Текст книги "Говорить ли президенту?"

Автор книги: Джеффри Арчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

В Джорджтауне они нашли маленький ресторанчик «У мистера Смита». Летом, когда столики накрывали в саду, Марк бывал здесь довольно часто. Посетителей было много, в основном молодежь. Отличное место, здесь можно сидеть и болтать часами.

– Господи, – вздохнула Элизабет, – вот и снова я – студентка. Я-то думала, мы уже вышли из этого возраста.

– Рад, что тебе здесь нравится, – улыбнулся Марк.

– Везде одно и то же. Стилизация – некрашеные деревянные полы, массивные дубовые столы, растения. Сонаты Баха для флейты. В следующий раз пойдем в Макдональдс.

Марк не нашелся, что ответить, хорошо еще, что принесли меню.

– Представь себе, четыре года проучилась в Йеле и до сих пор не знаю, что такое рататуй,[14]14
  Рататуй (фр.) – зд. овощное рагу.


[Закрыть] – сказала Элизабет.

– Я знаю, что это, но не знал, как оно произносится.

Оба заказали курицу, печеную картошку и салат.

– Гляди, Марк, вон там – этот жуткий сенатор Торнтон с девицей, которая годится ему в дочери.

– Может, это его дочь.

– Приличный человек не приведет сюда дочь. – Она улыбнулась.

– Он ведь дружит с твоим отцом?

– Да, а ты откуда знаешь? – спросила Элизабет.

– Это всем известно. – Марк уже жалел, что спросил.

– Вообще-то они скорее деловые партнеры, чем друзья. Он зарабатывает на военной промышленности. Не слишком привлекательное занятие.

– Но твой отец – совладелец компании по производству оружия.

– Папа? Да, я тоже его не одобряю, но он говорит, что во всем виноват его дед, основавший фирму. Когда я была школьницей, мы с ним из-за этого частенько ссорились. Я советовала ему продать свой пай и вложить деньги во что-нибудь полезное для общества.

– Вам у нас нравится? – спросил, наклонившись над столиком, официант.

– Да-да, спасибо, очень, – сказала Элизабет, глядя на него снизу вверх. – Знаешь, Марк, однажды я назвала отца военным преступником.

– Но я считал, что он против войны.

– Как много ты, однако, знаешь о моем отце, – удивилась Элизабет и подозрительно посмотрела на него.

И все же недостаточно, подумал Марк. А что ты можешь о нем рассказать? Если Элизабет и заметила, что он встревожен, виду она не подала и просто продолжала:

– После того, как он проголосовал за межконтинентальные баллистические ракеты MX, я целый месяц отказывалась сидеть с ним за одним столом. Правда, думаю, он этого даже не заметил.

– А мать?

– Она умерла, когда мне было четырнадцать. Наверное, поэтому мы с отцом так близки, – сказала Элизабет. Она опустила глаза и стала разглядывать сложенные на коленях руки. Ей явно хотелось переменить тему. Блестящие темные волосы упали на лоб.

– У тебя очень красивые волосы, – ласково сказал Марк. – Когда я впервые увидел тебя, мне захотелось их потрогать. Мне и сейчас хочется.

– Мне больше нравятся вьющиеся, – улыбнулась Элизабет и, подперев голову руками, лукаво взглянула на Марка. – Когда тебе стукнет сорок и у тебя поседеют виски, ты станешь просто неотразим. Конечно, если не облысеешь. Ты знаешь, что мужчины, которые хороши в постели, лысеют с макушки, умные лысеют с висков, а все волосы выпадают у тех, кто думает, что хорош в постели?

– Если я полысею с макушки, надеюсь, ты угадаешь, чего я хочу?

– Я согласна ждать, но все ж не так долго.

По дороге к ее дому он остановился, обнял ее за талию и поцеловал, сперва нерешительно, не уверенный, что она не оттолкнет его.

– Элизабет, у меня колени дрожат, – прошептал он, зарывшись в мягкие, теплые волосы. – Как ты поступишь со своей последней жертвой?

Некоторое время Элизабет молчала.

– Придется купить тебе костыли, – сказала она наконец.

Медленно, взявшись за руки, они шли ночной улицей, не находя слов от счастья. Трое весьма прозаических мужчин шли следом.

В нарядной гостиной, на диване цвета чайной розы, он поцеловал ее снова.

Трое прозаических мужчин, укрывшись в тени, ждали снаружи.

Она сидела в Овальном кабинете, и одну за другой просматривала статьи нового законопроекта, пытаясь обнаружить одну-единственную строчку, которая может обернуться против нее завтра, во время голосования. Внезапно она вздрогнула от неожиданности: перед ней стоял муж с кружкой дымящегося какао в руке.

– Ложись-ка лучше спать. Все равно эта публика не сможет тебе противиться, – сказал он, указывая на Капитолий.

Она улыбнулась.

– Милый Эдуард, какой же ты у меня все-таки умный! Что бы я без тебя делала?

6 марта, воскресенье

9 часов утра

Все воскресное утро Марк дорабатывал отчет директору. Первым делом разобрался на столе; беспорядок всегда мешал ему сосредоточиться. Марк собрал все свои записи и разложил их в логической последовательности. Справиться с задачей ему удалось лишь к двум часам, и он даже не заметил, что еще не обедал. Медленно записывал он имена оставшихся пятнадцати сенаторов – шесть под заголовком Комитет внешних сношений, девять – под законопроектом о владении оружием и законодательным комитетом. Потом уставился на список, ожидая вдохновения, но вдохновение не приходило. Один из них – убийца, и на то, чтобы выяснить, кто именно, осталось всего четыре дня. Марк сложил бумаги в портфель и запер его в столе.

Потом прошел на кухню и сделал себе бутерброд. Взглянул на часы. Как с пользой провести остаток дня? Элизабет дежурила в больнице. Он поднял трубку и набрал номер. Она не могла говорить долго: в три часа ее ждали в операционной.

– Ладно, доктор, я буду краток и постараюсь вас не обидеть. Звонить тебе каждый день, чтобы сказать, как ты прелестна и умна и что я от тебя без ума, мне вряд ли удастся, так что слушай внимательно.

– Я слушаю, Марк.

– Так вот, ты самая красивая, самая умная, и я безумно в тебя влюблен… Почему ты молчишь?

– Жду, может, скажешь что-нибудь еще. Ответный комплимент ты услышишь при встрече, это не телефонный разговор.

– Ладно, иди, вырезай сердце очередной жертве, только поскорее, я больше не могу.

– Мы оперируем вросший ноготь, – засмеялась она и повесила трубку.

Марк кругами ходил по комнате, мысли перескакивали от пятнадцати сенаторов к Элизабет и вновь возвращались к сенатору-убийце. Не слишком ли гладко развивается его роман с Элизабет? Может быть, это сенатор ищет его, а не он сенатора? Марк чертыхнулся и налил себе пива. Вспомнился Барри Калверт – по воскресеньям они обычно играли в скуош. Потом Ник Стеймз, Стеймз, который, сам того не зная, занял его место. Как бы поступил Стеймз, если бы остался жив? В памяти вдруг вспыхнула фраза, оброненная Ником на прошлогодней рождественской вечеринке в конторе: «Джордж Стампузис из «Нью-Йорк таймс» (еще один грек, никуда не денешься) после меня – лучший специалист по уголовным преступлениям в этой треклятой стране. О мафии и ЦРУ ему известно больше, чем всем преступникам и сыщикам вместе взятым».

Марк позвонил в справочное бюро Нью-Йорка и, толком не зная зачем, узнал номер Стампузиса.

– Спасибо, – поблагодарил он оператора.

– Всегда к вашим услугам.

Марк набрал номер.

– Попросите, пожалуйста, Джорджа Стампузиса из отдела уголовной хроники.

Его соединили.

– Стампузис, – услышал он голос в трубке. В «Нью-Йорк таймс» слова расходовали скупо.

– Добрый день. Меня зовут Марк Эндрюс. Я звоню из Вашингтона. Мы были дружны с Ником Стеймзом; я служил у него в отделе.

Голос потеплел.

– Да, я слышал об этой страшной аварии – если, конечно, это была авария. Чем могу вам помочь?

– Мне нужна секретная информация. Вы можете встретиться со мной прямо сейчас?

– К Нику это имеет отношение?

– Да.

– Тогда встретимся в восемь, на северо-восточном углу Двадцать Первой и Южной Парковой. Успеваете?

– Вылетаю первым рейсом, – сказал Марк и поглядел на часы.

– Жду.

Самолет Восточной авиакомпании Вашингтон – Нью-Йорк приземлился в начале восьмого. Выбравшись из толпы, снующей вокруг багажной стойки, Марк направился к стоянке такси. В Манхэттен его вез пожилой, пузатый, небритый житель Нью-Йорка с незажженным сигарным бычком, который он то и дело перекатывал из одного уголка рта в другой.

Всю дорогу таксист болтал без умолку. Его монолог почти не требовал от Марка участия в беседе, так что он мог использовать время в пути, чтоб собраться с мыслями.

– В стране полно дерьма, – сигара подпрыгнула вверх.

– Ваша правда, – согласился Марк.

– Не город, а помойная яма.

– Верно, – согласился Марк.

– А все эта сучка Кейн. Ее и повесить мало.

Марк похолодел. Эти слова повторяли тысячу раз на дню, но для кого-то в Вашингтоне они не были пустой угрозой.

Шофер притормозил у края тротуара.

– Ровно восемнадцать долларов, – сигара дернулась вниз.

Марк положил десятку и две пятерки в маленький пластиковый ящик, прикрепленный к защитной ширме, отделяющей водителя от пассажира, и вышел.

К нему навстречу шел приземистый, средних лет мужчина в твидовом пальто. Марк зябко поежился. Он и забыл, как холодно в Нью-Йорке в марте.

– Эндрюс?

– Угадали.

– Если всю жизнь изучаешь преступников, поневоле начинаешь рассуждать как они. – Он окинул взглядом костюм Марка. – Агенты ФБР стали одеваться не в пример лучше прежнего.

Марк смутился. Неужели Стампузис не знает, что в ФБР платят вдвое больше, чем в нью-йоркской полиции?

– Любите итальянскую кухню? – спросил Стампузис и, не дожидаясь ответа, бросил на ходу: – Повезу вас в одно местечко – Ник частенько сюда захаживал.

Молча шли они вдоль длинного квартала. У каждого входа в ресторан Марк замедлял шаг. Внезапно Стампузис исчез за одной из дверей. Марк прошел за ним через обшарпанный бар; у стойки толпились мужчины; все были крепко навеселе и продолжали напиваться. Наверное, их не ждали жены, а если и ждали, их все равно не тянуло домой.

Миновав бар, они очутились в уютном, выложенном кирпичом обеденном зале. Высокий, стройный итальянец провел их к угловому столику: очевидно, Стампузис был здесь желанным гостем. Меню Стампузис смотреть не стал.

– Рекомендую пиццу с устрицами. После этого заказывайте что хотите.

Марк последовал его совету. За ужином болтали о пустяках.

Марк два года проработал с Ником Стеймзом и знал святое правило средиземноморцев: за вкусной едой о деле – ни слова. Как бы там ни было, Стампузис все еще изучал его, а Марку так нужно было его доверие. Расправившись с огромной порцией, Стампузис принялся за двойной кофе, который запивал ликером Самбука; только теперь он взглянул на Марка и заговорил по-другому:

– Вы работали у великого человека, он один из тех редких людей, которые по-настоящему служат закону. Если бы каждый десятый сотрудник ФБР был так же умен и порядочен, как Ник Стеймз, вашей лавочке было бы чем гордиться.

Марк посмотрел на него, собираясь заговорить.

– Нет, не надо говорить ничего о Нике; вы здесь из-за него, мне этого довольно, а своего мнения о Бюро я все равно не изменю. Я веду уголовную хронику вот уже тридцать лет и могу сказать, что и ФБР и мафия разрослись и стали могущественнее. Но это все. Больше никаких изменений не наблюдалось. – Он налил себе в кофе Самбуки и шумно глотнул. – Ладно. Чем я могу вам помочь?

– Любыми неофициальными сведениями, – сказал Марк.

– Идет, – сказал Стампузис. – Интересы у нас общие.

– Меня интересуют два вопроса. Первое: есть ли у кого-нибудь из сенаторов прямой выход на заправил организованной преступности, и второе, как относится обыватель к законопроекту о владении оружием?

– Всего-навсего! – саркастически заметил грек. – Ну что ж, с чего начать? На первый вопрос ответить легче, поскольку половина сенаторов тесно связаны с организованной преступностью, сиречь с мафией, как ни старомодно звучит это название. Некоторые из них даже не подозревают об этом, но, принимая во внимание, что предвыборные кампании зачастую финансируются бизнесменами или крупными корпорациями, прямо или косвенно связанными с преступным миром, каждого президента можно с чистой совестью считать преступником. Но когда мафии нужен сенатор, она обычно подкупает его через третье лицо, впрочем, и такое получается редко.

– Почему? – удивился Марк.

– Человек, который станет плясать под их дудку, нужен мафии, чтоб обходить закон, беспрепятственно совершать сделки, выигрывать дела в суде, ну и так далее. Договоры с зарубежными странами или же одобрение Верховного суда им просто не интересно. Среди сенаторов иные обязаны своим успехом связям с мафией – те, кто начинал карьеру судьей по гражданским делам или членом местного законодательного собрания и получил финансовую поддержку непосредственно от мафии. Впрочем, они, возможно, не вполне отдавали себе в этом отчет; не каждый станет подвергать источники тщательной проверке, когда хочет, чтоб его избрали. В Аризоне и Неваде мафия занимается законным бизнесом, но боже упаси кого-нибудь туда сунуться. И наконец, в случае с Демократической партией существуют рабочие организации – самая мощная среди них – профсоюз водителей грузового транспорта. Вот и все, Марк, – весь тридцатилетний опыт работы за десять минут.

– Общая картина ясна. Хотелось бы уточнить некоторые детали. Если я назову вам пятнадцать сенаторов вы могли бы сказать, подпадают ли они хоть под одну из перечисленных вами категорий?

– Может быть. Попробуйте. Постараюсь быть предельно откровенным. Но если захочу о чем-то умолчать – не настаивайте.

– Брэдли.

– Никогда, – сказал Стампузис.

– Торнтон.

На лице Стампузиса не дрогнул ни один мускул.

– Бэй.

– По моим сведениям – нет.

– Харрисон.

– Не знаю. Я не в курсе политической жизни Южной Каролины.

– Нанн.

– Сэм – пай-мальчик? Гордость скаутов Нанн? Да вы смеетесь надо мной.

– Брукс.

– Ненавидит президента, но не думаю, чтоб он мог зайти так далеко.

Марк стал перечислять по списку – Стивенсон, Байден, Мойнихан, Вудсон, Кларк, Матиас. Стампузис лишь молча качал головой.

– Декстер.

Стампузис заколебался. Марк не стал настаивать.

– Неприятности – да, – начал Стампузис. – Но мафия – нет.

Стампузис, должно быть, услышал, как Марк с облегчением вздохнул. Ему не терпелось узнать, каких же неприятностей можно ждать от Декстера; он ждал, что Стампузис договорит, но тот промолчал.

– Бэрд.

Лидер большинства. Нет, это не в его духе.

– Пирсон.

– Издеваетесь?

– Спасибо, – сказал Марк и, помолчав, спросил, как мафия относится к законопроекту о владении оружием.

– Трудно сказать, – начал Стампузис. – Мафия больше не едина. Она чересчур разрослась, и в последнее время среди ее членов намечаются серьезные внутренние разногласия. Старшее поколение категорически против, поскольку, как только закон вступит в силу, легально приобрести оружие станет трудно, но еще сильнее они боятся дополнений, таких, как, к примеру, привлечение к уголовной ответственности за хранение незарегистрированного пистолета. ФБР будет счастливо: они не придумали ничего лучшего с тех пор, как уклонение от уплаты налогов стало наказуемо. Теперь они смогут остановить любого известного преступника и обыскать его, и если при нем обнаружится незарегистрированный пистолет, что почти наверняка, его в два счета упекут в тюрьму. С другой стороны, некоторые молодые турки с нетерпением ждут закона; как в тридцатые годы, когда действовал «сухой» закон, они смогут поставлять оружие хулиганам-одиночкам или любому психу, стоит только пожелать. У рядовых членов мафии появится, таким образом, новый источник дохода. Они верят, что полиция не сможет сразу начать применять закон, а прежде чем наведут порядок, пройдет по крайней мере лет десять. Ну как, я хотя бы приблизительно ответил на ваш вопрос?

– Более чем.

– Ну а теперь, Марк, моя очередь.

– Правила те же?

– Те же. Ваши вопросы имеют прямое отношение к смерти Ника?

– Да, – ответил Марк.

– Тогда у меня все: я знаю, о чем спросить, а вам придется лгать. Давайте лучше заключим сделку. Если это выльется во что-нибудь серьезное, я получаю право эксклюзивной публикации в обход этих ублюдков из «Пост».

– Идет, – сказал Марк.

Стампузис улыбнулся и подписал чек; согласие позволило причислить обед с Марком Эндрюсом к деловым расходам.

Марк посмотрел на часы. Если повезет, успеет на последний самолет. Стампузис поднялся и пошел к двери; в баре было по-прежнему людно – там толпились те же мужья тех же жен. Выйдя на улицу, Марк поймал такси. На сей раз за рулем сидел молодой негр.

– Я на полпути к разгадке, – сказал Стампузис, немало озадачив Марка. – Если раскопаю что-нибудь стоящее, позвоню.

Марк поблагодарил и сел в машину.

– Пожалуйста, аэропорт Ла Гуардия.

Потом опустил боковое стекло. Стампузис на минуту заглянул внутрь:

– Я делаю это не ради вас, а ради Ника, – сказал он и исчез.

На сей раз таксист попался не из болтливых.

Добравшись наконец до родной квартиры, Марк попытался собрать воедино обрывки информации, чтоб на следующее утро доложить директору, но, взглянув на часы, с ужасом убедился, что следующее утро уже наступило.

Понедельник, 7 марта

7 часов утра

Директор внимательно выслушал результаты изысканий Марка; пока тот говорил, он не проронил ни слова; оказалось, что и у него есть новости, причем совершенно неожиданные.

– Эндрюс, возможно, нам удастся еще сильнее сократить ваш список, – сказал он. – Утром в прошлый четверг двое наших агентов засекли запрещенную радиотрансляцию по одному из наших каналов связи, на которых мы обычно ловим КГБ. Возможно, временные помехи какой-то коммерческой станции заставили нас на миг переключиться на другую частоту, а может быть, у кого-нибудь есть незарегистрированный радиопередатчик, работающий на нашей частоте. «Давай, Тони. Я только что отвез сенатора обратно на заседание его комитета, и я…» – вот и все, что удалось засечь нашим ребятам. Голос резко оборвался, и нам не удалось поймать его снова. Может быть, заговорщики прослушивали наши разговоры, и на этот раз один из них, не подумав, начал передавать сообщение на нашей частоте – это не сложно. Агенты подали докладную о незаконном использовании нашей частоты, даже не догадываясь, как это важно.

Марк подался вперед.

– Да, Эндрюс, – сказал директор. – Я понимаю, о чем вы сейчас думаете – 10.30. Сообщение было передано в 10.30, утром.

– Так, третье марта, утро, десять часов тридцать минут, – взволнованно повторил Марк. – Погодите, я сейчас проверю… какие комитеты в это время уже заседали… – Он открыл свою папку. – Здание Дирксена… так-так… у меня тут где-то были записаны точные данные, я помню, – сказал он, листая папку. – Возможны три варианта, сэр. В то утро заседали комитеты по международным отношениям и государственным финансовым операциям. В сенате обсуждали законопроект о владении оружием – сейчас, в основном, только о нем и говорят.

– Это уже кое-что, – сказал директор. – У вас есть сведения, сколько сенаторов из тех пятнадцати, что у нас под наблюдением, были третьего марта в Капитолии и чем они там занимались?

Марк просмотрел пятнадцать листков бумаги и медленно разделил их на две части.

– Может быть, это ни о чем и не говорит, сэр, но вот об этих восьмерых у меня нет сведений, – он накрыл ладонью стопку бумаг, – что в то утро они были в сенате. Оставшиеся семь присутствовали на заседаниях, но не в Комитете государственных финансовых операций. Двое – Пирсон и Нанн – в Комитете внешних сношений, сэр. Остаются Брукс, Бэрд, Декстер, Харрисон и Торнтон. Все они выступали в законодательном комитете в том числе и по поводу законопроекта о владении оружием.

– М-да, вряд ли из этого можно делать окончательные выводы, – сказал директор, поморщившись. – Но другими данными мы не располагаем, так что сосредоточьтесь на семи сенаторах. У нас нет другого выхода: осталось всего четыре дня. Но не слишком обольщайтесь неожиданной удачей; советую десять раз перепроверить, не был ли кто из оставшихся восьми в здании Дирксена в то утро. Так вот, я не собираюсь устанавливать слежку за семью подозреваемыми: слишком рискованно. На Капитолийском холме к сотрудникам ФБР и так относятся настороженно. Поступим иначе. По политическим причинам, нам не удастся провести расследование в полном объеме. Придется искать нашего героя, опираясь только на улики, в которых мы совершенно уверены: где он обедал в четверг 24 февраля и был ли на заседании законодательного комитета в 10.30 третьего марта. Необходимо ударить без промаха, а времени у нас в обрез, так что под любым предлогом постарайтесь сократить список; а сейчас поезжайте в сенат – посидите в зале заседаний и в Комитете внешних сношений. И поговорите с директорами. О личной и общественной жизни сенаторов им известно абсолютно все.

– Слушаюсь, сэр.

– И еще: сегодня я обедаю с президентом – может, случайно услышу от нее сведения, которые помогут нам сократить число подозреваемых.

– Вы расскажете президенту, в чем дело?

– Вряд ли, – сказал директор ФБР после недолгого раздумья. – Мне кажется, мы держим ситуацию под контролем. Не вижу причин беспокоить ее и, пока не пойму, что мы можем потерпеть неудачу, ничего не скажу.

Директор передал Марку сделанный фотороботом портрет греческого священника.

– Сделан по описанию миссис Казефикис, – сказал он. – Ну как, похож?

– Даже очень, – сказал Марк. – Разве только нижняя часть лица более мясистая. Эти ребята работают отлично.

– По-моему, я уже где-то видел эту мерзкую рожу, – сказал директор. – Я за свою жизнь имел дело со столькими преступниками, что каждого, конечно, не упомнишь. А жаль. Но, как знать, может, все-таки узнаю.

– Надеюсь, вам удастся вспомнить, кто он, до четверга, – не подумав, выпалил Марк.

– Я тоже, – мрачно отозвался Тайсон.

– И подумать только, он опередил меня всего на двадцать четыре часа! Чертовски обидно.

– Считайте, что вам повезло, мой мальчик. Случись вам опередить его, Арианы Казефикис, должно быть, уже не было бы на свете, да и вам вряд ли удалось бы уцелеть. За домом миссис Казефикис, на случай если он вернется, по-прежнему наблюдает наш сотрудник, но вряд ли этот подонок станет рисковать – он профессионал высочайшего класса.

– Профессиональный подонок, – повторил Марк, согласно кивнув головой.

На внутреннем телефоне замигала красная лампочка.

– Да, миссис Макгрегор?

– Вы опоздаете на встречу с сенатором Хартом.

– Спасибо, миссис Макгрегор, – директор положил трубку на место. – Завтра в то же время, Марк. – Впервые он назвал его по имени. – И, пожалуйста, сделайте все возможное: осталось всего четыре дня.

Марк спустился на лифте на первый этаж, вышел из здания и пошел своей дорогой. Он не заметил, что по другой стороне улицы за ним следует человек. В сенате он договорился о встрече с директорами законодательного комитета и Комитета внешних сношений. Оба могли принять его самое раннее завтра утром. Марк вернулся в Библиотеку конгресса, чтобы в деталях изучить биографии своих подопечных. Группа подобралась разношерстная, со всех концов страны; общего между ними было мало, а один так и вовсе отличался от собратьев – но кто? Нанн – исключено. Торнтон – Стампузис явно не принимает его всерьез, но что это доказывает? Бэрд – лидер большинства? Нет, нет! Харрисон – Стампузис говорил, он против законопроекта о владении оружием, но половина сенаторов тоже были от него не в восторге. Декстер – о каких неприятностях, связанных с ним, упоминал Стампузис? Надо бы вечером узнать у Элизабет. Ральф Брукс – необычайно впечатлительный, вечно подавленный, не скрывает неприязни к Кейн – что есть, то есть. Пирсон – никто не поверит, если негодяем окажется он: тридцать лет в сенате, и ни пятнышка, что за глаза, то и в глаза.

Марк вздохнул – так глубоко и тяжко вздыхает человек, зашедший в тупик. Он посмотрел на часы – 10. 45; чтобы поспеть вовремя, надо немедленно уходить. Он вернул библиотекарю журналы, протоколы конгресса и отчеты Ралфа Надера и побежал через дорогу к стоянке, где стояла его машина. Проспект Конституции и Мемориальный мост быстро остались позади – сколько раз за неделю ездил он этой дорогой? Марк глянул в боковое зеркало, и ему показалось, что он узнает следовавший за ним автомобиль – а может, просто вспомнился прошлый четверг?

Марк поставил машину у обочины. Его остановили два сотрудника Службы личной охраны. Марк предъявил документы и медленно пошел по тропинке. Он успел как раз вовремя и вскоре уже стоял среди ста пятидесяти скорбящих, обступивших две могилы, вырытые для мужчин, которые еще неделю назад были живее большинства людей, сегодня пришедших на их похороны. Президента представлял вице-президент, бывший сенатор Билл Брэдли.

Он стоял рядом с хрупкой, закутанной в траур Нормой Стеймз; двое сыновей поддерживали вдову – она едва держалась на ногах. Около Хэнка, старшего, высилась чья-то могучая фигура – должно быть, отец Барри Калверта. Справа от великана Марк увидел директора; тот тоже заметил его, но сделал вид, что не узнал: игра продолжалась даже у могилы.

Ризы отца Грегори слегка трепетали на холодном ветру. Подол был заляпан грязью – целый день шел дождь. Чуть поодаль стоял молодой священник в черной рясе и белом стихаре.

«Я подобие твоей невыразимой славы, хоть и покрыт язвами греха», – нараспев читал отец Грегори.

Плачущая жена наклонилась и поцеловала Ника в бледную щеку; гроб закрыли. Пока молился отец Грегори, гробы с телами Стеймза и Калверта медленно-медленно опускали в могилы. С тяжелым сердцем наблюдал за ними Марк: это его тело в гробу могло бы сейчас опускаться все ниже и ниже.

– Со святыми упокой, о Христос, души рабов твоих там, где нет ни болезней, ни горестей, ни вздохов, но вечная Жизнь.

Благословив покойных в последний раз, православный священник осенил себя крестом, и толпа начала расходиться.

После службы отец Грегори сказал много теплых слов о своем друге Нике Стеймзе и выразил надежду, что он и его сослуживец Барри Калверт погибли не напрасно; Марку показалось, что священник обращается именно к нему.

Марк увидел Нанну, Аспирина, Джулию и безымянного сотрудника, но понял, что не должен заговаривать с ними, и незаметно исчез. Пусть другие оплакивают мертвых; его дело найти их живых убийц.

Марк вернулся в сенат более чем когда бы то ни было преисполненным решимости узнать, кого же из сенаторов не хватало на этих горестных двойных похоронах. Останься он чуть подольше, он бы увидел, как Матсон непринужденно беседует с Грантом Нанной и говорит ему, каким хорошим человеком был Ник Стеймз и какую потерю понесло в его лице правосудие.

Вторую половину дня Марк провел в Комитете внешних сношений: слушал Пирсона и Нанну. Если преступник один из них, его хладнокровию можно позавидовать. Марк уж было собрался вычеркнуть их имена из списка, но не смог: еще один факт нуждался в проверке. Когда наконец Пирсон закончил свою речь и сел, Марк почувствовал страшную слабость. Надо хоть сегодня отдохнуть, а то еще три дня ему не продержаться. Он вышел из зала заседаний и позвонил Элизабет, чтобы уточнить время ужина. Потом набрал номер кабинета директора и сообщил миссис Макгрегор номера телефонов, по которым его можно найти: ресторан, квартира, дом Элизабет. Миссис Макгрегор молча записала телефоны.

На обратном пути на хвост ему сели две машины: голубой «форд»-седан и черный «бьюик». Приехав домой, он бросил ключи Саймону. Прогнал гнетущую, неотвязную мысль о том, что за ним постоянно следят, и переключился на более приятные мысли о предстоящем вечере с Элизабет.