355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джек Финней » Похитители Плоти » Текст книги (страница 3)
Похитители Плоти
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 12:24

Текст книги "Похитители Плоти"


Автор книги: Джек Финней


Жанр:

   

Ужасы


сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

В гостиной я сказал Джеку, покачивая головой:

– Я знаю, как это правильно назвать. Это заготовка, которая не завершена и ждет окончательной доводки.

Он кивнул:

– Что делать? Вам что-нибудь приходит в голову?

– Конечно, – какое-то время я молча смотрел на него. – Но это только предположение. И если вы с ним не согласитесь, никто вас обвинять не станет, и я меньше всех.

– В чем дело?

– Не забывайте, это только предположение. – Я повернулся к Теодоре. Но если вы считаете, что не выдержите, не нужно пытаться, предупреждаю вас. – Я снова взглянул на Джека. – Оставьте тело там, где оно лежит, на столе. Сейчас вы пойдете спать, я дам вам снотворное. – Я посмотрел в сторону Теодоры. – А вы не ложитесь, не давайте себе засыпать ни на минуту. Каждый час, если сможете, спускайтесь в подвал и смотрите на это… тело. Если вы заметите хотя бы небольшие изменения, бегите наверх и немедленно будите Джека. Выведите его из дома – оба убегайте из дому как можно скорее – и приезжайте ко мне.

Джек какое-то время смотрел на Теодору, потом спокойно произнес:

– Если ты считаешь, что не сможешь выдержать, скажи «нет».

Она кусала губу, не поднимая глаз от дорожки на полу, потом встретилась взглядом со мной, с Джеком.

– Как это… будет выглядеть? Какие произойдут изменения?

Никто не ответил, и она опять опустила взгляд, покусывая губу. Свой вопрос она уже не повторяла.

– А Джек проснется? – вновь произнесла она. – Я смогу его сразу разбудить?

– Конечно. Ударите по щеке – мигом подскочит. Слушайте: даже если ничего не произойдет, разбудите его, если почувствуете, что больше не выдерживаете. Тогда можете вместе приехать ко мне на все остальное время, если захотите.

Она кивнула и опять уставилась в пол. Наконец она выговорила:

– Думаю, что смогу. – Она мрачно взглянула на Джека. – Раз уж я знаю, что смогу разбудить его в любой момент, думаю, что выдержу.

– Может, останемся с ней? – спросила Бекки.

Я пожал плечами.

– Не знаю. Наверное, не нужно. По-моему, оставаться должны только те люди, которые здесь живут, я не уверен, что иначе это сработает. Хотя не знаю, почему я так говорю; это только предчувствие, интуиция. Тем не менее я считаю, что здесь должны находиться только Джек с Теодорой.

Джек кивнул и, спросив взглядом согласия Теодоры, сказал:

– Мы попробуем.

Потом мы еще немного посидели и поговорили, поглядывая на огни города в небольшой долине внизу. Но тема была исчерпана, и где-то около двенадцати, когда огни в основном уже погасли, мыс Бекки встали и начали прощаться.

Беличеки оделись и поехали с нами, чтобы подобрать машину Джека. Он оставил ее на Саттер-плейс, за полтора квартала от кинотеатра. Мы остановились там, и, когда Беличеки выходили, я еще раз напомнил Теодоре, чтобы она разбудила Джека, и они оба оставили дом, если с телом в подвале будут происходить какие-нибудь изменения. Я достал из саквояжа несколько таблеток секонала и дал их Джеку, объяснив, что одной достаточно для крепкого сна. Потом они попрощались – Джек с легкой улыбкой, а Теодора даже не пыталась изобразить ее, сели в свою машину и поехали домой.

Когда я вез Бекки пустыми улицами, она тихонько спросила:

– Майлз, тут нет связи? Между этим и… тем, что с Вильмой?

Я удивленно посмотрел на нее, но она уставилась прямо перед собой.

– Ты думаешь? – небрежно поинтересовался я. – Видишь тут связь?

– Да. – Она не смотрела на меня в поисках подтверждения, а просто уверенно кивнула. Потом добавила: – Были еще подобные случаи?

– Несколько. – Следя за асфальтом в свете фар, я краем глаза поглядывал на Бекки.

Она сидела молча, не шевелясь. Потом мы выехали на ее улицу, и когда я остановил машину напротив ворот ее дома, Бекки произнесла, не поднимая глаз:

– Майлз, я хотела тебе рассказать, – начала она неторопливо, спокойным тоном, – у меня такое чувство, что… – вдруг ее прорвало, – что мой отец вовсе не мой отец!

Бросив испуганный взгляд на темную веранду своего дома, Бекки спрятала лицо в ладонях и разрыдалась.

Глава 5

У меня не очень богатый опыт обращения с рыдающими женщинами, но в книжках я читал, что нужно прижать девушку к себе и дать ей возможность выплакаться. И это всегда оказывается самым разумным и целесообразным.

Итак, я повел себя разумно и целесообразно. Я привлек Бекки к себе и не мешал ей плакать, потому что понятия не имел, что мне делать или говорить.

После того, что мы недавно видели в бильярдной Джона Беличека, я уже не знал, как отвечать Бекки, если она будет утверждать, что ее родной отец самозванец или кто-то чужой, только внешне похожий на отца.

Но как бы там ни было, мне нравится держать Бекки в объятиях. Она вообще такая – не большая и не маленькая, и все у нее в самый раз. Кругом на улице было тихо и спокойно, а в машине Бекки удобно полулежала у меня на руках, прижимаясь щекой к моей груди. Мне было не по себе, страшновато даже, но все равно очень приятно было чувствовать возле себя живое тепло Бекки.

Когда рыдания, затихая, перешли в прерывистые всхлипывания, я спросил:

– Может, ты сегодня останешься у меня? – Меня бросило в жар от одной только мысли об этом. – Я буду спать внизу на диване, а ты займешь любую комнату…

– Нет. – Бекки высвободилась, не поднимая головы, чтобы я не видел ее лица, и стала копаться в сумочке. – Я не боюсь, Майлз, – спокойно объяснила она, – только волнуюсь. – Она достала пудру и, склонившись к освещенной приборной доске, тщательно припудрила потеки от слез. – Это как если бы папа был болен, – добавила она. – Немного не в себе, но… – она примолкла, подводя губы, потом посмотрела на себя в зеркальце. – Нет, мне сейчас не время уходить из дому, – закончила она, щелкнув пудреницей, но затем посмотрела на меня и улыбнулась. Вдруг Бекки наклонилась и поцеловала меня в губы – тепло и крепко. Потом открыла дверцу и выскользнула из машины. – Пока, Майлз! Позвони утром. – Быстрой походкой она зашагала по мощеной дорожке к темному дому.

Я проводил взглядом ее хорошенькую округлую фигурку, прислушиваясь к легкому стуку ее туфелек по дорожке, услышал, как она легко взбежала по лестнице, увидел, как ее фигура исчезла во мраке веранды. Через минуту хлопнула дверь, и наступила тишина. Я долго сидел, покачивая головой и припоминая, что думал о Бекки в начале этого вечера. В конце концов, вряд ли из нее выйдет этакий добрый приятель, волей случая расхаживающий в юбке. Стоит только привлечь к себе хорошенькую девушку, которая тебе нравится, подумал я, дать ей немного поплакать, и тут же чувствуешь себя рыцарем, нежным и сильным. Дальше к этому начнет примешиваться секс, и если ты не слишком осторожен, даже не заметишь, как уже влюблен. Я усмехнулся про себя и включил мотор. Значит, я буду осторожен, вот и все.

Мне никак не хотелось жениться вновь, когда повсюду еще были обломки первого брака. На повороте я оглянулся на дом Бекки, большой и белый в слабом свете звезд, и убедил себя, что, хотя она мне и очень нравится, хотя она и весьма привлекательна, я смогу выбросить ее из головы без большого труда, что я и сделал.

Я ехал по безмолвному городу, размышляя о Беличеках, оставшихся в доме на холме. Я был уверен, что Джек сейчас спит, а Теодора, возможно, смотрит на город сквозь окно гостиной. Вполне вероятно, что она сейчас следит за фарами моего автомобиля, не догадываясь, что это я. Я представил себе, как она пьет кофе, возможно, курит сигарету, пытаясь перебороть страх перед тем, что лежит у нее под ногами, в бильярдной, – и набирается решимости спуститься туда, нащупать выключатель, а затем поднять взгляд на это белое, как воск, тело, лежащее на зеленом сукне стола.

Часа через два, когда зазвонил телефон, лампа у моей кровати еще горела: я взялся было читать в уверенности, что не засну, но заснул немедленно. Было три часа – это я отметил механически, протягивая руку к трубке.

– Алло, – произнес я и одновременно услышал, как на том конце трубка упала на рычажок. Я знал, что ответил на первый же звонок, как бы я ни уставал, я всегда слышу телефон и отвечаю мгновенно. – Алло, – повторил я чуть громче, дунул в микрофон, но ответа не было, и я положил трубку. Год тому назад девушка с коммутатора, которую я знал даже по имени, сообщила бы мне, кто звонил. Конечно, в такое время у нее на доске горела бы одна-единственная лампочка, и она бы помнила, чей это телефон, потому что вызывали врача. Но теперь у нас современные телефоны, с дисками, замечательно удобные тем, что экономят вам чуть ли не целую секунду, а то и больше, всякий раз, когда нужно звонить; чрезвычайно совершенные и чрезвычайно бестолковые: ни один из них не способен запомнить, где в данный момент находится врач, когда он позарез нужен для заболевшего ребенка. Иногда мне кажется, что мы сознательно изгоняем из нашего быта все человеческое.

Присев на край кровати, я устало выругался. С меня уже было вполне достаточно – звонков, событий, тайн, прерванного сна, женщин, которые привязываются именно тогда, когда хочешь, чтобы тебя оставили в покое, собственных мыслей – всего на свете. Я закурил сигарету, заранее зная, какой мерзкий вкус у нее будет – так и оказалось, и мне захотелось выбросить сигарету, но я дососал ее до конца. А когда я отшвырнул окурок, выключил свет и почти заснул, послышались неровные шаги на лестнице, переливы звонка, всегда неожиданно шумные ночью, и сразу же быстрый растерянный стук в стекло входной двери.

Это были Беличеки – Теодора с широко раскрытыми глазами, с белым, как мука, лицом, совершенно неспособная говорить, и Джек с каким-то сумасшедшим взглядом, в котором застыло мертвое спокойствие. Ничего не говоря, мы помогли Теодоре подняться по лестнице, уложили ее в постель, укрыли одеялом, и я сделал ей инъекцию успокаивающего.

Джек присел на край кровати и долго следил за женой, держа ее за руку и всматриваясь в лицо. Я сидел в пижаме в противоположном углу, пока Джек наконец не поднял взгляд на меня. Я заговорил, умышленно не понижая тона:

– Она будет спать несколько часов, не меньше, Джек, может быть, даже до восьми или девяти утра. Потом она проснется голодная, и с ней все будет в порядке.

Джек утвердительно кивнул, еще несколько секунд смотрел на жену, направляясь к двери, а я вышел вслед за ним.

У меня большая гостиная, стены оклеены простыми серыми обоями, мебель родители купили еще в двадцатые годы. Это большая приятная комната, которая, по-моему, еще сохраняет простоту и уют, характерные для быта предыдущего поколения. Мы с Джеком сели в разных концах гостиной со стаканами в руках; после нескольких глотков, уставившись в пол, Джек начал рассказывать:

– Теодора разбудила меня, дергая за воротник рубашки, я спал одетый, причем так хлестала по щекам, что у меня зубы щелкали. Я услышал, как она, – Джек поднял на меня мрачный взгляд (он всегда тщательно подбирает слова), – не то чтобы зовет меня, а только выговаривает мое имя каким-то приглушенным отчаянным стоном: «Джек… Джек… Джек».

Он мотнул головой, будто прогоняя увиденное, прикусил нижнюю губу, потом отпил немалый глоток.

– Я проснулся, и с ней случилась истерика. Она ничего не говорила, только посмотрела на меня каким-то безумным взглядом, а потом бросилась к телефону, набрала твой номер, чуть подождала, не выдержала, бросила трубку и стала кричать мне – приглушенно, будто кто-то мог услышать, – чтобы я ее забрал оттуда.

Джек скривился, крайне недовольный собой.

– Не сообразив, я взял ее за руку и повел в гараж по подвальной лестнице. Она стала упираться, пытаясь высвободить руку и толкая меня в плечо с обезумевшим видом. Майлз, наверное, она выцарапала бы мне глаза, если бы я не отпустил ее. Мы вышли через парадную дверь. Но она так и не приблизилась ни к подвалу, ни к гаражу – стояла на дорожке, в отдалении, пока я вывел машину.

Джек отхлебнул из стакана и задумчиво всмотрелся в блестящую черную тьму за окном.

– Не знаю точно, что она там увидела, – он взглянул на меня, – но могу догадываться, как и ты. У меня не было времени пойти посмотреть самому, я понял, что надо забирать оттуда Теодору. Она ничего не рассказала мне по дороге, только сидела нахохлившись, вздрагивая, тесно прижимаясь ко мне и повторяя «Джек, о Джек!» – Некоторое время он мрачно смотрел на меня. Что-то мы доказали, Майлз, наверняка, – вымолвил он наконец со спокойной горечью. – Эксперимент, по-моему, сработал.

Я не знал, что ответить, да и не делал вид, будто знаю, а только покачал головой.

– Хотел бы я взглянуть на это, – наконец пробормотал я.

– Я тоже. Но сейчас я не оставлю Теодору одну. Если она проснется и позовет, а я не отвечу, и в доме никого не будет, она сойдет с ума.

Я промолчал. Бывает так, что за одно мгновение в голове проносится целый рой мыслей – вот такое сейчас происходило со мной. Я представил, как еду к дому Джека, останавливаю машину возле пустого жилья, выхожу в темноту, прислушиваясь к стрекоту кузнечиков в тишине. Потом вообразил, как шагаю к раскрытой двери гаража, шаркая по темному подвалу, ощупывая руками стену в поисках выключателя. Почти воочию я увидел, как захожу в непроглядную тьму бильярдной, на ощупь пробираюсь к столу, зная, что там лежит, подхожу ближе и ближе к стене с вытянутыми вперед руками, надеясь, что они прикоснутся к столу, а не к этому неживому телу во тьме.

Представил, как натыкаюсь на стол, нащупываю, наконец, лампу, включаю ее, опуская глаза, чтобы посмотреть на то, что довело Теодору до истерики, и мне сделалось жутко. У меня не было ни малейшего желания делать то, что я заставил сделать Теодору. Не хотел я ехать в этот дом ночью, да еще один.

Внезапно я разозлился на себя. Я искал оправданий, уверял себя, что сейчас не время ехать туда, и одновременно знал, что мы должны действовать, должны что-то делать. Свой гнев и смущение я направил на Джека.

– Слушай, – я вскочил на ноги, злобно поглядывая на него, – что бы мы ни собирались с этим делать, мы должны начинать! У тебя есть что сказать? Придумал что-нибудь? Что нам, черт побери, делать? – Я чувствовал, что у меня начинается нечто вроде истерики.

– Не знаю, – медленно выговорил Джек. – Но мы должны действовать осторожно, проверять каждый шаг…

– Ты это говорил! Ты это уже говорил вечером, и я согласен, согласен! Ну и что? Мы не можем сидеть сложа руки, пока нам не откроется единственный верный шаг! – В конце концов я овладел собой. Мне кое-что пришло в голову, и я кинулся через комнату, на ходу бросив Джеку, что со мной, мол, все в порядке. Затем я поднял телефонную трубку и набрал номер.

В трубке послышались гудки, и я невольно усмехнулся. Я ощущал какое-то злорадное удовлетворение. Когда врач-терапевт берется за частную практику, он заранее знает, что его будут поднимать с постели, скорее всего, до конца его дней. Он и привыкает к этому, и не привыкает. Потому что в большинстве случаев ночной звонок означает что-то серьезное – перепуганные люди, с которыми нужно иметь дело, и все оказывается гораздо хуже; вполне возможно, что придется поднимать с постели аптекаря, а то и обращаться в больницу. И за всем этим – скрытые от больного и его семьи – ваши собственные ночные страхи и сомнения в самом себе, которые тоже нужно преодолеть, потому что сейчас все зависит от вас и никого другого, вы врач. Ночной звонок не шутка, поэтому иногда нельзя не позавидовать тем специалистам, у которых никогда или почти никогда не бывает срочных вызовов.

Когда гудки на другом конце наконец прекратились, я криво усмехнулся, представив себе доктора Манфреда Кауфмана с всклокоченными черными волосами, полузакрытыми глазами, удивленного – кто бы это мог звонить.

– Алло, Мэнни? – сказал я, когда он отозвался.

– Угу.

– Слушай, – я говорил озабоченным тоном, – я тебя случайно не разбудил?

От этого он окончательно проснулся и принялся отчаянно ругаться.

– В чем дело, доктор, – поинтересовался я, – где это вы научились такой лексике? Думаю, вы ее извлекли из грязного и скользкого подсознания ваших пациентов. Как бы мне хотелось быть главным косторезом, который берет двадцать пять зеленых за один взмах скальпеля, чтобы сидеть, слушать и совершенствовать свой лексикон. Ни одного назойливого ночного звонка! Ни одной скучной операции! Ни одного вонючего рецепта!

– Майлз, какого черта тебе нужно! Предупреждаю, я положу трубку и выключу этот распроклятый…

– Ладно, ладно, Мэнни, слушай. – Я все еще улыбался, но тон мой не обещал никаких шуток. – Кое-что случилось, Мэнни, и мне нужно тебя видеть. Как можно быстрее, причем тут, у меня. Приезжай сюда, Мэнни, поскорее – это важно.

Мэнни парень сообразительный, до него быстро доходит, и ему не нужно ничего повторять или объяснять. Помолчав минутку, он сказал:

– Ладно, – и положил трубку.

С чувством огромного облегчения я вернулся к своему стулу и стакану.

Если и звать кого-то на консультацию, то Мэнни первый, кого я хотел бы видеть. Сейчас он направлялся сюда, и я ощущал, что мы все-таки что-то делаем. Я взял стакан, готовый сесть, и уже раскрыл было рот, чтобы обратиться к Джеку, когда произошло то, о чем часто читаешь, но редко испытываешь. В один миг меня проняло холодным потом, я застыл на месте, дрожа от ужаса.

Произошла в общем-то несложная вещь – я кое о чем подумал. Что-то пришло мне в голову, опасность настолько очевидная и ужасная, что я сообразил: мне нужно было подумать об этом уже давно, но я этого не сделал. И теперь, охваченный страхом, я понял, что не имею права терять ни секунды. Не снимая с ног легких туфель, я бросился в переднюю, схватил со стула свой плащ и ринулся к двери, на бегу просовывая руки в рукава. Мной управляла одна-единственная мысль: невозможно делать ничего другого, только бежать, действовать… Я напрочь забыл о Джеке, забыл о Мэнни, когда рванул на себя дверную ручку и выбежал в ночь. Я уже взялся за дверцу «форда», но вспомнил, что ключи от машины остались наверху, а возвращаться за ними было просто невозможно. Я пустился бегом изо всех сил – не знаю почему, но мне показалось, что тротуар мешает, замедляет скорость, я перепрыгнул через зеленую полосу газона и понесся темными пустыми улицами Санта-Миры.

На протяжении двух кварталов я бежал, никого не встретив. Дома вдоль улиц стояли темные и молчаливые, и единственным звуком во всем мире было стремительное шлепанье моих туфель по асфальту и мое громкое пыхтение, которое, казалось, заполняло всю улицу. Вдруг впереди на перекрестке мостовая осветилась, сразу стала яркой, и в свете фар приближавшейся машины стали видны каждый камешек и трещинка на ее поверхности. Я уже не мог ничего соображать – только бежал, бежал прямо на яркий слепящий свет.

Заскрежетали тормоза, завизжала резина по асфальту, и блестящий край бампера зацепил за полу моего плаща.

– Т-ты, сукин сын! – заорал мужской голос с нечеловеческими от страха и злости нотками. – Идиот бешеный!

Где-то позади слова слились в неразборчивое бормотание, а ноги, послушно топая, несли и несли меня дальше в темноту.

Глава 6

Я чуть ли не на ощупь добрался до дома Бекки. Сердце, казалось, гнало всю кровь в голову, к глазам, и я ничего не видел. Мое тяжелое дыхание стоном отражалось от стен дома. Я начал проверять окна в подвале, изо всех сил толкая каждое внутрь обеими руками, перепрыгивая по траве от окна к окну. Все они были заперты. Я обошел дом, намотал плащ на руку, приложил кулак к стеклу и начал постепенно давить, пока стекло не треснуло. Один обломок упал внутрь и разбился с легким звоном. По всему переплету побежали трещины, несколько обломков подались внутрь, но остались на месте. Я уже немного пришел в себя и в слабом свете звезд стал осторожно вынимать куски один за другим, сбрасывая их в траву и расширяя отверстие.

Потом я просунул туда руку, отпер окно, раскрыл его и полез внутрь, нащупывая ногами пол. Фонарик-авторучка во внутреннем кармане больно прижался к груди. Распрямившись, я включил его.

Крохотный луч был слишком слаб и расплывчат и светил всего на два-три шага. Я медленно продвигался в темном незнакомом подвале, обходя кучи старых газет, покрытые ржавчиной железные двери, прислоненные к стене, заляпанные краской ободранные козлы, старый сундук, поломанный рукомойник, кучу каких-то железок, деревянные прямоугольные опорные столбы, покрытую пылью огромную фотографию в рамке – выпускной класс Бекки – и стал уже испытывать некоторую растерянность. Время шло, а я не находил того, что должно было быть где-то тут и что я обязательно должен был найти, если не было уже слишком поздно.

Я попробовал открыть сундук. Он оказался незапертым, и я засунул руку по самое плечо, ощупывая старую одежду, которой был заполнен сундук, пока не сообразил, что там больше ничего нет. Ничего не было среди старых газет и за прислоненной к стене дверью, ничего в стоявшем в углу книжном шкафу – его полки были заставлены потрескавшимися пустыми цветочными горшками. Я нашел деревянный станок, заваленный инструментами и обрезками дерева, под ним валялось множество досок и брусков. Как можно тише я отодвинул в сторону большую часть досок, но все же произвел немало шума. Под станком тоже ничего не было, кроме деревяшек. Я осветил фонариком пустые, покрытые пылью и паутиной полки станка. А время шло, и я уже обыскал весь подвал. Я не знал, где еще искать, и посматривал на окна, опасаясь увидеть первые признаки рассвета.

Но вот мне попался большой шкаф. Он был выстроен вдоль самой дальней стены, на всю ширину подвала, от потолка до пола. В мигающем свете фонарика я сначала решил, что это просто стена, и не заметил шкафа. Я открыл первую дверцу – на полках стояли консервы. Растворил соседние.

Полки были покрыты слоем пыли и пусты – все, кроме одной, нижней, у самого пола.

Оно лежало там, на этой некрашеной деревянной полке, прямо на спине, с широко раскрытыми глазами, неподвижно прижатыми к бокам руками, и я опустился на колени рядом. Думаю, что можно за одно мгновение лишиться разума, и я, похоже, был к этому очень близок. Теперь я понял ощущения Теодоры Беличек, которая и теперь, у меня дома, лежала в полубессознательном состоянии. Я плотно зажмурился, пытаясь сохранить власть над собой. Потом раскрыл глаза и начал присматриваться, усилием воли удерживая свой разум в состоянии холодного спокойствия.

Когда-то я видел, как один мой приятель проявлял фотографию нашего общего знакомого. Он погрузил чистый лист фотобумаги в раствор, медленно поводил его туда-сюда под мутным красным светом фонаря. Постепенно под поверхностью бесцветной жидкости начал проявляться отпечаток – бледный и расплывчатый, но все равно безошибочно знакомый. То, что лежало на спине на грязной полке в рассеянном свете моего фонарика, было незаконченной, недопроявленной, расплывчатой Бекки Дрисколл.

Волосы были каштановые и кудрявые, как у Бекки, надо лбом посередине уже различался знакомый треугольничек, густой и жесткий. Под кожей начала вырисовываться костная структура – скулы и подбородок, контуры глазных впадин. Нос был узкий, но косточка под переносицей вдруг начала расширяться, и я подумал, что, стань он на миллиметр шире, получится абсолютная копия носа Бекки – с точностью восковой отливки. Полные губы складывались в такой же точно – и это было самое страшное – привлекательный рот. По бокам этого рта уже стали появляться две маленькие, почти незаметные озабоченные морщинки, которые возникли на лице Бекки Дрисколл за последние несколько лет.

Даже у ребенка кости и мясо не могут заметно вырасти быстрее, чем за несколько недель. Однако сейчас, стоя на коленях на цементном полу, я понимал, что плоть, на которую я смотрел, и кости под ней – все это сформировалось на протяжении часов и минут именно этой ночи. Это было просто невозможно, но я знал, что вот эти челюсти напряглись под кожей, рот расширился, губы набрякли и приобрели форму, подбородок удлинился на сантиметр, волосы приобрели именно этот оттенок, огрубели и стали жесткими, закудрявились и начали формироваться надо лбом – и все это на протяжении немыслимо короткого времени.

Надеюсь, мне в жизни никогда не придется увидеть что-либо страшнее этих глаз. Я не мог заставить себя смотреть на них, не отводя взгляда.

Величиной они были почти такие же, но еще не совсем такие, как у Бекки.

Они еще не приобрели точно той формы и оттенка, но набирали все большего сходства. А вот выражение этих глаз… Присмотритесь к человеку, который приходит в себя после обморока: сначала в глазах видны лишь первые проблески сознания, первые слабенькие искры возвращающегося разума. Так было и с этими глазами. Это была как бы несовершенная пародия на ясные, живые и насмешливые глаза Бекки. Однако, как бы они ни были лишены выражения, все равно можно было увидеть в этих незрячих голубых глазах под капризным лучом фонарика первые слабые намеки на то, что со временем станет глазами Бекки Дрисколл. Я застонал и согнулся пополам, надавливая обеими руками себе на живот.

На левой руке этого чудовища на полке, чуть выше кисти, был едва заметный шрам. У Бекки именно на этом месте виднелся след небольшого ожога, и я помнил его форму – он немного напоминал контур Южной Америки.

На левом бедре виднелась маленькая родинка, а под правой коленкой белел тоненький шрам, и хотя я не знал наверняка, но был уверен, что такие же отметины есть и у Бекки.

Передо мной на полке лежала Бекки Дрисколл – еще не завершенная. Это был предварительный набросок того, что должно было стать совершенно безошибочным портретом – все начато, все очерчено, и ничего окончательно завершенного. Можно еще так сказать: на полке в мутном оранжевом свете лежало размытое лицо, которое словно бы проглядывало сквозь толщу воды, но все равно знакомое каждой черточкой.

Я мотнул головой, отрывая взгляд от тела и снова возвращаясь к жизни, и глотнул ртом воздух, потому что на некоторое время инстинктивно задержал дыхание, в тишине подвала звук раздался громко и резко. Сердце у меня бешено колотилось, кровь прилила к голове волной ужасного возбуждения, и я подскочил на затекшие ноги, чуть не упав.

Быстрым шагом я двинулся по лестнице к двери на первый этаж. Она была не заперта, и я попал на кухню, оттуда в столовую. Потом я нащупал ступеньки и мигом взбежал наверх.

Передо мной был ряд закрытых дверей, и мне приходилось выбирать наугад.

Я наудачу направился ко второй двери, схватился за ручку двумя руками и начал медленно поворачивать ее, стараясь не шуметь. Когда язычок замка выскользнул из гнезда, я слегка приоткрыл дверь и просунул голову в комнату, не двигаясь с места. Темное бесформенное пятно волос лежало на подушке; невозможно было разобрать, кто это. Направив фонарик на лицо, я нажал кнопку и увидел отца Бекки. Он пошевелился, что-то пробормотал, я выключил фонарик и быстро, но беззвучно прикрыл дверь и понемногу отпустил ручку.

Все это было слишком медленно. Я уже не мог сдерживать себя – я жаждал врываться в двери, стуча ими о стены, орать во все горло и поднять на ноги весь дом. Достигнув двумя гигантскими шагами соседней двери, я открыл ее и с включенным фонариком вошел в комнату, ощупывая лучом стены, кровать, лицо спящего. Это была Бекки, она лежала неподвижно в маленьком круге света; лицо ее было словно четкий, ярко очерченный оригинал, ужасная пародия на который осталась в подвале. Я торопливо обошел кровать, схватил Бекки за плечо, держа в другой руке фонарик, и потряс ее. Она слегка застонала, но не проснулась. Тогда я подсунул руку под плечи и посадил ее.

Бекки только глубоко вздохнула с запрокинутой головой.

Больше ждать я не мог. Взяв фонарик в зубы, я отбросил легкое одеяло, подхватил Бекки другой рукой под колени и поднял. Потом, сделав шаг, перебросил Бекки через плечо, как это делают пожарники. Поддерживая ее одной рукой, я другой взял фонарик и направился к выходу. Тяжелой походкой – не знаю, производил ли я шум – я сошел по лестнице, пытаясь ступать на цыпочках, нащупывая ногой каждую ступеньку.

Закрыв за собой входную дверь, я зашагал по темной пустой улице, неся Бекки поочередно то на плече, то на руках. Когда я переходил бульвар Вашингтона, Бекки застонала, не открывая глаз, подняла руку и крепко обняла меня за шею. Потом открыла глаза.

Некоторое время, пока я шагал, всматриваясь ей в лицо, она полусонно посматривала на меня. Потом моргнула несколько раз, и ее глаза слегка прояснились. Сонным, как у ребенка, голосом Бекки проговорила:

– Что? Майлз, что такое?

– Потом расскажу, – с улыбкой успокоил я ее. – Думаю, с тобой все в порядке. Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо. Ох, и устала же я! – Она осмотрелась, приглядываясь к темным домам, к деревьям над головой. – Майлз, что происходит? – Бекки подняла на меня взгляд с удивленной улыбкой. – Ты меня похищаешь? Тащишь в свое логово, что ли? – Она взглянула вниз и увидела, что под плащом на мне только пижама. – Майлз, – насмешливо пробормотала она, – разве ты не мог подождать? Не мог хотя бы спросить, как джентльмен? Майлз, что ты делаешь, в конце концов?

Тут я хмыкнул:

– Через минуту объясню, когда доберемся до моего дома.

Она вопросительно подняла брови, и моя улыбка сделалась шире.

– Не беспокойся, ты в полной безопасности: там Мэнни Кауфман и Беличеки; за тобой будет кому присмотреть.

Бекки с минуту смотрела на меня, потом вдруг поежилась: ночная прохлада давала себя знать, а рубашка на ней была из тонкого нейлона. Она крепче обняла меня за шею и плотнее прижалась, снова закрыв глаза.

– Чересчур плохо, – пробормотала она. – Самое интересное приключение в моей жизни: похищена прямо из постели интересным мужчиной в пижаме. Потом меня несут по улицам, будто пленницу. А теперь еще он заботится о моей нравственности. – Бекки открыла глаза и весело улыбнулась.

Руки у меня ужасно болели, в спине было такое ощущение, будто кто-то нажимал на хребет здоровенным тупым ножом, я едва разгибал колени после каждого шага. И все равно это было замечательно, и я не хотел, чтобы дорога кончилась; чрезвычайно приятно было держать Бекки в объятиях, я остро ощущал нежное тепло ее упругого тела.

Мэнни приехал: я увидел его машину, которая стояла рядом с моей. На веранде я опустил Бекки, размышляя, смогу ли я распрямиться, не рассыпавшись на кусочки. Потом я отдал ей свой плащ – это нужно было сделать раньше, но я не сообразил. Она оделась и не спеша застегнула пуговицы. Мы вошли в комнату, где нас ждали Мэнни и Джек.

Они оба уставились на нее, раскрыв рты, но Бекки очаровательно улыбнулась и поздоровалась, словно просто зашла на чашку чая. Я тоже напустил равнодушный вид, наслаждаясь выражением их лиц, и намекнул Бекки, что для ночной рубашки достаточно холодно. Я сказал ей, где можно найти старые джинсы, которые сели и стали малы на меня, чистую белую рубашку, шерстяные носки и пару кедов; она кивнула и пошла наверх.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю