Текст книги "Вячеслав Молотов. Сталинский рыцарь «холодной войны»"

Автор книги: Джеффри Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

3. Как создавали коалицию
 (1941–1945)

Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами.

В.М. Молотов (22 июня 1941 г.) ¹

Немецкое вторжениев Советский Союз началось перед самым рассветом в воскресенье 22 июня 1941 г. с нападения 180 дивизий по тысячекилометровой линии фронта. Опасаясь подобной атаки, Красная Армия была приведена в состояние боеготовности еще накануне, и когда в 5.30 утра Молотов встречался с Шуленбургом, с фронта уже поступали первые сообщения об атаке. В 5.45 нарком явился в кабинет Сталина с сообщением о том, что Германия объявила войну. Среди прочего, было сразу решено, что Молотов объявит эту новость по радио. Сталин сильно правил черновой вариант выступления, но самые запоминающиеся слова из всех тех, что прозвучали сразу после полудня, принадлежали самому Молотову: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».

Есть легенда – она идет от секретного выступления Хрущева на XX съезде в 1956 г., – которая утверждает, что Сталин был настолько поражен немецкой атакой, что у него случился нервный срыв. По некоторым ее версиям, именно Молотов, который спас положение, возглавив делегацию Политбюро к Сталину, привел диктатора в чувство. В наше время доказательств в пользу этой истории нет. Напротив, очевидцы вспоминают, что Сталин очень активно работал и многого добился еще в самые первые дни войны. Этим мы не хотим сказать, что он не проявил никаких чувств по поводу случившегося. Когда Молотова спросили, как вел себя Сталин, когда война разразилась, тот рассказал: «Растерялся – нельзя сказать, переживал – да, но не показывал наружу. Свои трудности у Сталина были, безусловно. Что не переживал – нелепо» ².

Более всего Сталина потряс не сам факт нападения немцев – едва ли оно стало для него неожиданностью, – а то катастрофическое поражение, которое потерпела советская оборона, и полный провал попыток Красной Армии нанести ответные контрудары. Самым неприятным моментом стало уничтожение Германией Западного фронта Красной Армии и падение белорусской столицы Минска, произошедшее 30 июня. В тот же день Сталин учредил Государственный Комитет Обороны, который возглавит советские военные действия, назначил себя председателем, а Молотова – своим замом. Через три дня вождь впервые обратился к народу по радио. Как и Молотов, он назвал борьбу против Гитлера патриотической, антифашистской войной за освобождение СССР и Европы. Кроме того, он оправдывал советско-германский пакт, утверждая, что он послужил маневром, позволившим стране выиграть драгоценное время на подготовку к войне.

10 июля Сталин лично принял командование Вооруженными силами, а 19 июля был назначен наркомом обороны. 8 августа он получил звание Главнокомандующего. Цель этих перестановок состояла в том, чтобы «привязать» к личности генсека управление всей военно-экономической деятельностью СССР. На практике же Сталин занимался сугубо военными вопросами, передавая инициативу и ответственность за другие многочисленные аспекты советской военной экономики тем или иным членам Политбюро. Исключение составила сфера внешней политики, где вождь участвовал в принятии решений почти также часто и тщательно, как в области военных вопросов.

С первых же дней войны Сталин начал лично вести активную переписку с британским премьер-министром Уинстоном Черчиллем и американским президентом Франклином Д. Рузвельтом. До 1939 г. Сталин редко принимал иностранных гостей, не считая коммунистических единомышленников. В период советско-германского пакта генсек стал играть в дипломатии более заметную роль, но лишь после июня 1941 г. он стал часто общаться с прибывшими дипломатами, политиками и другими высокопоставленными лицами.

Возросшая роль Сталина в принятии внешнеполитических решений едва ли кого-то удивила, учитывая тесную связь между дипломатией и военной стратегией. С самого начала Сталин и Молотов отдавали себе отчет, что они сражаются с Гитлером не только на поле боя, но и на политической и дипломатической арене. Война – и последующий мир – будет выиграна или проиграна не только в сражениях, но и при помощи тех политических союзов, которые удастся создать каждой из сторон.

Больше всего Советы боялись, что нападение Германии спровоцирует в мире радикальные перемены, и события будут развиваться по кошмарному сценарию: СССР будет воевать с огромной капиталистической коалицией, которая на время забудет о собственных разногласиях, дабы победить общего коммунистического врага. С точки зрения Сталина и Молотова, такой сценарий событий не казался таким уж фантастическим, поскольку оба руководителя уже имели опыт борьбы с антибольшевистским альянсом во время Гражданской войны 1918–1921 гг. Такие страхи были безосновательны, но Сталин и Молотов с подозрением относились к своим западным союзникам вплоть до 1943 г., когда СССР стал побеждать в войне.

Сложно судить, какое влияние оказал Молотов на образ мыслей и действия Сталина в области внешних отношений. Но, вероятно, будет вполне справедливым заключить, что иностранная политика СССР в военные годы являлась результатом сотрудничества этих двух государственных деятелей, при том, что Сталин занимал руководящую позицию. Молотов повсюду сопровождал Сталина, и диктатор поручал ему подготовку брифингов и черновых документов, в том числе его писем к Черчиллю и Рузвельту. Нет ни одного свидетельства в пользу того, что Молотов мог иметь взгляды, радикально расходящиеся с мнением вождя (они появятся позже, во время «холодной войны»). Редкие примеры заметных несоответствий в их политических позициях были следствием того, что Молотов не понял точку зрения Сталина, либо она изменилась; и тогда нарком быстро перенимал ее.

На посту сталинского зама в Государственном Комитете Обороны Молотов выполнял самые разные обязанности в дополнение к своим функциям наркома иностранных дел. Он подписал более половины из тех десяти тысяч декретов, которые издал комитет за всю войну. Среди прочего Молотов руководил такими заданиями, как эвакуация советской промышленности из военных регионов, производство танков и первая научная программа по созданию атомного оружия – за эту работу он был в 1943 г. удостоен звания Героя Социалистического Труда. В августе 1941 г. нарком возглавил большую делегацию членов Политбюро, командированную в Ленинград.

Ее направили укрепить оборону города накануне неминуемой немецкой блокады. В октябре 1941 г., когда немцы приблизились к столице, Молотову поручили организовать эвакуацию в Куйбышев московского дипломатического корпуса и его собственного комиссариата. Похоже, огромная нагрузка, которую нес нарком, на сей раз одолела его. Польский полпред Станислав Кот вспоминал, что, когда он встретил Молотова в Куйбышеве, тот был «невероятно вымотанный, целиком и полностью занят серьезностью ситуации, но, несмотря ни на что, прилагающий все усилия, чтобы справиться с усталостью» ⁴.

Впрочем, роль Молотова в ГКО была вторичной относительно его обязанностей наркома иностранных дел. После нападения Германии его главной дипломатической задачей стало обеспечение сотрудничества с Британией и США. Это оказалось проще, чем можно было ожидать, учитывая активное взаимодействие СССР с нацистской Германией за последние полтора года.

На следующий день после немецкой атаки Черчилль объявил о безусловной солидарности с СССР в борьбе с Гитлером. На пресс-конференции 24 июня Рузвельт заявил, что американская программа помощи, т. н. ленд-лиз, будет теперь распространяться и на СССР. 12 июля Англия и Советский Союз подписали соглашение о совместных действиях в войне против Германии. В конце июля Рузвельт отправил в Москву своего личного представителя Гарри Гопкинса для обсуждения американской поддержки советской военной деятельности. В начале августа оба государства обменялись нотами с официально оформленными обещаниями Америки по обеспечению СССР материалами военного назначения.

В конце сентября британский министр запасов и снабжения лорд Бивербрук приехал в Москву вместе с Авереллом Гарриманом, возглавлявшим рузвельтовский ленд-лиз в Лондоне, чтобы подписать подробное соглашение об англо-американских поставках в Россию. Официально советскую делегацию на переговорах возглавлял Молотов, но по факту обсуждениями руководил Сталин. Большая часть бесед касалась хозяйственных вопросов, но на второй встрече с Бивербруком и Гарриманом 30 сентября Сталин сделал замечание более общего характера: «Я думаю, что наше Соглашение с Англией о сотрудничестве против Германии и о незаключении сепаратного мира следовало бы превратить в союзный договор, который охватывал бы не только военный, но и послевоенный период» ⁵. Эту же мысль генсек высказывал в переписке с Черчиллем. 8 ноября он написал британскому премьеру, что необходимо внести ясность в вопросе о «целях войны и о планах организации дела мира после войны». Иначе, продолжал Сталин, не будет обеспечено взаимного доверия в советско-английских отношениях ⁶. В ответ Черчилль отправил в Москву своего секретаря по иностранным делам Энтони Идена для переговоров с СССР. Именно на это и рассчитывали Сталин и Молотов, предпринимавшие свою первую крупную дипломатическую инициативу в период войны: они пытались обсудить с Британией послевоенное соглашение о сферах влияния.

ИДЕН В МОСКВЕ

15 декабря Иден прибыл в Москву в сопровождении Ивана Майского, советского посла в Лондоне. Их встретил Молотов, и на следующий день всех троих принял Сталин. СССР предложил два советско-британских соглашения, одно по военной взаимопомощи, другое – по урегулированию послевоенных сложностей. Важно отметить, что второе соглашение сопровождалось секретным протоколом, который был посвящен переделу европейских рубежей по окончании войны. Во-первых, СССР полагались границы, существующие на июнь 1941 г. (т. е. включая Эстонию, Латвию, Литву, Западную Белоруссию, Западную Украину, Бессарабию и Северную Буковину, а также территории, уступленные Финляндией в марте 1940 г.). Советско-польская граница более-менее совпадала с Линией Кёрзона; утраченные земли компенсировались Польше за счет немецких территорий. Во-вторых, Чехословакии, Греции, Болгарии, Албании и Югославии возвращались их довоенные границы, причем последняя получала итальянский Триест. В-третьих, Турции доставались архипелаг Додеканес, кое-какие болгарские земли и, возможно, часть сирийской территории в обмен на нейтралитет. В-четвертых, следовало лишить Германию ее военной мощи путем различных мер по разоружению и разделу ее территорий. В-пятых, Британия заключит союз с Бельгией и Голландией, а СССР – с Финляндией и Румынией. Обе державы получат возможность разместить у союзников военные базы. В-шестых, за порядком в послевоенной Европе будет следить военный альянс демократических стран, возглавляемый неким центральным советом или аналогичным органом ⁷.

Таким предложением Сталин и Молотов продолжали дипломатическую линию, которую они практиковали в отношениях с нацистской Германией в 1939–1941 гг.: вели широкомасштабные дискуссии о границах и сферах влияния. Впрочем, в сравнении с теми грандиозными замыслами, что СССР обсуждал с Германией, его предложение, сделанное Британии, выглядит относительно скромно. Сфера влияния Москвы ограничивалась Финляндией и Румынией – эти два государства участвовали в немецком нападении на СССР – и основное содержание секретного протокола в общем и целом соответствует публичным обещаниям Сталина о войне за освобождение, которая вновь сделает Европу сообществом независимых суверенных государств. Но не сферы влияния и послевоенные границы составляли главный интерес Москвы. Куда важнее для нее было заручиться признанием Британии советских территориальных приобретений, сделанных в период пакта с нацистской Германией. По мнению Советов, Англия не имела никаких обоснованных возражений против такого предложения. Британия и СССР все-таки были военными союзниками, при том что Союз нес основное бремя войны. Иден охотно бы подписал общие соглашения о военном и послевоенном сотрудничестве, но предпочитал не брать никаких обязательств по конкретным территориальным вопросам, включая пункт о советских границах, по которым следовало посоветоваться не только с Черчиллем и кабинетом министров, но и США и британскими доминионами. Позиция Идена весьма не нравилась Советам. Как-то во время разговора Сталин возмущенно заметил: «Англия имела союз с царской Россией, в состав которой входили Финляндия, Бессарабия и более половины Польши. Ни один государственный деятель Англии в то время не думал протестовать против союза на том основании, что названные территории входят в состав Российской империи. Ныне, однако, вопрос о финской границе и балтийских республиках является, видимо, камнем преткновения» ⁸.

На первый взгляд удивляет, что СССР настаивал на немедленном соглашении, которое гарантировало бы ему границы 1941 г., учитывая, что большая часть европейской России была оккупирована немцами, а исход войны был неясен. Впрочем, визит Идена в Москву совпал с успешным контрнаступлением перед советской столицей – это был первый поворотный момент на Восточном фронте – и начало стратегического наступления Красной Армии, которое должно было изгнать немцев из СССР. Сталин рассчитывал, что война рано или поздно закончится, и хотел закрепить свои территориальные приобретения еще до каких-либо мирных конференций.

Кроме того, у СССР были определенные расчеты в отношении США. Американцы официально присоединились к конфликту, после того как 7 декабря 1941 г. японцы атаковали Перл-Харбор, а 11 декабря Гитлер объявил Штатам войну. Непосредственное участие США было очень выгодно в военном смысле, но осложняло политические переговоры о послевоенном порядке. Вашингтон открыто возражал против соглашений о сферах влияния и, скорее всего, проявил бы себя даже более несговорчивым, чем Лондон, в вопросе признания советских границ 1941 г. Советский Союз хотел сначала заключить сделку с англичанами, а потом представить ее Штатам как свершившийся факт. Молотов заявил Стаффорду Крипсу: «Если СССР и Великобритания найдут общий язык и достигнут взаимопонимания, то эти вопросы [о послевоенном порядке] будут легко решены с участием Америки» ⁹.

Иден покинул Москву 22 декабря, ни о чем конкретном не договорившись. Несмотря на эту неудачу, Сталин и Молотов продолжили вплотную заниматься вопросами послевоенного порядка. 26 декабря заместитель наркома иностранных дел Соломон Лозовский отправил Сталину и Молотову меморандум о послевоенном вопросе. Итог войны очевиден, заявил Лозовский: державы Оси потерпят поражение, будет созвана мирная конференция, на которой Советский Союз столкнется с блоком капиталистических государств во главе с Великобританией и Соединенными Штатами. Среди буржуазных стран возникнут кое-какие разногласия, но в главных вопросах СССР встретит единый капиталистический фронт. Значит, тем более важно, продолжал Лозовский, готовить планы на мирное время. Он рекомендовал уделить особое внимание трем пунктам: выплата вражескими странами репараций, послевоенные границы СССР и перманентное лишение Германии ее военной мощи. В заключение Лозовский рекомендовал учредить две комиссии, которые будут заниматься послевоенными предметами: экономическо-финансовая комиссия подготовит предложения о репарациях, а политическая изучит вопрос о советских, германских и других границах.

В конце января 1942 г. Политбюро решило организовать Комиссию по подготовке дипломатических материалов под началом Молотова. Она должна была собирать, изучать и резюмировать документацию касательно дискуссий о послевоенном порядке в Европе, Азии и других частях света. Результаты ее деятельности должны будут лечь в основу планирования послевоенного мира. В последующие два года комиссия проделала кое-какую полезную работу, но ее практическое значение оказалось куда меньшим, чем рассчитывалось ¹⁰. Причиной тому стало ухудшение ситуации на фронте, из-за которого Сталин временно перестал интересоваться послевоенными темами.

К февралю 1942 г. советское зимнее наступление выдохлось. В нескольких районах удалось отогнать немцев, но они продолжали занимать огромные участки советской территории. Окопы немецкой армии пролегали всего в сотне километров от Москвы. Продолжалась блокада Ленинграда, большая часть Украины оставалась в руках Германии. В апреле Сталин наконец-то отменил контрнаступление, и Красная Армия встала в оборонительную позицию. Вождь сохранял уверенность, что летом Красная Армия снова двинется вперед, но изменения в военных перспективах привели к новому приоритету в отношения СССР с Британией и Соединенными Штатами: открытие второго фронта во Франции, который должен будет оттянуть значительную массу немецких войск от Восточного фронта.

12 апреля 1942 г. Рузвельт написал Сталину, предлагая, чтобы Молотов приехал в Вашингтон обсудить «весьма важное военное предложение, связанное с использованием наших вооруженных сил таким образом, чтобы облегчить критическое положение на Вашем… фронте» ¹¹. Позже выяснилось, что Рузвельт говорил о втором фронте во Франции – Советы педалировали эту тему с июля 1941 г. К такому предложению Рузвельта – как минимум частично – подтолкнули беседы, которые провел в начале 1942 г. новый советский посол в США Максим Литвинов.

Когда в мае 1939 г. Молотов занял место Литвинова, бывшего наркома иностранных дел отправили на пенсию, но после нападения немцев в июне 1941 г. он быстро вернулся в строй. В конце июля он вновь появился на дипломатической арене, когда, судя по всему, работал переводчиком Сталина на встрече с Гарри Гопкинсом. Ту же функцию он выполнял в сентябре во время беседы Сталина, Бивербрука и Гарримана. 6 ноября Молотов объявил Литвинову, что тот назначен советским послом в США. О важности такой должности свидетельствовал указ Политбюро о предоставлении Литвинову звания заместителя наркома иностранных дел ¹².

Учитывая репутацию и опыт Литвинова, его возвращение имело большой практический и политический смысл. Он был всемирно признанным антифашистом, и в Штатах его хорошо знали по переговорам, которые привели к установлению советско-американских отношений в 1933 г. Но появление Литвинова не нравилось Молотову. Они были личными соперниками с 1930-х гг., когда Молотов, будучи советским премьером, начал вмешиваться во внешнюю политику. Литвинов не входил в Политбюро и завидовал, что Молотов в большей мере приближен к Сталину. Впрочем, назначение в Соединенные Штаты позволило ему быть в курсе секретной переписки генсека и американского президента.

Главной темой, которую продвигал Литвинов на посту посла – он занимал его до середины 1943 г., – была необходимость самого активного сотрудничества, слаженности и единства союзников во время войны. Именно поэтому он всячески приветствовал открытие второго фронта во Франции, которому придавал большое политическое и военное значение. 20 января 1942 г. Литвинов отправил Молотову длинную телеграмму с просьбой санкционировать разговор с Рузвельтом по поводу англо-американского вторжения в Европу. Поскольку второй фронт уже не был столь уж насущным вопросом, Молотов не стал торопиться с ответом. Он телеграфировал Литвинову две недели спустя: «Мы приветствовали бы создание второго фронта в Европе нашими союзниками. Но Вы знаете, что мы уже трижды получали отказ на наше предложение о создании второго фронта, и мы не хотим нарываться на четвертый отказ. Поэтому Вы не должны ставить вопрос о втором фронте перед Рузвельтом. Подождем момента, когда, может быть, самисоюзники поставят этот вопрос перед нами» ¹³.

Литвинов следовал полученным инструкциям, но в последующих беседах с Рузвельтом хватался за каждую возможность направить президента в нужное русло ¹⁴.В результате тот прислал Молотову приглашение, которое Сталин принял 20 апреля и объявил, что его нарком иностранных дел приедет в Штаты после визита в Лондон.

КОМАНДИРОВКА МОЛОТОВА В БРИТАНИЮ И США

В мае–июне 1942 г. Молотов посетил Лондон и Вашингтон; это была его первая заграничная командировка после берлинских переговоров в ноябре 1940 г. Сначала 20 мая он прилетел в Шотландию, оттуда сел на лондонский поезд. Останавливался нарком в Чекерсе – загородном имении для британского правительства к северу от столицы. Там Молотову не очень-то понравилось. Позже он жаловался на отсутствие душа и вообще сравнивал удобства размещения в пользу США. Молотов привез с собой охрану, а ложась спать, клал возле кровати револьвер – по крайней мере, так утверждал Черчилль, а его свидетельствам не всегда стоит верить. Сопровождал наркома генерал-майор Федор Исаев из Генерального штаба, который консультировал его по военным вопросам. По неудачному стечению обстоятельств в Лондоне Исаев выпал из машины и повредил колено. Ему пришлось остаться на лечение, и в Штаты Молотов уехал один.

Молотов получил от Сталина два задания: продолжать переговоры о советско-английском торговом договоре и продвигать план второго фронта. Камнем преткновения в обсуждении договора служила польско-советская граница, поскольку англичане были не готовы признать советскую аннексию Западной Белоруссии и Западной Украины.

В качестве компромисса Молотов предложил оставить этот вопрос открытым и поручить его решение СССР и Польше. Иден был готов согласиться, но ему не хотелось отказываться от обязательства по сохранению целостности, которое Британия предоставила Польше. Второй спорный вопрос состоял в том, что Молотов настаивал на секретном протоколе, который даст СССР право заключить после войны пакты о взаимопомощи с Финляндией и Румынией – это позволило бы ему ввести в свою сферу влияния два враждебных государства.

По поводу второго фронта Черчилль полагал, что он мог бы возглавить вторжение на территорию Франции к концу года, но предпочел бы отложить его до 1943 г., когда поднакопятся человеческие и материальные ресурсы. 23 мая, через два дня дискуссий, Молотов отправил Сталину пессимистичный отчет: «Проявляя специальное личное внимание ко мне (завтрак, обед, длительная личная беседа в Чекерсе), Черчилль по существу двух основных вопросов ведет себя явно несочувственно нам… Все последние беседы создают у меня впечатление, что Черчилль выжидает событий на нашем фронте и сейчас не торопится договариваться с нами… Видимо, и в США благоприятных перспектив для моей поездки нет, но обещание приехать придется выполнить» ¹⁶.

В тот же день Молотов снова встретился с Иденом. Британский министр сделал новое предложение: Британия и СССР подпишут договор о взаимопомощи на двадцать лет. 24 мая Молотов отправил Сталину проект соглашения. Телеграмму подписал не только Молотов, но и Майский; ее текст состоял всего в одной строке: «Мы считаем такой договор неприемлемым, это просто пустая декларация, которая Советскому Союзу не нужна» ¹⁷. Не устраивал договор потому, что в нем не было никаких обязательств по поводу советских границ или организации послевоенного мира – а Молотова командировали в Лондон заниматься именно этими вопросами. Сталин решил по-иному. «Проект договора, переданный тебе Иденом, получили, – телеграфировал он через несколько часов. – Мы его не считаем пустой декларацией и признаем, что он является важным документом. Там нет вопроса о безопасности границ, но это, пожалуй, неплохо, так как у нас остаются руки свободными. Вопрос о границах, или скорее о гарантиях безопасности наших границ на том или ином участке нашей страны, будем решать силой» ¹⁸.

Причиной той положительной оценки, что Сталин дал проекту Идена, стали фронтовые события. 12 мая Красная Армия начала масштабную операцию по освобождению Харькова – второго по величине города Украины. Это было первое из запланированных наступлений, имевших целью к концу года отогнать немцев к западным границам СССР. Но харьковская операция провалилась, поставив под вопрос тот радужный стратегический сценарий, что пытался воплотить в жизнь Сталин. Теперь дружба с военным союзником Британией приобрела дополнительное значение, усилилась важность второго фронта во Франции, который помог бы увести немецкие силы от Восточного фронта.

Ознакомившись с телеграммой Сталина, Молотов тут же пошел на попятный. «Я принимаю директиву инстанции к руководству, – ответил он Сталину 25 мая. – И считаю, что и новый проект договора может иметь положительное значение. Я сразу недооценил этого» ¹⁹. На следующей встрече с Иденом Молотов – он успел стать искушенным дипломатом – сделал вид, что он сам решил продолжать переговоры, опираясь на новый британский проект, а не на указания Москвы. Такая перемена, мягко говоря, смутила английскую сторону, учитывая ту враждебность, с которой он встретил их предложение накануне.

Советско-английский договор о сотрудничестве, подписанный Молотовым 26 мая 1942 г., представлял собой пакт о взаимопомощи сроком на двадцать лет, направленный против Германии, и обещание «работать совместно в тесном и дружеском сотрудничестве после восстановления мира в целях организации безопасности и экономического процветания в Европе» ²⁰.

27 мая нарком уехал в США. Когда его самолет сделал остановку для дозаправки в Исландии, ему пришлось задержаться из-за плохой погоды, и в Вашингтон он прибыл только 29 мая. В аэропорту Молотова встретили Литвинов и госсекретарь Корделл Халл. Все вместе они сразу отправились на прием к Рузвельту.

Во время лондонских переговоров Майский побывал на всех встречах Молотова, Идена и Черчилля. Литвинов же старался держаться подальше от бесед наркома с Рузвельтом и другими американскими политиками. Андрей Громыко, служивший в те годы заместителем Литвинова в американском посольстве, в своих мемуарах вспоминает о ссоре между Молотовым и Литвиновым во время поездки на стоящие неподалеку Аппалачи: «Речь тогда зашла об оценке политики Англии и Франции накануне Второй мировой войны. Молотов высказался об этой позиции резко, заявив, что фактически эти две страны подталкивали Гитлера на развязывание войны против Советского Союза. Иначе говоря, он высказал то мнение, которого придерживались ЦК партии и советское правительство, о чем неоднократно заявляли на весь мир. Литвинов высказал несогласие с такой квалификацией политики Англии и Франции. Этот крутой разговор возвращал собеседников, по существу, к решению об освобождении Литвинова от обязанностей наркома иностранных дел СССР в 1939 году. Я удивлялся тому упорству, с которым Литвинов пытался выгородить позицию Англии и Франции, отказывавшихся дать совместно с Советским Союзом отпор Гитлеру еще до того, как тот предпринял роковой прыжок – напал на Советский Союз» ²¹. Официальных свидетельств о той автомобильной прогулке не сохранилось, но представить подобный спор нетрудно. Правда, с трудом верится, что Литвинов стал бы защищать внешнюю политику англичан и французов так, как об этом пишет Громыко.

Во время второй встречи с Рузвельтом тот сообщил Молотову: «Для того чтобы воспрепятствовать возникновению войны в течение ближайших 25–30 лет, необходимо создать международную полицейскую силу из 3–4держав… Четыре полицейских [США, Британия, СССР и Китай]… должны будут силой поддерживать мир» ²². Сталин с готовностью откликнулся на такое предложение Рузвельта. Впрочем, в основном Молотов обсуждал с американским президентом вопрос второго фронта. Нарком обычно мало интересовался военными подробностями, но сейчас он представил американцам очень ясное и тонкое описание стратегической ситуации на советско-германском фронте и даже указал, куда скорее всего направит Гитлер свое следующее наступление – к Баку и кавказским нефтяным месторождениям. Говоря о важности второго фронта, Молотов подчеркнул: М. может и не выстоять, не исключены новые поражения Красной Армии. Главный его аргумент в пользу немедленного открытия второго фронта был таков: пусть подобная операция сложна и опасна в 1942 г., но в 1943 г. она станет еще сложнее и опаснее, ведь Гитлер может стать сильнее. Пора действовать, убеждал Молотов, ведь именно сейчас открытие второго фронта принесет наибольшую выгоду ²³.

Американцы очень положительно отреагировали на призывы Молотова. Особенно активно ратовал за второй фронт Рузвельт. Но Штаты не могли немедленно и с полной отдачей заняться вторым фронтом в 1942 г. Они были обязаны сначала посоветоваться с Британией и решить задачи материального снабжения, которые ставит подобная операция, самое главное – собрать достаточное количество десантных судов. Услышав такой ответ, Молотов 31 мая телеграфировал Сталину: «Мою миссию в Вашингтон можно считать законченной». На следующий день нарком еще раз встретился с Рузвельтом, но ни к каким новым соглашениям они не пришли. Самолет был еще не готов, и поэтому Молотов решил доехать на поезде до Нью-Йорка, чтобы осмотреть достопримечательности и пообщаться с советскими представителями, находящимися в этом городе. Он вернулся вечером 2 июня и вскоре получил телеграмму от Сталина с директивами о том, что в совместном коммюнике о визите Молотова в Соединенные Штаты надо заявить о «полной договоренности» по поводу открытия второго фронта в Европе. Здесь же Сталин упрекнул своего наркома иностранных дел за то, что он шлет ему недостаточно полные отчеты: «Из бесед с Рузвельтом и Черчиллем ты сообщаешь нам то, что сам считаешь важным, пропуская все остальное. Между тем инстанция хотела бы знать все, и то, что ты считаешь важным, и то, что, по-твоему, не важно». Естественно, Молотов отвечал, что в будущем он будет предоставлять всю информацию и будет добиваться необходимой поправки к проекту коммюнике ²⁴.

В результате американской командировки на Молотова обрушилось немало почестей. В том числе в июне 1942 г. читатели «Пи-Эм», левой ежедневной газеты, выходившей в Нью-Йорке, выбрали Молотова в «Общество борцов с бюрократией». Как говорилось, этой чести нарком удостоился за свои труды, «поскольку прошел через кордоны дипломатической подозрительности и бюрократии и добился ясных соглашений с США и Великобританией о совместных действиях против нацистов» ²⁵.

5 июня Молотов улетел из Вашингтона в Лондон, где в первую очередь должен был убедить англичан присоединиться к совместному коммюнике и вместе с советскими и американскими союзниками заявить, что «достигнута полная договоренность в отношении неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 г.». Британцы согласились, и 12 июня, через день после отъезда Молотова на родину, были одновременно опубликованы два коммюнике ²⁶.