Текст книги "Нечестивый город"

Автор книги: Джек Финней

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Я вопросительно посмотрел на Вика Руиза.

– Это один из хейларвейских проповедников перечисляет недостатки какого-то политического деятеля, – пояснил он.

– Он, кажется, не стесняется в выражениях, – заметил я.

– Нисколько не стесняется, – согласился Руиз. – Покрутите еще, сударь, и попробуйте поймать органную музыку. Примерно в это время иногда передают Баха вместе с рекламой туалетной бумаги, – я только забыл, по каким дням.

Я снова взялся за ручки и через минуту действительно наткнулся на финал фуги ля минор. Дут-ди – да, – звучала фуга. – Дут-да, дут-да, дут-да-ди-да-а! – Но она вскоре прервалась, и началась реклама.

– О, выключите эту гадость! – воскликнул Руиз, и я удовлетворил его просьбу.

Потом процессия Союза Престарелых закончила наконец переход улицы, и дорога освободилась. Водитель завел мотор, включил максимальную передачу, и мы снова неслись на скорости сто семьдесят две мили в час.

Но не проехали мы и двадцати минут, как водитель опять резко нажал на тормоза, мы опять почувствовали запах горелой резины, и машина остановилась. В очередной раз мы выглянули из окна, и в очередной раз Калле Гранде пересекала огромная процессия, растянувшаяся по меньшей мере на версту от одного тротуара до другого. Участники процессии несли факелы, рекламные щиты и транспаранты; они беспрерывно пели и выкрикивали лозунги.

Я снова вопросительно взглянул на Вика Руиза.

– Сударь, перед вами Национальная Федерация Безработных, – сказал Руиз.

– Они хотят денег? – спросил я.

– О Господи, конечно!

– Они проводят митинги, произносят речи, угрожают политикам, распространяют листовки, пишут в газеты, готовят заговоры и устраивают марши?

– Да, сударь, именно так они поступают.

– И существует план решения этой проблемы?

– Да, сударь, существует.

– Его разработал тот самый молодой политик?

– Да, сударь, именно он.

– Как называется этот план, господин Руиз?

– Он называется Ultima Ratio Regum 1, сударь.

– И он предполагает арест и выселение Безработных?

– Нет, сударь, он предполагает их истребление.

– И семь миллионов человек выступают против этого плана, а двадцать три миллиона поддерживают его?

– Совершенно верно, сударь.

– Послушайте, господин Руиз, я не очень силен в математике, не могли бы вы разъяснить мне эту ситуацию: семь миллионов человек выступают за то, чтобы дать деньги Ветеранам, еще семь миллионов – за то, чтобы дать деньги Престарелым, и еще семь миллионов – за то, чтобы дать деньги Безработным. В каждом случае двадцать три миллиона выступают против. Сколько же всего человек получается, господин Руиз?

– Не знаю, сударь, – признался он. – Я знаю только одно: мы должны поторопиться с нашей вакханалией.

– Почему?

– Потому что тигр рыщет по Хейлар-Вею.

– Ладно, – согласился я, вытягивая ноги и откидываясь на спинку сиденья. – Это мне вполне подходит. В конце концов я всего лишь гость в вашем городе, меня не интересуют проблемы ваших Престарелых, Безработных и Ветеранов. И какое мне дело до тигра, который тут рыщет? Он не имеет ко мне ни малейшего отношения. Меня интересует одно: хорошо провести сегодняшний вечер. Я всего лишь случайный странник, посторонний, и хочу только развлечься. Давайте же поспешим с нашей вакханалией!

И я взял переговорное устройство и крикнул водителю:

– Скорее! Скорее!

Потом, вспомнив кое-что из своего личного опыта, я сказал своему спутнику:

– Вакханалия или развлечение, что, собственно говоря, одно и то же, имеет некоторые общие черты во всем мире. Главные его компоненты – вино и женщины. Я не в силах передать вам, господин Руиз, как дивны были упоенные вином женщины Абалона – моей маленькой родины, – и как весело я там проводил время. Если этот огромный, чудовищный, нечестивый город подарит мне более яркие впечатления – тогда это поистине волшебный город.

Потом я снова стал расспрашивать Руиза про девушек, к которым мы ехали, и он начал мне про них рассказывать.

– Одну из них зовут госпожа Шмаль, а другую – госпожа Швакхаммер. Вам лучше будет сопровождать госпожу Шмаль. С ней вы, вероятно, быстрее сойдетесь. Она неиссякаемый источник веселья, может поддерживать приятную непринужденную беседу и на людях ведет себя весьма благоразумно. В то же время в приватной обстановке, например, в запертом номере гостиницы, она столь же нежна и страстна, как ее подруга, во всяком случае, гораздо выше среднего уровня, потому что у нее богатый опыт. Уверяю вас, сударь, с госпожой Шмаль вы проведете чудесную незабываемую вакханалию.

– Да, да, – кивнул я. – Но как она выглядит?

– Сударь, госпожа Шмаль весьма привлекательна. У нее есть плоть. Очень много плоти. Ее плоти хватило бы на троих, сударь, и сегодня вечером она вся будет в вашем распоряжении.

– А госпожа Швакхаммер? – поинтересовался я.

– Госпожа Швакхаммер немного кокетка, – признался Руиз. – Госпожа Швакхаммер весьма непостоянна, и ей трудно сохранять верность одному человеку более одной ночи. Но мне кажется, сударь, что меня привлекает в ней именно кокетство: так хочется покорить ее своенравное сердце! Многие пытались решить эту волнующую проблему. Но госпожа Швакхаммер к тому же интересный и приятный собеседник. Вас приведут в восторг ее остроумные замечания и бесчисленные каламбуры. Правда, иногда ее речь находят грубоватой и даже непристойной. Но на самом деле она просто никогда не расстается со своим спасительным чувством юмора. Думаю, она вам тоже понравится. Это весьма одаренная девушка.

Некоторое время мы ехали молча. Такси мчалось уже по Седьмому Жилому Району, а я думал о госпоже Шмаль и госпоже Швакхаммер и, признаться, без особого энтузиазма, хотя еще не видел этих дам. Конечно, их характеры, описанные Руизом, представлялись мне вполне подходящими, но я опасался, что их физические данные могут не оправдать моих надежд, и для меня физические данные девушки всегда значили гораздо больше, чем умение вести интересную беседу или произносить каламбуры.

Пока я размышлял о достоинствах и недостатках наших партнерш в предстоящей вакханалии, машина снова остановилась, и это произошло так неожиданно, что мы с Руизом сначала полетели на пол, а потом снова оказались на своих сиденьях. Руиз страшно выругался по-верскамитски, а потом еще на каком-то древнегерманском диалекте. Мы выглянули в окно, желая узнать, какая процессия перегородила путь на этот раз.

Но никакой процессии мы не увидели: произошло ужасное столкновение сорока или пятидесяти многоцилиндровых, обтекаемых автомобилей; все они, вероятно, мчались со скоростью не менее двухсот миль в час.

Повсюду были полицейские, кареты скорой помощи, а также доктора, медсестры и интерны. Многочисленные репортеры брали интервью у очевидцев и потерпевших и старались запечатлеть наиболее яркие сцены катастрофы. Возле каждого пострадавшего автомобиля суетились по шесть-семь представителей страховых фирм и по девять-десять адвокатов. Вокруг собралась огромная толпа зевак; Калле Гранде оказалась совершенно запруженной от одного тротуара до другого, хотя они отстояли друг от друга по меньшей мере на версту. Наш водитель заглушил мотор и даже отключил счетчик; он сказал, что придется ждать, пока затор не рассосется. Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы отъехать назад, потому что за нами на протяжении десяти-пятнадцати миль вплотную друг к другу стояли другие машины.

Мы с Руизом вышли из такси, чтобы размять ноги, и увидели неподалеку передвижное заведение, состоявшее из грузовика с двумя прицепами. Владельцы заведения сумели подогнать его к месту происшествия, открыли борта прицепов и начали торговлю. Мы с Руизом сразу подошли туда и взяли себе два зелюма щелака.

Потом мы стали бродить среди толпы, осматривая трупы и останавливаясь возле тех разбитых машин, которые собирались фотографировать репортеры. Руиз дал показания полиции о том, как все произошло, оказал услуги в качестве свидетеля нескольким представителям страховых компаний, а также нескольким адвокатам, которые проворно выискивали себе клиентов среди тех, кто попал в катастрофу, но остался в живых и теперь надеялся добиться возмещения убытков. В конце концов Руиз ввязался в ожесточенный спор с кинохроникером. Кинохроникер был очень рассержен; едва он развернул свою аппаратуру, как подошел Руиз, схватил микрофон и принялся излагать свою собственную версию происшествия. Тогда я оставил Руиза выяснять отношения с кинохроникером и стал гулять один.

Она стояла в центре небольшого завихрения людского потока, и, едва взглянув туда, я не мог больше видеть ничего, кроме нее, в этом безумном хаосе.

На ней были полуботинки, слегка спущенные гольфы, шорты, словно для игры в теннис. И еще рубашка с высоко закатанными рукавами и открытым воротом. Длинные волосы рассыпались по плечам и… О! Как она была хороша! Она казалась немного испуганной, немного утомленной и немного удивленной. Но ее замешательство возникло, судя по всему, отнюдь не из-за инцидента на Калле Гранде: оно словно исходило откуда-то изнутри, из той загадочной области души, где часто зарождалось и мое замешательство.

Я устремился к ней, чтобы увидеть ее вблизи, полюбоваться ее красотой, вдохнуть ее очарования, чтобы восхититься и мысленно преклониться перед ней, сказать ей смелые слова, завоевать ее симпатию, прикоснуться к ней, обнять и поцеловать. Я устремился к ней, потому что хотел рассмотреть ее руки, ее чудесные стройные ноги и зачесанные назад волосы, мне хотелось взглянуть на ее шею, губы, глаза. Я устремился к ней, надеясь, что в общей суматохе смогу незаметно коснуться ее, хотя бы провести пальцами по ее руке. Я устремился к ней, потому что котел быть рядом, погрузиться в ее ауру, погрузиться так глубоко, чтобы унести с собой ее частицу и потом иногда видеть во сне эту дивную красоту. Я устремился к ней…

Но подошел Вик Руиз и сказал:

– Пойдемте, пойдемте, сударь! Полиция уже расчистила дорогу. Водитель включил счетчик и заводит мотор. Мы можем екать дальше. Пойдемте же. Допивайте ваш щелак. Нам нужно вернуть стаканы.

И я увидел в своей руке стакан с остатками щелака, и этот стакан я держал, направляясь к прекрасной незнакомке.

Когда мы снова сели в такси, я спросил Руиза, заметил ли он девушку, стоявшую в центре небольшого завихрения людского потока.

– Эту тощую, как скелет? – переспросил Руиз.

– Кажется, да, – подтвердил я.

– Да, сударь, я ее заметил. Нескладный, еще неоперившийся птенец. Самый глупый возраст – ей едва ли больше двадцати девяти. Никакой плоти. И, очевидно, также никакого опыта. Подобные особы не должны вас интересовать, сударь. Ей-богу, еще немного терпения, и вы увидите госпожу Шмаль. Вот где настоящая женщина, сударь! Не какой-нибудь мешок с костями. И без всяких визгов: «Не трогайте меня, не распускайте руки!»

– Вы знаток женщин? – спросил я.

– Да, сударь, думаю это так, – ответил Руиз. – Но я приобрел свои знания лишь после многочисленных экспериментов. Поспешные опрометчивые решения не для Вика Руиза. Во всяком случае, когда дело касается женщин. Поймите меня правильно, сударь: я не утверждаю, будто понимаю их. Но я ясно понимаю, что мне в них нравится, а что нет, и стараюсь получить первое и избежать последнего. Иногда мне это удается, но не всегда.

– А где живут женщины, к которым мы едем? – спросил я.

– Они живут в одном из домов на Калле Гранде в Одиннадцатом Жилом Районе – это примерно в сорока двух милях отсюда. Мы доедем туда минут за десять-пятнадцать, если больше не будет дорожных пробок.

Действительно, ехать оказалось совсем не долго. Мы миновали район за районом, дома становились все беднее, грязнее и безобразнее по мере удаления от главных деловых кварталов. Руиз велел водителю двигаться медленнее, поскольку мы уже подъезжали. Водитель снизил скорость до семидесяти миль в час, и Руиз высунул голову из окна, высматривая нужный дом. Наконец он его увидел и закричал:

– Остановитесь! Остановитесь, черт возьми! – Машина подъехала к тротуару и остановилась напротив парадной многоквартирного дома, в котором, как сказал Руиз, сверив номер по какой-то бумажке, жили наши будущие спутницы.

Уплатив водителю монументальную сумму, запечатленную на счетчике, Руиз кивнул мне:

– Пойдемте, сударь. – И мы вошли в дом.

Очутившись в приемной, мы с некоторой неуверенностью подошли к столу, за которым под цветастым торшером сидела некая матрона и читала историю о настоящей любви в толстом журнале. Руиз откашлялся и попросил связать его с квартирой госпожи Швакхаммер. Однако, взглянув на нас, матрона, вместо того, чтобы выполнить его просьбу, почему-то вскрикнула и нажала кнопку. В ту же минуту появился охранник, схватил нас обоих за шиворот и повернулся к матроне, ожидая дальнейших указаний.

– Выкинь их отсюда, Генри, – распорядилась матрона. – Это просто пьяные бродяги. Выкинь их.

– Вепьта велпа васта! – прорычал Руиз по-верскамитски. – Мы, во-первых, не бродяги, а во-вторых, не пьяные! И к тому же мы знаем, как управляться с вашим братом. Мы знаем, что нужно сделать, чтобы вы присмирели, стали униженно извиняться, пытались смягчить наш гнев и удовлетворить все наши желания!

Он сунул руку в карман своего рваного пальто, достал тридцать серебряных драхм и вручил их охраннику, говоря:

– Вот, сударь, ваша доля, теперь отпустите нас. – Потом он подошел к матроне и опустил ей за корсаж сорок серебряных драхм, говоря; – Вот, мадам! Это ваша доля! А теперь, будьте добры, соедините меня с апартаментами госпожи Швакхаммер!

И, клянусь небом, охранник немедленно удалился, считая свои драхмы, а матрона занялась своими, и она соединила Вика Руиза с апартаментами госпожи Швакхаммер. Потом она обернулась ко мне и стала униженно извиняться, как предсказывал Руиз; она пробормотала что-то о мерах предосторожности, которые совершенно необходимы в таком большом замечательном доме.

Я прошел и сел на диван, пока Руиз громко говорил по телефону, договариваясь с женщинами по поводу нашей вакханалии. Наконец он повесил трубку и сел рядом со мной, сказав, что все в порядке: девицы спустятся как только немного приведут себя в порядок. Нам оставалось лишь немного подождать.

Мы стали ждать, и тут внезапно в приемной оказался оборванный чумазый мальчишка и закричал:

– Газета, господин! Купите газету!

Я увидел, что он продает последний выпуск «Тандштикерцайтунг» и, бросив ему несколько монет, взял один экземпляр.

Вся седьмая страница газеты была посвящена автомобильной катастрофе на Калле Гранде, свидетелями которой мы оказались. В заголовке утверждалось, что этот несчастный случай – самый крупный за последний месяц: рекорд во всех отношениях. В статье сообщалось о трехстах тридцати трех убитых и раненых.

– Еще красноречивее о масштабах катастрофы говорили многочисленные фотографии. На четырех из них я обнаружил нас с Руизом.

Во всех случаях мы выглядели как жертвы катастрофы; и, рассматривая снимки, я почувствовал, что здешняя матрона, возможно, имела кое-какие основания усомниться в нашей респектабельности. На двух фотографиях Руиз держал в руке большой зелюм щелака, на одной из остальных меня запечатлели в тот момент, когда я припал к своему стакану. И на всех снимках мы выглядели по меньшей мере странно.

Помимо объявлений, остальная часть газеты посвящалась в основном важным проблемам Хейлар-Вея, таким как забастовки, убийства, самоубийства, политика, благотворительность, преступность, налоги и так далее. Я заглянул на первую страницу; в передовой говорилось, что, чем скорее будут приведены в действие планы Вышвыризации, Взашеификации и Ultima Ratio, тем лучше будет для Хейлар-Вея. Как утверждала передовица, если Хейлар-Вей не исторгнет из себя паразитов и вымогателей, эта нечисть пожрет Хейлар-Вей. Автор статьи вопрошал, доколе горожане будут ждать милости от Безработных, Престарелых и Ветеранов, тянуть время и идти на всевозможные компромиссы, вместо того, чтобы действовать, как положено настоящим мужчинам.

Была статья и о тигре. Во время большой катастрофы на Калле Гранде тигр якобы напал на одно из веселых заведений на краю города, которое называлось «Приют всех народов». Зверь разрушил стены и изгнал обитателей дома, огласив окрестности чудовищным ревом.

Я прочел эту статью Руизу и заметил, что, по-видимому, тигр уклоняется от решительных действий.

– Скорее, он точит когти, сударь, – возразил Руиз, – подождите немного, скоро он перейдет к делу. – И Руиз поинтересовался, нет ли в газете кроссворда.

Я вырвал часть последней страницы и отдал ему. Руиз попросил у матроны карандаш и занялся кроссвордом, время от времени спрашивая у меня слово из трех букв, означавшее вид морского ежа, или слово из семи букв, означавшее скорбь. В перерывах между угадыванием слов я продолжал читать про тигра и Вышвыризацию.

Потом мне попалась небольшая статья о суде над чернокожим, обвинявшемся в изнасиловании и убийстве. После долгого размышления присяжные объявили Суду свое решение: одна половина членов жюри считает чернокожего виновным, а другая – невиновным, но все присяжные согласны в том, что его следует повесить. Приводилось также интервью со старшиной присяжных.

По его словам, гораздо лучше было бы линчевать этих черномазых сразу, чем устраивать подобные процессы, которые оказываются лишь пустой тратой времени и денег и никогда ничего не решают по-настоящему. Напротив, старый добрый суд Линча благополучно решал все проблемы и давал его участникам ощущение выполненного долга.

В другой маленькой заметке сообщалось, что адвокат чернокожего получил от Суда постановление, предписывающее родственникам подсудимого передать все его движимое и недвижимое имущество в распоряжение адвоката в качестве части его гонорара.

Вик Руиз ушел с головой в свой кроссворд; матрона подошла и тоже заинтересовалась этой забавой – настолько, что даже не обратила внимания на телефон, который долго звонил у нее на столе – и они оба стали задавать мне вопросы. Когда я называл какое-нибудь слово, Руиз вписывал его, но тут же вычеркивал, стараясь придумать что-нибудь другое. Он заполнил весь кроссворд, за исключением семи или восьми слов, когда пришел лифт с девяносто девятого этажа, и из него, слегка взвизгнув, выпорхнули девицы.

Они нетерпеливо подбежали к столу матроны и опять тихонько взвизгнули. Завидев их, матрона сразу бросила кроссворд. Одна из девиц, которая была ниже ростом, хихикнула и спросила у матроны:

– Ой, а где же тот господин, который хотел нас видеть? У него был такой ин-ти-ресный голос по телефону! Только не говорите мне, что он удрал! Хи-хи-хи!

Матрона ухмыльнулась в ответ;

– Что ты, кузина! Ты же знаешь, господа никогда от вас не убегают. Здесь вас ждут два господина! Познакомься-ка с ними, моя кошечка! Хи-хи-хи!

С этими словами матрона указала девицам на нас, и надо было видеть, как вытянулись их лица, хотя девицы находились еще довольно далеко от нас. Вик Руиз подтолкнул меня, и мы встали.

Девицы были крупными и обладали немалым количеством плоти, как выражался Руиз. Одна из них уступала другой в росте, но по обилию плоти едва ли не превосходила свою подругу. Маленькая предстала перед нами в черном платье, а большая – в розовом. Большая была своего рода брюнеткой, а маленькая – натуральной блондинкой. У маленькой натуральные белокурые волосы скреплялись черной заколкой, а у большой черные волосы украшала белая заколка. Большие толстые руки обеих девиц были унизаны многочисленными браслетами. У маленькой – натуральной блондинки – плечи, шею и спину усеивали крупные веснушки размером с небольшой штат на средней географической карте. Большая – которая была на голову выше – тоже имела веснушки, только маленькие и темные – в отличие от больших рыжих натуральной блондинки; веснушки большой покрывали все ее лицо и руки вплоть до вторых или третьих суставов пальцев. У маленькой, натуральной блондинки, было широкое неумное крестьянское лицо; остроносая физиономия большой тоже не отличалась особой одухотворенностью. Но у большой брюнетки была лукавинка в одном глазу, а маленькая натуральная блондинка беспрерывно хихикала. И блондинка старалась скрыть свои веснушки с помощью какой-то пудры, в то время как брюнетка, казалось, гордилась своими и стремилась выставить их на всеобщее обозрение.

– Вот и господа, кузина, – хихикнула матрона и, продолжая хихикать, поспешно удалилась к своему столу. Вик Руиз заговорил первым.

– Дорогая госпожа Швакхаммер и дорогая госпожа Шмаль, сударыни, – начал он, – позвольте мне представиться без дальнейших церемоний. По существу, мы уже знакомы. Я уверен, что наш общий друг Харви рассказал вам обо мне, так же, как рассказал мне все о вас, сударыни, и дал мне ваш адрес. Хе, хе, хе. Итак, госпожа Шмаль и госпожа Швакхаммер, я – господин Руиз, а это мой старый дорогой друг капитан Бач Малахайд, известный авиатор из Абалона. Он совершенно неожиданно посетил меня, буквально свалившись с неба – капитан совершает кругосветный полет – и предложил весело провести этот вечер здесь, в Хейлар-Вее, где вечера созданы затем, чтобы их весело проводить. И, конечно, я тут же подумал о вас, сударыни, вспомнив все, что мне говорил Харви, хе, хе, хе, и вот мы здесь и готовы унести вас и осыпать розами. Моя дорогая госпожа Шмаль и моя дорогая госпожа Швакхаммер.

Внимание натуральной блондинки привлекли большие дыры в моем старом дешевом пальто и мои брюки, до колен забрызганные грязью, в то время как брюнетка разглядывала старую поношенную шляпу Руиза и его рваное пальто с оторванным карманом и без воротника. Потом они обе уставились на изношенные грязные полуботинки Руиза с прорезями для мозолей.

Но Руиз действовал быстро и проворно как кошка – в таких ситуациях на него всегда можно было положиться, – и прежде чем девицы успели произнести хоть слово в ответ на его речь, сунул каждой за корсаж по двадцать драхм.

Тогда большая брюнетка заулыбалась и сказала:

– О! Харви такая душка! Конечно, он наговорил про вас целую кучу, господин Руиз: и мы так боялись, что не успеем с вами встретиться, прежде чем уедем в Париж. А вы как поживаете, капитан Малахайд? Для нас большая честь – это уж точно. Меня зовут госпожа Швакхаммер, а ее – госпожа Шмаль. Хи-хи! – Хи-хи-хи! – отозвалась госпожа Шмаль.

Я поклонился. Потом матрона крикнула с другого конца комнаты;

– Кузина, дорогая, можно тебя на минуточку? Хи-хи!

Натуральная блондинка извинилась и, покинув нас, некоторое время беседовала с матроной. Вернувшись, она передала нам содержание беседы: матрона сказала, что госпожа Швакхаммер задолжала ей за квартиру, и по ее, матроны, мнению, порядочные девушки не отправляются на увеселительную прогулку, не уплатив свои долги.

Руиз с видом человека, обнаружившего в своем яблоке червя, спросил, о какой сумме идет речь? Девицы застенчиво прошептали ему на ухо, и Руиз, вручив госпоже Швакхаммер деньги, велел ей пойти заплатить и, ради Бога, получить расписку. Но госпожа Шмаль жалобным тоном сообщила, что всякий раз, уплачивая квартирную плату, они преподносят матроне в подарок сигаретную коробку, наполненную деньгами, потому что матрона, бедненькая душечка, работает на бессердечных людей, которым принадлежит дом, и не получает никаких денег за свою работу, довольствуясь лишь бесплатным жильем – крошечной комнатой.

Тогда Руиз дал им еще некоторое количество драхм, чтобы наполнить коробку из-под сигарет, и девицы направились к матроне, а мы с Руизом пока остались на своих местах.

– Чингратта мейза! – проворчал Руиз. – Неужели мы какие-нибудь простаки, которых можно обирать как угодно? Я бы посоветовал вам, капитан Малахайд, получить с девиц сполна за те деньги, которые нам пришлось выложить. Не удовлетворяйтесь одним поцелуем, сударь, дайте им понять, что поцелуй для вас сущий пустяк. Придерживайтесь этого метода, сударь. И лучше, если вы дадите мне еще денег. Боюсь, девицы выманят у вас все до последнего гроша. Предоставьте сегодня расплачиваться мне, сударь, потому что я знаю, когда сказать «нет».

И я дал ему еще тысячу драхм. Потом девицы вернулись, и мы вышли из дома и вызвали такси.

Некоторое время мы стояли у подъезда, обмениваясь лишь короткими фразами, потому что были еще мало знакомы, и тут подъехало такси, довольно старомодная машина с восемнадцатицилиндровым двигателем и газолиновым зажиганием, способная развивать скорость не более ста миль в час и не отличавшаяся особой обтекаемостью формы. Но у нее было два салона, и это нас прельстило. Госпожа Шмаль и я сели в один салон, а Вик Руиз с госпожой Швакхаммер – в другой.

Руиз опустил окошко между нашими салонами и спросил, не хотим ли мы сначала съездить в ресторан и пообедать. Я не ощущал особого голода, но госпожа Шмаль недвусмысленно высказалась в пользу обеда и назвала ресторан, который желала посетить. Тогда Руиз поднял окно, и мы почувствовали, как машина набирает скорость и, подав звуковой сигнал, выезжает на автостраду.

Госпожа Шмаль сказала, что хочет устроиться поудобнее, потому что путь предстоит долгий; она сняла свои туфли, расстегнула бюстгальтер, положила ноги на перегородку и прислонилась ко мне. Я обнял ее, и наши губы встретились. Некоторое время мы обменивались поцелуями, потом она немного отстранилась и велела мне рассказать все о себе и о том, как я проводил время в Хейлар-Вее.

Я сказал, что прибыл только сегодня утром, но уже успел посетить чиам-минов – весьма любопытный народ, имеющий своеобразные традиции; пообедать в предместье и дать там интервью корреспонденту «Тандштикерцайтунг»; посетить Суд, где решалась судьба чернокожего, обвинявшегося в убийстве и изнасиловании. Потом я добавил, что познакомился с напитком чиам-минов – щелаком и нашел его довольно приятным.

После этого госпожа Шмаль села ко мне на колени и захохотала так, как, наверное, смеются гиены. Я осведомился о причине ее веселья.

– Был тут у нас один случай, хи-хи, мы с душечкой Швакхаммер, хи-хи-хи однажды вечером зашли в какое-то очень вульгарное место – просто так из любопытства, – и бедненькая госпожа Швакхаммер выпила чуть-чуть лишнего, а там был негр-пианист; госпожа Швакхаммер как увидела его курчавые волосы, так и решила вымыть ему голову спиртным – вроде как шампунем, – и мы купили бутылку этого ужасного щелака и выпили ему на голову. этакая началась потеха – вы себе не представляете, капитан Малахайд; ой, он так вопил и корчился, а бармен пригрозил вызвать полицию, и бедненькая госпожа Швакхаммер разбила бутылку щелака о голову черномазого. Собралась такая толпа – в общем, было ужасно забавно.

– И волосы негра пожелтели? – спросил я.

– Да, по-моему, пожелтели, – согласилась госпожа Шмаль. – Этот щелак такой противный.

Потом мы на некоторое время прекратили серьезные разговоры и, прижавшись друг к другу, шептали только нежные бессмыслицы. Неожиданно наше занятие прервалось, и госпожа Шмаль заявила:

– Послушай, дорогой, это совсем не то место, про которое я говорила. – И она открыла окошко, чтобы выяснить, где мы находимся.

– Может, мы остановились перед какой-нибудь процессией, – предположил я.

– Но, дорогой, нам не нужно останавливаться перед процессией, – возразила госпожа Шмаль, – нам нужно в ресторан. Мы хотим есть.

Она была права, по крайней мере, наполовину, и я не стал возражать. Руиз открыл дверь и сообщил, что мы приехали.

– Ничего подобного, – заявила госпожа Шмаль. – Нам еще надо ехать много миль!

Но госпожа Швакхаммер, высунувшись из-за спины Руиза, сказала, что это она велела остановиться здесь, потому что в этом месте гораздо лучше, чем в том, которое выбрала госпожа Шмаль.

Однако новая идея ни в малейшей степени не вдохновила госпожу Шмаль, и она отнюдь не собиралась скрывать свое мнение. Тогда я вышел из машины, и мы с Виком Руизом некоторое время стояли в стороне, пока девицы спорили и выясняли отношения.

– Как у вас дела, сударь? – спросил Руиз.

– Неплохо, – ответил я, – несколько поцелуев и, так сказать, ознакомительных жестов. Правда, будь она немного помоложе и посимпатичней, я бы получил больше удовольствия.

– Сударь, похоже, вам нужно принять еще щелака. Щелак укрепит вашу мужскую силу, да и мою, очевидно, тоже.

– Да, – согласился я, – вероятно, вы правы. Едва ли эта девица нравилась бы мне даже наполовину меньше, чем сейчас, если бы не щелак. Пока он кипит и пенится во мне, я способен испытывать влечение к любой женщине.

– Сударь, – заметил Руиз, – в ваших словах недостает рыцарского духа.

– Увы, – согласился я, – но зато в них достаточно правды.

К тому времени девицы закончили свой спор, и толпа зевак, привлеченных их криками, начала расходиться. Девицы помирились и подошли к нам, держась за руки. Они сказали, что в конце концов выбрали третий ресторан, который находится неподалеку, и что нам нужно немедленно отправиться туда. Мы с Руизом похвалили их за компромисс, потом все снова сели в такси и поехали дальше. Через полчаса мы добрались до места.

Швейцар ресторана не хотел пропускать девиц, и Руизу пришлось его подкупить. Потом швейцар отказался пропустить нас с Руизом, и Руиз опять вынужден был дать ему взятку. После этого мы все благополучно проникли внутрь и заняли места в просторной кабине. Госпожа Швакхаммер ваяла графинчик для уксуса и громко постучала им по сахарнице, желая привлечь внимание официантки. Наконец официантка явилась – худощавая особа с застывшим на лице беспокойным выражением; ее плечи были, по крайней мере, на семь дюймов шире бедер. Руиз заказал по четыре порции бараньих отбивных, молодого зеленого лука и вареного красного картофеля.

– Вроде у нас нет ничего такого, господин, – пробормотала официантка.

– Ей-богу, барышня, лучше будет, если все это у вас найдется, – предостерег Руиз. – Поспешите-ка и разыщите. И еще мы хотим суп, вы поняли меня? Говяжий бульон, в котором достаточно риса и перловки. И еще мы хотим большое блюдо крекеров и много-много масла, чтобы намазывать их, и пока наш заказ готовится, принесите нам четыре зелюма щелака. Четыре больших зелюма.

Потом к нам подошел буфетчик и сказал, что мы не должны так шуметь, потому что другие посетители жалуются, и довольно строго посмотрел на нас с Руизом и еще более строго – на наших девиц. Однако Руиз сразу понял, зачем пришел буфетчик, и дал ему десять драхм, после чего нас оставили в покое.

Официантка с беспокойным лицом принесла щелак, и наши спутницы сразу заявили, что терпеть не могут эту бормотуху и ни за что не станут ее пить. Но Руиз налил каждой из девиц по стакану и уговорил их попробовать. Госпожа Шмаль сделала один глоток, потом госпожа Швакхаммер тоже сделала один глоток. После этого первого глотка у них стало жечь в горле, и они стали кашлять и икать, однако последующие глотки умерили жжение, кашель прекратился, икота – отчасти тоже; в конце концов девицы опустошили свои зелюмы раньше, чем мы с Руизом. Внезапно появился оборванный чумазый мальчишка, крича: