь еще».

Некоторое время все трое молча стояли, глядя друг на друга. Эйлас встрепенулся первый: «Жрец, подожди здесь и не пытайся сбежать, а то получишь по голове дубиной – мы будем за дверью».

Эйлас и Сульдрун вышли под звездное небо и остановились в нескольких шагах от входа. Эйлас хрипло прошептал, опасаясь, что брат Умфред прижался ухом к двери и подслушивает: «Жрецу нельзя доверять».

«Я знаю, – кивнула Сульдрун. – Он скользкий, как угорь».

«И все же я не могу просто так его прикончить. Мы не можем ни связать его, ни заточить где-нибудь – даже если бы Эйирме согласилась его сторожить, его начнут искать, и ее пособничество обнаружат. Остается только одна возможность. Нам придется расстаться. Я возьму жреца с собой и поведу на восток. Никто не обратит на нас внимания – мы будем спокойно идти. Я прослежу за тем, чтобы он не сбежал и не звал на помощь – все это трудно и неприятно, но ничего не поделаешь! Через пару недель я ускользну от него, пока он спит, доберусь до Глимвода и отыщу тебя, а дальше все будет по плану».

Сульдрун обняла Эйласа и прижалась головой к его груди: «Нам придется расстаться?»

«Нет никакого другого способа сохранить в тайне наш побег – если я не пойду и не убью его сейчас же. А я не могу просто так убить безоружного человека. Я возьму несколько золотых побрякушек, а ты забери остальные драгоценности и волшебное зеркало – оно пригодится. Завтра, через час после захода солнца, приходи к Эйирме, ее сын проводит тебя к хижине ее отца. Там мы и встретимся. Спустись к лимонному дереву, принеси мне несколько золотых вещиц, чтобы я мог обменять их на еду и питье. А я посторожу жреца».

Сульдрун побежала вниз по тропе и скоро вернулась с золотом. Молодожены зашли в часовню. Брат Умфред стоял, опираясь на стол и мрачно глядя на пламя свечи.

«Жрец! – сказал Эйлас. – Тебе и мне предстоит отправиться в путь. Будь добр, повернись ко мне спиной. Нужно связать тебе руки, чтобы ты не делал глупостей. Подчиняйся – и не замышляй никаких каверз! Предупреждаю тебя под страхом смерти».

«Значит, из-за вас мне придется терпеть всевозможные лишения?» – буркнул проповедник.

«Об этом тебе следовало подумать прежде, чем ты явился сюда насильничать. Повернись, сбрось рясу и заложи руки за спину».

Вместо этого Умфред бросился к поленнице, тоже выхватил корягу и ткнул Эйласа в грудь.

Эйлас пошатнулся и отступил на пару шагов. Отбросив в сторону стоявшую у него на пути Сульдрун, монах выбежал из часовни. Эйлас пустился вдогонку, но дородный проповедник проявил завидную прыть и уже выскочил за дощатую дверь в стене, крича изо всех сил: «Стража! На помощь! Предательство! Убийство! Ко мне, помогите! Схватите предателя!»

Из туннеля, ведущего к сводчатой галерее, с топотом прибежали четыре стражника – те самые, от которых Эйлас и Сульдрун прятались в оранжерее. Они окружили и схватили и Эйласа, и Умфреда: «Что тут такое? Почему поднимаете шум?»

«Позовите короля Казмира! – орал священник. – Не теряйте ни минуты! Этот бродяга изнасиловал принцессу Сульдрун – ужасное преступление! Разбудите короля Казмира, я говорю! Торопитесь!»

Казмир еще не спал и лично явился на плац Урквиала. Задыхаясь от волнения, брат Умфред изложил ему свои обвинения: «Я видел их во дворце! Я узнал принцессу с этим человеком – он бродяга, уличный разбойник! Я следовал за ними сюда и – представьте себе такую наглость! – они потребовали, чтобы я их обвенчал, совершив христианский обряд! Я отказался наотрез и предупредил, что их прегрешение не пройдет даром!»

Сульдрун, стоявшая у двери в стене, вышла вперед: «Государь, не гневайтесь на нас. Это Эйлас, мой муж, мы обвенчались. Мы любим друг друга – пожалуйста, позвольте нам жить в мире и согласии. Если вы пожелаете, мы уйдем из Хайдиона и никогда не вернемся».

Брат Умфред, еще перевозбужденный событиями ночи, не мог молчать: «Они мне угрожали! Я чуть не сошел с ума от страха, меня хотели убить! Меня вынудили засвидетельствовать языческий брак! Если бы я не согласился подписать свидетельство, бродяга проломил бы мне голову!»

Король Казмир приказал ледяным тоном: «Довольно, молчи! С тобой я разберусь позже». Он обернулся к начальнику стражи: «Приведите Зерлинга!» Король повернулся к Сульдрун. Будучи в ярости или в сильном возбуждении, Казмир всегда говорил исключительно ровно и бесстрастно. Таким тоном он и обратился теперь к дочери:

«Вижу, что ты нарушила мой приказ. Каковы бы ни были причины такого проступка, они не служат достаточным оправданием».

Сульдрун тихо сказала: «Вы мой отец. Разве вы не хотите, чтобы я была счастлива?»

«Я – король Лионесса. Каковы бы ни были чувства, которые я испытывал когда-то, им положило конец твое пренебрежение к моим требованиям. Тебе известно, как и почему это произошло. А теперь ты завела любовника, безродного мужлана. Быть посему! Мой гнев не утолен. Возвращайся в сад; там ты проведешь остаток своих дней. Ступай!»

Опустив плечи и не закрывая дверь в стене, Сульдрун вернулась в сад и спустилась по тропе. Король смерил Эйласа высокомерным взглядом: «Твоя самонадеянность невероятна. Что ж, у тебя будет достаточно времени, чтобы поразмыслить о своей ошибке. Зерлинг! Где Зерлинг?»

«Здесь, ваше величество!» – вперед выступил стоявший за стражниками лысый приземистый субъект с покатыми плечами, густой темно-рыжей бородой и круглыми, словно удивленными глазами: Зерлинг, главный палач короля Казмира – человек, которого в Лио-нессе боялись чуть ли не больше самого короля.

Казмир тихо сказал палачу несколько слов.

Зерлинг надел Эйласу на шею петлю с поводком и повел его через Урквиал к Пеньядору, а затем вокруг этого мрачного здания, на задний двор. Там, при свете полумесяца, он снял с Эйласа петлю и обвязал ему грудь толстой веревкой. Эйласа подняли над каменным краем, за которым зияла черная пустота, и стали опускать – все ниже и ниже, глубже и глубже. Наконец ступни Эйласа ударились о дно. Веревка, упавшая в яму вслед за ним, стала лаконичным символом бесповоротности.

В глухом мраке царила полная тишина. В воздухе пахло влажным камнем с примесью разложившихся экскрементов. Минут пять Эйлас стоял и смотрел вверх, на далекое отверстие шахты. Потом он нащупал в темноте одну из стен – до нее было примерно шесть шагов. Нога его наткнулась на что-то твердое и округлое. Нагнувшись, Эйлас нащупал череп. Отойдя от скелета в сторону, Эйлас сел, прислонившись спиной к стене. Через некоторое время веки его устало сомкнулись, сон одолевал его. Он пытался не заснуть, потому что боялся того, что его ожидало, когда он проснется… Но в конце концов он заснул.

Эйлас проснулся, и опасения оправдались. Вспомнив все, что произошло, он закричал от отчаяния, не в силах поверить своему горю. Как, после чудесного спасения, с ним могла случиться такая трагедия?

Слезы покатились у него по щекам, он спрятал лицо в ладонях и зарыдал.

Прошел час – Эйлас сидел, сгорбившись на корточках у стены, как человек разрушенный и побежденный.

В отверстие шахты стал просачиваться бледный свет; теперь Эйлас мог оценить размеры темницы. Круглый пол, шагов двенадцать в поперечнике, был выложен тяжелыми каменными плитами. Каменные стены сначала поднимались вертикально, но чуть выше головы начинали сужаться воронкой, переходившей в центральную шахту. Расстояние от пола до нижнего отверстия шахты превышало два человеческих роста. У стены были навалены кучей кости и черепа. Эйлас насчитал десять черепов; другие, возможно, скрывались под костями. Рядом лежал отдельный скелет – видимо, последний обитатель подземного каземата.

Эйлас поднялся на ноги, встал посреди камеры и взглянул наверх, в шахту. Где-то высоко, очень высоко, виднелся маленький диск голубого неба – неба, полного простора и свежего ветра! И снова слезы потекли из глаз молодого узника.

Он изучил шахту. Достаточно широкая – в нее могли бы плечом к плечу протиснуться два человека – она была выложена грубо обтесанным камнем и поднималась от нижнего отверстия в потолке до верхнего, выходившего наружу, на двадцать – может быть, даже двадцать пять ярдов. Точно определить высоту шахты на глаз было трудно.

Эйлас опустил голову. Предшественники оставили на стенах свои имена и памятные записки. Последний выцарапал на стене, над тем местом, где лежал его скелет, целый перечень из двенадцати имен, расположенных столбцом. Слишком подавленный, чтобы интересоваться чьими бы то ни было несчастьями, кроме своих, Эйлас отвернулся.

В темнице не было никаких предметов. Под шахтой лежала веревка, сложившаяся при падении во что-то вроде беспорядочно покосившегося конуса. Рядом с кучей костей Эйлас заметил полусгнившие остатки других веревок, одежды, потемневших кожаных застежек и ремешков.

Скелет словно следил за ним пустыми глазницами. Эйлас перетащил его в общую кучу и повернул череп так, чтобы он смотрел в стену. Потом он снова присел на прежнее место. Его внимание привлекла надпись на противоположной стене: «Новичок! Добро пожаловать!»

Эйлас крякнул и попытался отвлечься другими мыслями. Так началось его заточение.

Глава 12

Король Казмир отправил посыльного в Тинцин-Фюраль; в свое время тот вернулся с трубчатым футляром из слоновой кости. Главный герольд извлек из футляра пергаментный свиток и прочел королю полученное сообщение:

«Высокородный государь!

Как всегда, с уважением прошу принять мои наилучшие пожелания!

Рад узнать о Вашем предстоящем посещении. Спешу заверить Вас, что наше гостеприимство будет полностью соответствовать высокому положению Вашего королевского величества и Вашей вельможной свиты, которая, если я могу позволить себе такую рекомендацию, должна состоять из не более чем восьми человек, так как Тинцин-Фюраль значительно уступает Хайдиону роскошью и возможностями.

Надеюсь вскоре приветствовать Вас самым искренним и сердечным образом!

ФОД КАРФИЛИОТ,

герцог долины Эвандера».

Казмир тут же отправился на север в сопровождении двадцати рыцарей, десяти слуг и трех походных фургонов со всеми удобствами для его персоны.

Первую ночь королевский отряд провел в Тваннике, замке герцога Болдреда. На следующий день они продолжали путь на север через Троаг, страну хаотических кряжей и ущелий. На третий день отряд пересек границу Северной Ульфляндии. Часа через три после полудня они приблизились к Воротам Цербера – теснине между отвесными утесами, закупоренной крепостью Кауль-Боках. Гарнизон крепости состоял из дюжины обросших субъектов, напоминавших сброд, а не солдат, и коменданта, находившего разбой гораздо более прибыльным занятием, нежели сбор положенной платы с проезжих.

Предупрежденная окриком часового, кавалькада из Лионесса остановилась и стала ждать, пока бравые защитники крепости, набычившись под стальными шлемами, разглядывали приезжих с загородивших ущелье укреплений.

Лионесский рыцарь, сэр Уэлти, направил коня к воротам крепости.

«Стой! – приказал ему комендант. – Назовите свои имена, свое происхождение, пункт назначения и цель вашей поездки, чтобы мы могли назначить сумму законного сбора».

«Мы – знатные рыцари на службе короля Лионесса, Казмира. Мы едем к герцогу долины Эвандера по его приглашению и освобождены от подорожной пошлины!»

«Никто не освобожден от сбора, кроме короля Орианте и великого бога Митры! С вас причитаются десять серебряных флоринов».

Сэр Уэлти отъехал назад, чтобы посоветоваться с королем, задумчиво разглядывавшим крепость. «Заплати! – сказал Казмир. – Мы разберемся с этими мошенниками на обратном пути».

Сэр Уэлти вернулся к воротам крепости и презрительно бросил коменданту мешочек с монетами.

«Проезжайте, господа».

Выстроившись в колонну по две лошади в ряд, кавалькада проехала через Кауль-Боках; эту ночь король и рыцари спокойно провели на лугу подле южного притока Эвандера.

В полдень следующего дня отряд остановился под Тинцин-Фюралем, оседлавшим высокий утес и словно выросшим, как продолжение скалы из столь же неприступного камня.

Казмир и восемь его рыцарей двинулись вперед; остальные разбили лагерь на берегу Эвандера.

Из замка спустился на коне герольд, обратившийся к Казмиру: «Государь, герцог Карфилиот просит передать его приветствия и следовать за мной. Мы поднимемся извилистой дорогой по склону утеса – прошу не беспокоиться; этот путь опасен только для наших врагов. Я поеду вперед».

Отряд последовал за герольдом; через некоторое время рыцари начали морщиться от характерного зловония падали, доносившегося с порывами ветра. Неподалеку – там, где излучина Эвандера пересекала зеленый луг – возвышался ряд из двадцати высоких заостренных столбов, половину которых увенчивали трупы.

«Трудно назвать это приветственным символом», – заметил герольду король Казмир.

«Ваше величество, этот символ напоминает врагам герцога о том, что его терпение не бесконечно».

Казмир пожал плечами, оскорбленный не столько поведением Карфилиота, сколько отвратительной вонью.

У основания утеса гостей ждала почетная стража – четыре рыцаря в церемониальных латах. Казмир удивился тому, насколько точно Карфилиот предугадал время его прибытия. Герцогу подали какой-то сигнал из Кауль-Бокаха? Предупредили шпионы из Хайдиона, опередившие кавалькаду? Последняя мысль заставила Казмира нахмуриться – ему никогда не удавалось внедрить своих шпионов в Тинцин-Фюраль.

Конный отряд долго поднимался на утес по дороге, вырубленной в скале, и уже на высоте птичьего полета над рекой повернул под зубьями подъемных ворот на внешний двор замка.

Навстречу вышел герцог Карфилиот; король Казмир спешился, и они обнялись, как того требовали церемониальные правила.

«Государь, я рад принять вас у себя, – сказал Карфилиот. – И если я не сделал подходящие праздничные приготовления, прошу меня извинить – причиной тому не отсутствие желания, а отсутствие времени; с тех пор, как я ответил на ваше письмо, прошло лишь несколько дней».

«Меня ваш прием вполне устраивает, – отозвался Казмир. – Я здесь не для того, чтобы развлекаться. Вместо того, чтобы праздно проводить время, хотел бы снова обсудить возможности, сулящие значительные выгоды нам обоим».

«Превосходно! Меня всегда интересуют такие возможности. Это ваш первый визит в Тинцин-Фюраль, не так ли?»

«В молодости я видел замок издали. Вне всякого сомнения, это внушительная цитадель».

«Бесспорно. Мы контролируем важные пути в Лионесс и в Исс, дорогу к горным лугам Ульфляндии и пограничную дорогу на север, в Даот. Мы не нуждаемся в поддержке извне. Я просверлил в скале глубокий колодец, до водоносного слоя. Наших запасов хватит на годы осады. Четыре человека могут защищать подъездной серпантин от тысячи, даже от миллиона нападающих. Я считаю свою крепость неприступной».

«Склонен с вами согласиться, – отозвался Казмир. – И все же, как насчет этой седловины? Если вражеские силы займут вершину с тыльной стороны замка, по седловине к замку можно было бы продвинуть – с большими потерями, разумеется – осадные орудия».

Карфилиот повернулся, разглядывая северный хребет, соединенный с его утесом седловиной – так, словно никогда не замечал это обстоятельство: «Действительно, такая возможность существует».

«И вас она не беспокоит?»

Карфилиот рассмеялся, сверкнув белоснежными ровными зубами: «Мои враги давно и подробно изучают возможность нападения со стороны Костоломного хребта. Достаточно сказать, что по поводу седловины у меня заготовлены несколько маленьких хитростей».

Казмир понимающе кивнул: «Отсюда открывается прекрасный вид!»

«Верно. В ясный день я вижу из рабочего кабинета – наверху, в башне – всю долину реки отсюда до Исса. Но вам следует отдохнуть с дороги, после чего мы сможем продолжить беседу».

Казмира провели в анфиладу помещений с высокими сводчатыми потолками и окнами, выходившими к долине Эвандера – нежнозеленому ковру, на протяжении двадцати миль сопровождавшему слегка извилистую ленту реки до самого моря, блестевшего на горизонте. Из приоткрытых окон дул ветерок, свежесть которого время от времени нарушалась слабым надоедливым запашком. Казмир вспомнил о врагах Карфилиота, молчаливо сидящих на заостренных столбах далеко внизу, на прибрежном лугу.

В его уме возник непрошеный образ: осунувшееся, бледное лицо Сульдрун, привезенной в Тинцин-Фюраль и дышащей гнилым воздухом разложения. Казмир заставил этот образ исчезнуть. Неприятные проблемы приходится решать неприятными средствами.

Два обнаженных до пояса чернокожих мавра – мальчишки в тюрбанах из пурпурного шелка, алых шароварах и сандалиях со спирально закрученными носками – помогли королю принять ванну, после чего облачили его в шелковое исподнее и рыжевато-бежевую мантию, украшенную черными розетками.

Казмир спустился по лестнице в большой зал мимо огромного вольера, где с ветки на ветку перелетали птицы с разноцветным оперением. Карфилиот ждал его у основания лестницы. Оба присели друг против друга на небольшие диваны; им подали мороженый фруктовый шербет в широких серебряных кубках.

«Очень неплохо! – похвалил Казмир. – Вы умеете принимать гостей».

«У нас непринужденная обстановка – надеюсь, вы не слишком соскучитесь», – любезно отозвался Карфилиот.

«Я приехал, чтобы обсудить важный вопрос», – Казмир поставил на столик кубок с фруктовым льдом и покосился на лакеев. Карфилиот прогнал прислугу взмахом руки: «Продолжайте».

Казмир откинулся на спинку дивана: «Король Гранис недавно снарядил дипломатическую миссию, на одном из своих новых военных кораблей. Корабль этот заходил в Блалок, в Помпероль, в Даот, в годелийский порт Клуггах и в Исс. Его послы критиковали мои амбиции и предлагали союз с тем, чтобы нанести мне поражение. Им не удалось заручиться существенной поддержкой, несмотря на тот факт, – тут Казмир позволил себе холодную улыбку, – что я не пытаюсь скрывать свои намерения. Каждый надеется, что драться придется другим; каждый желает остаться правителем того единственного королевства, которое не будет затронуто объединением других государств. Уверен, что Гранис ничего большего и не ожидал – он всего лишь хотел подтвердить свою репутацию контролирующего проливы предводителя сил, оказывающих сопротивление Лионессу. В этом отношении он преуспел. Его корабль легко уничтожил галеру ска, что сразу изменило всеобщие представления о ска – их больше невозможно считать непобедимыми, а преобладание Тройсинета в море укрепилось. Тройсы понесли, однако, потери – погибли капитан их корабля и один из принцев, находившихся на борту.

С моей точки зрения ситуация предельно ясна. Тройсинет стал сильнее – следовательно, я должен нанести удар и восстановить равновесие сил. Очевидная мишень для такого удара – Южная Ульфляндия, откуда я могу напасть на ска в Северной Ульфляндии прежде, чем они успеют объединить свои разрозненные кланы. После того, как я захвачу крепость Поэлитетц, Даот будет у меня в руках. Одри не сможет оказывать мне сопротивление на двух фронтах, западном и южном. Следовательно, прежде всего – Южная Ульфляндия. Такая кампания может быть проведена только с максимальной эффективностью, то есть ваше сотрудничество становится необходимым предварительным условием», – Казмир выжидающе замолчал.

Задумчиво глядя в огонь, потрескивавший в камине, Карфилиот не торопился отвечать. Молчание становилось неудобным. Карфилиот встрепенулся и сказал: «Как вам известно, вы можете рассчитывать на мое личное сочувствие вашим намерениям, но я не вполне свободен в своих действиях и вынужден вести себя осторожно».

«В самом деле? – поднял брови Казмир. – Насколько я понимаю, вы не ссылаетесь на формальное подчинение королю Орианте в качестве вассала?»

«Ни в коем случае».

«Кто, позвольте спросить, те злоумышленники, которых вы так настойчиво пытаетесь убедить отказаться от их планов?» – Казмир поморщил нос, указав большим пальцем на окно.