Текст книги "Гордые и свободные"

Автор книги: Джанет Дейли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

28

Нэшвилл, Теннесси

Начало ноября 1838 г.

Ежась под мелким ледяным дождем, Клинок поднял воротник повыше. Весь день с утра укутанное свинцовыми тучами небо исходило холодом и влагой. От плаща пахло мокрой шерстью, сырость пробирала до костей. Вымокшие и замерзшие ноги онемели в кожаных мокасинах. Клинок потянул лошадь за уздцы. На ней сидела женщина с тремя маленькими детьми. Младший – совсем малютка, к тому же больной лихорадкой.

Впереди грохотал и подпрыгивал на ухабах переполненный фургон. Изнутри доносились стоны и вздохи больных, для которых такая езда была настоящей пыткой. Тысячи копыт и ног, проехавшие здесь прежде, превратили дорогу в месиво. Жидкая грязь и вязкая глина замедляли и без того неспешное продвижение.

Густой туман ограничивал обзор. Однако караван растянулся более чем на милю, и даже при идеальной видимости разглядеть начало колонны отсюда было бы невозможно. Должно быть, первые повозки уже достигли городка Нэшвилла, который раньше назывался Френч-Лик.

Где-то неподалеку находилось поместье Эндрю Джексона. Отслужив два президентских срока, Джексон вернулся на свою плантацию «Эрмитаж», расположенную в окрестностях Нэшвилла. Ровно десять лет назад Джексон был избран президентом на первый срок. В своей инаугурационной речи Джексон поклялся, что заставит все индейские племена переселиться на запад. Он ни разу не отступил от своего обещания. Теперь, когда чероки были вынуждены подчиниться силе, обещание Джексона можно было считать окончательно выполненным.

Интересно, приезжает ли Джексон полюбоваться делом своих рук? Вряд ли. Рассказывают, что экс-президент совсем плох: оглох, ослеп на один глаз, страдает провалами в памяти. Да и с финансами у него дела обстоят неважно. Видимо, справедливость на свете все-таки есть. Во всяком случае, от индейцев сочувствия он не дождется, усмехнувшись, покачал головой Стюарт.

Ксандра, шагавшая рядом с ним, споткнулась на скользкой грязи. Клинок хотел ее подхватить, но от холода движения его стали не столь быстры, и девушка упала.

– Ты цела? – склонился над ней он.

Ксандра кивнула и хотела подняться, но руки скользили по грязи.

– Я тебе помогу.

Он обхватил ее за талию и внезапно замер. Живот у Ксандры был выпуклый, твердый, набухший. Опомнившись, Клинок осторожно поднял девушку на ноги. Она отвернулась, отказываясь смотреть ему в глаза, и укуталась в одеяло.

– Ты ждешь ребенка? – спросил он ровным голосом, хотя внутри у него все клокотало от гнева.

Она кивнула и прошептала:

– Но никто не должен знать.

– Ксандра, они должны об этом знать, – вздохнув, ответил он.

– Нет! – Она всхлипнула и побежала вперед.

Когда хвост колонны наконец прибыл к месту ночлега, морось сменилась монотонным, нескончаемым дождем, от которого земля превратилась в сплошную жижу. Невозможно было найти ни единого сухого клочка. Переселенцы собирали мокрые сучья и ветки, чтобы развести костры. Под натянутой парусиной готовили горячую пищу, пытались хоть немного обсушиться.

Клинок налил в оловянную кружку кофе, поставил миску на плоский камень, нагретый огнем.

Ксандра, сжавшись в комок, сидела под парусиной, стараясь не обращать на себя внимания. От Клинка она теперь держалась на отдалении, лелея свой страшный и постыдный секрет.

Клинок сделал вид, что не обращает на нее внимания. Он ждал, пока появится Элайза, которая залезла в фургон, чтобы покормить горячей похлебкой Викторию.

Под навес нырнула Темпл. Коротко взглянула на Клинка и подсела к огню, протянув вперед руки. Ее тело била дрожь. Как ему хотелось подойти к ней, согреть, ободрить, но она ясно давала понять, что не нуждается ни в его обществе, ни в его знаках внимания.

Тем обиднее было видеть, как увивается вокруг нее этот лейтенантик. Неужели она не замечает, что он в нее по уши влюблен? Темпл упряма, вспыльчива, своенравна, но ведь не слепа же! Почему тогда она его поощряет? Просто удивительно, что Пармели до сих пор не подсел к костру. Впрочем, все еще впереди.

Из фургона на землю спрыгнула укутанная в одеяло женская фигура. Клинок отставил кружку и шагнул под дождь. По дороге ему встретился Кипп, тащивший целую охапку мокрых сучьев. Элайза так торопилась поскорее забраться под навес, что налетела на Клинка с разбегу и воскликнула:

– Вы меня напугали!

Она нервно рассмеялась.

– Извините.

Из фургона донесся душераздирающий кашель. Клинок взглянул на миску, что держала в руках Элайза, увидел, что она пуста лишь наполовину.

– Ну как она?

Элайза лишь пожала плечами:

– Ее сильно растрясло. Да и этот холод, сырость… Кашель стал хуже.

Элайза хотела шагнуть под навес, но Клинок удержал ее.

– Я хотел бы поговорить с вами наедине.

– Хорошо. – Она взглянула на него с любопытством, словно сбросив груз усталости. – О чем?

– О Ксандре. Она беременна.

Клинок произнес эти слова с нарочитой резкостью, чтобы скрыть обуревавшие его эмоции.

– Нет!

Элайза отшатнулась от него в шоке, потом обернулась к навесу, пытаясь разглядеть в темноте съежившуюся фигурку.

– Ей страшно, стыдно. Нужно, чтобы с ней поговорила женщина. Она нуждается в вас, Элайза.

Больше ему говорить ничего не пришлось. Элайза медленно шагнула вперед, потом решительно нырнула под навес. Стряхнув дождевые капли с одеяла, она положила его к огню, мысленно повторяя: «Бедная Ксандра, бедная, бедная Ксандра». Это несправедливо! Девочка и так настрадалась. Но Элайза знала, что Ксандре сейчас нужна не жалость.

Она подошла к девушке, села с ней рядом, оправила на ней юбку. Ксандра повесила голову, вся дрожа – то ли от холода, то ли от страха.

– Ксандра, я все знаю, – мягко сказала Элайза. – Клинок рассказал мне.

Ксандра задрожала еще сильней.

– Посмотри на меня, пожалуйста.

Никакого ответа. Тогда Элайза насильно подняла ей лицо и увидела, что из зажмуренных глаз Ксандры ручьем текут слезы.

– Ну открой же глаза. Все будет хорошо.

– Нет, не будет, – всхлипнула девушка.

И все же Элайза несказанно обрадовалась. Впервые после того ужасного случая Ксандра хоть как-то ответила на обращенные к ней слова.

– Нет, все будет хорошо. И не думай, что мы тебя не любим. Мы тебя очень любим и всегда будем любить.

Ксандра открыла глаза, стиснула зубы, лицо ее исказилось от сдерживаемых рыданий.

У Элайзы и самой из глаз текли слезы. Она обняла Ксандру, прижала к себе.

– Теперь все узнают, да? – простонала Ксандра. – Какой позор!

– Тише, не плачь. Все будет хорошо.

– Они будут смотреть на меня так же, как смотрят на Клинка. Они меня возненавидят.

– Нет, милая. Нет.

Но Ксандра ее не слушала. Элайза дала ей как следует выплакаться, с горечью думая о том, как несправедливо устроена жизнь. Неожиданно кто-то положил Элайзе руку на плечо.

– Что случилось? – спросила Темпл.

Элайза заколебалась, понимая, что не может оставить этот вопрос без ответа. Тщательно подбирая слова, она сказала:

– У твоей сестры будет ребенок.

– Она сама тебе сказала?

Элайза покачала головой и показала на Клинка.

– Ксандра думает, что все мы теперь будем ее ненавидеть, а я говорю, чтобы она не болтала глупостей. Правда ведь?

– Правда… – пробормотала Темпл, уязвленная тем, что муж сообщил эту новость не ей.

Она выпрямилась, взглянула на Клинка. Тот пил из кружки, не сводя глаз с Темпл. Его мокрые волосы поблескивали в свете костра.

– Почему? – срывающимся от обиды голосом спросила у него Темпл. – Почему ты сказал ей, а не мне? Ведь я ее сестра! Отвечай!

– Потому что… мне показалось, что Элайза сможет утешить и ободрить девочку.

– А я не смогу?

– Не так хорошо, как она.

– Откуда тебе знать?

– А ты посмотри на себя. Сейчас твоя сестра нуждается в участии, но с ней сидит Элайза, а не ты. Ты выясняешь отношения со мной. Почему? Потому что чувствуешь себя обиженной, твои чувства задеты. Тебя всегда интересуют только твои собственные чувства, а не чувства других людей.

– Неправда!

– Ты вспомни, как ты от меня ушла. Тебе было на меня наплевать. Тебе и сейчас на меня наплевать.

Он порывисто поставил кружку и, поднявшись, вышел под дождь.

Темпл хотела крикнуть ему вслед, что он очень ошибается. Он сам во всем виноват. Почему он к ней не приезжал? Но слова эти так и не были произнесены. Темпл подсела к сестре и стала вытирать ей заплаканное лицо.

Три дня караван отдыхал в Нэшвилле, готовясь к трудному переходу через Камберлендские горы. Нужно было подлечить больных, починить повозки, закупить провизию. Два дня подряд лил холодный дождь, и лишь на третий день удалось немного обсушиться.

Приближалась зима, а караван преодолел менее одной трети пути. Начинало сказываться отсутствие теплой одежды. Индейцев согнали в лагеря посреди лета, не дав захватить с собой все необходимое, поэтому теперь единственной защитой от холода были армейские одеяла, выданные властями. Многие индейцы были без обуви или, подобно Темпл и Элайзе, не имели ничего, кроме обычных башмаков, которые давно протерлись и пришли в негодность из-за долгого и трудного пути.

Люди ослабли от усталости, простуд, болезней, ночевок на сырой холодной земле. Когда караван покинул Нэшвилл, тронувшись в сторону Кентукки, он был похож на какой-то бродячий госпиталь.

Вдоль дороги то тут, то там виднелись холмики свежих могил. Здесь похоронили тех, кто умер по пути следования предыдущих караванов. Возле Хопкинсвилла на деревянном памятнике, раскрашенном под мрамор, висел белый флаг. Здесь похоронили престарелого вождя по имени Белый Путь. Когда процессия поравнялась с могилой, Темпл и ее отец остановились, чтобы помолиться за усопшего. А заодно и за себя.

Многие переселенцы пали духом, отчаялись. Мало кто верил, что федеральные власти выплатят компенсацию за утраченное и оставленное имущество. Белые наверняка снова обманут индейцев, обведут их вокруг пальца.

Но караван преодолел уже более двухсот миль, о возвращении назад не могло быть и речи. И люди шли дальше, то утопая в грязи, то дрожа от холода. И злой ветер беспрестанно дул им в лицо.

29

Берег Миссисипи

Январь 1839 г.

Прислушиваясь к мерным ударам кирки о мерзлую землю, Элайза думала, что этот звук похож на рокот траурного барабана. Клинок, Дье и Шадрач рыли могилу в заснеженной земле. Рядом лежало завернутое в одеяло мертвое тело. Черная Кэсси стояла на коленях возле тела своего мужа, горестно раскачиваясь. Фиби пыталась утешить мать, но безуспешно. Кэсси стонала, и ее заунывные причитания сливались с воем ветра.

Кузнец Айк умер. Этот большой, сильный мужчина умер от воспаления легких. За время пути многие из переселенцев скончались, но именно эта смерть почему-то подействовала на Элайзу особенно сильно. Она закуталась в одеяло, завернулась по самые глаза.

Возможно, на нее так угнетающе подействовала не смерть кузнеца, а общая безысходность ситуации, в которой оказался караван. Десять дней назад он добрался до берега Миссисипи, и тут выяснилось, что дальнейшее продвижение невозможно. Река покрылась льдом, который был слишком толст для переправы на пароме и слишком тонок для повозок. На узком клочке земли, зажатом меж реками Огайо и Миссисипи, застряло сразу несколько караванов. Люди оказались в плену метелей и снегопадов. Болели почти все, многие находились в критическом состоянии. К дизентерии, кашлю, ревматизму прибавились обморожение, простуды, воспаление легких, грипп.

На противоположном берегу застывшей Миссисипи виднелся мыс Жирардо, расположенный в штате Миссури. Никто не знал, как туда добраться. Больше половины пути до новой индейской территории было преодолено. Первоначально предполагалось, что перемещение займет девяносто дней, но девяносто дней миновали, а до пункта назначения оставалось еще четыреста миль.

Элайза не знала, сумеют ли они преодолеть этот отрезок пути. Что она вообще здесь делает? Но тут подошел Уилл, встал рядом с ней, чтобы защитить ее от ветра, и сомнения Элайзы исчезли бесследно. Вот причина, по которой она здесь, с этими людьми.

Подъехал Джед Пармели. Элайза с завистью посмотрела на его теплую шинель, шерстяной шарф и вязаные перчатки. Лейтенант спрыгнул на землю, подошел к могиле, молча тронул Шадрача за плечо и взял у него лопату. Подросток встал рядом, согревая дыханием озябшие пальцы. Потом отошел к матери и сестре. Вместо обуви его ноги были в обмотках.

Наконец могила была вырыта.

– Мама, пора, – прошептал Шадрач, глядя на заплаканное лицо Кэсси. – Надо зарывать.

Кэсси снова разрыдалась, а когда Шадрач попытался вытащить из-под отца одеяло, пронзительно вскрикнула:

– Что ты делаешь?

– Папе одеяло больше не понадобится, а нам оно пригодится.

– Нет! – схватила его за руку мать. – Нельзя, чтобы его клали в такую холодную землю как есть.

– Он холода все равно не чувствует. Ты же сама знаешь, он хотел бы, чтобы нам было тепло.

– Шад прав.

Фиби стучала зубами от холода, хотя Дье от-дал ей свои штаны, которые она надела прямо поверх платья.

– Папа хотел бы, чтобы мы забрали одеяло.

Кэсси заплакала еще громче, а Шадрач развернул одеяло, обнажив длинное неподвижное тело в драной рубашке и домотканых штанах на подтяжках.

Здесь были все члены семьи, кроме Виктории. Дье, Клинок и Джед осторожно опустили труп в могилу. Было слишком холодно, чтобы устраивать долгое прощание. Каждый по очереди подошел к вдове и детям, выразил соболезнование. Потом, сгибаясь под холодным ветром, все вернулись к кострам, остался лишь Дье, быстро забросавший комьями земли могилу.

Джед стоял возле огня, закутав лицо шарфом. Руки в перчатках он вытянул перед собой и рассеянно смотрел на языки пламени.

Летний зной теперь вспоминался как далекий сон. Жара, пот, нехватка воды. Если б генерал Скотт знал, на какие лишения и страдания обрекает индейцев, отправляя их в путь накануне зимы, он наверняка отсрочил бы переселение – лейтенант в этом не сомневался.

Смертность достигла двадцати процентов, и это не считая рабов вроде Айка. Когда же все это кончится? Сколько еще людей расстанутся с жизнью, прежде чем караван достигнет индейской территории?

Никогда еще Джед не чувствовал себя таким беспомощным. Он отдал всю лишнюю теплую одежду, какая только была у него с собой: рубашки, носки, кальсоны, брюки, сапоги, даже мундир. Пусть только попробуют потом предъявить ему претензии за разбазаривание казенного имущества. Нельзя же безучастно смотреть, как люди умирают от холода.

Льюис, брат Джона Росса, возглавлявший один из караванов, застрявший возле Джонсборо, отправился в Сент-Луис, чтобы на собственные средства купить теплую одежду и одеяла.

Поблизости кто-то зашелся в кашле. Сначала Джед подумал, что это Клинок, который в последнее время был сильно простужен. Но нет, кашель был детским.

Нахмурившись, лейтенант обернулся и увидел, что двухлетний сын Темпл задыхается, широко разевая ротик. Обычные симптомы хронического кашля, которым страдали многие из переселенцев.

– Доктор у него был? – спросил Джед.

Темпл покачала головой, прижимая к себе плачущего сына.

– Еще вчера кашель был совсем слабым.

– Я разыщу врача и приведу его.

Джед вернулся только через час, приведя с собой измученного, едва державшегося на ногах доктора. Тот быстро осмотрел ребенка, выпил кофе, немного обогрелся у костра.

– Обычный коклюш, – сказал он. – Я ничего особенного сделать не могу. Если начнется рвота, кормите его почаще, но малыми дозами. Лучше, чтобы ребенок побольше спал. Оставлю вам немножко лауданума, но не давайте ему больше четырех капель, и не чаще, чем три раза в день. Если мальчику станет хуже, начнутся затруднения с дыханием или что-нибудь в этом роде, присылайте за мной. Вот, собственно, и все… – Он пожал плечами, шумно отпил из кружки. – А как ваша мать? Раз уж я здесь, давайте-ка осмотрю ее. – Он тяжело вздохнул.

– Я с вами, – предложила Элайза. – Как раз собиралась подложить ей горячие камни под матрас.

– Горячие камни? Помню, когда мы с братом были детьми, мать клала нам в кровать нагретые кирпичи. Повернешься во сне, да как стукнешься! Не очень-то удобно.

Тут закашлялся Клинок. Врач нахмурился:

– Не нравится мне ваш кашель. Грудь не болит? Давайте я вас осмотрю.

– Нет, – коротко ответил Клинок.

– Ну как хотите. У меня пациентов и без вас хватает. Напомните, чтобы перед уходом я оставил вам лауданум.

Элайза разгребала снег в надежде разыскать сучья и ветки. В верхушках деревьев завывал северный ветер. Каждый день приходилось отходить все дальше и дальше от лагеря, чтобы раздобыть хвороста. Скоро собирать будет нечего, и тогда придется рубить деревья. Хорошо хоть, местность лесистая. Страшно подумать, что случилось бы с караваном, если б не было топлива.

Она ударилась о что-то твердое и, разбросав снег ногой, прибавила к охапке еще один сук. Потом выпрямилась, чтобы посмотреть, как дела у Ксандры и Киппа. Вокруг не было ни души – лишь обледеневшие стволы деревьев. Вдали что-то шевельнулось. Элайза пригляделась и увидела, что это Ксандра, прислонившаяся к дереву. Кипп же куда-то запропастился.

Элайза с тревогой посмотрела на свинцовые тучи. Вечерело, того и гляди начнется метель. Куда же подевался Кипп? Нужно было держаться всем рядом.

Она направилась к Ксандре.

– Где Кипп? Ты его видела?

Никакого ответа. Ксандра медленно сползала на землю.

– Что с тобой?

Элайза перешла на бег, глотая ртом обжигающе холодный воздух. Сердце у нее чуть не выскакивало из груди. Опустившись на колени рядом с Ксандрой, Элайза с испугом спросила:

– Что с тобой? Что случилось?

Она бросила хворост, откинула свое одеяло и заглянула Ксандре в лицо. Оно было искажено от боли, залито смертельной бледностью. Глаза Ксандры были полны ужаса. Рот приоткрылся, но не раздалось ни звука. Внезапно девушка согнулась пополам и мучительно застонала. Только теперь Элайза заметила, что Ксандра обеими руками держится за живот.

– Господи, только не это! – прошептала Элайза.

Неужели ребенок? Слишком рано.

– Сейчас отведу тебя в лагерь. Пойдем, Ксандра. Помоги мне.

Обхватив девушку за талию, Элайза повела ее за собой и вдруг увидела, что по снегу за Ксандрой тянется кровавый след.

– Кипп! – истошно закричала Элайза, но терять время было нельзя, и она не стала ждать юношу.

Поддерживая Ксандру под мышки, Элайза спиной стала пятиться к лагерю, таща девушку волоком. Та вырывалась и корчилась от боли, что затрудняло и без того нелегкую задачу. Элайза уже валилась с ног от усталости, когда из кустов внезапно выскочил Кипп.

Дрожа от холода, Элайза нервно прохаживалась возле палатки доктора. Здесь же, возле костра, стоял Уилл Гордон с окаменевшим от волнения лицом. Элайза упрекала себя за то, что в поисках хвороста увлеклась и оставила девушку одну. Не надо было вообще брать с собой в лес беременную! Во всяком случае, следовало спросить Ксандру, хорошо ли она себя чувствует. Элайза зажмурилась, чувствуя себя бесконечно виноватой. Перед глазами у нее вновь встал кровавый след, тянущийся по снегу.

Клинок ждал, облокотившись о кузов фургона. Элайза подошла к нему, думая, что в последнее время индейцы перестали обращать на Клинка внимание. Сейчас у всех хватало забот, так что старые обиды были забыты.

Неужели Ксандра умрет? Слишком уж много крови она потеряла. Элайза взглянула на парусиновый вход в палатку.

– Что-то врач очень долго с ней возится, – прошептала она.

– Да, – кивнул Клинок и закашлялся.

– Темпл, должно быть, сходит с ума от беспокойства. Может быть, сходите к ней?

– Пусть Пармели идет. Он с удовольствием воспользуется этой возможностью.

Эта реплика должна была бы прозвучать зло, если бы не бесстрастный тон, которым она была произнесена.

Грустно было видеть, как Клинок и Темпл отдаляются друг от друга все больше и больше. Ведь Элайза помнила, как горячо и страстно любили они друг друга. Любовь сквозила в каждом их слове, каждом жесте, каждом взгляде.

Из палатки вышел доктор, и все обернулись к нему. Несколько секунд доктор молчал, потом красноречиво отвернулся.

– Мне очень жаль. – Он вздохнул и подошел к костру. – Спасти ее не удалось.

– А ребенок? – с надеждой спросил Уилл.

– Мальчик. У него не было ни единого шанса.

– О Господи, – всхлипнула Элайза. – Почему только я не подошла к ней раньше?

– Даже если это случилось бы в моем присутствии… – начал доктор. – В общем, я все равно вряд ли сумел бы ее спасти.

Возможно, это было правдой, но Элайза знала: ей никогда не избавиться от чувства вины. Когда Уилл медленно направился к ней, она хотела убежать, скрыться с его глаз, уверенная, что он будет смотреть на нее с осуждением. Но в его взгляде читалась лишь боль утраты. Он поднял обмотанную тряпкой руку и стер слезу с ее щеки.

– Я знаю, вы тоже ее очень любили, – тихо сказал он.

Элайза припала к его груди и разрыдалась.

Наутро Ксандру и ее мертворожденного младенца похоронили.