Текст книги "Северные огни"

Автор книги: Джеффри Барлоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 68 страниц)

Пока доктор занимался порученными ему делами, профессор выкроил время объяснить экономке подробности предстоящей, столь поспешно организуемой поездки в «Итон-Вейферз».

– Нас скорее всего будет трое – доктор Дэмп и я со всей определенностью и, вероятно, мистер Киббл. Сам доктор еще вернется: он отправился в контору пассажирских карет забронировать билеты. Надеюсь, ему удастся зарезервировать три места на утренний экипаж в понедельник. Я так понимаю, до деревни Пиз-Поттидж мы доберемся за два полных дня, с ночевкой на постоялом дворе, – профессор сверился с атласом, – да, скорее всего здесь, в Мейплтон-Магна. Вокруг на мили и мили почитай что больше ничего и нет.

– Полагаете, то, что имеет сообщить мистер Банистер, может помочь вам в ваших изысканиях? – полюбопытствовала вдова. История мистера Банистера экономку явно занимала, однако не приходилось сомневаться, что на ее ярко-земляничного цвета физиономии отражается самая искренняя озабоченность.

– Наверняка некая связь есть. Уж больно важное это совпадение, чтобы возникнуть просто так, из ничего. Хотя, как именно происшествия в месте столь отдаленном могут соотноситься с нашими текущими событиями, пока не понимаю.

В этот момент в дверях появилась девушка в голубом полотняном платье.

– Простите, сэр… я случайно услышала ваш разговор, – проговорила мисс Лаура Дейл, заглядывая внутрь. – Похоже, вы нас на время покидаете?

– Боюсь, что так, мисс Дейл. Небольшая поездка, от силы на неделю. Вот, – профессор извлек письмо Гарри Банистера и вручил его гувернантке, – письмо, полученное только сегодня утром от молодого джентльмена, которого я некогда обучал в университете. Очень толковый юноша и на редкость обаятельный, хотя и не то чтобы всей душой приверженный к ученым занятиям; впрочем, он сам первый готов это признать. Молодой человек получил наследство и теперь владеет огромным поместьем под названием «Итон-Вейферз», расположенным на вересковой возвышенности.

– Я знаю «Итон-Вейферз», – промолвила Лаура, опуская взгляд на письмо, как если бы обращалась к листку бумаги, а не к профессору. – Великолепная старинная усадьба с бессчетными створными окнами и дымовыми трубами. Очень красивое место, очень уединенное. Я бы даже сказала одинокое. Самая одинокая усадьба во всем графстве… – Она резко вскинула глаза, с запозданием осознав, что нарушила этикет. – Простите, сэр. С моей стороны неучтиво разговаривать с вами, в то время как мысли мои где-то далеко.

– Чепуха, мисс Дейл, – отозвался профессор, ничуть не обидевшись. Склонность девушки к самокритике давала о себе знать отнюдь не впервые. – За тот недолгий срок, что мы с вами знакомы, ко всем, кто живет в этом доме, вы выказывали лишь доброту и учтивость. Незачем выискивать провинность там, где ее нет и быть не может.

– Да, сэр.

– Так, значит, вы посещали «Итон-Вейферз»? Доктор Дэмп уверяет, что видел усадьбу, хотя и с расстояния.

– Да, – отвечала мисс Дейл. – Моя бабушка много лет находилась в услужении у мисс Ноукс, бывшей владелицы «Итон-Вейферз».

– Мисс Ноукс… Это, видимо, тетя мистера Банистера – та, что умерла. Так, может статься, вы и мистера Банистера знаете?

– Кажется, мы как-то раз встречались. – Девушка сложила письмо и вернула его законному владельцу.

Во двор с громыханием вкатился догкарт, возвещая о возвращении доктора Дэмпа. Вскоре появился и он сам, неторопливо прошествовав через коридор черного хода. По пятам за ним следовал старый Том Спайк, а на плече у Тома ехал Плюшкин Джем. Глаза достойного кота полыхали пламенем.

– Привет-привет, заказ сделан, – возвестил доктор, прищелкнув пальцами, – вероятно, в знак того, как быстро осуществилась сия экономическая операция. – Экипаж восточного направления, понедельник, шесть утра. Одно словечко Тимсону касательно вашего мистера Банистера, и парень вытянулся по стойке «смирно», точно блохой укушенный.

– Наследство – замечательная штука, – заметил профессор не без зависти.

– Заехал я и к Кибблу; он этой идеей так и загорелся. Превосходный молодой человек! Вы его теперь и палкой не отгоните.

– Так я и думал.

– Кстати, – продолжал доктор, словно между прочим, – у нас тут возникла парочка дополнений к планам, что, возможно, окажется для вас небезынтересным. Просто поразительно, как удачно все сегодня складывается. Похоже, наш небольшой отряд слегка увеличился.

– Как, еще? – Брови профессора поползли вверх.

– Ну да. Но послушайте, на самом-то деле все очень логично и в порядке вещей. Еду я нынче вниз по Ки-стрит, по пути к Тимсону… и кого же встречаю, как не мисс Джекc! Ну, вы помните, обладательница очаровательного голоса.

Она вышла прогуляться по переулку рядом с домом, а мой догкарт прогромыхал по той самой булыжной мостовой, на которой танцующий матрос отплясывал развеселый хорнпайп! Разумеется, юная леди была весьма заинтригована ходом наших изысканий и пожелала узнать подробности. Слово за слово, я ее пригласил, и она согласилась поехать с нами.

– Мисс Джекc? – воскликнул профессор. – В «Итон-Вейферз»? Право же, Даниэль, вы ведь не предлагаете, чтобы юная леди…

– Да-да, с ее стороны это очень решительный поступок, очень храбрый, я бы даже сказал, хотя «юная леди мисс Джекc» – это не совсем точно. Нет-нет, боюсь, вы еще не составили себе полного представления…

– А подготовлен ли я должным образом для «полного представления», как вы говорите?

– Ну, конечно. Чтобы быть уж совсем точными, к нам присоединятся юные леди мисс Джекc. А именно, мисс Мона Джекc, наша молоденькая приятельница, вместе со своей старшей сестрой, мисс Ниной Джекc.

Профессор, открыв рот, потрясенно взирал на коллегу-медика.

– Право же, Тайтус, к чему такие страсти? – безмятежно продолжал доктор. – Мисс Джекc – мисс Мона Джекc, я хочу сказать – решила, что ее сестре поездка пойдет только на пользу. Я так понимаю, она целыми днями хандрит в своей комнате, страдая от острых пароксизмов жалости к себе, по всей вероятности, порожденных чувством вины при виде мистера Пикеринга. О да, абсолютно классическая реакция. Собственно говоря, я уже не раз наблюдал нечто подобное. Кроме того, разумеется, есть еще горничная…

– Горничная? – переспросил профессор. – Какая еще горничная?

– Ну как же, служанка Сюзанна, наперсница и конфидантка сестер Джекc. Да вы сами знаете, Тайтус, в наши дни молодые девицы без них – никуда! Совершенно исключено! Нет-нет, с горничной придется примириться.

– Ага, – промолвил профессор, весьма демонстративно сверяясь с часами. – И каков же общий итог нашего маленького отряда на данный момент? А то я почему-то сбился.

Доктор нетерпеливо махнул рукой, словно отметая все земные соображения и заботы.

– Не о чем волноваться, Тайтус, никаких проблем. Ну, ежели угодно знать, так по моим подсчетам нас шестеро.

– Шестеро, – эхом повторил его коллега с торжественной серьезностью, подобающей прозвучавшему приговору. – А Гарри Банистер ожидает лишь одного.

– Как я уже объяснял вам, это не важно. Гарри Банистер – хозяин огромной усадьбы, представитель мелкопоместного дворянства. Это люди светские, Тайтус, к ним гости толпами съезжаются круглый год – и на партию-другую в карты, и на приемы и вечеринки, и на пышные обеды, и на охотничьи балы! Не сомневаюсь, что «Итон-Вейферз» отлично вместит такое незначительное количество народу, как наш маленький отряд! И не забывайте о главном: он вас пригласил. Он просит о содействии профессионала, о частной консультации признанной знаменитости в данной области. Ему нужна ваша помощь. Послушайте, что такое шестеро гостей для хозяина огромной усадьбы, вроде Гарри? Да и что такое все шестнадцать, если на то пошло?

– И все-таки, Даниэль, я чувствую себя до крайности неловко. А теперь… теперь вы возложили на наши плечи ответственность за безопасность трех юных девушек в ходе рискованного путешествия через горы!

– Двух, – поправил доктор. – Двух юных девушек… горничная, я так понял, давно вышла из брачного возраста.

– А как на все это смотрит отец? Джентльмен старого закала?

– Он отбыл в Фишмут, недели на две по меньшей мере, по делам избирательного округа. Сейчас сессия, как вы, возможно, помните из «Газетт». Так что юные леди благополучно возвратятся под сень родного дома задолго до его приезда. Право же, Тайтус, сестры Джекc вполне в состоянии сами принять решение.

– И все-таки я считаю, что не вправе этому потворствовать. Более того, не уверен, что и Гарри посмотрит на это сквозь пальцы.

– Если это утишит вашу беспокойную совесть, – вздохнул доктор, снова взмахнув рукой, – я сам объясню все вашему мистеру Банистеру по приезде. Мы, медики, настоящие эксперты в том, что касается объяснений, знаете ли. Просто экстра-класс. Нас к этому, собственно говоря, специально готовят; уж такая у нас работа.

– Вот и замечательно; значит, договорились, – промолвил профессор, коротко кивнув. – Спасибо за предложение, Даниэль. Я на вас рассчитываю.

Рука доктора так и застыла в воздухе. Он вовсе не ждал, что его поймают на слове столь охотно. По чести говоря, он вообще не рассчитывал на утвердительный ответ. Он-то предполагал, что профессор, в порядке очередности, слегка удивится, тепло поблагодарит и вежливо откажется. Благодарности он дождался – но и только; его высокоученый друг, лукаво хмыкнув, прошествовал за дверь, а доктор впервые за весь день не нашелся что сказать.

На пороге маячил старый Том Спайк, широко улыбаясь от уха до уха; ухмылялся и мистер Плюшкин Джем, восседающий у него на плече.

– Ужо и не знаю, как оно там, – пропыхтел конюх, наслаждаясь комизмом ситуации, отчего его физиономия, словно вырезанная из старого сандалового дерева, осветилась и просияла, – да только обставили тут не профессора, нет! Это уж дудки!

Глава II
Ночь и ночная пташка

Мистер Роберт Найтингейл испытывал неодолимый ужас перед своей законной супругой. И недаром.

Да, мистер Роберт Найтингейл был личностью весьма устрашающей, однако в том, что касалось и репутации, и поведения, и внешнего вида миссис Роберт Найтингейл, сдается мне, превосходила его по всем статьям. Со времен их свадьбы – каковая состоялась так давно, что ныне Боб готов был поверить, будто на свадебном пиру состязались рыцари в доспехах – она целиком и полностью подчинила господина и повелителя своей власти и своим чарам. В первые годы супружеского блаженства мистер Роберт Найтингейл был одержим ее красотой; теперь, когда красота померкла, им владел страх.

Многие законопослушные граждане Солтхеда отмечали, что мистер Боб Найтингейл неизменно пребывает в дурном расположении духа, и списывали это на врожденный скверный характер. Многие законопослушные граждане отмечали также уродующее его косоглазие и хриплый, угрожающий голос, почитая их неизбежным следствием жизни, посвященной занятиям весьма сомнительным. Многие обращали внимание на неряшливую манеру одеваться и пренебрежение к личной гигиене – и не скупились на слова порицания. Другие ссылались на его неоднократно слышанную похвальбу: дескать, за всю свою долгую и славную карьеру – хорошо подобранные эпитеты, ничего не скажешь! – ему довелось предстать хотя бы единожды перед всеми мировыми судьями Солтхеда и при этом приговора он всякий раз благополучно избегал. По всему побережью мистер Роберт Найтингейл слыл скользкой личностью. Однако ж, уверяю вас: во всем и всегда непревзойденным образцом служила миссис Найтингейл. Ибо, при всей порочности Боба, с какой стороны ни глянь, миссис Боб была еще хуже.

По счастью, миссис Роберт Найтингейл теперь не так часто выходила из дому, как прежде, ибо все ее внимание поглощала ватага маленьких Найтингейлов, результат ее благословенного союза с мистером Найтингейлом. Помянутый выводок в общем и целом включал в себя пятерых птенчиков в возрасте от двух до десяти лет. В общем и целом то была беспокойная орава, большие любители препираться, и дуться, и плеваться, и кусаться, и хныкать, и брыкаться, и драть друг друга за волосы, и швыряться тяжелыми предметами, весьма склонные к демонстративному неповиновению, ниспровержению авторитетов и мелодраматическим вспышкам, что нередко заканчивались потасовками. Короче говоря, миссис Найтингейл возлагала на них большие надежды – и с трудом с ними управлялась. А дабы не излить гнев и досаду на малюток, миссис Боб, понятное дело, обрушивалась на своего супруга и повелителя всякий раз, когда сей джентльмен по несчастливой случайности оказывался дома. Именно поэтому мистер Боб Найтингейл в родных пенатах объявлялся редко; сознание того, что как супруга терроризирует его, так ее терроризируют отпрыски, приносило ему некое личное удовлетворение и до какой-то степени умеряло тягу к отмщению.

Таким образом, на косой взгляд мистера Найтингейла, их домашний быт был устроен не то чтобы вовсе несправедливо. В размытых темных кругах вокруг его глаз некоторые наблюдатели усматривали свидетельство боевого духа и доблести миссис Найтингейл. Но здесь они заблуждались. Темные круги, сдается мне, скорее свидетельствовали о ночном образе жизни мистера Найтингейла и его глубокой антипатии к целительному бальзаму сна, и более того – учитывая сальные волосы, неопрятные усы и низкий лоб, – объяснялись тем, что мистер Роберт Найтингейл просто-напросто невероятно уродлив.

Однажды вечером, когда поднялся ветер и миссис Найтингейл с птенчиками пребывали в особенно прескверном настроении, мистер Найтингейл вспомнил о небольшом дельце, недавно ему подвернувшемся, и пришел к выводу, что, затратив некоторое количество сил на исполнение этой миссии – миссии весьма деликатного и конфиденциального свойства, – на сегодняшний вечер он, пожалуй, избавится от розги домашнего рая. Собрал все необходимое снаряжение – несколько маленьких, но весьма хитроумных стальных инструментов, моток веревки, свечу и кремень, пустой холщовый мешок – и, точно трудолюбивый ремесленник, отправился на работу, сдвинув на лоб фетровую шляпу с широкими опущенными полями и перебросив мешок через плечо.

Чуя приближение дождя, мистер Найтингейл быстро добрался до отдаленной окраины города, дабы исполнить там волю своего собственного господина и повелителя, чьего имени я здесь приводить не стану, хотя у него седовласая, вознесенная на шее-башне голова, чванливый, выдающийся вперед подбородок и пронзительные ястребиные глаза, а в уголках губ играет зловещая улыбочка.

Дюжая фигура неуклонно продвигалась вдоль бессчетных рядов домиков и по неосвещенным магистралям, пока не достигла цели своего путешествия: унылого, сгорбленного особняка, выстроенного по большей части из камня и наполовину затянутого плющом, что высился в конце продуваемого насквозь переулка. К тому времени уже настала ночь, когда все законопослушные граждане мирно спят в постелях, ставни их закрыты, а окна заперты.

Мистер Найтингейл обошел особняк по периметру и обнаружил три освещенных окна, все – в дальнем конце здания. Приметив длинный балкон этажом выше, примыкающий к двустворчатым, доходящим до пола французским окнам, он ринулся на приступ: извлек моток веревки, один конец перебросил через парапет и, закрепив ее на старом железном орнаменте ограды вокруг входа в подвал, вскарабкался наверх.

В ход пошли инструменты его профессии – и очень скоро окна темной комнаты уже распахнулись перед незваным гостем. Прислушавшись, не услышав внутри ни звука, и таким образом убедившись, что он не угодил в чью-нибудь спальню, мистер Найтингейл состроил для поднятия духа яростную гримасу и приготовил свечу – чтобы определить, куда попал.

Место и впрямь оказалось престранное: очень просторные покои с высокими потолками, обшитые резными дубовыми панелями, с изумительным каменным камином, доходящим до самого верху. По стенам была развешана коллекция древнего оружия; среди всего прочего мистер Найтингейл опознал дротики и копья, мечи и небольшие круглые щиты, все – из чистой бронзы. Незнакомые ему предметы включали загадочный двойной топор и огромный округлый щит, в центре которого скалилась литая морда кошки – возможно, пантеры. Повсюду на мебели красовались терракотовые статуэтки, изделия из блестящего черного фаянса, культовые вазы, сосуды для возлияний и серебряная посуда. Вдоль дальней стены протянулся ряд расписных ширм с яркими изображениями воинов, колесничных гонок, атлетических состязаний, ныряльщиков и борцов, флейтистов и акробатов; сцены плясок, охоты, рыбалки и пиров, выписанные живо, изящно, и, вне всякого сомнения, в глубокой древности, складывались в красочную панораму жизни на заре мира.

В углу комнаты, у приоткрытой двери во внутренний коридор, высилась терракотовая статуя юноши высотой в человеческий рост; фигура весьма впечатляющая, с темными волосами – заплетенные в косы, они веревками рассыпались по плечам, с гипнотическим взглядом черных глаз и загадочной улыбкой. Одет он был в короткую белую тунику или тогу, отделанную волнистой пурпурной каймой, а в руке держал трость. Фигура под резким углом наклонялась к наблюдателю, точно захваченная в стремительном движении вперед. Рядом с терракотовым изваянием стояли бронзовый треножник, курильница для благовоний и передвижная жаровня на колесиках, все изукрашенные фантастическими орнаментами.

Впечатление многократно усиливали царящее вокруг нерушимое безмолвие и знобкие тени, скользящие по старинным дубовым панелям. Мистеру Найнтингейлу казалось, будто он на дне моря и разглядывает разбросанные останки былого кораблекрушения, навеки застывшие во времени. Всю комнату окутывала священная аура глубокой древности.

На причудливо украшенном алтаре из вулканического туфа, занимавшем свободное место в центре комнаты, стояли кувшин с вином и чаша для возлияний. К алтарю был прислонен жезл в форме пастушьего посоха. В алтаре обнаружилась деревянная дверца, которая, впрочем, несмотря на героические усилия мистера Найтингейла, так и не поддалась. Весьма раздосадованный, он перенес свое внимание на массивное старомодное бюро, притулившееся у камина, проглядел разбросанные по нему бумаги и исследовал выдвижные ящики, зорко высматривая хоть что-нибудь, что могло бы заинтересовать его господина и повелителя. Однако ж нашлось там мало чего, если не считать ветхих пергаментов, пары-тройки писем и нескольких странных монет, подобных которым мистер Найтингейл еще не видывал: неровно обрезанных, истертых едва ли не до дыр, испещренных слабо проступающими знаками, не поддающимися истолкованию.

Слово «странный» было вполне уместно и по отношению к пергаментам, исписанным почерком столь причудливым и необычным, что мистер Найтингейл затратил минут пять, крутя листы и так и этак, поворачивая то одной стороной, то другой, а то и вверх ногами, в тщетных попытках расшифровать надписи. Вскоре он сдался и раздраженно побросал пергаменты в мешок заодно с письмами, здраво рассудив, что его хозяин, обладатель массивной седовласой головы, возможно, разберет, что это такое, и как-нибудь да использует себе во благо.

В придачу к вышеозначенному в комнате нашлась карта, на изучение которой мистер Найтингейл тоже потратил некоторое время. Перед его глазами расстилался обширный ландшафт, совершенно ему незнакомый, по обе стороны ограниченный протяженным узким побережьем, в середине высились горы, и в разных местах были отмечены, судя по всему, двенадцать городов. Мистер Найтингейл присоединил карту к пергаментам и письмам, заодно позаботившись, чтобы часть монет перекочевала в его собственный карман. Поначалу он решил было, что здесь музей; однако под воздействием собственных природных наклонностей отмел эту идею в пользу нового, куда более убедительного объяснения: экспонаты, собранные в комнате, – не что иное, как награбленное добро, причем грабитель – сам хозяин дома. А если все это и без того уворовано, так почему бы и не обокрасть вора?

Внезапно дородная шея Боба ощутимо заныла. Он насторожил уши и напряженно прислушался. С балкона доносился приглушенный шум дождя, и ничего более… да полно, так ли? Он состроил жуткую гримасу – в коридоре за приоткрытой дверью раздавались шаги. Испугавшись, что огонек свечи заметили, Боб задул его и нырнул за бюро, втиснувшись в узкую щель, и так, на четвереньках, застыл в ожидании.

Дверь распахнулась, и комнату залил свет другой свечи. До слуха Боба донеслось затрудненное дыхание, столь часто присущее старикам, курящим слишком помногу и слишком давно. Выглянув из-за угла бюро, он различил и того, кто нес свечу: седовласого субъекта в пропыленном фраке (старый дворецкий, подумал Боб), что уже подошел к балконным окнам (ныне распахнутым в ночь, благодаря стараниям мистера Найтингейла) и теперь изучал их с неспешным, прицельным любопытством.

В небе полыхнула вспышка молнии, одев переливчатым заревом и балкон, и комнату-музей, и слугу, и мистера Боба Найтингейла. Но, едва над головой прогрохотал гром, изобретательный Боб тут же отпрянул в тень своего укрытия. Не ведая, когда ожидать следующей молнии, что, возможно, выдаст его присутствие слуге, он предпочел не высовываться больше до того времени, как старый дворецкий сочтет нужным покинуть комнату.

Однако до этого времени, как выяснилось, было еще далеко. Тишину нарушали новые звуки, свидетельствующие о внимательном, бдительном обследовании: прерывистый кашель, сопение, шарканье ног. По тому, как скользил вдоль стен и потолка огонек свечи, Боб мог судить, где именно находится старый дворецкий и в каком направлении движется. И с некоторым беспокойством осознал, что страдающий одышкой светоносец приближается не куда-нибудь, а к бюро.

Свет уже мерцал в двух шагах, дыхание слышалось совсем рядом. Свеча медленно проплыла над поверхностью бюро, роняя на пол призрачные лучи: слуга проверял, не потревожены ли бумаги. Мистер Найтингейл напряг мускулы, готовясь в любой момент выскочить из укрытия. Но тут он увидел на стене собственную тень и насторожился, полагая, что старик со свечой тоже непременно ее заметит. Так что дюжий Боб затаил дыхание и подобрал под себя ноги, смирившись с тем, что его вот-вот обнаружат.

Однако свет заскользил прочь и, верно, исчез бы совсем, если бы в комнате не появился второй человек. Этот субъект двигался легко и стремительно, уверенной походкой. Заслышав его поступь в коридоре, Боб не смог удержаться от того, чтобы не выглянуть из-за угла бюро, не оценить вновь прибывшего и не решить раз и навсегда, кто это такой. Глазам его предстал юноша в бутылочно-зеленом сюртуке с черным бархатным воротником, в белой рубашке, светло-желтом кашемировом жилете и черных брюках. Лицо юноши отличалось редкой красотой – с безупречно изваянным подбородком, пышными усами и огромными темными глазами, что пылали как угли под надменно изогнутыми бровями. Пораскинув мозгами, мистер Найтингейл решил, что молодой щеголь – не иначе как мистер Джон Хантер, хозяин дома и расхититель древних сокровищ.

Молодой джентльмен негромко переговорил со слугой. Смерив его взглядом из-под вислых полей шляпы, мистер Найтингейл составил себе некое представление: юный франт с замашками денди, только-только из провинции; такому и тягаться нечего с городскими акулами, тем паче с хищниками вроде мистера Найтингейла и его господина и повелителя. Нет уж, с этим кривлякой проблем не будет!

Очередная яркая вспышка молнии заставила Боба забиться глубже в свою раковину. То, что он увидел, снова высунувшись из-за бюро, изумило его несказанно: ибо кривляка, иначе мистер Джон Хантер, стоял на балконе без сюртука и, сжимая в руке пастушеский посох, обращал конец его к небу.

Новая вспышка. И тут же пастушеский посох качнулся в нужном направлении, проследив путь молнии и примечая то место, где она ударила. Прогрохотал гром. И снова – ослепительно яркий сполох света, и снова – отслеживание, и снова – раскат грома. Эта же последовательность повторилась и в третий раз, и в четвертый, и в пятый и так далее.

С каждой последующей вспышкой мистер Хантер объявлял направление и характер молнии, как если бы узнавал по ним некие тайные сведения.

На Боба, наблюдавшего за происходящим из надежного убежища, все это произвело должное впечатление: теперь он не сомневался в том, что хозяин дома – не только вор и фат, но еще и умалишенный.

Как долго продолжалось это представление, мистер Найтингейл не знал. Однако со временем разряды сделались реже, гром зарокотал где-то в отдалении, и мистер Хантер убрал посох. Он вновь облачился в сюртук, обменялся несколькими словами с престарелым слугой, и тот, приготовив свечи, покорно удалился из комнаты.

Мистер Найтингейл насторожил уши: теперь к старомодному бюро приближался сам мистер Хантер. Ботинки молодого джентльмена находились в каких-нибудь нескольких дюймах от холщового мешка, в то время как сам жуликоватый Боб изо всех сил вжимался в щель между стеной и бюро, едва осмеливаясь дышать из страха привлечь внимание одержимого. Над головой грабителя зашуршали бумаги, послышался вздох. Где-то в комнате тикали часы; мистеру Найтингейлу казалось, это колотится его собственное сердце.

Спустя какое-то время мистер Хантер отошел к алтарю из вулканического туфа. Он достал из жилетного кармана ключ, отпер неподатливую дверцу и извлек на свет изящную шкатулку кедрового дерева, украшенную львиными головами. Открыл шкатулку, вынул из нее некий предмет и благоговейно возложил его на алтарь. Со своего места Бобу никак не удавалось разглядеть, что это: мистер Хантер загораживал весь обзор. Однако вскоре молодой джентльмен услужливо покинул комнату, предоставляя мистера Найтингейла его наклонностям.

Боб решил, что пробил час покинуть убежище. Он подобрал мешок и выбрался из-за бюро. Одного мимолетного взгляда на предмет, извлеченный из шкатулки кедрового дерева, хватило, чтобы распалить его любопытство. Подойдя к алтарю, он резко остановился – и застыл как вкопанный, глядя на то, что там покоилось.

Это оказалась пара табличек, соединенных вдоль края несколькими зажимами, точно листы книги; они лежали раскрытыми на подставке. Сами таблички, не толще промокательной бумаги, были сделаны из некоего неизвестного блестящего материала, напоминающего золото. А на страницах этого небольшого металлического фолианта обнаружился целый кладезь тех же причудливых буквиц, что испещряли пергаменты и карту. Мистер Найтингейл шагнул ближе – и глаза его расширились, а косить он стал больше обычного, ибо вот перед ним наблюдалась самая что ни на есть настоящая чертовщина! Он разглядел, что металл переливается и мерцает призрачным внутренним светом, причем совершенно самостоятельным, не зависящим от какого бы то ни было внешнего источника.

Экие чудеса! Мистер Найтингейл нервно сглотнул и вытер губы. Что за магия? Вот, наконец, вещь, в которой его господин, обладатель массивной седовласой головы, будет весьма и весьма заинтересован! Пожалуй, хозяин сможет продать эту штуковину – ведь со всей очевидностью ценность ее ни с чем не сравнима! – или вернет ее мистеру Джону Хантеру за немалое вознаграждение. В любом случае тут хорошие деньги слупить можно.

И Боб, не мешкая, приступил к делу. Он схватил мерцающие таблички – они не обожгли его, не отравили и не ударили током, чего он несколько опасался – и спрятал их в холщовый мешок. А затем стремительно обошел комнату, точно домохозяйка в ярмарочный день, хватая всякие прочие документы, возможно, небесполезные для его господина, а заодно и несколько предметов поизысканнее, таких как бронзовое ручное зеркальце, несколько статуэток, сосуд для возлияний и черную чашу, вырезанную в форме лица демона – безобразного, бородатого, ухмыляющегося, с клювом стервятника и ослиными ушами. Часть этих вещей он отдаст своему господину, а часть присвоит – в счет оказанных услуг.

Мистер Найтингейл завязал мешок – изрядно к тому времени потолстевший – и, перебросив его через плечо, шагнул к французским окнам, к длинному балкону и к свободе. В этот-то самый миг его внимание привлек какой-то шум в коридоре. Еще секунда – и он благополучно скрылся бы!… Крякнув и заворчав, Боб отпрыгнул, производя как можно меньше шума, в угол, прижался к старому бельевому шкафу и затаил дыхание.

В комнату вошел человек – ступая очень медленно, опустив голову, так, что разглядеть черты его лица возможным не представлялось. Одет он был по-королевски: в великолепную пурпурную мантию, усеянную золотыми звездами и теми причудливыми буквами, что столь озадачили мистера Найтингейла, а ноги украшали мягкие туфли из темно-бордовой ткани с загнутыми вверх носками. Шествуя величаво и важно, он остановился и поклонился улыбающейся статуе с гипнотическим взглядом. Трижды проситель склонялся до земли и каждый раз вполголоса повторял одно-единственное слово. Бобу послышалось что-то вроде «Аплу», хотя за истинность такового он бы не поручился.

Незнакомец развернулся, вскинул голову и воздел руки. Мистер Найтингейл застыл на месте, ибо увидел, что лицо, шея, руки и кисти вошедшего выкрашены в жуткий, отталкивающий кроваво-красный цвет – точно на изображении короля-воина, залитого кровью.

Кошмарный призрак приблизился к алтарю и уже собирался возложить на него кроваво-красные руки, как вдруг обнаружил, что таблички исчезли. Он быстро оглянулся по сторонам, раз, другой, третий, как если бы таблички могли уйти на своих ногах, но того, чего искал, не обнаружил. С губ его сорвался поток непонятных слов. Он бросился прочь из комнаты, за дверь и в коридор, возможно, в поисках пропыленного дворецкого. Только теперь, заслышав громкий голос, мистер Найтингейл отождествил кошмарный призрак с сумасшедшим, считавшим молнии. Только теперь мистер Найтингейл опознал в нем Джона Хантера.

Воспрянув духом, мистер Найтингейл подхватил свою ношу и бросился к балкону. Гроза, на время поутихшая, теперь бушевала с удвоенной силой. Вот над балконом вспыхнула ослепительная молния, высветив дюжую фигуру Боба, припавшего к полу, как если бы ему было в чем каяться – и ведь было же, право слово! Прогрохотал гром, и сальные волосы все как один встали дыбом на его загривке: зыркнув через плечо, он обнаружил, что у открытого окна стоит мистер Хантер.

Кошмарный призрак шагнул на балкон.

– Отдай это мне, – проговорил он ровным голосом.

– Что-что вам отдать, молодой человек? – полюбопытствовал находчивый Боб, прикидывая в уме расстояние между его теперешним местонахождением и концом веревки, обвязанной вокруг парапета.

– Ты отлично знаешь что. То, что у тебя в мешке и не принадлежит тебе.

– В мешке, стало быть? Да ничегошеньки там нет, – рассмеялся Боб, гнусно кося глазом.

– Не лги мне, любезный. Кто послал тебя? – осведомился мистер Хантер. – Это он, не так ли? Он знает, что я здесь?