Текст книги "Меж трех времен"
Автор книги: Джек Финней
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Свободен?
Таксист выключил огонек на крыше и слегка откинулся, чтобы узнать, куда мне ехать, прежде чем он подтвердит, что свободен.
– Отель «Плаза», – сказал я, усаживаясь, и тут он удивил меня.
– Хорошо, сэр, – вежливо произнес он и включил счетчик. Когда машина тронулась с места и проехала под уличным фонарем, я увидел, что водитель не просто чернокожий – он совершенно черный, должно быть, с Ямайки.
Я сидел, высунувшись в открытое окно такси, и во все глаза разглядывал город, в который вернулся, и когда такси замедлило ход, выезжая на Пятую авеню, я с радостью увидел вновь старинный отель. Прежде мне частенько доводилось бывать в «Плазе», но в девятнадцатом веке отель был – для меня одного – потерян безвозвратно. На самом деле в те годы его, конечно, еще не построили и на том месте была лишь сама площадь. Теперь же – опять-таки только для меня одного – отель вернулся на свое место.
Как поступить, я решил заранее. Не успела машина притормозить, как я выскочил наружу, махнув рукой водителю:
– Идите за мной!
Уж будьте уверены, он пошел – поставил, ворча, машину на тормоз, выключил зажигание и, пулей вылетев из салона, поспешил за мной.
Мужчина, сидевший за стойкой, был высок, строен – атлетического сложения – и в высшей степени красив; был это, судя по табличке на стойке, Майкл Стампф, управляющий. Я присовокупил к обычному приветствию самую обаятельную из своих улыбок и сказал:
– Мой самолет опоздал, и я тоже, но надеюсь, у вас найдется для меня комната.
– Вы заказывали заранее?
– Боюсь, что нет.
Его пальцы перебирали карточки.
– Номер на одного? – бесстрастно осведомился он, даже не глянув на верзилу таксиста, маячившего за моей спиной, и я не мог не улыбнуться: этот человек был воплощенная невозмутимость.
– Да.
– Ну что ж, – сказал Майкл, тоже теперь слегка улыбаясь, и подмигнул таксисту, вызвав у того ухмылку (мы все вдруг стали одной теплой компанией), – могу предложить вам отличный номер на одного с видом на Центральный парк.
Я не стал спрашивать о цене за номер – меня она не интересовала – и сказал лишь, что меня это устраивает. Он подождал, пока я не запишу свое имя на регистрационной карточке, и прочел его вверх ногами.
– Как будете оплачивать, мистер Морли? Чеком или кредитной карточкой?
Я был готов к этому вопросу – моя левая рука лежала на стойке, небрежно сжатая в кулак.
– Ни то, ни другое, – сказал я, – золотом.
И разжал пальцы, просыпав на мраморную стойку дюжину золотых монет.
Забавно было смотреть, как управляющий вытаращил глаза. Но потом Майкл Стампф взял надо мной верх. Он протянул руку, растопырив пальцы, как паучьи лапы, собрал вместе рассыпанные монеты, поднял ладонь, смыкая пальцы, и монеты сами собой выстроились в аккуратный столбик. Словно тасуя колоду карт, он разбил монеты на два равных столбика поменьше, снова пропустил их между пальцами – и монеты, волшебным образом смешавшись, снова выстроились в один столбик.
– Всю жизнь пробовал этакое проделать, – сказал я. – Ни разу не получалось и никогда не получится.
– Немного сноровки, только и всего, – пояснил он небрежно, и управляющий отелем исчез: не изменив ни ниточки в костюме, ни волоска на голове, передо мной возник улыбчивый, процветающий шулер. Я понял, что этот человек в свое время немало играл в карты и зарабатывал на жизнь не только тем, что сидел в этом вестибюле.
Моя история была наготове: бумажник, чеки и кредитные карточки украли в аэропорту. Но я торгую монетами – только золото, американские и британские монеты эпохи Эдуарда Седьмого. Приезжаю в Нью-Йорк из Чикаго дважды в год, обычно останавливаюсь в «Алгонкине». Меня, признаться, немного беспокоит то, что мне нравится лгать. Стоит лишь начать, и убедительные детали текут рекой, без малейшего усилия; мне даже не приходится задумываться. Завтра, продолжал я, вынимая из кармана пиджака бережно сложенный пояс с деньгами и кладя его на стойку так, чтобы монеты в нем звякнули, – завтра я мог бы продать каждую из своих монет за – в чем я не был уверен – несколько сотен долларов. Возьмите столько, сколько сочтете нужным страховки ради, и пожалуйста – чтобы этот таксист не прикончил меня на месте – одолжите мне сотню наличными.
Удачливый шулер отлично знал, чего стоят эти монеты, и попросту снял верхнюю монету из столбика со словами:
– Одной больше чем достаточно...
Теперь монета возникла на тыльной стороне его ладони, между костяшкой и суставом пальца. И легким движением, словно играя на фортепьяно, он заставил монету прогуляться туда и назад по пальцам, с завидной легкостью переворачивая ее то орлом, то решкой. Я бы подарил ему монету, лишь бы научиться делать то же самое.
– Я дам вам расписку, – сказал он, и монета исчезла в его ладони, – а вы можете получить сотню.
Расписываясь, я почувствовал себя просто замечательно. Каждый из моих заработанных тяжким трудом долларов девятнадцатого века здесь стоил около сорока. Значит, у меня было при себе свыше двадцати пяти тысяч долларов. Из полученной сотни я уплатил десятку таксисту вместо шести долларов по счетчику и прибавил другую десятку со словами:
– Это за хорошее поведение.
– Добро пожаловать в Нью-Йорк, босс, – отозвался он. Затем Майкл Стампф принял мое приглашение, и мы отправились в бар выпить по стаканчику перед сном.
В своем номере я включил телевизор и долго переключал каналы – просто для того, чтобы насладиться новизной этого забытого действия; передачи, увиденные мной, по-прежнему оставляли желать лучшего. Затем я взял телефонную книгу Манхэттена и с некоторым интересом глянул на ее новую обложку. Я сел на кровати, на коленях раскрыл телефонную книгу и нашел список Данцигеров, довольно длинный. Я поколебался, провел пальцем по столбику однофамильцев и, отыскав Е.Е.Данцигера, усмехнулся. Позвонить ему прямо сейчас? Я бы и хотел, но уже слишком поздно. Позвоню утром и приглашу его пообедать; я был бы рад повидаться с доктором Данцигером и знал, что он тоже будет рад видеть меня. Я устал так, словно шел пешком несколько часов кряду, и два бокала, выпитые в баре внизу, только усиливали это ощущение. Я включил кондиционер – только ради удовольствия сделать это – и лег в постель.
Погасив свет, я ждал, понимая, что сон не замедлит прийти. За окном где-то на улице выла сирена – то ли полицейская, то ли «скорой помощи». Надо ли было мне возвращаться? Разумно ли я поступил? Автомобиль проехал по крышке люка: «бумм-бумм», и я усмехнулся, и снова в моей голове зазвучало: «Я завоюю Манхэттен, Бронкс и Стейтен...»
8
Рюб Прайен сидел в маленьком, без окон, кабинете Проекта на первом этаже. Сидел на краю потертого дубового стола и, покачивая ногой, глазел по сторонам – на старый настенный календарь, где все еще стояло название фирмы «Бийки», на фотографии давних-предавних работников фирмы. Он нервничал, а потому был раздражен: Рюб терпеть не мог ожидания. Он поднялся, сделал несколько шагов к входной двери и распахнул ее настежь, повернувшись спиной к столу. Потом он снова сел, но тут же вскочил, вернулся к двери и прикрыл ее, оставив только щелочку шириной в дюйм. Он долго разглядывал узкую полоску дневного света, затем приоткрыл дверь еще на полдюйма и вернулся к столу.
Снаружи по тротуару на этой же стороне улицы к этой же двери стремительно шагал доктор Е.Е.Данцигер – высокий, худой, пожилой, но не старый еще человек в темном пальто и желтовато-коричневой фетровой шляпе. Было позднее утро, температура около пятидесяти градусов [по Фаренгейту; по Цельсию – около десяти градусов выше нуля], небо было серым. Данцигер глянул на цепочку выцветших черно-белых букв: «Братья Бийки, перевозки и хранение грузов», – она тянулась под крышей большого, без окон, кирпичного здания, идти до которого оставалось всего квартал. Здание выглядело все так же. Неужели это возможно? Неужели все эти три года Проект продолжал успешно работать без него?
Он остановился на углу, глядя на серую потрепанную дверь, и подумал, что знает, почему она так заманчиво приоткрыта. Знает, что если он поддастся этому безмолвному приглашению, толкнет дверь и войдет, то как бы согласится с тем, что по-прежнему связан с этим местом, по-прежнему вправе войти сюда. Но Данцигер не собирался облегчать Рюбу Прайену эту встречу; майору еще надлежит всей кожей ощутить свою вину.
Не подходя ближе, Данцигер протянул руку и указательным пальцем толкнул дверь с такой силой, что распахнул ее настежь, но остался стоять в проеме, глядя на Рюба, который поспешно соскочил со стола, одарил доктора своей всегдашней быстрой и тонкой улыбкой и уже открыл рот, собираясь пригласить его войти. Но доктор Данцигер, сохраняя бесстрастное выражение лица, опередил его:
– К вам можно?
Этот вопрос привел Рюба в замешательство; Данцигер увидел, как его бывший подчиненный быстро заморгал.
– Ну конечно же, конечно! Входите!
Данцигер неторопливо шагнул за порог.
– О нет, – сказал он, – никаких «конечно же». Я больше не вправе являться сюда без приглашения. Вы ведь вышвырнули меня, не так ли? – И спокойно добавил: – Как поживаете, Рюб?
– Прекрасно, доктор Данцигер. А вы неплохо выглядите.
– Вот уж нет. Я был стар, когда вы видели меня в последний раз, а сейчас стал еще старше. – Он осторожно оглядел комнатушку. – Здесь все так же, ничто не изменилось.
– Да нет, изменилось, и еще как. Доктор Данцигер, мы могли бы пойти куда-нибудь пообедать? Было бы куда приятнее разговаривать...
– Нет, Рюб. Преломить с вами хлеб я еще не готов. Мне пока не удается разобраться в своих чувствах.
– Вот как?..
Лицо Рюба выражало явное замешательство. Он и хотел бы проявить вежливость, пригласить гостя сесть, сойти с этой мертвой точки, да никак не мог набраться смелости.
– Разумеется. Ваш звонок смутил меня. Услышав ваш голос, я все пытался понять, ненавижу ли я вас. Может быть, мне стоило раз и навсегда отказаться видеться с вами? Или прийти сюда и насмотреться досыта, давая волю ненависти, питая ее... и думая о мести. Или о возмездии? – Данцигер усмехнулся. – Мне больше нравится именно это слово, а вам? И покуда мы разговаривали, я подумал, что, быть может, то, что я испытываю по отношению к вам – не ненависть, а сильнейшая неприязнь. Такая непрощающая, что я не смогу видеть вас. Или, даже если сумею сдержать ее, все равно буду не в силах на вас смотреть. Вы все говорили, говорили и казались счастливым от того, что снова слышите мой голос, а я гадал – неужели время и впрямь все лечит, оставляя вечные, но зажившие шрамы? Боль в конце концов ушла, так что я мог бы... что? Стерпеть ваше присутствие? Прийти сюда и посмотреть на вас с одной только простой неприязнью? С любопытством, презрительно скривив губы? – Вежливая улыбка держалась на лице Рюба, и в ней – каким-то чудом ему это удалось – даже не чувствовалось напряжения. – А может быть, ни то, ни другое, ни третье. Я спросил себя: возможно, вспоминая сейчас о Рюбе Прайене, я лишь мысленно пожимаю плечами? Мол, все это было так давно, что какого дьявола вспоминать?
– И что же вы решили? – Рюб наконец указал на дубовый стул с прямой спинкой. – Присаживайтесь, доктор.
– Нет, я хочу подняться наверх и осмотреться. Хочу снова увидеть Проект. Вот поэтому-то я и пришел. И поэтому, Рюб, решил остановиться на снисходительном любопытстве. На том, что буду разглядывать вас, слегка забавляясь. Именно это я и делаю сейчас, если вы еще не заметили. Оглядываю вас с головы до ног, слегка потешаясь над вашей самонадеянностью. Пытаюсь понять, как это, черт возьми, у вас могло хватить наглости заговорить со мной, пусть даже по телефону. Не говоря уж о том, чтобы пригласить меня на обед! Итак, Рюб, говоря спокойно, снисходительно забавляясь вашей самонадеянностью, – какого дьявола вам от меня нужно?
– Помощи. И, если только это возможно... начать восстанавливать дружеские чувства, которые по крайней мере я к вам испытываю.
– А знаете, это и впрямь забавно. Экая наглость! Проклятая ваша наглость! Итак, еще раз – что вам от меня нужно?
Мгновение Рюб стоял, глядя на Данцигера; в его глазах светилось удовольствие. Затем, явно повинуясь порыву, он протянул руку:
– Начать все сначала.
Данцигер стоял, недоверчиво покачивая головой. Он все еще качал головой, когда на его губах появилась неохотная усмешка.
– Экая наглость! – повторил он, однако руку Рюба принял. – Пойдемте. – Он повернулся ко встроенной заподлицо со стеной двери, которая находилась напротив входной. – Давайте поднимемся наверх.
Рюб двинулся вперед, распахнул дверь и придержал ее для Данцигера. Тот переступил порог и остановился, с любопытством озираясь в тесном, с бетонным полом закутке перед закрытыми шахтами лифтов. Ухмыляясь, Рюб вошел следом, и Данцигер сказал:
– Подлый вы негодяй! Сколько я ни размышлял, а этого не предвидел, – кажется, у меня все еще сохранились остатки некой старческой симпатии к вашей персоне. Кто бы мог подумать!
Он нажал на кнопку лифта, и дверцы плавно разошлись.
На верхнем, шестом этаже они двинулись вперед по выложенному пластиковой плиткой коридору. Высокий старик все озирался, в его глазах светился острый интерес. Он снял шляпу и нес ее в руках; его веснушчатую лысину венчиком окаймляли крашеные черные волосы. Здесь все было как в любом учреждении: нарисованные по трафарету стрелки на стенах коридоров указывали направление и номера комнат, кое-где у закрытых дверей висели черно-белые пластиковые таблички с фамилиями. Данцигер указал на одну, где было написано: «К.Вич».
– Кэтрин Вич, – сказал он, – Кэти. Славная девочка... – Он остановился.
– Загляну к ней на минутку, поздороваюсь.
– Боюсь, доктор, ее сегодня нет.
Они пошли дальше, и снова Данцигер остановился – на сей раз у двери, на которой не было никаких надписей.
– Кажется, это дверь на мостки. Я хочу пройтись по ним, Рюб, взглянуть на «Большую арену».
– Но...
Данцигер упрямо покачал головой – с той властностью, которая и прежде была присуща ему.
– Рюб, я хочу видеть. Это не займет много времени...
– Я хотел сказать, доктор Данцигер, что не прихватил сегодня ключи.
Мгновение Данцигер молча смотрел на Рюба; затем они двинулись дальше, завернули за угол и остановились у дверей конференц-зала. Данцигер и не подумал открывать дверь, и тогда Рюб, потянувшись из-за его спины к дверной ручке, повернул ее и жестом пригласил Данцигера войти. Еще мгновение Данцигер не двигался, оглядывая длинную комнату, наконец он вошел и спросил:
– Рюб, куда делись все остальные?
– Э-э... – Рюб шагнул вслед за ним и прикрыл дверь, – сегодня же выходной, доктор. Так что они, наверное, дома. Отсыпаются, читают газеты и все такое прочее.
Он подошел к столу, на котором лежал атташе-кейс, и знаком предложил Данцигеру занять место напротив. Тот обогнул стол, на ходу снимая пальто и разглядывая стены, световые люки в потолке, ковры.
– В бытность мою выходные дни здесь ничем не отличались от будней, – заметил он. Сложив пальто и шляпу на одном стуле, он присел на соседний. На докторе Данцигере был синий костюм и белая рубашка с синим в белую полоску галстуком. – Я бывал здесь каждый день, по нескольку часов, по воскресеньям даже и дольше. И вы тоже. И Оскар. И большинство сотрудников. Мы были здесь, в Проекте, потому что хотели здесь быть.
Устроившись лицом к собеседнику, он удобно откинулся на спинку стула и положил длинную руку на стол – поза, хорошо знакомая Рюбу.
– Что же, миновал не один год с тех пор, как вы ушли. И с тех пор, как ушел Сай. – Рюб отодвинул в сторону чемоданчик, положил локти на стол, переплел пальцы. – Все успокоилось, устоялось, пришло в норму. Так что все мы постепенно стали...
Он осекся, потому что Данцигер, чья рука все еще лежала на столе, что-то писал на слое пыли указательным пальцем своей старческой, испещренной веснушками руки. Рюбу пришлось изогнуться, чтобы увидеть, что такое написал доктор Данцигер, и слово предстало перед ним во всей своей красе: «Вранье!» Глаза их встретились, и высокий старик сказал:
– Вы же все равно собирались когда-нибудь рассказать мне правду, Рюб. Когда-нибудь. Так почему не сейчас? Так, кажется, говорилось в старых рекламных объявлениях. Помните? Возможно, что и нет. Это была реклама пудры «Пиллсбери».
– Ладно, – кивнул Рюб. – Ладно. Я и не надеялся одурачить вас, доктор Данцигер. И даже не пытался. Я просто откладывал объяснение, потому что оно затруднительно. И унизительно. Если вы жаждали отмщения, то, сдается мне, вы его получили. – Вдруг решившись, он резко отодвинул стул и встал. – Вы хотели видеть «Большую арену»? Отлично. Будет вам «Большая арена»!..
Выйдя из конференц-зала, они прошли по бетонному полу узкого, похожего на туннель коридора, который освещали закрытые решетками круглые лампы на потолке. Возле металлической двери, на которой красовалась табличка «Вход строго запрещен», они остановились; Рюб вынул ключ, повернул его в замке, перешагнул порог и, придержав дверь ногой, наклонился, чтобы поднять что-то с пола прямо за дверью. Данцигер шагнул было за ним, но тут же остановился – внутри царила кромешная, непроницаемая тьма. Затем Рюб включил большой, на пять батареек, фонарь, стоявший линзой вниз на полу у двери. Мощный широкий луч качнулся, обшаривая темноту, и Рюб сказал:
– Вот как сейчас мы смотрим на «Большую арену». Если вообще смотрим...
Луч света отыскал сборный дощатый домик, старый домик эпохи двадцатых годов.
– Дом Макното... – пробормотал Данцигер и осекся: дрожащий белый круг замер на крыше низкой веранды – крыша осела, она проломилась там, где ее когда-то поддерживала подпорка, которая некогда ее поддерживала.
Затем луч фонаря скользнул вдоль стены дома, по окнам, глянцевито отливавшим зеркальной чернотой, и остановился на разбитом стекле – оконная рама щерилась осколками. Никто не произнес ни слова. Рюб опустил фонарь, и прыгающий овал белого света освещал им дорогу, когда они двинулись дальше. Потом Рюб снова остановился, направив фонарь на индейский вигвам, расписанный силуэтами бизонов и примитивными фигурками людей – сейчас сыромятная кожа свисала длинными рваными лохмотьями. Внутри вигвама тускло поблескивала хромированная корзинка перевернутой тележки из супермаркета. Луч фонаря метнулся к другому вигваму, упал на его стенку.
– Рюб, я больше не мигу, – сказал Данцигер, и голос его прозвучал высоко и глухо в громадной пустоте, над которой они стояли. – Не могу. Выключите эту проклятую штуковину.
Свет погас, и в кромешной тьме Данцигер сказал:
– Ладно. Что произошло?
– Мы обанкротились. Нас лишили ассигнований. До последнего цента. Проект закрыт. Мы больше не у дел, доктор. Проекта больше не существует. Я, в сущности, вломился сюда незаконно – просто не смог утерпеть. Думаю, они знают, что я иногда прихожу сюда. Во всяком случае, замок на входной двери пока не сменили. Зато почти полностью отключили все электричество – все крупные линии. И все это правительство уже списало. Просто не могут никак найти покупателя на выпотрошенный склад без внутренних перекрытий.
– Рюб, так еще хуже. Зажгите фонарь!
Рюб щелкнул выключателем, направил луч света вверх, нашарил и высветил мостки пятью ярусами выше. Луч скользнул по мосткам и уперся в секцию, где зияла прореха длиной в десяток футов.
– Здесь мостки расшатались. Болт то ли заржавел, то ли выпал – проверок не было, секция слегка провисла, и другие болты, видимо, не выдержали. Секция рухнула на бакалейную лавочку в нашем Денвере и разнесла ее в щепки. Ремонта делать не стали, и теперь мостки постоянно закрыты...
Он перевел луч фонаря на пол, и они двинулись дальше. Прошли, не останавливаясь, мимо части фермы, обнесенной изгородью, мимо дерева – слой земли кое-где исчез, и обнажился бетонный пол. На ничейной земле перед траншеей времен Первой мировой валялись две банки из-под пива.
– Ладно, Рюб, с меня довольно. Выйдем отсюда!
В конференц-зале доктор Данцигер сказал:
– Хорошо, а теперь расскажите все, как было.
– Они начали утверждать, что у нас нет результатов.
– Нет результатов?!
– Точно. Что мы потратили уйму де...
– Нет результатов! Черт побери, что они хотели этим сказать?
– Именно то, что сказали. Не помню, кто сказал это первым – кто-то, и все. Словно мальчик закричал, что король голый, и все, как один, подхватили этот крик. Ага, точно! Глядите, голый! Черт подери, доктор Данцигер, ведь это были по большей части политики, чего же еще вы от них ожидали? Эта порода побьет всех крыс по части бегства с тонущего корабля! Помните Сая? Саймона Морли?
– Разумеется.
– Так вот – он не вернулся, черт бы его подрал. Взял и остался в своем треклятом девятнадцатом веке. Если бы он вернулся! Как мы ожидали! Как он сам обещал! Как он просто обязан был сделать! Доктор Данцигер, если бы он вернулся с доказательствами, какие только он и мог добыть, да они... Дьявол, они дали бы нам все, что угодно, кроме памятника Вашингтону.
– А вместо этого...
– Вместо этого – почем нам знать, где обретается Сай? Или Макнотон? Может, Сай только и делал, что отсиживался в своей квартире в «Дакоте» – на денежки налогоплательщиков, – вовсю корчил дурачка, притворялся перед нами, что вот-вот перенесется в прошлое. А потом как-то ночью улизнул из дома, явился в Проект через пару дней – мол, вот он я, ура мне, я побывал в прошлом! И мы попались на эту удочку. Приняли желаемое за действительное. Сенатор струхнул не на шутку, а ведь одно время казалось, что он вот-вот вручит нам какой-нибудь дурацкий орден. Генерал из Пентагона увидел наяву, как гаснет на погонах его третья звезда, и скоренько прикрыл свою задницу, объявив, что он никогда нам не верил и неоднократно нам заявлял об этом – лживый сукин сын! Да, разделались они с нами на редкость быстро. Даже академики. Докажите то, докажите это! Бог мой, меня уже тошнит от самого этого слова «докажите». А мы ничего не могли доказать. На последнем нашем совещании – через полтора дня после этого нас прикрыли – тот самый конгрессмен, гнусный коротышка – помните его? – меня совсем припек. Сай должен был вернуться в прошлое и... ну, вы сами знаете, что он там должен был сделать.
– Знаю? Да мне это было отвратительно!
– Ну да, понятно, уж простите. Но загвоздка в том, что нам пришлось посвятить в это дело конгрессмена. Иначе никак нельзя было. Так что он знал, что Сай должен вернуться и... – Рюб искоса глянул на старика, – чуть-чуть, самую малость подправить одно событие в прошлом; и, черт побери, доктор Данцигер, это событие было совсем незначительное!
– Ну да, конечно, конечно! Изменить прошлое настолько, чтобы Куба стала американским владением. Превосходно. Как будто вы в состоянии предсказать последствия такого изменения! Нелепость, причем чрезвычайно опасная нелепость. Впрочем, продолжайте.
– Этот коротышка все повторял: «Ну, майор, как теперь Куба – пятьдесят первый штат? Тю-тю! А Фидель? Играет за «Нью-Йорк Метс»?..» [бейсбольная команда Национальной лиги, игравшая первый сезон в сентябре 1962 г.]
Данцигер ухмыльнулся:
– Поделом вам досталось!
– Да знаю, знаю, но суть в том, что у нас не было доказательств. Ни единого.
– А как же наш парень из Денвера? Он ведь побывал там. И вернулся.
– Никакого проку. Этого просто не было, как и в случае с Саем – понимаете? Где доказательства, где доказательства? Чертова свора попугаев!
Наш парень побывал в средневековом Париже – ну и что? Всего десять секунд? Да они хохотали нам в лицо. Только намекните политику, что он может быть не прав, и уж друга вы себе не наживете.
– О да. Ну что ж, Рюб, – с этими словами Данцигер потянулся к шляпе и пальто, сложенным на соседнем стуле, – ничего не поделаешь. Все это было великолепно, но...
– Подождите.
– Ох, Рюб, Рюб! Проект закончен. Навсегда. Неужели вы в состоянии бродить здесь с фонариком и представлять, как все это будет отстроено? Восстановлена «Большая арена», работает школа, вернулся Оскар Россоф, прибывает новая группа кандидатов... Проект мертв! В сердце ему вбили осиновый кол.
– Конечно. Знаю. Но нам и не нужен Проект.
– «Нам»?
– Будет «нам», когда вы узнаете почему.
– Ах, вот как! Но если «нам» не нужен Проект, то что же «нам» нужно?
Рюб подался вперед над столешницей, прямо глядя Данцигеру в глаза:
– Сай.
– Сай Морли?
Рюб снова сел и кивнул:
– Точно. Сай Морли, лучший из всей нашей команды. Вот кто нам нужен, и это все, что нам нужно. Можете вы добраться до него, доктор Данцигер? Можете?
– Добраться до него? Каким образом? Как я могу добраться до него, если он в девятнадцатом столетии?
– Я не знаю. – Рюб не сводил глаз с Данцигера. – Не знаю, черт побери! Вы же придумали весь Проект! Это была ваша теория. Если кто и может придумать, как добраться до Сая Морли, так это вы.
– Рюб, – мягко сказал старик, – как же иначе я могу найти Сая Морли, если не сам отправлюсь вслед за ним?
– Вы пытались путешествовать в прошлое?
– Конечно. И вы, я уверен, тоже.
– Даже не один раз. Я бы отдал все, что у меня есть или будет, только бы мне удалось... ну хоть раз, хоть на минутку... – Он помолчал, поглядел через стол на старика, затем проговорил: – Забавно – ведь это вы и я создали Проект. Запустили его в ход. И вот именно мы с вами не способны путешествовать во времени: для этого нам нужен Сай. – Рюб стиснул кулак и мягко, беззвучно замолотил им по столу. – Нам нужен Сай! Так вы не можете добраться до него? Никоим образом?
Старик отвел глаза, едва заметно пожал плечами. В смятении, слегка нахмурясь, он укладывал сложенное пальто на руке, и Рюб Прайен подался вперед, не спуская с Данцигера внимательного взгляда. Потом на его лице появилась улыбка, и он очень мягко проговорил:
– Ах, доктор, доктор, вы ведь совершенно не умеете лгать. Вы даже не знаете, как это делается. Зато знаете, что вам стоило бы солгать. Вы бы хотели солгать. И вы пытаетесь солгать – только вот меня вам обмануть не удастся. Вы можете добраться до Сая Морли!
– Даже если и так, вам это ничем не поможет. – Данцигер обвел взглядом зал. – На самом деле Проект добился успеха, и я об этом всегда буду помнить. А потом верх взяли смутьяны. Вы, Эстергази и кто-то, стоявший за вами, понятия не имею кто – я ведь простак. Но теперь Проекта больше нет, и если я откровенно не радуюсь этому, то по крайней мере очень близок к тому, чтобы радоваться. – Данцигер поднялся, перебросил пальто через локоть и взял шляпу. – Я не стану помогать вам, Рюб. Вы мне симпатичны, Бог знает почему. Но вы хотите изменить прошлое. Ради того, чтобы изменить настоящее согласно вашему маниакальному пониманию того, что именно будет лучше для всего остального человечества. Что ж, если существуют ученые идиоты, отчего бы не быть разумному сумасшедшему? И такие встречаются повсюду. Довольно часто это бравые парни в военной форме. Патриоты. Но тем не менее враги. – Он наклонился к Рюбу, протянул руку. – Так что я просто распрощаюсь с вами и поблагодарю за интересно проведенное утро.
Рюб поднялся с добродушным видом, пожал протянутую руку доктора Данцигера и сказал:
– Сядьте, доктор Данцигер. Сядьте, потому что вы все равно поможете мне. Вы найдете для меня Сая Морли, потому что захотите сделать это!..
Под пристальным взглядом все еще стоящего Данцигера он пододвинул к себе чемоданчик. Щелкнул двумя бронзовыми замочками, поднял крышку и начал вынимать содержимое, выбрасывая на стол перед Данцигером глянцевую черно-белую фотографию главной улицы какого-то городка, старую газету с побуревшими краями, значок рекламной кампании, стопку писем, скрепленную зажимом, конверт с треугольной маркой, магнитофонную кассету, старинную книгу в растрепанном переплете, стянутую резинкой катушку черно-белой пленки...
– Взгляните на все это, доктор. Вот, посмотрите на снимок.
Всем своим видом выражая недовольство, доктор Данцигер положил на стул пальто и взял в руки фотографию.
– И что же?
– Да просто присмотритесь к ней. Главная улица мелкого городишки, верно? Снимок сделан в сороковых годах, согласны? Посмотрите на автомобили.
– Верно. Вот «плимут-родстер» сорок второго года выпуска. У меня когда-то был такой.
– А теперь поглядите на афишу кинотеатра – можете ее прочесть?
– Разумеется. Я ведь не совсем еще...
– Отлично. Прочтите название фильма.
Двадцатью минутами позже доктор Данцигер – он держал в руках кинопленку, подставляя ее под флуоресцентный свет, лившийся с потолка, и разглядывал кадры финального эпизода – небрежно бросил пленку на стол, в груду прочих предметов.
– Ну ладно, – раздраженно сказал он, садясь. – Все эти вещи демонстрируют одно и то же явление, каждая на свой лад. События, которые, вне всякого сомнения, произошли таким-то образом, по всей видимости, происходили и по-другому. Где вы раздобыли все это? – спросил он с любопытством.
Рюб пожал плечами.
– У друга, молодого друга по армии; мне их, собственно, одолжили.
– И что же общего эти предметы имеют с Саем Морли?
– А разве это не очевидно?
– Нет.
Рюб кивком указал на кучу, лежавшую на столе:
– Это же его рук дело! Его и Макнотона – еще одного типа, который обещал вернуться и не сдержал слова! Они живут себе в прошлом, шляются повсюду и устраивают изменения. Понимаете? Они даже не сознают, что творят. Живут себе счастливо и понемногу изменяют мелкие события. А мелкие изменения мало-помалу приводят к... – Он замолчал и нахмурился: доктор Данцигер с усмешкой качал головой. – Да почему же нет?! Какого черта, вы же сами это говорили!
– Не говорил. Такой размах не может быть следствием обычных изменений. Это не Сай. И не Макнотон. Посмотрите на все эти вещи.
– Я и смотрел. Почти всю прошлую ночь. Смотрел, покуда...
– Ну так посмотрите еще раз. Вы могли бы обойтись и без подсказок старого маразматика.
– Это вы-то маразматик? Черта с два!
Рюб Прайен взял в руки белый значок избирательной кампании и вгляделся в лица Джона Кеннеди и Эстеса Кефовера; взглянул на первую страницу старой газеты. Затем он потрогал магнитофонную кассету, старую кинопленку, пачку писем; на его лице все явственнее проступало раздражение. Наконец он уселся, перекинув руку через спинку стула.
– Доктор Данцигер, вы же знаете, что я вам и в подметки не гожусь. Просто скажите, в чем дело, и все тут.
– Ни один из этих предметов не датируется девятнадцатым веком. Неужели вы этого не заметили? Если бы Сай, находясь в восьмидесятых, был причиной всего этого, – он указал на разбросанные по столу вещи, – то по крайней мере часть их происходила бы из более раннего времени. А если бы причиной изменений был Макнотон, ни один предмет не был бы старше двадцатых годов. – В голосе старика зазвучал неподдельный интерес. – Видимо, нечто загадочное произошло примерно в 1912 году. Нечто чрезвычайно важное... Скажем так. Большой Взрыв, если позаимствовать термин у астрофизиков. То, что изменило ход множества последующих событий – и этих, и, вне всякого сомнения, других.
