Текст книги "Орлиное царство"

Автор книги: Джек Хайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Глава 3

Апрель 1164 года: Иерусалим

Джон сидел в бане, погрузившись по самый подбородок в горячую воду и закрыв глаза. Его окружало тихое бормотание голосов, отражавшихся от купола потолка. Многие говорили на французском, но до него доносились и обрывки немецких, каталанских и провансальских слов, а также латынь, но он даже не пытался вслушиваться, позволив своему разуму дрейфовать. Это был его утренний ритуал, после которого он отправлялся в церковь, чтобы учиться правильно произносить молитвы и проводить мессу по Библии, потом во дворец, помогать Вильгельму или заниматься с принцем Балдуином.

Но сейчас он мог находиться в мире с самим собой и забыть, что стал человеком без страны, отрезан от дома своей юности в Англии, а также друзей в Алеппо. Он всюду был чужим и, возможно, именно по этой причине чувствовал себя комфортно в Иерусалиме – городе переселенцев, куда стекались пилигримы со всей Европы и христиане из Сирии. Самое подходящее место, чтобы оставить позади прошлое и начать новую жизнь.

Джон встал и направился в соседнее помещение, где служитель вымыл его, а потом окатил холодной водой. Он надел халат в раздевалке и вышел из бань, ступив на мостовую комплекса госпитальеров. Вокруг стояли высокие здания – церкви, лазареты, построенные для приема пилигримов, и бараки для рыцарей, служивших Ордену. Воздух к полудню станет невыносимо жарким, но сейчас был приятно теплым. Джон посмотрел на солнце, темно-красный край которого только показался над восточной частью горизонта. У него еще оставалось время для короткой прогулки и быстрого завтрака.

Он поморщился, когда покинул комплекс и оказался на пыльной улице. На противоположной стороне находилась купальня Патриарха, которая занимала большую часть квартала. Зимой его наполняли водой, но сейчас на дне осталась вонючая грязь и валялись самые разные отбросы. В центре в лучах утреннего солнца блестела лужа. Система из ведер и блоков, направлявшая воду в приподнятый над мостовой канал, отводила ее через улицу в бани. Под ним, спрятавшись на крошечном участке тени у стены, спал нищий. Услышав шаги Джона, он зашевелился.

– Подайте бедному пилигриму, оказавшемуся далеко от дома, – заунывно принялся клянчить он. У него был красный нос картошкой и запавшие щеки, заросшие седой щетиной. – Подайте, чтобы я вернулся к жене и детям. Они во мне нуждаются.

Эту историю Джон множество раз слышал от нищих по всему городу. Иногда они даже говорили правду. Многие из них потратили все во время долгого путешествия в Иерусалим и теперь не имели возможности вернуться домой. Но еще больше пилигримов не хотели возвращаться. Некоторые бежали после совершенных преступлений или от нежеланной семьи. Другим нравились простые обычаи Востока. Были и такие, кто полюбил местную выпивку, азартные игры и женщин, или все вместе. Джону хватило одного взгляда на старика, чтобы понять, что он все полученные деньги тратит на выпивку. Тем не менее он бросил ему медяк.

И зашагал на юг, потом свернул налево, на улицу Давида, которая круто уходила вверх, стал подниматься по многочисленным ступенькам, потом миновал ряд лавок у южной стены комплекса госпитальеров.

– Освященное масло, добрый господин? – обратился к Джону по-французски один из торговцев, ошибочно приняв его за пилигрима. Он протянул ему свинцовую флягу, украшенную изображением святых с одной стороны и Гроба Господня с другой. – Оно принесет вам удачу. Нет? Быть может, подвеску с мощами? В ней обломок настоящего креста! Или пилигрим хочет получить эмблему, удостоверяющую, что он побывал в священном городе?

Джон продолжал молча идти дальше, и торговец переключился на следующего прохожего.

Джон миновал лавки и оказался на площади, где пересекались улицы Давида и Сиона – здесь он остановился. Слева, за весами сидели менялы, окруженные впечатляюще вооруженными людьми. Несколько пилигримов меняли свои дукаты, ливры, силиквы[14]14
  Римская серебряная монета.


[Закрыть], иперперы[15]15
  Византийская золотая монета.


[Закрыть] и оболы на византины и денье, имевшие хождение в королевстве. Напротив, в южной части площади, собрались чернорабочие, которые надеялись, что их наймут для каких-то мелких работ. Впереди возвышался Купол Скалы, сверкавший золотом в лучах утреннего солнца. Джон всякий раз не мог сдержать улыбки, когда видел купол. Священники говорили пилигримам, что это был Храм Господень еще во времена Христа, но отец Вильгельм признался, что храм новый и его построили сарацины полтысячелетия назад.

Размышления Джона прервало голодное урчание желудка. Он пошел на север по улице Лекарственных трав, узкому проходу в сводчатой кладке, где продавали приправы и свежие фрукты. Пилигримы, которые провели ночь на каменных скамьях между лавочками, только начали просыпаться. Слуги местных христиан поспешно переходили от одного прилавка к другому, чтобы купить продукты для своих хозяев. Тут и там попадались священники в сутанах и рыцари в доспехах. Джон пробирался сквозь толпу к прилавку, где христианин с оливковой кожей выставлял на продажу корзины с фигами, яблоками и манго.

– Ас-саляму алейкум, Тив, – сказал Джон на арабском.

Продавец улыбнулся, показав желтые зубы.

– Ва-алейкум ас-салям, Джон. Что я могу для тебя сделать?

– Манго выглядят очень неплохо.

– Лучшие в Иерусалиме. Всего два фельса.

Джон отдал медные монетки и, взяв манго из корзины, откусил кусочек золотого сочного плода и удовлетворенно кивнул, когда сок потек по его подбородку.

– Рассчитываешь, что у тебя будет много покупателей? – спросил Джон, указывая на переполненные корзины.

– Через четыре дня будет праздник освобождения Иерусалима от франкских псов. – Тив сплюнул в сторону, выставляя на стол еще одну корзину с фруктами. – Такие празднества всегда собирают толпу – да помочится на них Бог.

– Я желаю тебе получить хорошую прибыль.

Джон зашагал дальше, на ходу доедая манго. Он прошел перекрытую улицу и направился дальше, через площадь, заполненную кудахтавшими курами, перья которых ерошил утренний ветерок. Ноздри Джона наполнил сильный запах рыбы, когда он оказался на рыбном рынке, в тени церкви Гроба Господня. Он проталкивался сквозь толпу, когда заметил темноволосую женщину, стоявшую у прилавка впереди. Сзади, с длинными волосами до самого пояса, она походила на Зимат. Она была в облегающем халате и никабе – вуали, закрывавшей все лицо, кроме глаз. Джон увидел ее руки, когда она передавала торговцу деньги – золотистого цвета песков Дамаска, как у Зимат. Джон почувствовал, как сердце отчаянно забилось у него в груди. Потом женщина повернулась, и их глаза встретились. Это была не Зимат. Женщина опустила взгляд и ушла.

Джон выругал себя за глупость и зашагал дальше. Конечно, это была не Зимат. Сарацинок никогда не пускали в город. Да и как она могла здесь оказаться? Зимат даже не знала, что он жив. «Интересно, где она сейчас, – подумал Джон, – вышла ли снова замуж?» Но он заставил себя выбросить предательские мысли из головы. Это не имело значения. Сегодня утром он станет священником.

* * *

Струйка пота потекла по спине Джона, когда он опустился на колени на каменный пол в святилище церкви Гроба Господня и стал слушать молитву Патриарха. В церкви было душно из-за огромной толпы, собравшейся на воскресную мессу, и одеяние священника только усугубляло жару: стихарь – свободная белая туника из льна, перехваченная на поясе шнуром из красного шелка, – поверх риза – накидка без рукавов из тяжелого белого шелка, украшенного вышивкой, в которой он с трудом дышал. Льняной прямоугольник накрывал голову и спадал с двух сторон на плечи. На левом плече – стола, широкая лента красного шелка с белыми крестами, вышитыми на концах. Другая полоса шелка, расшитый золотом манипул, крепилась к левому предплечью.

Ему казалось странным, даже кощунственным носить одежды священнослужителя. Однако вскоре он станет священником. Более того, будет каноником церкви Гроба Господня, самого почитаемого места христианства, построенного там, где похоронен Иисус и где он воскрес.

Каждый каноник получал ежемесячное жалованье, они спали в общей спальне, ели в общей столовой и молились в положенные часы: утренняя молитва, которая начиналась за три часа до рассвета; хвалебный гимн в ранние утренние часы; служба третьего часа, служба шестого часа в течение дня, вечерняя молитва на закате; вечернее богослужение перед отходом ко сну. Джону предстояло жить в церкви, но Вильгельм сказал ему, что викарий будет занимать его место во время молитв. Существовало лишь два правила, которые ему следовало неукоснительно выполнять: он должен посещать службу во время Рождественского и Великого постов; и не имеет права отсутствовать в церкви более трех месяцев подряд без распоряжения Патриарха.

Джон познакомился с ним – его звали Амори, как короля, – только несколько дней назад. В обязанности Патриарха входило проводить собеседование с будущими канониками. Амори, один из четверых судей, приговорил Джона к распятию, когда он появился в Иерусалиме, но, казалось, этого не помнил. Он сидел за маленьким столиком в своих покоях и отрезал куски жареного свиного окорока.

– Меня зовут Джон Тейтвик, ваше блаженство, – сказал Джон.

Патриарх даже головы не поднял от трапезы.

– Хм-м-м?

– Я кандидат на освободившуюся должность каноника, ваше блаженство.

Амори положил нож и вилку, прищурился и посмотрел на Джона.

– Подойди ближе.

Джон пересек комнату, опустился на колени перед Патриархом и поцеловал кольцо. Амори жестом показал, чтобы Джон встал. После того как старик с впалыми щеками внимательно его рассмотрел, он вернулся к обеду.

– Сколько тебе лет? – спросил он между делом.

– Тридцать три, – ответил Джон.

– В твоих жилах течет благородная кровь? – осведомился Амори.

– Мой отец был тэном – лордом – в Англии, а до него мой дед и прадед.

– Почему ты хочешь стать священником?

– Чтобы служить Богу, ваше блаженство.

– Хм-м-м. – Патриарх втянул в себя воздух, пытаясь избавиться от кусочка мяса, застрявшего между зубами. – Я в долгу перед королем, а Вильгельм хорошо о тебе отзывается. Для меня этого достаточно. Я позабочусь о том, чтобы капитул одобрил твою кандидатуру, Джон Тейтвик.

Джон поцеловал кольцо Патриарха и удалился.

* * *

Его внимание вновь обратилось к тому, что происходило в храме. Амори продолжал читать по молитвенной книге, которую держал открытой его помощник.

– О, Господь… святость… бедные… твой слуга… дар твоего благословения. – Он пропускал целые абзацы, читал одно слово тут или целое предложение в другом месте. Джон вдруг усомнился в том, что Амори знаком с латынью, как и многие другие священники, или совершенно сознательно хочет поскорее закончить службу. Такие вещи встречались довольно часто. В конце концов, прихожане не знали латыни и не могли ничего заметить.

Амори продолжал бубнить себе под нос, но Джон уже не обращал на него внимания. Голова у него зудела там, где ему выбрили тонзуру – размером с хлеб для причастия. Ему приходилось сдерживаться изо всех сил, чтобы не поднять руку и не начать чесаться. Он заставил себя сосредоточиться на чем-нибудь другом и обнаружил, что думает о Зимат. Даже в тот момент, когда он был помазан елеем и стоял рядом с Патриархом, помогая ему праздновать мессу, его мысли продолжали к ней возвращаться, к темным волосам и глазам, изящному изгибу щеки. Он сказал Амори, что хочет стать священником, чтобы служить Богу, так и было. Но гораздо в большей степени он сделал это ради Зимат, чтобы не жениться на другой.

После таинства святого причастия и всех необходимых слов Патриарх вернулся на свой трон, и Джон опустился перед ним на колени. Наступил ключевой момент церемонии. Джон вложил руки в ладони Патриарха, который негромко произнес:

– Обещаешь ли ты мне и моим преемникам почитание и послушание?

Джон колебался. Если он согласится, то станет человеком Патриарха, как прежде был человеком Юсуфа, а еще раньше Рено. Он сглотнул.

– Обещаю, – громко ответил он.

– Каноник церкви Гроба Господня, ты обещаешь вести целомудренный образ жизни, полностью посвятить себя служению Богу и отказаться от всех своих владений?

– Обещаю.

Патриарх, продолжавший держать руки Джона в своих ладонях, наклонился вперед и поцеловал будущего каноника в правую щеку.

– Да пребудет с тобой милость Господа.

– Аминь.

– Мой дорогой сын, помни об обете, который ты принял, и бремени, что теперь лежит на твоих плечах. Старайся вести праведную жизнь, чтобы радовать всемогущего Господа и обрести его милость. И пусть тебе будет дарована Его доброта.

Патриарх отпустил руки Джона, который встал и вернулся на свое место уже полноправным каноником. Годы назад он прибыл в Святую землю, чтобы найти прощение, и теперь его жизнь принадлежала Богу.

* * *

Джон сидел в канцелярии, небольшой комнате, в которой почти все место занимал дубовый стол, заваленный свитками. Он развернул один из них, оказалось, что это список налогов, полученных от города Рамла.

Отслеживание платежей и земельных владений было не таким интересным делом, как обучение принца Балдуина. Он взял перо испачканными чернилами пальцами и, обмакнув, принялся вносить числа из свитка в оплетенный кожей журнал. Вскоре Джон услышал стук сандалий по каменному полу, оторвался от книги и увидел Вильгельма.

Джон изогнул бровь.

– Я думал, вы с Балдуином, – сказал он.

– Меня призвали на аудиенцию к королю. Принца будешь учить ты.

– Владению мечом? – спросил Джон.

Вильгельм покачал головой.

– Нет, арабскому.

Джон нашел принца Балдуина в его покоях, где тот играл с двумя деревянными фигурками под пристальным наблюдением няни. Принцу исполнилось три года, столько же, сколько сыну Джона, когда он в последний раз его видел. Как и Убада, принц был красивым ребенком с полными щеками и прямыми волосами цвета темного песка, только с зелеными глазами, а не карими, как у Убады. И, хотя он был еще совсем ребенком, принц уже показал, что он умный мальчик. Джон проводил с ним несколько часов в день, и мальчик осваивал арабский язык с поразительной быстротой.

– Пришло время для урока принца, – сказал Джон. Няня ушла, и Джон уселся на пол напротив Балдуина. – Сегодня у нас арабский. Начнем с того, что проверим, как много ты запомнил. Меч.

– Сайф, – ответил принц на арабском.

– Хорошо! – кивнул Джон. – Лампа.

– Чираг, – сказал Балдуин.

– Очень хорошо! – Но ребенок уже перестал обращать на него внимание.

Из открытого окна донесся стук копыт, Балдуин подбежал к нему, и Джону пришлось встать, чтобы выглянуть на мощеный внутренний дворик. Четыре рыцаря в доспехах спрыгивали со своих скакунов. С ними прибыл смуглый мужчина в белом халате.

– Сарацин? – спросил Балдуин.

Мусульманам было запрещено появляться в городе, и, возможно, принц впервые видел сарацина.

Джон кивнул. Он смотрел во двор до тех пор, пока мужчины не вошли во дворец, а потом вернулся на прежнее место на полу.

– Иди сюда, принц. Мы продолжим занятие.

Балдуин скрестил руки на груди.

– Нет! – заявил он.

– Сядь! – резко сказал Джон; Балдуин расплакался, и его ангельское лицо превратилось в уродливую маску страдания. – Прекрати. Мужчины не плачут, – выругал его Джон, но стало только хуже. Балдуин принялся выть. Чтобы хоть как-то отвлечь ребенка, Джон снял с шеи золотой крест и положил перед ним на пол. – Посмотри, какое красивое золото. – Мальчик тут же успокоился.

Он потянулся к кресту, не сводя взгляда с двери.

– Добрый день, юный принц.

Джон обернулся и увидел женщину, стоявшую в дверном проеме. Она была ровесницей Джона. Туника плотно обтягивала талию, подчеркивая великолепную фигуру. Судя по кольцам, украшавшим пальцы, и тщательно подобранной белой тунике, щедро расшитой золотой нитью, она была важной леди, однако Джон никогда не видел ее при дворе.

– Госпожа, – сказал он, возвращая крест на шею.

Женщина вошла в комнату и сняла вуаль. У нее оказалось приятное овальное лицо, зеленые глаза и полные губы. Прядь волос цвета спелой пшеницы выскользнула из-под головного убора и локонами упала на грудь. Она не сводила глаз с Балдуина, но заметила взгляд Джона и улыбнулась, и он отметил, что у нее ровные белые зубы.

– Мы не встречались, святой отец, – сказала леди на французском с акцентом человека, выросшего в Святой земле. – Вы недавно при дворе?

– Да, госпожа. Меня зовут Джон из Тейтвика, я каноник церкви Гроба Господня и секретарь ректора Вильгельма, – с поклоном сказал Джон.

– Тейтвик? – переспросила леди, приподняв тонкую бровь. – Так вы англичанин? Но как вы оказались при королевском дворе, да еще в компании с сыном короля?

– Амори поручил мне учить мальчика арабскому и обычаям сарацин, – ответил Джон.

Леди лукаво улыбнулась.

– Вы ответили лишь на половину моего вопроса, Джон из Тейтвика. Не имеет значения. Я уверена, что у вас есть на то причины.

Она снова перевела взгляд на Балдуина, который отошел в сторону и вернулся к игре, а Джону внезапно показалось, что он перестал существовать. Женщина прошла мимо него, подобрала длинную тунику одной рукой и села перед мальчиком. Он не обращал на нее внимания, продолжая двигать фигурки рыцаря и мамлюка, вырезанные из дерева.

– Ты узнаешь меня, Балдуин? – спросила она. Принц не поднял головы от игрушек. – Это рыцарь? Быть может, твой отец? – В ответ Балдуин повернулся к леди спиной.

– Я сожалею, – сказал ей Джон. – Он иногда смущается рядом с незнакомыми людьми.

Джон солгал. Балдуин был общительным ребенком, любопытным и щедрым на улыбки. Джон никогда не видел, чтобы мальчик так себя вел.

– Ему предстоит с этим справиться. – Незнакомка встала и направилась в сторону Джона. – В конце концов, он станет королем. – На мгновение она показалась Джону несчастной, когда поджала губы, и в уголках рта появились морщины. Но потом они исчезли. – Скажи мне, Джон, что ты думаешь о короле Амори?

– Он хороший человек, – ответил Джон.

– Да, старается им быть, – сказала леди.

Джон нахмурился.

– Что вы имеете в виду?

Леди ничего не ответила, наклонилась и положила руку на плечо Балдуина. Мальчик замер. Она нежно поцеловала его в макушку и направилась к двери. Там она остановилась и повернулась.

– Мне было приятно познакомиться с тобой, Джон из Тейтвика, – сказала она. – Надеюсь, мы еще встретимся.

– Как пожелаете, госпожа, – ответил Джон. – Но скажите, как вас зовут?

– Агнес. – Ее взгляд метнулся к Балдуину, потом вернулся к Джону. – Агнес де Куртене. – И с этими словами удалилась.

Через мгновение в комнату вошел Вильгельм.

– Кто это был? Теперь ты священник, Джон, – сказал он с шутливой суровостью. – Ты не должен общаться с незнакомыми женщинами.

– Госпожа Агнес де Куртене, – ответил Джон.

– Агнес? – Глаза Вильгельма широко раскрылись.

– Вы ее знаете? – спросил Джон.

– Бывшая жена короля. – Вильгельм понизил голос до шепота. – Мать Балдуина. Что она здесь делает? Она пришла, чтобы повидать ребенка? – Джон пожал плечами, и Вильгельм прищурился. – Будь осторожен с ней, Джон.

– Мне она показалась приятной женщиной.

– Ей запретили видеть Балдуина, и на то есть серьезная причина, – сказал Вильгельм.

Джон приподнял брови, но Вильгельм не стал ничего объяснять.

– А теперь пойдем. У нас важное дело. – Вильгельм крикнул: – Няня! – Няня тут же вошла в комнату, и Вильгельм увел Джона из комнаты. – Приехал посол из Египта, – добавил он, когда они шли по коридору.

– И чего он хочет?

– Тебе предстоит это выяснить, – ответил Вильгельм.

– Мне? – удивился Джон.

– Ты знаешь их обычаи лучше, чем любой из нас, Джон. – Я хочу, чтобы он почувствовал себя комфортно. – Вильгельм остановился перед деревянной дверью. – И можно ли ему доверять.

Вильгельм распахнул дверь в небольшую комнату. Единственное окно выходило во двор дворца, лившийся в него утренний свет падал на широкий дубовый стол с четырьмя стульями. Впрочем, посол Египта уселся, скрестив ноги, на толстом ковре. Он был одет довольно просто, белый халат из хлопка контрастировал со смуглой кожей такого же темно-коричневого цвета, что и стол. Взглянув на его мягкое лицо и пухлые руки, Джон сразу понял, что он не воин. Посол встал, когда Джон вошел.

Джон склонил голову.

– Ас-салааму алейкум, сайид[16]16
  Один из многих вариантов выражения «господин» (араб.); употребляется как титул потомков пророка Мухаммеда.


[Закрыть], – сказал он.

– Ва-салям алейкум, – ответил посол.

У него был мягкий голос с необычным египетским акцентом.

Джон положил руку на грудь.

– Меня зовут Джон – Джуван, – добавил он арабское произношение своего имени.

– Я Аль-Клата, секретарь Шавара, визиря Египта.

Джон указал на стулья.

– Пожалуйста, садитесь, – предложил он. – Король Амори просил меня, чтобы я позаботился о ваших удобствах.

– У меня есть все, что мне требуется, – ответил Аль-Клата, усаживаясь на ковер.

– Вам следует поесть фруктов и выпить охлажденной воды. Я настаиваю. – Джон посмотрел на Вильгельма, тот кивнул и быстро вышел. Джон сел на ковер напротив Аль-Клаты. – Должно быть, вам пришлось проделать дальний путь.

– Да, я пересек пустыню Негев, – ответил Аль-Клата. Его карие глаза прищурились, когда он внимательно посмотрел на Джона. – Как вам удалось так хорошо овладеть нашим языком?

– Я провел несколько лет при дворе Нур ад-Дина, – ответил Джон.

– И теперь служите дикарям? – спросил Аль-Клата.

– Нам не дано выбирать своих господ.

В этот момент вошел мальчик-слуга с блюдом, на котором стояли кувшин с водой, две чашки и миска, наполненная кубиками манго. Мальчик поставил поднос на пол между ними и вышел, аккуратно закрыв за собой дверь. Мужчины молчали, пока Джон разливал воду, он протянул чашку Аль-Клате. Египтянин сделал глоток и отставил чашку в сторону, а когда Джон предложил ему миску с манго, отрицательно махнул рукой.

– Я также не выбирал своего господина, – сказал египтянин. – Мой отец был туркоманом[17]17
  Обозначение ряда средневековых тюркских народностей; часто то же, что и туркмен.


[Закрыть], рожденным далеко от этих земель. Я его уже не помню и не знаю, был он пекарем, купцом или воином. Меня купили ребенком и привезли во дворец халифа в Каире, где научили писать, читать поэзию и вести счета.

– В таком случае мы не слишком отличаемся друг от друга, – заметил Джон.

Аль-Клата кивнул.

– Расскажи о твоем новом господине, короле, – попросил он.

– Он хороший человек, честный и умный, – ответил Джон.

– Я слышал, что он увлекается алкоголем и женщинами, – сказал Аль-Клата.

Джон пожал плечами.

– Он король.

Аль-Клата посмотрел ему в глаза.

– Говорят, он безумен, – продолжал египетский посол.

– Ну, это не соответствует действительности, но… – Джон нахмурился, он колебался, а когда заговорил снова, сильно понизил голос: – Но он странный. Иногда смеется без всякой причины. Вам не следует на него обижаться. Он смеется не над вами.

– Понятно, – кивнул Аль-Клата.

– А что вы можете сказать про своего господина, визиря Шавара? – спросил Джон.

Казалось, Аль-Клату позабавил вопрос Джона.

– Как и ваш король, он хороший человек.

Джон услышал, как дверь у него за спиной заскрипела, оглянулся и увидел сурового сенешаля Ги с прямой спиной, следом появился Вильгельм.

– Пойдем, – сказал Ги на латыни. – Король вас сейчас примет.

Вильгельм перевел слова сенешаля Аль-Клате, и он последовал за Ги. Джон и Вильгельм шли за ними.

– Ему можно доверять? – шепотом спросил Вильгельм.

Джон покачал головой.

– Он не стал есть предложенные фрукты, – ответил Джон. – В их культуре это серьезное оскорбление; так он показывает, что не верит в наше гостеприимство. Человеку, который не доверяет нам, верить нельзя.

Вильгельм кивнул.

– Я оказался прав, Джон. Господь послал нам тебя не просто так. Тебе удалось узнать что-нибудь еще? Почему он здесь?

– Я не спрашивал, – сказал Джон.

– Боже мой! Почему? – удивился Вильгельм.

Джон пожал плечами.

– Вы сказали, что он должен чувствовать себя комфортно, – ответил Джон. – Задавать такой вопрос было бы невежливо.

– Ладно, – проворчал Вильгельм. – Очень скоро мы узнаем ответ.

* * *

– Да д-дарует тебе Г-господь радость, Аль-Клата. Д-добро пожаловать в Иерусалим и мой д-двор, – сказал Амори слишком громко для малого зала для аудиенций. Он сидел на простом деревянном троне, рядом, с одной стороны стояли сенешаль Ги и коннетабль Онфруа, с другой – Жильбер и Бертран, магистры госпитальеров и тамплиеров. Амори демонстрировал все регалии королевской власти: мантия из горностая на плечах, на голове корона Иерусалима, в правой руке скипетр. Он выглядел по-королевски, но даже из тени в дальнем углу комнаты Джон видел, что Амори нервничает. К нему вернулось детское заикание; кроме того, король поглаживал густую светлую бороду. Джон провел при дворе достаточно времени, чтобы понимать, что Амори испытывает крайнее волнение.

Аль-Клата приложил руку к сердцу и поклонился.

– Ас-саляму алейкум, малик, – начал он на арабском. Вильгельм переводил. – Ваш прием делает мне честь. Я уверен, что халиф и визирь Шавар также были бы довольны.

Амори еще сильнее потянул себя за бороду.

– Б-быть может, они будут не так довольны, когда услышат то, что я скажу. Если вы прибыли в поисках… м-м… – Лицо короля покраснело, он сделал глубокий вдох и начал снова: – Если вы приехали искать нашей дружбы, то должны понимать, что это невозможно. Вы заключили союз с Нур ад-Дином. И впустили его армию в К-Каир. Теперь, пока его люди остаются в ваших землях, между нашими народами не может б-быть мира.

– Конечно, – ответил Аль-Клата. – Именно по этой причине Шавар меня к вам прислал. Он нуждается в вашей помощи, чтобы изгнать армию Нур ад-Дина из Египта.

Джон ушам своим не верил. Шавар только что заключил договор с Нур ад-Дином. Вильгельм выглядел удивленным в не меньшей степени. Он стоял, разинув рот, и даже не перевел слов Аль-Клаты.

– Ну? – резко спросил Амори и перевел взгляд с Вильгельма на Джона. – Что он сказал?

Джон откашлялся.

– Он попросил нас вторгнуться в Египет, сир. Шавар хочет, чтобы мы изгнали Нур ад-Дина.

– Клянусь ранами Христа, – пробормотал тамплиер Бертран. – Мы откроем святые места для пилигримов, и они смогут побывать там, где Моисей пересек Красное море и где Иосиф и Мария отдыхали во время бегства из Вифлеема.

Вильгельм шагнул к трону.

– Вторжение будет стоить денег, сир, – сказал он.

– Египтяне обладают неслыханными богатствами, – заметил Жильбер.

Амори погладил бороду.

– Спроси, что Шавар предлагает за нашу помощь, – сказал король.

– Халиф Аль-Адид признает вас своим господином, – ответил Аль-Клата, – и заплатит четыреста тысяч динаров.

Сенешаль побледнел.

– Эта сумма близка к нашему годовому доходу, сир, – сказал он.

– Король Иерусалима и повелитель Египта, – пробормотал Амори. – Я смогу нанять достаточное количество людей и взять Дамаск. Добиться успеха там, где потерпел неудачу мой брат[18]18
  Предыдущий король Иерусалима Балдуин III (правил в 1143–1163 гг.).


[Закрыть]. – У него на лбу появились морщины, губы задрожали. Он расхохотался, и Аль-Клата отступил на шаг. Аристократы у трона принялись смущенно переминаться с ноги на ногу. Приступ смеха миновал, и лицо Амори снова стало спокойным. Он посмотрел на Вильгельма. – П-передай мои извинения Аль-Клате и с-скажи, что я принимаю его предложение.

– Быть может, было бы разумно немного подумать перед тем, как принимать их предложение, – заметил Ги. – Мы ничего не знаем об этом Аль-Клате. Можем ли мы ему доверять? Или его господину? И зачем Шавару предавать своих собратьев сарацин и заключать союз с нами?

Джон шагнул вперед.

– Они сарацины, сир, но между ними существуют различия – сказал он.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Амори.

– Египтяне шииты. Они подчиняются халифату Фатимидов в Каире, – ответил Джон. – Нур ад-Дин и его люди сунниты, над ними властвует халиф Багдада.

– Все они магометане, – заявил сенешаль.

– А они называют англичан и французов франками, – возразил Джон, – в то время как нам прекрасно известно, что это весьма разные народы.

– Понятно, – кивнул Амори. – А что ты скажешь, Вильгельм?

– Я посоветую осторожность, сир, – ответил Вильгельм. – Если Шавар намерен предать Нур ад-Дина, что помешает ему предать потом нас?

Бертран кивнул.

– Вильгельм прав, – согласился он.

– Очень хорошо, – не стал спорить Амори. – Тогда скажите ему, что нам нужно обдумать его предложение.

Вильгельм открыл рот, чтобы начать переводить, но Аль-Клата его опередил.

– Шавар человек слова, – сказал он с акцентом, но на правильном французском. – Клятву нарушил Нур ад-Дин. Его военачальник Ширкух строит интриги в Каире. Сам он расположился в Гизе, как ястреб, изготовившийся к нападению. Шавар нуждается в вашей помощи, чтобы от него избавиться, и ему она необходима сейчас. Нельзя медлить с ответом.

Амори посмотрел на Вильгельма, тот нахмурился и покачал головой. Король повернулся к коннетаблю. Онфруа командовал королевской армией на полях сражений, и его слово имело вес. Он кивнул. Амори снова посмотрел на Аль-Клату.

– Завтра ты отправишься в Каир и передашь Шавару, что он может рассчитывать на мою поддержку.

Аль-Клата низко поклонился.

– Благодарю, малик.

Амори кивнул, подозвал слугу, и тот отвел египтянина в его покои. Вильгельм хмурился, глядя вслед.

– Я ему не верю, – пробормотал священник.

Амори встал с трона и положил руку Вильгельму на плечо.

– Как и я, друг, – сказал король. – Но мы не можем упустить такую возможность. Напиши Боэмунду из Антиохии и Раймунду из Триполи. Им придется защищать нашу северную границу в мое отсутствие. – Амори посмотрел на коннетабля. – Собирай армию, Онфруа. Мы выступаем через две недели.

Апрель 1164 года: Гиза

Юсуф положил перо и потер виски. Он только что закончил очередное послание Гумуштагину, написанное губаром, мелким арабским шрифтом, используемым для голубиной почты. Он рассказал евнуху о размышлениях, которыми с ними поделился Шавар, а также о том, как он обеспечивал армию всем необходимым и каждый вечер приглашал Юсуфа разделить трапезу. Он написал о нараставшем напряжении между визирем и Ширкухом. Дядя Юсуфа был недоволен тем, что Шавар предоставил только малую часть дани, обещанной Нур ад-Дину. А у Шавара вызывало раздражение само присутствие Ширкуха, который сообщил визирю, что намерен перезимовать с армией в Египте. Юсуфу пришлось несколько раз вмешаться, чтобы предотвратить открытую ссору между ними. Обо всем этом Гумуштагин со временем узнал бы из посланий к Нур ад-Дину. Тем не менее каждое письмо, которое Юсуф отправлял евнуху, вызывало у него неприятное чувство вины.

Юсуф свернул листок и засунул его в крошечную трубочку. Написав имя «Гумуштагин» на кусочке бумаги, он обернул его вокруг трубочки, приклеив капелькой клея. Потом вышел из шатра и зашагал через лагерь туда, где содержали хавади, почтовых голубей, которые сидели в своих клетках и тихонько ворковали.

– Во дворец в Алеппо, – сказал Юсуф смотрителю, сгорбленному мамлюку, слишком старому, чтобы сражаться.

Тот кивнул и подошел к одной из клеток. Достав оттуда голубя, он надежно привязал трубочку к его лапке и выпустил птицу. Голубь сделал круг и улетел на северо-восток.