Текст книги "Сексуальная жизнь (ЛП)"
Автор книги: Джасинда Уайлдер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
После ленивого завтрака в номере мы выехали из Рима.
– Долго ехать до Флоренции? ― спросила я.
– Ну, довольно-таки долго, ― ответил Лука. ― Около трех часов. Если ехать напрямую без остановок, то, может, меньше. Но я думаю, что мы все-таки где-нибудь остановимся пообедать.
– Три часа ― это, по-твоему, долго? ― рассмеялась я.
Лука улыбнулся:
– Довольно долго. Не забывай, я же развожу вина по всей Италии, так что все время провожу в машине. Для меня три часа ― это не очень долго. А для кого-то, кто живет и работает в одном городе, особо никуда не выезжая, путь может показаться очень длинным.
– Три часа ― это ерунда, ― отмахнулась я. ― Семья моего бывшего мужа живет в Монтане, и мы ездим... то есть, мы ездили из Иллинойса в Мизулу во время отпуска. И вот это было по-настоящему долго.
– Эти города далеко друг от друга?
– Целые сутки пути. Мы живем... мы жили около Пиории, это город в центре Иллинойса. А его родители жили в Мизуле, около самой западной границы Монтаны. Получается около... пятнадцати тысяч миль? Или даже больше?
– И часто вы так ездили?
– Ох, по меньшей мере, раз в год. Мы ездили к ним на День благодарения, а они к нам на Рождество. Иногда наоборот.
Лука взглянул на меня, не убирая руки с переключателя передач:
– Ты скучаешь по нему? Только честно.
Я отвернулась к окну, разглядывая проплывающие мимо зеленые пейзажи, размышляя о том, что пыталась не думать об этом. В какой-то мере да, я скучаю. Мы были вместе тринадцать лет, начиная со старшей школы и заканчивая парой дней назад. Практически половина моей жизни прошла с единственным мужчиной. Он был во всем, что я делала, кем я была. Я прикусила губу, сдерживая эмоции.
– Его трудно отделить от моих мыслей и решений. Я просто не думаю о нем, потому что злюсь. Но... если посмотреть внимательнее, то я понимаю, что была несчастна. Я этого просто не понимала вплоть до недавнего времени.
Лука потянулся ко мне:
– Можешь рассказывать об этом, Делайла. Ты не ранишь и не расстроишь меня. Тебе нужно разговаривать о своих переживаниях.
Должно быть, мысль о том, что мужчина говорит мне рассказывать о своих переживаниях, заставила меня скривиться в улыбке, потому что Лука рассмеялся и сжал мою руку.
– Не смейся надо мной. Я не говорю, что у меня самого это хорошо получается, но я знаю, что это нужно делать, чтобы вылечиться. Вся твоя жизнь перевернулась. А я, в первую очередь, твой друг.
У меня защипало в глазах. Я яростно заморгала и сжала его руку. Когда я снова смогла дышать, то поблагодарила его:
– Это очень многое значит для меня, Лука. Я даже не знаю, что сказать. Мне нужно продолжать двигаться вперед, день за днем. Я притворялась, что мне все равно, даже перед самой собой. Что я слишком зла, чтобы злиться. Но прошло несколько дней и... мне больно. Я отдала этому подонку половину жизни. Он был моим первым и единственным любовником до тебя. Мне даже в голову не приходило, что он может мне изменять.
Лука кивнул. Его взгляд был тверд:
– Когда тебе изменяют ― это тяжело. Я тоже это знаю, из собственного опыта.
– Я все думаю, что же со мной не так, если ему было недостаточно.
Лука посмотрел на меня, касаясь губами моих пальцев:
– Нет, моя дорогая Делайла. Ты не должна так думать. Я тоже мучился этим, когда Лиа сказала, что спит с другим. Я вновь и вновь спрашивал себя, неужели я недостаточно хорош? Но потом я понял, что это не моя вина. Я любил ее и делал ради нее все. Но ты должна понять умом и сердцем, что для некоторых людей никогда не бывает достаточно.
Я пожала плечами:
– Просто... женщина, с которой я застала его... она старше меня и, если объективно, не очень привлекательна. Но она... она худая.
– Делайла, ты же не думаешь, что...
– Я на этом не зациклена, честно. По крайней мере, не очень сильно. Трудно совсем не думать об этом. Я не худая, никогда не была худой, никогда не буду, и я нормально к этому отношусь. Мне нравится, кто я и как выгляжу. Но когда ловишь собственного мужа в постели с худой старухой со свисающими сиськами, сложно не думать, что он запал на нее из-за того, что она худая, а ты нет.
– Он запал на нее из-за того, что он идиот, ― сказал Лука. ― Говорят, что некоторые мужчины думают не головой, а головкой, но лично я считаю, что те, кто бросают или изменяют прекрасным, удивительным женщинам, вообще думать не умеют. Такие мужчины делают то, что им хочется в конкретный момент. Инстинктивное мышление, только по-другому.
– Импульсивность. Наверное, эта характеристика очень подходит Гарри. Он всегда был довольно импульсивным.
Лука остановился в небольшом городке в стороне от основной трассы, где мы прекрасно пообедали и выпили бутылку вина. Пить вино в полдень казалось мне странным, но для Луки это, видимо, было в порядке вещей, так что я не стала сопротивляться. Не думаю, что он хоть сколько-нибудь опьянел от полутора бокалов, а вот меня наполнило приятное тепло и чувство глубокого счастья легло мне на плечи, словно одеяло. Светило солнце, синело небо, в тени здания дул прохладный ветер.
– Не хочешь прогуляться? ― спросил Лука.
– Конечно, ― промолвила я.
Лука заплатил по счету, и мы отправились в путь, держась за руки. На заднем сиденье машины Лука хранил одеяло ― «на всякий пожарный» ― то есть, на случай, если придется спать в машине. Сейчас он аккуратно сложил его и взял с собой. В стороне от деревни, где мы обедали, буйной зеленью раскинулись холмы и поля, на фоне которых изредка виднелись деревья, деревеньки, фермы и виноградники. Лука нежно, но упорно уводил меня от дорог и деревень в сторону лесистых холмов. Трели птиц, трепет крыльев, мягкий ветер, играющий в листве и остужающий пот на моем лице.
Спустя полчаса после начала нашей вылазки Лука остановился на пике холма под деревом, раскинувшим поросшие густой листвой ветви, закрывающие от горячего итальянского солнца. Мы легли рядом, спина к спине, наблюдая за облаками, мелькающими между листьями.
Лука перевернулся на бок и положил руку мне на живот. Больше он ничего не сказал, однако его взгляда было достаточно. Мы были так далеко от цивилизации, что я почувствовала, как осмелела. Наши глаза встретились, и я расстегнула и стянула вниз шорты, освободилась от лифчика и избавилась от футболки. Обнажение на улице было для меня еще одним новым опытом.
Лука скользнул рукой вниз по животу, мимо бедер, по лобку и поднялся назад. Он пока не трогал меня в сексуальном смысле, а просто гладил мое тело, исследуя каждый его сантиметр: мои руки, бока, грудь и бедра, мои икры и стопы. Исследовав мое тело пальцами, он повторил тот же маршрут, но уже губами.
Я лежала неподвижно, позволяя ему делать то, что он хочет, однако с каждым прикосновением его рук, каждым горячим влажным поцелуем мое сердце билось все сильнее. Это был не секс. Его действия были чем-то иным... чем-то более интимным. Любящим.
Я чувствовала, как биение моего сердца усиливалось, все больше напоминая страх: беги, беги, беги. Я не хотела, чтобы он любил меня. Если он полюбит меня, то я должна буду любить его в ответ, а эта мысль внушала мне ужас. Я любила мужчину половину собственной жизни и обожглась. Я думала, что знаю его, что доверяю ему, думала, что он заботится обо мне. Выяснилось, что я ошибалась. Луку я знаю всего сорок восемь часов, и сама мысль о том, что он может заботиться обо мне настолько, чтобы целовать и прикасаться ко мне так нежно, с таким трепетом... дрожь страха пробежала по моему телу вслед за удовольствием от его прикосновений.
Я не знала, что делать, что сказать, что чувствовать. С одной стороны, мне отчаянно хотелось снова быть желанной, быть любимой. Осознание того, что Гарри изменял мне на протяжении, возможно, всего того времени, что мы встречались, делало время, которое мы провели вместе, бессмысленным, пустым и ничего не значащим. Он никогда не любил меня. И сейчас, когда Лука клеймил мое тело своими нежными прикосновениями, я чувствовала, что нуждаюсь в большем, хочу большего, хоть это и пугало меня.
И это сбивало с толку.
Я не знала, бояться ли мне обожания в его глазах или таять от любви.
Я размышляла об этом, пока он осыпал мое тело поцелуями и прикосновениями, и оказалась не готова, когда его язык коснулся моего клитора. От неожиданности я резко вдохнула, дернулась и затем расслабилась. Теперь я знала, что он будет делать, и была готова к взрыву удовольствия. И тот последовал. О боже, какой же экстаз ждал меня на кончике его языка и поворотах его пальцев около моей точки G. Я почувствовала, как его язык отступает по мере того как я приближалась к кульминации. Я застонала и подалась бедрами вперед в надежде вернуть его язык на прежнее место.
Приподнявшись, я увидела, как он смачивает слюной пальцы и усмехается. Затем он опустил руки ко мне. Я уже была мокрой, уже смазанной его слюной и собственными соками, поэтому я удивленно нахмурилась. Не успев ничего спросить, я, однако, нашла ответ. Он раздвинул мои бедра и ягодицы одной рукой, а второй, с пальцами, покрытыми слюной, скользнул к мышце глубоко внутри, в том месте, к которому я никогда раньше не прикасалась. Я выдохнула и попыталась увильнуть и свести ноги вместе.
– Пожалуйста, расслабься. Тебе понравится, я обещаю, ― Лука смотрел на меня через мое распростертое тело. ― Но если ты не хочешь, я перестану.
Я все еще сжималась, наблюдая за ним и напряженно думая. То, что он делал, шло вразрез со всеми неписаными правилами в моей жизни. Но пока он не сделал ничего, что мне бы не понравилось, и я точно знала, что он не причинит мне боли. Мы были едва знакомы, но я доверяла ему. И это меня тоже тревожило. Гарри я знала всю жизнь, и думала, что тоже могу ему доверять.
Но Лука ― это не Гарри.
Я расслабила ноги, закрыла глаза и застыла в ожидании.
Он медленно и нежно массировал мой анус круговыми движениями, его язык снова нашел мой клитор, а пальцы свободной руки вновь погрузились внутрь меня. Меня переполняли новые ощущения. Он продолжил круговые движения, и я почувствовала, как его палец проник в кольцо мышц. Ощущение не было неприятным. Затем, повинуясь магии его пальцев и языка, я почувствовала нарастающее напряжение приближающегося оргазма... и оно было в разы сильнее всего, что я чувствовала до этого. И это было лишь началом.
С моих губ сорвался стон, а бедра свело в истоме. Палец Луки двигался все глубже и глубже, и я стонала уже непрерывно, внутри меня словно бушевали взрывы, нижнюю часть тела трясло, а его палец скользил внутрь и наружу легко и свободно.
Затем меня накрыло волной оргазма, и мой мир пошатнулся. Я закричала. В глазах замерцали огни, по всему телу словно пронесся электрический разряд, я дрожала и тряслась, но все равно кончала. Когда я подумала, что не могу кончить еще сильнее, Лука поднялся вверх по моему телу, все еще одетый. Я вцепилась в его штаны и рубашку, раздевая его в рекордно короткий срок. Все еще сотрясаясь от разрядов оргазма, я почувствовала, как Лука входит в меня, растягивая мое нутро своей толщиной. Я обхватила его своим телом, крепко прижимаясь и поддаваясь бедрами навстречу, заставляя его входить еще глубже.
Я потеряла счет времени. Возможно, мы извивались считанные минуты, а может и часы. Для меня это был один длинный оргазм, бесконечная кульминация, растущая все дальше и дальше до тех пор, пока я не могла больше ее выносить, а единственным, что я еще могла делать, стал судорожный захват бедер вокруг тела Луки в попытке поймать эту нескончаемую волну экстаза, задыхаясь и захлебываясь.
Когда Лука, наконец, замедлил толчки и начал впиваться в меня с медленной, первобытной силой, я практически обмякла, хотя все еще была на вершине оргазма, медленно падая в объятия наслаждения. И Лука кончил, подрагивая, рыча и выдыхая ругательства. Когда я почувствовала его оргазм, мое тело сжалось вокруг него в последний раз.
Когда мы встали, солнце стояло значительно ниже. Мы оделись и устремились к машине, держась за руки.
Уже сидя в машине, Лука повернулся ко мне:
– Ну, что скажешь?
Я знала, что он имеет в виду и застенчиво улыбнулась:
– Это было... сильно.
– Это хорошо или плохо?
– Твою мать, Лука. Я никогда в жизни не чувствовала ничего подобного.
– А, значит, было хорошо. Я рад. ― Он взял меня за руку и погладил мое запястье большим пальцем. ― Тогда, может быть, повторим позже?
– Сначала мне нужно сходить в душ.
– Ты сможешь это сделать в доме моих родителей.
Я не ответила, лишь кивнула. Кажется, он рассчитывал на то, что я останусь у него. Однако я не была уверена. Так много сомнений, так много тревог о неловких вопросах и ожиданиях... и ни одного ответа.
Тем не менее, долго думать мне не пришлось, поскольку меньше чем через час мы уже мчались по улицам Флоренции... Фирензы. Лука припарковался, вытащил мой чемодан из багажника и повел меня по переулкам и узким улочкам. Мы вошли в большую деревянную дверь, открывающуюся прямо на улицу. Лука постучал один раз, открыл дверь и впустил меня. За дверью скрывался просторный внутренний двор, окна на три стороны и фонтан в центре.
– Лука? Это ты? ― спросила по-итальянски пожилая женщина, которая, безусловно, была матерью Луки, судя по одинаковому с ним изгибу рта и орлиному носу.
– Да, мама, это я, ― по-английски ответил Лука. Он обнял мать, поцеловал ее в обе щеки и повернулся ко мне. ― Мама, это Делайла, моя хорошая подруга.
Его мать улыбнулась, заметив, как близко друг к другу мы с Лукой стоим, соприкасаясь краями одежды, но не трогая один другого, как стоят люди, близко знакомые с телами друг друга.
– Она просто подруга? ― по-итальянски спросила она, понимающе, но дружелюбно улыбаясь.
– Мама, говори, пожалуйста, по-английски. Делайла пока только учится говорить на итальянском. ― Он подтолкнул меня, и я протянула руку для рукопожатия. ― Делайла, это моя мать, Доменика.
– Рада с вами познакомиться, Доменика, ― сказала я по-английски. Хорошо бы я знала итальянский достаточно для того, чтобы поприветствовать ее как полагается на ее языке, но я боялась, что знаю итальянский не так хорошо и могу исковеркать приветствие.
– Мне самой приятно принимать вас здесь, ― перешла на немного ломанный английский Доменика, пожимая мне руку.
Возможно, мне не стоило переживать.
– Спасибо за то, что принимаете меня тут, ― сделала я попытку поблагодарить Доменику на итальянском языке.
Доменика улыбнулась и кивнула. Она провела нас в арку по узкому коридору, украшенному портретами и изображениями Девы Марии. Мы вошли в кухню, просторную, с высоким потолком, стенами, выложенными плиткой, и медленно крутящимся наверху вентилятором. У стены стоял большой стол из единого толстого куска дерева, поцарапанный, старый и гладкий от постоянного использования. Стол определенно был старинной вещью, которую любили и часто использовали. Доменика провела ладонью по поверхности стола, проходя мимо.
– Садись, садись, пожалуйста. Кофе будет подан в уно моменто* (прим. от перев. ит. ― Один момент).
Стулья были такими же старыми, массивными и гладкими от постоянного использования. Лука сел рядом со мной и незаметно взял меня за руку под столом, отчего я почувствовала себя подростком. Его мать кружилась по кухне, наполняя графин из стекла и металла водой и кофе. Она поставила его на плиту, и только тогда я поняла, что Доменика варит кофе в перколяторе, ― об этой вещи я слышала, но ни разу ее не видела. Пока в нем кипел кофе, Доменика сделала сэндвичи из толстых кусков домашнего хлеба, мяса, которое она достала из бледно-зеленого холодильника, где-то 1950-го года выпуска, и ярко-желтой головки сыра. Все это она поставила перед нами; Лука схватил корочки и отложил отдельно на тарелке. Я усмехнулась.
– Что? ― не понял он, набив рот. ― Мама знает, как я люблю сэндвичи. Я говорил, что я мамин сын.
Доменика сказала что-то по-итальянски через плечо.
– Мама, перестань притворяться, что не знаешь языка. Пожалуйста, говори по-английски. Не будь грубой. ― Лука повернулся ко мне. ― Мама сказала, что ни одна девушка не знает мужчину так, как его мать.
– Я примерно так и поняла. Я услышала слово «Мадре».
Лука засмеялся и сердито посмотрел на Доменику, когда она пробормотала что-то на итальянском языке.
– Она думает, что притворяться, будто она не знает английского ― это смешно. Она понимает абсолютно все, что мы говорим, и может довольно прилично разговаривать, но не хочет. Наверное, ей нравится, когда американцы ее недооценивают.
Доменика взглянула на Луку, буркнув что-то, подозрительно напоминающее ругательства.
– А теперь она грубит. Такие-то грязные слова в адрес любимого сына!
– Не самого любимого, когда тот сует нос в чужие дела, ― свободно произнесла Доменика по-английски с сильным акцентом. ― Разве можно быть таким недобрым к своей старой матери? Не даешь хранить секреты от американской подружки.
– Мама, она мне не... то есть, мы не... ― Лука запнулся и потер нос. ― Ох уж эта назойливая пожилая леди. Не обращай внимания на нее, Делайла.
– Мне кажется, она веселая, ― сказала я.
Мы прикончили чрезвычайно вкусные сэндвичи, и Доменика поставила перколятор на стол, медленно опустила пресс и разлила густой черный кофе по старым глазурованным чашкам из фарфора. Даже после добавления молока и сахара кофе был страшно крепким, это ощущалось с каждым осторожным глотком.
Доменика села рядом с нами, налила себе чашку кофе и отхлебнула, не добавив ни сахара, ни молока.
– Ты на отдыхе, Делайла?
– Да, мэм. Что-то вроде... длительного отпуска, ― кивнула я.
– Ты что-то ищешь здесь? ― сузила глаза Доменика.
– Мама, пожалуйста, ― прорычал Лука.
Доменика взглянула на сына с наивным интересом:
– Я просто спрашиваю.
Со стороны арки раздались голоса, врываясь неожиданным шумом в комнату.
– О, твои братья и сестра идут сюда. Может быть, им нужна помощь, Лука? Делайла, останься со мной и помоги приготовить ужин, хорошо?
– Мама, я не думаю, что...
– Все нормально, Лука. Я с радостью помогу. ― Я встала и положила руку ему на плечо. Доменика отвернулась и стала наливать воду в кастрюлю, так что я использовала эту возможность, чтобы украдкой поцеловать Луку.
– Иди, повидайся с семьей. Я справлюсь.
Лука допил кофе и встал. Он снова поцеловал меня, а выходя из комнаты, и вовсе, ущипнул меня за попу. Я подавила писк и увернулась от его руки, хлопнув его по плечу.
Можно было подумать, будто насытившись Лукой, я буду нормально себя чувствовать, оставшись одна, но как только он вышел из комнаты, я сразу задумалась, когда же смогу остаться с ним наедине. Меня тревожила глубина желания быть с ним, сексуальный голод, который я испытывала по отношению к нему, и сладкие высоты кульминаций, к которым он меня возносил. Я всю жизнь жила, не зная, что именно упускаю, и теперь, когда Лука показал мне это, я не могла насытиться.
Я обратилась к Доменике, которая, понимающе блеснув глазами, проигнорировала обмен любезностями между мной и Лукой. Она показала мне, с чем нужно помочь в ее подготовке огромного количества блюд: пасты, домашнего соуса в чистых стеклянных банках, какого-то блюда с тушеной курицей и жареным красным перцем, овощами на пару... слишком уж много еды, информации и названий. Глядя на то количество еды, которое мы готовили, я задала себе вопрос: сколько же братьев и сестер у Луки?
Когда приготовления начали близиться к концу, Доменика вручила мне стопку тарелок и целую кучу видавших виды столовых приборов, все из разных наборов. Рядом с кухней располагалась столовая, длинное и узкое помещение, где стоял стол, рассчитанный как минимум на двадцать человек. Я расставила тарелки и посчитала их. Их было двадцать две. То есть, не считая меня, в его семье двадцать один человек.
Возможно, у меня случилась небольшая паническая атака, когда я раскладывала столовые приборы. Я имела одну сестру, и у нее было двое детей. Гарри ― единственный ребенок. Даже если моя и его семья соберутся вместе, то будет всего десять человек. Я попыталась представить двадцать одного человека за одним столом, и все из одной семьи. Двадцать одного.
Во что я вляпалась, приехав сюда?
Я слышала голоса в кухне, все возбужденно тараторили по-итальянски. Несколько мужских, несколько женских и хаотичный взрыв детских голосов. Из всеобщего бормотания я выделила медовый голос Луки и почувствовала облегчение при мысли о том, что он будет со мной. Но... серьезно? Двадцать один человек? Я никогда не была в такой толпе, если не считать вечеринок в колледже или учебных занятий. Но семейное сборище? И ведь были даже не праздники, насколько я знала. Обычное воскресенье в июне.
Я взяла себя в руки и расставила свечи, которые нашла в буфете, ― огромные белые сальные свечи в замысловатых серебряных подсвечниках. В буфете также была стопка льняных салфеток, а также десятки всевозможных стаканов, по большей части винных бокалов разных размеров. Не зная, что еще делать, я расставила винные бокалы как придется.
Я услышала шаги за спиной, повернулась и почувствовала руки Луки вокруг себя. Его губы коснулись моей челюсти, шеи и горла, прежде чем вернуться к подбородку и, наконец, губ. Его руки скользили по моим бокам вверх и вниз, накрывая мои ягодицы и прижимая мое тело к своему. Я позволила себе расслабиться, пытаясь черпать силы из его размеренного сердцебиения и грации.
– У тебя так быстро бьется сердце, ― прошептал Лука. ― Ты ведь не боишься?
Я кивнула:
– Лука, тут двадцать одно место. Это все только твои братья и сестры и их дети?
Лука кивнул.
– Тут так много людей. Я не... моя семья маленькая, и мы нечасто собираемся вместе. И я только что встретила тебя, и...
– Делайла, пожалуйста, тебе надо успокоиться. Мы просто семья. Я никогда не думал, что нас много, но я понимаю твою тревогу. Моя семья добрая. Ты им понравишься. Я обещаю, ты почувствуешь себя дома. Все мои братья и сестры говорят по-английски, и большая часть их детей тоже. Все будет в порядке. ― Лука посмотрел на стол. ― Ты очень хорошо все накрыла. Маме понравится.
– Я не уверена насчет стаканов. Они вроде как одинаковые, так что я...
– Все хорошо. Это просто сосуды для напитков. Нечего беспокоиться. ― Он потянул меня на кухню. ― Просто будь самой собой, моя прекрасная. Все будет в порядке.
Похоже, мы приехали незадолго до прибытия всех остальных. Кухня, до этого казавшаяся просторной, теперь была заполнена разговаривающими людьми, звонкими звуками итальянской речи, смехом и возбужденными голосами. Дети всевозможных возрастов, от подростков до грудничков, выбегали из кухни и забегали назад, с воплями гоняясь друг за другом. Я насчитала одиннадцать, но они все были похожи и не стояли на месте, так что я не была уверена.
Лука взял меня за руку, когда мы входили. Такой жест весьма явно обозначал природу наших взаимоотношений; я думала вырвать ладонь, но поняла, что мне нужно сжимать его пальцы, чтобы быть уверенной в себе. Я могла пережить этот вечер только вместе с ним.
Симпатичный мальчик лет шести-семи с непослушными черными волосами и большими карими глазами остановился напротив нас:
– Ты девушка дяди Луки? ― спросил он с неприкрытым любопытством.
Я замерла и несколько раз моргнула. Так ли это? Я решила ответить самым простым образом.
Не успел Лука ответить, как я ответила по-английски:
– Да, я его девушка. ― Я попыталась переключиться на итальянский. ― Как тебя зовут? Меня зовут Делайла.
– Делайла? Мне нравится твое имя. А я Бенито. Ты американка? ― Казалось, он стремился похвастать своим английским. ― Скажи, а в ванной комнате у тебя есть телевизор?
Я попыталась скрыть удивление в своем взгляде.
– Эм, нет, у меня телевизор только в гостиной.
Я отогнала прочь мысли о том, что теперь у меня вообще не было ни телевизора, ни гостиной.
– А почему у тебя рыжие волосы? Однажды я повстречал леди с рыжими волосами. Она была ирландка. Толстая и старая. А ты молодая и милая, твои волосы не такого рыжего оттенка, как ее. У нее были ярко-оранжевые волосы, как морковка. Можно я потрогаю твои локоны?
Лука потрепал мальчика по голове:
– Бенито, ты одна сплошная проблема. Оставь Делайлу в покое, ― он перешел на итальянский, ― и пойди поиграй с двоюродными братьями.
Я засмеялась.
– Да все нормально. ― Я присела и наклонила голову к нему.
Он потер прядь моих волос между пальцами, словно ждал, что рыжий цвет с них сойдет. Потом он засмеялся, потрепал меня по голове точно так же, как это сделал с ним Лука, и убежал. Я встала и пригладила волосы руками.
– Прошу прощения за него. Он сын моего брата и действительно настоящий непоседа, но ничего плохого сделать не хотел.
– Все в порядке. Он напоминает моего племянника в этом же возрасте. Любопытный и болтает все, что в голову взбредет.
– У тебя есть племянник? ― спросил Лука.
Я кивнула.
– И племянница. Они уже подростки. Люси и Реймонд.
И снова непрошеные мысли заполонили мою голову. Не думаю, что когда-нибудь снова смогу говорить с моей сестрой. Если я увижу ее, то выйду из себя. А если увижу ее мужа, то расскажу, что эта шлюха изменяет ему, и тогда у него будет сердечный приступ, и это будет моя вина, так что, скорее всего я больше никогда не увижу своих племянников. Я подумала о светлых волосах Люси, ее волейбольной форме и футболках с Джастином Бибером, и о Раймонде с его жуткими футболками с принтами дет-метал групп, взъерошенными волосами и наушниками. Глаза защипало. Я часто заморгала и потерла глаза, делая вид, будто в них что-то попало.
Луку это не одурачило:
– Я что-то не то сказал?
Я покачала головой:
– Ничего. Просто подумала о своих племянниках.
– Скучаешь по ним?
– Да. Я буду очень скучать.
– Будешь? Что ты имеешь в виду? Ты не увидишь их, когда вернешься в Америку?
Я пожала плечами:
– Не знаю. Во-первых, я не уверена, что хочу возвращаться. И я никогда больше не смогу смотреть в глаза своей сестре, даже если вернусь.
Лука выглядел озадаченным. Я не рассказывала ему о своей сестре и Гарри.
– Она спала с Гарри, ― вздохнула я.
– Я думал, ты застала его с женщиной старше себя. Женой священника или кем-то там.
Мы стояли в углу на кухне, где повсюду кружились члены его семьи. Они открыли огромную бутылку вина, разлили напиток по стаканам и передавали их всем, даже некоторым детям постарше. Я сделала глоток, надеясь, что меня не стошнит от вина.
– Так и было. Когда я их обнаружила, то собрала сумки и ушла. Я остановилась на работе у сестры. Думала, что смогу поговорить с ней. Но когда я ее увидела и рассказала о том, что случилось, то... я все поняла. ― Я понизила голос, и Лука наклонился, чтобы лучше слышать. ― Моя собственная сестра, Лука. Этот козел спал с моей сестрой. А она... хотя знаешь что? Нет. Я не хочу сейчас об этом говорить.
Лука обнял меня за плечи:
– И не надо. Прости, что заставил тебя вспомнить об этом. Выпей вина. Пошли. Может, я уговорю сестер сыграть, и мы сможем потанцевать. Что скажешь?
Он провел меня за руку по всему дому и затем в гостиную, где стояли диваны, кресла и небольшие диванчики для двоих, а около окна располагалось пианино. Дети играли на полу, разбросав игрушки из плетеной корзины, в окружении четырех женщин, сидящих вокруг на стульях и непринужденно болтающих по-итальянски. Когда мы с Лукой вошли, она встали, чтобы поцеловать и обнять его. Он представил нас друг другу: Лючия, его старшая сестра; Элизабетта, его младшая сестра; Джулиана, жена его брата; Марта, жена другого брата.
Все они принялись бурно расписывать то, как они рады встретиться со мной и как мило с моей стороны присоединиться к их семейному обеду. Я улыбалась и кивала. Эти женщины были так естественны в своих объятиях. Они постоянно чокались, умудряясь не пролить вино, и целовали меня в обе щеки. Я подавила желание вытереться. Женщины не целовали меня в щеки с детства, и мне это не особо нравилось ни тогда, ни сейчас, когда повзрослевшую меня чмокали женщины, которых я знаю пять секунд. То есть, да, конечно, это европейский обычай, но когда такой обычай касается непосредственно тебя, а ты к нему не готов, то хочешь не хочешь, а испытаешь что-то вроде шока.
Мать Луки спасла меня от дальнейшей неловкости, пригласив всех к столу. Ужин прошел совершенно хаотично, очень громко, весьма весело и был чрезвычайно сытным и невероятно вкусным. Все передавали блюда по бесконечному кругу, все болтали в одно и то же время, дети орали друг на друга с разных концов стола, взрослые вторили детям, все смеялись, вино текло рекой, даже малыши аккуратно отпивали из бокалов под пристальным взглядом родителей. Мне оставалось только тихо жевать, пытаясь пережить происходящее вокруг безумие и представлять, каково это ― вырасти в такой огромной дружной семье. В моем детстве ужин был торжественным молчаливым событием. Мама всем раскладывала еду по тарелкам, затем мы рассаживались по местам и молчали, если к нам не обращались напрямую. И да, мы пили воду или молоко.
А здесь... это было форменное безумие. Еду глотали так быстро, что ты едва успевал положить себе порцию, вторые и третьи блюда передавались без каких-либо вопросов, тарелки передавались, переставлялись и наполнялись заново, вилки и ножи монотонно звенели на фоне нескончаемых разговоров на пылком итальянском языке.
Даже Лука, казалось, в какой-то момент забыл о том, что я здесь, погрузившись в очень громкую беседу с мужчиной средних лет на другом конце стола, который вроде как был его братом или мужем одной из сестер. Доменика сидела на одном краю стола, ее муж ― на противоположном. Это был величавый пожилой мужчина с густыми, но почти полностью седыми волосами, морщинистым лицом и добрыми, глубоко посаженными серыми глазами.
Меня забрасывали вопросами. Нравится ли мне Италия, какие у меня впечатления от Рима, видела ли я Колизей, считаю ли я Фирензу самым красивым городом на земле, как долго я уже здесь, чем я занимаюсь по жизни... Я пыталась отвечать, улыбаться и продолжать есть. Ужин подошел к концу приблизительно через час, люди ели, ели, ели, прерывались, чтобы сделать глоток вина и положить себе еще еды, потом болтали, болтали, болтали и снова ели, пока абсолютно вся еда, количество которой могло, как мне до этого казалось, накормить роту солдат, наконец, не закончилась.
Никакого сигнала к завершению не было, но все дружно встали и начали убирать тарелки, бокалы и блюда. Я оказалась у раковины вместе с Мартой, женой брата Луки. Я намывала тарелки, она их полоскала, а другие сестры вытирали и уносили посуду. Со мной они говорили по-английски, спрашивая, как мы с Лукой познакомились. Я пыталась увильнуть от их вопросов, но они были настойчивы, так что я рассказала, что у меня украли сумку, а Лука ее вернул. Эта история показалась им смешной, милой, романтичной и «так похожей на Луку».
