Текст книги "Корни сознания. История, наука и опыт высвобождения скрытых возможностей психики"

Автор книги: Джеффри Мишлав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

«Обман в одном – обман во всем» – таков девиз английских исследователей психических феноменов, работающих с медиумами. Я склонен полагать, что это весьма мудрая линия поведения. С тактической точки зрения в вопросах доверия здесь всегда лучше недосолить, чем пересолить; и то исключительное доверие, с которым мы относимся сегодня к многочисленным материалам «Записок» ОПИ обусловлено изначальной установкой редакции записывать поменьше. Лучше быть уверенным в малом, чем неуверенным во многом.

Однако сколь мудрым бы ни был основной тактический принцип ОПИ, я полагаю, что, будучи применен в качестве критерия истины, он не выдерживает никакой критики. По отношению ко многим делам людским обвинение в преднамеренном обмане и лжи является грубым упрощенчеством. Человеческий характер представляет собой слишком сложную систему для того, чтобы определять альтернативами «честности» или «нечестности». Ученый на публичной лекции скорее смошенничает, чем позволит проводимым там опытам реализовать их хорошо известную склонность к провалам. Я слыхал, как один лектор-физик, принимая демонстрационную аппаратуру у своего предшественника, консультировался с ним по поводу механизма, предназначенного для показа того, как во время движения периферических частей системы центр тяжести ее остается неподвижным. «Он будет колебаться», – жаловался лектор. «Ну, – извинительным тоном сказал его предшественник, – по правде говоря, во время демонстрации этого механизма я находил уместным забивать в центр тяжести гвоздь». Я видел однажды, как знаменитый физиолог, ныне покойный, занимался на публичной лекции бесстыжим надувательством, издеваясь над несчастным кроликом единственно ради дурацкой шутки, согласно которой это был «американский кролик» – ибо никакой другой, говорил он, не смог бы выжить от той раны, которую он якобы ему нанес.

Сравнивая малое с великим, замечу, что я и сам бесстыдно мошенничал. Как-то в молодые годы бытности моей в Гарварде мне было поручено опекать препарированное сердце на популярной лекции профессора Ньювелла Мартина. Сердце, принадлежавшее в прошлом черепахе, поддерживало соломинку, увеличенную тень которой проецировали на экран; когда сердце сокращалось, тень на экране приходила в движение. «Во время стимуляции таких-то и таких-то нервов, – говорил лектор, – сердце будет действовать таким-то и таким-то образом». Но бедное сердце было слишком изношенным, и хотя оно должным образом остановилось во время стимуляции должного нерва, узы, связывающие его с жизнью, при этом разорвались. Будучи ответственным за демонстрационную часть, я пришел в ужас и неожиданно обнаружил, что упершись указательным пальцем в ту часть соломинки, которая не отбрасывала никакой тени, я непроизвольно имитирую те ритмические движения, которые предрекает мой коллега. Я не дал провалиться этому опыту; причем не только уберег своего коллегу от осмеяния, не ставшего его уделом единственно благодаря моей находчивости, но и привил публике правильную точку зрения относительно рассматриваемого предмета. Лектор говорил правду; и не соответствующее ей поведение полумертвого препарата сердца не должно было отразиться на восприятии слушателями того, о чем он говорил. «Сердечная недостаточность» была бы истолкована как ложь лектора, объяснить же данный пример данной аудитории, не прибегая к помощи наглядной демонстрации, было практически невозможно. Поэтому даже сейчас, когда уже все давно позади, я склонен полагать, что действовал совершенно верно. Во всяком случае, я действовал во имя истины «более широко», и автоматизм этих действий объяснялся, пожалуй, необходимостью отключения более узкой и педантичной части моего ума, способной помешать вдохновенным движениям моего пальца. Память об этом критическом эпизоде понуждает меня быть снисходительным ко всем медиумам, которые производят феномены одним способом, если те не желают с легкостью происходить другим. Исходя из принципов ОПИ, мое поведение в этой единожды имевшей место ситуации должно дискредитировать все, что бы я ни делал, все, например, что бы я ни написал в этой статье…

Похоже, что сознательный и неосознанный обман присутствует во всем спектре физических феноменов спиритизма, а лживые отговорки, увиливание от прямого ответа и попытки раздобыть какие-то добавочные сведения присущи всем ментальным проявлениям медиумов. Если же все это не подделка, выдающая себя за реальность, то пришлось бы признать, что печальная судьба этой реальности (если таковая действительно имеется) состоит в том, чтобы выдавать себя за подделку. Впечатление того, что вас надувают, никогда не исчезает и присутствует даже во время лучших демонстраций. Так, наиболее впечатляющей фигурой среди духов, управляющих миссис Пайпер, является некто по имени «Ректор», способный с удивительной точностью определять внутренние потребности присутствующих, а также давать возвышенные советы утонченным и требовательным умам. И все же во многих отношениях он является сущим обманщиком, – таким, по крайней мере, он показался мне, – претендующим на знание и силу, которыми он не обладает, путающимся в противоречиях, поддающимся внушению и заметающим следы посредством правдоподобных оправданий. Судя о подобных явлениях лишь по их фронтальным, поверхностным притязаниям, «не-исследовательский» ум никогда не задается вопросом о том, что может скрываться под этой поверхностью. Поскольку же они в большинстве случаев претендуют на роль откровений духовной жизни, делаются и соответствующие выводы: либо эта жизнь в точности такова, либо жизнь эта – сплошной обман. А результатом общих усилии является возникновение чрезвычайно ограниченных расхожих мнений по данному предмету. Ряд лиц, растроганных именами тех, кого они называли своими любимыми, а затем утешенных заверениями, будто последние «счастливы», принимает откровение и начинает говорить, что спиритизм – это «прекрасно». Более трезво мыслящие субъекты, отвращаемые достойным презрения содержанием откровений, приводимые в ярость обманом и органически не переносящие никаких «духов», высоких или низких, полностью отказываются принимать спиритизм, называя его «вздором» и «чепухой». По сути дела, во мнениях здесь разошлись две формы сентиментализма. «Научное» состояние ума хорошо показано в «Жизни и письмах» Гексли:

«Я сожалею, – пишет он, – что не могу принять приглашение комиссии Диалектического общества… Данный предмет меня нисколько не интересует. Единственный случай „спиритизма“, который я имел возможность лично проверить, оказался самым грубым случаем надувательства из всех, с которыми я когда-либо имел дело. Но я не заинтересовался бы подобными явлениями даже предположив, что они могут быть подлинными. Если бы кто-нибудь наделил меня способностью выслушивать болтовню старых женщин и викариев из близлежащих провинциальных городков, то я отказался бы от этого дара, ибо есть вещи более достойные того, чтобы заниматься ими. Если же население духовного мира говорит не более мудро и разумно, чем нам о том сообщают, я вынужден отнести его к тому же разряду, что и вышеупомянутые викарии. Единственная польза, которую я способен усмотреть в демонстрациях „Истины Спиритизма“, так это дополнительный аргумент в пользу отказа от самоубийства. Лучше жить подметальщиком улиц, чем, умерев, быть понуждаемым медиумом, берущим гинею за сеанс, болтать всякую чушь».

Очевидно, ум великого Гексли обладает лишь двумя категориями для восприятия подобных случаев, а именно – откровение и надувательство. По сентиментальным соображениям откровение исключается, поскольку сообщения, как он полагает, недостаточно романтичны; обман способен принимать любые формы; следовательно, все это является ничем иным как надувательством. Любопытно заметить, что большинство людей, рассуждающих подобным образом, не отдают себе отчета в том, что они и спириты исходят из одной и той же большой посылки и расходятся друг с другом лишь в малой. Большая посылка гласит: «Всякое духо-откровение должно быть романтичным». Малая посылка спиритов: «Это романтично», в то время как гекслианцев: «Это серая посредственность». На основании этих малых посылок и делаются противоположные выводы!

Между тем первая вещь, которую усваивает каждый достаточно серьезно относящийся к подобным явлениям человек, состоит в том, что их причинная обусловленность слишком сложна для того, чтобы на нее могло пролить какой-то свет наше чувство достаточности или недостаточности романтизма в рассматриваемых явлениях. Причинные факторы должны быть тщательно вычерчены в группы и изучены в отдельности, от самых очевидных до самых глубоких, прежде чем мы сможем начать понимать те результирующие силы, в которые они соединяются.

Недавно кто-то сказал мне, что после двадцати пяти лет возни с «сенситивами» было бы просто стыдно, если бы я оказался не в состоянии сформулировать какие-то определенные выводы без оглядки на их возможные последствия. Я не мог с этим не согласиться; так что я собираюсь, приняв вызов, изложить свои убеждения, порожденные всей массой опыта, будь то истинного или ложного. Возможно, в глазах потомков, которым виднее, я ввергаю себя тем самым в пропасть; возможно, возношу к славе; я желаю пойти на этот риск, ибо то, что я напишу, является моим видением истины в настоящий момент.

Я начал эту статью с признания в том, что сбит с толку. Да, я сбит с толку возвращением духов и многими другими частными вопросами. Меня сбивает с толку каждая отдельная история, – я не знаю, что о ней думать, ибо в любом наблюдении источники возможных ошибок не могут быть учтены до конца. Но слабые прутья образуют прочные связки; и когда отдельные истории «осаждаются» в ряд типов, каждый из которых отмечает определенное направление, возникает чувство того, что имеешь дело с неподдельно естественными группами явлений. Меня нисколько не сбивает с толку то, что существование таких подлинно естественных групп явлений не признается ортодоксальной наукой, ибо я в их существовании полностью убежден.

Первый случай автоматического письма мне довелось наблюдать сорок лет назад. Ни минуты не колеблясь, я объяснил его за счет обмана. Позже я стал рассматривать автоматическое письмо как пример такой области человеческой деятельности, которая настолько же широко распространена, насколько окутана тайной. Каждый человек способен к нему или к чему-то в этом роде; и тот, кто поощряет в себе это, обнаруживает, что он является воплощением кого-то еще, подписывающего написанное фиктивным именем или побуквенно диктующего при помощи различных приспособлений послания от усопших. Создается впечатление, что наша подсознательная область управляется, как правило, либо безумной «волей к притворству» (will to make-believe[24]24
  «Make-believe» – игра, в которой дети «понарошку» себя кем-либо воображают. – Прим. пер.


[Закрыть]), либо какой-то любопытствующей внешней силой, понуждающей нас к ее воплощению. Основное различие между исследователем психических феноменов и человеком неискушенным состоит в том, что первый сознает обычность и не случайность имеющих место явлений, в то время как второй, менее осведомленный, считает их слишком редкими для того, чтобы стоило уделять им внимание. Я отдаю свой голос за обычность.

Далее, я отдаю свой голос за то, что наряду со всяческим надувательством здесь наличествует также и подлинно сверхобычное знание. Под таковым я подразумеваю знание, которое не может быть прослежено до обычных источников информации, – а именно, чувство человека, демонстрирующего феномены автоматизма. Создается впечатление, что у действительно сильных медиумов знание такого рода, несмотря на обычную для него фрагментарность, неустойчивость и бессвязность, проявляется довольно широко. Действительно сильные медиумы – это большая редкость; но когда человек, начав работать с ними, углубляется в менее яркие и «престижные» области автоматической жизни, он начинает склоняться к тому, что многие незначительные, но странные в своей очевидности совпадения с истиной вполне могут быть проинтерпретированы как рудиментарные формы этого знания.

Феномены являются чрезвычайно сложными образованиями, в особенности если речь идет о таких интеллектуальных взлетах медиумизма, как опыт Сведенборга, или попытках действовать на уровне каких-то физических явлений. Вот почему я лично не принимаю на веру существование паразитирующих на нас демонов и являюсь не спиритом и не ученым, но именно исследователем психических феноменов, ожидающим дополнительных фактов, на основе которых можно было бы сделать какие-то заключения.

То прочно установившееся и догматически принимаемое заключение, согласно которому мы и жизни наши подобны островам в океане или деревьям в лесу, лежит вне сферы моего личного опыта как такового (достаточно, надо сказать, ограниченного). Клен и береза могут перешептываться листвою, а Коннектикут и Ньюпорт угадывать друг друга по отсветам маяков в тумане. Но корни деревьев переплетаются в подземной тьме, а дно океана соединяет острова друг с другом. Подобным же образом существует и континуум космического сознания, в которое, как в материнское море, погружены наши разделенные умы. Наше обычное, «нормальное» сознание ограничено с целью адаптации к нашему внешнему земному окружению. Однако изгородь местами слаба, так что временами из-за нее просачиваются спорадические влияния, выказывающие наличие каких-то общих взаимосвязей, которые, с другой стороны, никак не могут быть проверены. Не только исследователи психических феноменов, но и метафизическая философия и теоретическая биология, каждая своим путем, пришли к тому, чтобы благосклонно отнестись к подобного рода «панпсихическому» видению мира. Признав существование этого общего океана сознания, этого банка, которым пользуется каждый из нас и в который, должно быть, каким-то образом откладывается множество воспоминаний о земных событиях – иначе откуда бы медиумы черпали их, – человек неизбежно сталкивается со следующим вопросом: какова его структура? Какова его внутренняя топография? Данный вопрос, который со всею отчетливостью впервые был сформулирован Майерсом, заслуживает того, чтобы в дальнейшем называться «проблемой Майерса». Каковы условия индивидуализации, или «островообразования», в этом материнском море? С какими пространствами, с какими обособленно функционирующими в нем активными системами соотносятся наши личности? Образуются ли здесь индивидуальные «духи»? Если да, то насколько они многочисленны и каковы ступени их иерархии? Насколько они постоянны, устойчивы? Насколько преходящи? И насколько они способны сливаться друг с другом?..[25]25
  Уильям Джеймс. «Заключительное мнение исследователя психических феноменов». – В кн.: «Уильям Джеймс о психических исследованиях». Впервые опубликовано в «Американском журнале» за октябрь 1909 года.


[Закрыть]

Часть вторая
НАУЧНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ СОЗНАНИЯ

ЭКСТРАСЕНСОРНОЕ ВОСПРИЯТИЕ

Хотя многие из тех, кто читает эту книгу, нисколько не сомневаются в реальности экстрасенсорного восприятия, борьба за признание ЭСВ как научного факта все еще продолжается. Многие испытуемые, способности которых на первых порах были признаны именитыми учеными из ОПИ, впоследствии были разоблачены как мошенники. Но невзирая на неудачи, критику и раз за разом разоблачаемые обманы, вдохновленные отдельными успехами исследователи неустрашимо продвигались вперед.

Между 1880 и 1940 годами было опубликовано 145 отчетов об экспериментальных исследованиях ЭСВ, в которых приняло участие 77.796 испытуемых, предпринявших в общей сложности 4.918.186 отдельных попыток отгадывания целевых заданий. Эти опыты проводились в основном психологами и другими учеными. В 106 отчетах авторы сообщали о результатах, превосходивших предполагаемые случайные результаты.

Из этих ранних экспериментов наиболее широкую огласку получили, пожалуй, опыты доктора ДЖ.Б.РАЙНА, результаты которых были опубликованы им в 1934 году в монографии «Экстрасенсорное восприятие», подводившей итоги его семилетней исследовательской работы в Дьюковском университете.

Хотя первоначально эта работа была опубликована относительно малоизвестным Бостонским отделением ОПИ, она тотчас же была подхвачена популярной прессой и прогремела на весь мир. Несмотря на плодотворность ранее проводившихся исследований, им все же недоставало той систематичности и обстоятельности, которой отличались работы д-ра Райна.

В экспериментах Райна использовались колоды карт Зенера с изображениями пяти простых символов – креста, круга, волнистой линии, квадрата и звезды. Этот метод сводил проблему случайных результатов к делу точных вычислений. Чтобы устранить возможные влияния на ответ идиосинкразических предпочтений, рисунки на картах в эмоциональном отношении выполнялись максимально нейтральными. Впрочем, другие исследования показали, что эмоциональная окраска целевых заданий не отражается на результатах статистического анализа.

Методику своих ранних опытов с одним из наиболее удачливых испытуемых выпускником факультета богословия Хьюбертом В. Пирсом Райн описывает следующим образом:

«Рабочие условия были таковы: наблюдатель и испытуемый садились друг напротив друга за стол, на котором лежало около дюжины колод карт Зенера и журнал записей. Одна из колод вручалась Пирсу с тем, чтобы он потасовал ее. (Он чувствовал, что это создает более прочный „контакт“). Затем она клалась на стол, и наблюдатель снимал колоду. Вслед за этим Пирс, как правило, брал колоду и поднимал верхнюю карту, держа как колоду, так и поднятую карту лицом вниз; объявив карту, он клал ее на стол все так же лицом вниз. Наблюдатель записывал его объявление. После пяти или двадцати пяти объявлений – в общем мы использовали оба условия в равной степени – объявленные карты переворачивались и сверялись с объявлениями, записанными в журнале. Каждую карту наблюдатель просматривал и сверял лично, хотя испытуемый по просьбе наблюдателя также участвовал в проверке, откладывая уже проверенные карты. В ходе такого простого задания раз за разом дурачить внимательного наблюдателя в его же собственной лаборатории просто невозможно… Для следующего круга бралась другая колода „карт“.

Критически настроенный читатель обнаружит в этом эксперименте ряд недостатков. Во-первых, поскольку испытуемый может видеть обратную сторону карт и касаться ее, постольку существует канал сенсорной утечки, через который испытуемый может получать информацию и о лицевой стороне карт. Ряд критиков сообщил, что именно благодаря этому они были способны получать положительные результаты. Во-вторых, здесь отсутствует надлежащая защита от мошенничества. Так, что могло помешать испытуемому сделать на картах отметки ногтем, по которым бы он мог узнавать их впоследствии? Создается впечатление, что чистота эксперимента была понижена благодаря оптимизму экспериментатора, полагавшего, будто сама возможность обмана попросту исключена. Далее, способен ли экспериментатор постоянно поддерживать такой уровень концентрации, при котором он может быть уверен, что испытуемый его не обманывает? Печальный опыт других исследователей показал, что это весьма сомнительно. Возможно, Райн применял другие меры предосторожности. Если это так, то его можно справедливо критиковать за неадекватное описание экспериментальных условий. И, наконец, ничего не упоминается о каких-либо попытках предотвращения возможности выполнения ошибочных записей самим экспериментатором. Сотрудничество со стороны испытуемого, который мог быть лично заинтересован в конечных результатах, вряд ли может считаться надлежащим контролем над ошибками экспериментатора.

Поскольку положительные результаты опытов Райна привлекли всеобщее внимание, в научной и популярной литературе начали распространяться подобные критические замечания. К чести Райна следует отметить, что он всегда поощрял любой критицизм и соответственно совершенствовал методику своих экспериментов. В 1940 году Райн и Дж. Г. Пратт с соавторами опубликовали работу, озаглавленную «ЭКСТРАСЕНСОРНОЕ ВОСПРИЯТИЕ ШЕСТЬДЕСЯТ ЛЕТ СПУСТЯ», в которой они показали, что опыты по ЭСВ опровергают тридцать пять различных контр-гипотез, имевших хождение в научной и популярной прессе.

Райн и Пратт разобрали следующие принципиальные подходы критиков ЭСВ: гипотезы, предполагающие ошибки в статистическом анализе результатов; гипотезы, предполагающие пристрастное отношение к отбору публикуемых результатов; гипотезы, предполагающие ошибки в отчетах об экспериментах; гипотезы, предполагающие сенсорную утечку; гипотезы, предполагающие некомпетентность экспериментатора; и, наконец, гипотезы общетеоретического характера. Во всех случаях Райн и Пратт приводили экспериментальные свидетельства, опровергающие рассматриваемые гипотезы.

Методику статистического анализа Райна тщательно изучили и одобрили многие видные математики, специализирующиеся в области теории вероятностей. Действительно, в 1937 году Американский институт статистической математики подтвердил, что статистические методы Райна безупречны. В отчетах большинства экспериментов приводились как значимые, так и случайные результаты, после чего данные усреднялись.

Возможность завышения показателей, обусловленная неточностями в записях, сводилась к минимуму, благодаря применению «обоюдослепой» («double-blind») методики, суть которой заключалась в том, что, ведя параллельные записи, ни испытуемый, ни экспериментатор не знали, по каким показателям они затем будут сличаться. Сравнение записей производилось в присутствии не менее двух экспериментаторов. Более того, первичные экспериментальные данные сохранялись и взаимно перепроверялись исследователями множество раз. Подделка первоначальных записей предотвращалась путем изготовления нескольких копий, хранящихся независимо друг от друга.

Во многих опытах по ясновидению сенсорные намеки были исключены, поскольку никто из присутствующих, включая экспериментатора, не знал характера целевых заданий («мишеней», «targets»). В других опытах карты были помещены в непрозрачные конверты либо скрыты от взгляда испытуемого за непрозрачным экраном. Зачастую экспериментатор и испытуемый вообще находились в различных комнатах.

Те, кто обвиняли экспериментаторов в некомпетентности, в ряде экспериментов не смогли выявить никаких недостатков. В отношении недостаточной подробности сообщений Райн указывал, что дополнительные данные всегда предоставлялись по запросу. В ряде случаев жульничество экспериментатора предполагало вовлечение в активный сговор ряда групп, состоящих из двух и более экспериментаторов. Критики, утверждающие, будто о положительных результатах сообщают лишь из тех лабораторий, где верят в ЭСВ, проигнорировали по крайней мере часть случаев успешных исследований, проведенных скептически настроенными наблюдателями.

Критики другого типа утверждали, что ЭСВ вообще не может существовать, исходя при этом из ряда предположений о природе Вселенной, а также некомпетентных в научном плане предположений о том, каким должно было бы быть ЭСВ, если бы оно существовало. Подобные предположения, однако, не являются достаточной причиной для того, чтобы отрицать результаты строгих экспериментов.

Райн и Пратт показали, что шесть различных экспериментальных исследований ЭСВ из тех 145, о которых было сообщено за шестидесятилетний период с 1880 по 1940 гг., не поддавались объяснению ни одной из контр-гипотез, выдвинутых противниками парапсихологии.

Одним из наиболее тщательно проконтролированных исследований является серия опытов, проведенных д-ром ДЖ. Г. ПРАТТОМ совместно с ХЬЮБЕРТОМ ПИРСОМ. Во время этих опытов экспериментатор (Пратт) и испытуемый (Пирс) находились в различных зданиях на расстоянии около ста метров друг от друга. В точно обусловленное время Пратт одну за другой доставал из пачки карты Зенера, не переворачивая их. Когда пачка заканчивалась, Пратт переворачивал карты и записывал их. В то же самое время Пирс вел независимую запись своих отгадок. Чтобы устранить возможность подлога, участники эксперимента помещали свои записи в запечатанные конверты и вручали их Райну, после чего оба списка сравнивались. Копии первоначальных записей хранятся до сих пор и могут быть проверены. Всего было предпринято 1850 попыток к отгадыванию целевого задания; при этом можно было ожидать, что одна пятая или 350 попыток окажутся успешными благодаря случайным совпадениям. В действительности же число отгадываний было равно 558. Вероятность того, что этот результат явился делом случая, была значительно ниже одной стомиллионной.

Суммарная же вероятность результатов тех экспериментов, по поводу которых критики не смогли выдвинуть никаких аргументированных возражений, оказалась поистине астрономической. Если бы некто проводил опыты по ЭСВ каждую минуту на протяжении всей истории существования Земли, начиная с тех пор, когда она еще была облаком пыли и газа, вероятность получения столь высокого случайного результата за все это время была бы ничтожно малой – менее одной миллионной.

После выхода в свет книги «ЭСВ шестьдесят лет спустя» количество и качество критики исследований ЭСВ заметно понизилось. Это не значит, однако, что парапсихология получила всеобщее признание в Соединенных Штатах и других странах. Многими университетами и ведущими научными изданиями деятельность парапсихологов попросту игнорировалась.

Наконец, в августе 1955 г. журнал «Наука» поместил посвященную ЭСВ редакционную статью д-ра Г. Г. Прайса, химика из Миннесотского университета, заявившего, что ученые должны выбирать между принятием действительности ЭСВ и отказом считаться со свидетельствами. Тщательно исследовав фактический материал, Прайс открыто признавал, что лучшие опыты можно считать ложными только в двух случаях: либо предположив, что ученые являются сознательными обманщиками, либо предположив, что они посходили с ума. Прайс полагал, что в свете принципов, принятых современной наукой, ЭСВ следует рассматривать как чудо (далее мы покажем, что такое суждение не вполне обосновано). Вместо того чтобы принимать чудо, он предлагал принять точку зрения Дэвида Юма, философа восемнадцатого века, говорившего, что тех, кто сообщает о чудесах, должно рассматривать как лжецов.

Подобная критика исходила и от профессора К.М.Хэнзел. Анализируя эксперимент Пирса и Пратта, Хэнзел предположил, что в ходе эксперимента Пирс покидал университетскую библиотеку, пробирался к кабинету Пратта и подглядывал через полупрозрачную дверь, как тот списывает с карт целевые задания. Несмотря на то что Хэнзел выявил просчет в экспериментальном проекте Пратта, по которому Пирс оставался в библиотеке один, планировка кабинета Пратта, однако, не позволила бы Пирсу рассмотреть карты через полупрозрачную дверь, даже если бы он и решился на такой риск. В последующих опытах парапсихологи устранили просчеты такого рода.

Официально экспериментальная компетентность парапсихологов не признавалась вплоть до декабря 1969 года, когда Американская Академия Распространения Науки предоставила исследователям, объединенным в Парапсихологической Ассоциации, статус своего филиала. В последнее время ряд авторитетных ученых выразили готовность заниматься проблемами ЭСВ. В колонке писем журнала «Наука» за 28 января 1972 г. появилась короткая заметка д-ра Прайса под названием «В защиту Райна и Соула», в которой он признавал, что его первая статья была в высшей степени несправедливой как по отношению к Соулу (британскому математику и парапсихологу, также сообщавшему об исключительных результатах), так и по отношению к Райну.

Впрочем, поток критических замечаний по поводу статистических выводов, экспериментальных методик, интерпретации данных и т. п. не прекращается. Лучшими критиками парапсихологов являются сами же парапсихологи, внимательно следящие за работой друг друга. Год от года результаты экспериментов продолжают улучшаться. В то время как многие специалисты все еще оспаривают существование ЭСВ, большинство ученых находит его реальным либо вполне возможным.[26]26
  Результаты опроса, опубликованные в «Новом ученом» (25.1.1973), показали, что 25 % опрошенных ученых рассматривают паранормальные феномены как «установленный факт». Еще 42 % нашли их «вполне возможными».


[Закрыть]

Многие научные журналы опубликовали статьи, посвященные экспериментам по ЭСВ. Одна из таких статей, появившаяся в 1974 г. в журнале «Природа», сообщает об экспериментах, приводящихся д-ром ГАРОЛЬДОМ ПУТОВЫМ и РАССЕЛОМ ТАРГОМ в Стэнфордском исследовательском институте (СИИ) в Менло Парке, штат Калифорния. Исследования проводились на протяжении 18-ти месяцев, а результаты описывались следующим образом:

«Испытуемого (Ури Геллера) на неделю фактически отделили от экспериментаторов в экранированном помещении и попросили воспроизвести за этот период 13 рисунков. Геллер не знал, кто выполнял тот или иной рисунок, кто отбирал его для него и по какому принципу проводился отбор.

Исследователи говорят, что целевой рисунок выбирался наугад и исполнялся лишь после того, как Геллер был акустически, визуально и электрически изолирован от них в помещении с двойными металлическими стенками. Выполненные рисунки не обсуждались экспериментаторами и не показывались Геллеру.

За исключением двух экспериментов рисунки выполнялись в комнатах, смежных с экранированным помещением Геллера, причем расстояние варьировалось от четырех до 475 метров. В других экспериментах рисунки выполнялись в смежных с Геллером комнатах внутри экранированного помещения. Рисунки, которые должен был воспроизводить Геллер, включали в себя, например, гроздь винограда, дьявола, лошадь, солнечную систему, дерево, конверт и т. д.

Для оценки результатов все рисунки вручались двум исследователям из СИИ, не имеющим никакого отношения к данному эксперименту. Они безошибочно совместили данные целевого задания с данными ответа; вероятность совпадения равна была здесь одному случаю на миллион…

В другом эксперименте Геллера просили „угадать“ число, выпадающее на кости. Один из исследователей энергично тряс металлическую коробку с костью, а затем ставил ее на стол. При этом положение кости было неизвестно исследователям.

Исследователи утверждают, что Геллер давал восемь раз правильный ответ. Всего было сделано десять попыток, но в двух случаях Геллер воздержался от ответа, говоря, что восприятие его не совсем ясно…

Тарг и Путов сообщили о девяти экспериментах по дальновидению („remote viewing“), произведенных совместно с Прайсом в качестве испытуемого. Посредством „обоюдослепой“ методики группа институтских исследователей выбрала реально существующие места в районе залива Сан-Франциско, в то время как Прайс, не покидая здания СИИ в Менло Парке, должен быть описывать эти места и происходящие там события…

В то время как одного экспериментатора закрывали на ключ вместе с Прайсом, другой получал сведения о местонахождении „мишени“ от административного работника СИИ, никак более не связанного с данным экспериментом. Мишени – всего девять штук, отобранные посредством случайных процессов из ста возможных в этом районе – ясно различались одна от другой и находились в радиусе 30 минут езды от СИИ.