Текст книги "Крылья безумия"

Автор книги: Джадсон Пентикост Филипс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

– Так, значит, вы видели, как он был убит, – я имею в виду того парня?

– Нет, – сказал Биллоуз. – Я услышал выстрелы и увидел, как у Сэма исчезло лицо! – Он обрушил своей кулак на стол с такой силой, что подпрыгнули стаканы. – Я видел боковым зрением парня и как кто-то потянул на себя его винтовку, а потом я побежал к Сэму. Инстинктивно... мне подумалось, что я там нужен. Я слышал, как у меня за спиной кричит парень, но я не оглянулся. Я хотел пробраться к Сэму.

Питер ждал. Бар был оборудован кондиционером, но по лицу Биллоуза бежали тонкие струйки пота.

– Конечно, я ничего не мог сделать для Сэма. Он умер от первого же выстрела. Второй лишь еще больше его изуродовал. Но... но я вот как считаю. Я знал почти всех людей, стоявших неподалеку от парня. Они были участниками марша. Они были моими друзьями – моими студентами. Я разговаривал с ними. Человек, который забил парня насмерть, не был одним из нас. Он сделал дело, бросил винтовку, и ускользнул в суматохе.

– А описание?

– Их с полдюжины, – горько улыбнулся Биллоуз. – Вы знаете, как это бывает в такие моменты. Он был высоким, низеньким, толстым, тощим, светлым, смуглым мужчиной... Полиция пальцем не пошевелила, чтобы его отыскать. У меня есть версия. Я думаю, парня распаляли до того состояния, когда его можно было уговорить убить Сэма, а потом заставили замолчать. Если бы тот человек не смылся, ему все равно ничего бы не грозило. Никто не стал бы предъявлять ему серьезное обвинение. Он прикончил убийцу. Я думаю, что это было спланированное убийство.

– Значит, нас трое, – сказал Питер.

– Трое?

– Редактор местной газеты.

– Он поможет?

– Нет.

– Боится?

– Да.

– Пожалуй, я его не виню.

– Вы действительно думаете, что организация генерала Уидмарка настолько опасна? – спросил Питер.

– Это Бодлер, ведя речь о Французской революции, сказал: "Сегодня я почувствовал, как меня обдало порывом ветра, поднятого крыльями безумия". Я занимался изучением таких организаций, как АИА, и они здорово меня напугали, – признался Биллоуз. – Меня можно бы назвать экспертом по экстремистским группам, и я давным-давно перестал над ними посмеиваться.

– Насколько обоснованны ваши суждения?

– Вам нужны факты? – Лицо Биллоуза стало суровым, словно высеченным из камня. – Общество Джона Берча в своем памфлете "Время пришло" раструбило доверчивым массам весть о том, что "Вашингтон взят!". Под этим мы подразумеваем, что наше федеральное правительство сейчас в полной мере подвержено влиянию коммунистов. Сенатор от штата Айдахо Фрэнк Черч рассказывает о своем друге, распорядителе благотворительных фондов штата. Однажды вечером он пришел домой и обнаружил недвусмысленные надписи, выведенные красной краской на почтовом ящике; слова "ПРОКЛЯТЫЕ СОЦИАЛИСТЫ", намалеванные на столе, что стоит на лужайке; люстры в доме и окна, до которых детям не дотянуться, тоже разукрасили в ярко-красный цвет. Вы знаете, что сделало этого человека врагом экстремистов? У него в окне была фотография президента Соединенных Штатов!

– Отдельный пример психоза, – сказал Питер.

– Вы так считаете? Я могу объяснить вам, почему ваш приятель редактор боится. Один конгрессмен-демократ критиковал Общество Берча в стенах законодательного собрания. Редактор, республиканец из его родного городка, поддержал конгрессмена в редакционной статье. На следующее утро редактор обнаружил свою машину с красной свастикой, намалеванной на дверце, изрезанными шинами и сахаром в бензобаке. Позднее женский голос сообщил ему по телефону: "В прошлый раз это была ваша машина, в следующий раз это будет ваш дом!"

– Не отвечающие за свои поступки дети, – обронил Питер.

– Вроде Олдена Смита! – сказал Биллоуз. – Вам нужны цифры? На прошлых выборах эти организации для сумасшедших собрали в полтора раза больше денег, чем обе политические партии. Их двадцать крупнейших изданий могут похвастаться тиражом свыше миллиона экземпляров. Их пропагандистская сеть образует гигантскую паутину. У них выходит в эфир семь тысяч радиопередач каждую неделю. Его преподобие Карл Макинтайр вещал в 1958 году с одной-единственной радиостанции. Он обвинил Национальный совет Церквей методистов, пресвитериан и двадцать девять других конфессий – в том, что те действуют заодно с коммунистами в расовом конфликте. Сегодня та лавина пожертвований, которые он выманивает у легковерных слушателей, обеспечивает ежедневное вещание на 617 радиостанциях. Ну как – напугал я вас хоть сколько-нибудь?

– Если это соответствует действительности.

– Это соответствует действительности. Роберт Б. де Пью, лидер минитменов, утверждает, что завербовал в свою секретную армию более двадцати пяти тысяч "патриотов". В своем обращении после выборов, на которых правые радикалы потерпели поражение, де Пью сказал своим приверженцам: "Надежды миллионов американцев на то, что коммунистическую волну можно остановить избирательными бюллетенями, а не пулями, обратились в прах. Если вы ВООБЩЕ собираетесь покупать огнестрельное оружие, ПОКУПАЙТЕ ЕГО СЕЙЧАС... Формируйте секретную команду минитменов. Это лучшая гарантия для вас, что кто-то, не мешкая, начнет действовать, чтобы помочь оградить вашу свободу в ту пору, когда вас неожиданно недосчитаются!" Экстремисты? Фанатики? Но тут не до смеха, Стайлс. Если это получит дальнейшее распространение, еще несколько миллионов заразятся лихорадкой страха. И генерал Хэмптон Уидмарк со своей Армией за исконную Америку находятся в эпицентре этого безумия. Проверьте, я могу подтвердить документально каждое сказанное вам слово. Я сделал своим хобби собирание их литературы.

– У вас есть материалы на Уидмарка?

– Вагон и маленькая тележка, – сказал Биллоуз.

– Могу я на них взглянуть?

– Завтра я возвращаюсь в университет, на похороны Сэма. Приходите, и я предоставлю в ваше распоряжение свои досье.

Питер помолчал какой-то момент. Он почувствовал, как странный холодок пробежал у него по спине.

– Как вы считаете – вы опознали бы человека, который убил Олдена Смита, если бы увидели его?

Биллоуз пожал плечами.

– У меня в голове нет его зрительного образа, – ответил он. – Но если бы я увидел его, возможно – только возможно, – что я бы на него среагировал. – Он усмехнулся совсем невесело. – Мы пришли сюда вчера, чтобы протестовать против того, что университетскому профессору затыкают рот, чтобы решительно провозгласить право на инакомыслие. Ирония судьбы, правда? Потому что согласно тому же самому принципу мы не можем отрицать право уидмарков, и де пью, и макинтайров, и берчей на инакомыслие и распространение их отравы.

– Но убийство – это все-таки нечто другое, – сказал Питер.

– Да неужели? – Биллоуз уставился на свой пустой стакан. – На юге вот уже сотня лет как открыт сезон охоты на негров. Вы могли безнаказанно убить негра, потому что не было суда присяжных, который бы признал вас виновным. Если Уидмарк и ему подобные будут достаточно эффективно распространять свою отраву, то настанет день, когда вы сможете прикончить любого, на кого решите навесить ярлык коммуниста, – и это вам сойдет с рук. Вы знаете, что, если установить личность человека, который убил Олдена Смита, это не принесет особой пользы. Он убил убийцу. Ему будут аплодировать. Единственная причина, по которой он не вышел вперед и не поклонился, – та, что он не хочет, чтобы его расспрашивали относительно каких-либо прошлых контактов со Смитом.

– Довольно мрачную картину вы нарисовали, – сказал Питер. – Вас послушать, так и вовсе бесполезно пытаться что-то предпринять.

Биллоуз подался вперед.

– Вы можете кое-что сделать, – сказал он. – Вы можете задержаться здесь, не для того, чтобы раскрыть убийство, а чтобы снять крышку с выгребной ямы. У вас есть репутация как у репортера. Вас нельзя высмеять в суде. Но, прежде чем вы решите предпринять такое, вам лучше напомнить самому себе, что фанатизм не остановится ни перед чем. Они остановят вас, если пронюхают, что вы затеваете. Не рассчитывайте на их страх перед законом. Не рассчитывайте на защиту полиции. И не надейтесь, что коварный удар нанесут не в спину...

– А вы не слишком-то воодушевляете меня на дальнейшие действия, – сухо заметил Питер.

Рот Биллоуза шевельнулся в кривой усмешке.

– Если я только не совсем в вас ошибался, то я уже вас воодушевил, сказал он.

Глава 4

Неожиданно для себя Питер нашел Дом Круглого стола и представление "Звук и свет" очень трогательными. В послеобеденное время и ранним вечером, на следующий день после убийства Сэма Минафи, это место было наводнено туристами.

Питер сомневался в том, что многие из них приехали лишь для того, чтобы поглядеть на этот красивый дом с его большими высокими зеркалами, уотерфордской люстрой в прихожей, кобальтовой синью фонарей-"молний" на пристенных столиках от Хепплуайта, каминными полками от Адама, изящным фортепьяно от Клементи в комнате для музицирования, потрясающим синим ковром с цветочным узором в холле, стеклом "Айриш-Корк" на столе в столовой, кроватью с пологом на четырех столбиках и креслами от Дункана Файфа*.

______________

* Дункан Файф – знаменитый мебельщик своей эпохи, работал в традициях неоклассицизма, стилей ампир и шератон. Выходец из Шотландии, приехал в Америку в 1784 г. и открыл мастерскую в г.Нью-Йорке. Создатель собственного стиля американской мебели, которой обставлялись лучшие дома на востоке страны.

Питер был уверен – всех этих людей привело сюда нездоровое желание посмотреть на то место, где погиб человек, событие, которое они уже видели по телевидению.

Они прибывали нестихающим потоком, проходили по дому, а потом слонялись в английском розарии с красной кирпичной оградой, дожидаясь темноты и начала знаменитого представления "Звук и свет".

Разработка программы "Звук и свет" для Дома Круглого стола потребовала нескольких лет подготовки и обошлась Эмме Поттер Уидмарк в добрых полмиллиона долларов. Питер смотрел программу такого рода во Франции, под названием "Сон э люмьер". Они стали популярны за границей начиная с 1952-го, когда Пол Роберт-Худин внедрил первую систему в Шамбор-Шато. С тех пор другие системы были установлены в Версале, в римском Колизее, в афинском Акрополе, у египетских пирамид и не так давно в Боскобеле, на реке Гудзон. Вероятно, подумал Питер, Эмма Поттер Уидмарк почерпнула эту идею в Боскобеле.

Программа представляла собой историческую драму с великолепными декорациями – домом, музыкальным сопровождением оркестра из тридцати музыкантов, звучавшим в ночном эфире; голоса большой актерской труппы раздавались из динамиков, установленных в сотне мест, эффект от сюжетных перипетий той истории, которую они рассказывали, усиливался благодаря искусно подобранному световому оформлению. Когда действие разворачивалось в гостиной, в остальных помещениях дома неожиданно становилось темно. Каким-то образом вы начинали воображать, что видите фигуры живых людей, движущиеся среди свежесрезанных цветов, небрежно отложенную в сторону лютню в комнате для музицирования, заговорщическую деятельность революционеров, разворачивающуюся за огромным круглым столом на кухне. Призраки прошлого оживали, искусно воскрешаемые невидимыми актерами, музыкой и цветом.

Питер сидел на каменной скамье в дальнем углу розария, наблюдал и слушал. Голоса доносились от гигантского дуба у него за спиной, из розовых кустов, расположенных на несколько ярдов левее него.

В истории Дома Круглого стола повествуется о начале восстания против британской тирании и налогов, о том, как строились планы ее свержения, о первых воплощенных в жизнь формах демократии. Рассказывается также история самого рода Поттеров, включающая в себя трагический роман первой Эйприл Поттер и молодого британского офицера. Эти несчастные влюбленные встречаются урывками на фоне приближающейся войны. Молодому офицеру приказано шпионить за Поттерами и их друзьями. Он разрывается между долгом и любовью. В кульминационный момент действа начинается война и полк британских солдат нападает на Дом Круглого стола и предает его огню. Ночной воздух наполнен звуками стрельбы и криками, и внезапно кажется, что сам дом объят пламенем.

Это было настолько реалистично, что Питер почувствовал, как у него увлажняются ладони, пока он смотрит и слушает.

Заканчивается эта история тем, что от дома остается пепелище, и первая Эйприл Поттер ищет среди обломков тело своего британского друга, который вбежал в дом, разыскивая ее, и был погребен под обвалившейся крышей. Девушка, потрясенная, растерянная, отказывается верить, что ее возлюбленный мертв, и, в то время как музыка плавно стихает, подводя к эпилогу, нас просят представить девушку, теперь состарившуюся, до сих пор приходящую на место катастрофы в ожидании, что вновь появится ее утерянная любовь.

По окончании программы туристы горячо аплодировали, а потом стали расходиться. Питер почувствовал себя странным образом прикованным к скамье, на которой он сидел. Все огни вокруг дома и в парке постепенно погасли. Он подумал, что теперь понимает, почему Сэм Минафи решил прийти сюда со своими демонстрантами. Это бы не просто поставило в неловкое положение генерала Уидмарка. Каким-то образом неправдоподобная драма Дома Круглого стола оживляла в человеке жажду и дух свободы. Она взбудоражила Сэма Минафи, современного бунтаря, и, странным образом, она, должно быть, также взбудоражила генерала Уидмарка и АИА. Один и тот же духовный фактор развел две категории людей практически в противоположных направлениях, и те и другие твердо решили сохранить то, что, как они верили, брало свое начало в Доме Круглого стола.

Ночь стала прохладной, и Питер вдруг осознал, что он остался совсем один. Он запустил руку в карман твидового пиджака за почерневшей трубкой из корня верескового дерева и принялся набивать ее из кисета. Пламя зажигалки на какой-то миг высветило правильные черты его смуглого, красивого лица.

– Мой милый, о, мой милый! – прошептал голос у его плеча.

Он настолько опешил, что едва не выронил трубку и зажигалку, когда повернул голову.

– Я знала, что ты придешь! Я знала, я знала! – прошептал голос.

Очень хорошенькая девушка неожиданно оказалась рядом с ним на скамье. Руки обвили его шею, нетерпеливое тело крепко прижалось к нему, молодой, жадный рот приник к его рту. Потребовалось некоторое физическое усилие, чтобы мягко отстранить ее.

– Боюсь, вы обознались, – сказал он.

Он видел ее лицо при слабом свете поднимающейся луны. Слезы бежали по ее щекам, но это были слезы радости. Ее кожа была гладкой и очень бледной, ее глаза – широко раскрытыми и такими блестящими, что это вызывало испуг.

– Мой милый, неужели ты не видишь? – прошептала она. – Это Эйприл, твоя Эйприл! – и она прильнула к нему, дрожа, прижимаясь своей щекой к его щеке.

Он осознал, что его не просто приняли за другого человека. Эта пылкая девушка жила в той драме, которую они только что видели и слышали, сыгранной на фоне Дома Круглого стола. Эта девушка представляла себя Эйприл Поттер, о которой они только что слышали, а его – потерянным возлюбленным.

– Это всего лишь пьеса, – проговорил он очень мягко, не зная, что сказать.

Она рассмеялась смехом, преисполненным радости.

– Я прихожу каждую ночь, и все жду, жду, – сказала она. – Мне говорили, что это бесполезно, но я знала... я знала, что однажды ночью найду тебя здесь. Ах, милый, милый! – И снова ее рот стал охотиться за его ртом.

Он очень твердо отстранил ее от себя. Он надеялся, что, если она посмотрит на него достаточно долго, фантазии рассеются. Легкая тень страха мелькнула в широко раскрытых глазах.

– Ты переменился? Скажи мне, что ты не переменился, – потребовала она.

– Вы замечтались, – сказал он. – Посмотрите. Дом по-прежнему там.

– Это новый дом, – нетерпеливо сказала она. – Тот, который мама отстроила заново в память о старом. Я хотела, чтобы она построила его, потому что была уверена, что он побудит тебя вернуться. Неужели ты не понимаешь?

– Ваша мама – Эмма Поттер Уидмарк?

– Ну конечно, глупенький. Почему ты спрашиваешь меня о вещах, которые знаешь? Неужели мы станем тратить время на разговоры? Уведи меня. Возьми меня в любом месте, где хочешь. Разве ты не знаешь, что я – твоя? Что я всегда была твоя и всегда буду твоя?

– Да, – сказал Питер пересохшим ртом. – Говорить – только понапрасну тратить время. Ты права. Давай уйдем отсюда.

Где-нибудь у входа в эти угодья, там, где он припарковал "ягуар", должен быть кто-то – ночной сторож или кто-нибудь из обслуживающего персонала.

Она просунула свою руку под его руку, ее пальцы переплелись с его пальцами, ее светловолосая голова покоилась у него на плече. Он ощутил прилив жалости к ней. Она была не от мира сего, совсем не от мира сего. Она шла настолько близко от него, что он чувствовал, как кровь пульсирует во всем ее теле.

Где-то впереди них, на вымощенной красным кирпичом дорожке розария луч фонаря обратился в их сторону.

– Эйприл! – раздался резкий мужской голос.

Девушка остановилась, вцепившись в Питера.

– Пожалуйста, не дай им меня увести! – прошептала она. – Пожалуйста, ради всего святого, не позволяй им.

Фонарь быстро надвигался на них. Тяжелые каблуки застучали по кирпичной дорожке. Свет сфокусировался сначала на девушке, а потом на Питере.

– Пэт! Сюда! – выкрикнул резкий голос.

Второй фонарь показался неподалеку от дома и тут же стал приближаться к ним. Ноготки девушки вонзились Питеру в руку сквозь твид его пиджака.

– Пожалуйста! Пожалуйста! – прошептала она.

Теперь Питер разглядел при свете луны первого человека. Он был ростом с Питера, фунтов на пятьдесят тяжелее, со смуглым, скуластым лицом. Он стоял очень прямо, с фонарем в левой руке, с тяжелой терновой тростью в правой. Питер узнал генерала Хэмптона Уидмарка по журнальным фотографиям.

Второй человек, подбежав, присоединился к ним. Он был молодой, с непокрытой головой, с широкой белозубой улыбкой, ослепительной при свете луны.

– Опять она принялась за свое, – сказал он.

– Уведите ее домой, Пэт, – распорядился генерал.

Девушка вскрикнула и вцепилась в Питера.

– Пожалуйста! Пожалуйста, не позволяй им. Неужели ты не видишь, что они собираются нас разлучить?

– Эйприл! – Голос у генерала был гневный.

Человек, которого он называл Пэт, потянулся к девушке. Питер не снял руки с ее дрожащих плеч.

– Мне бы хотелось разобраться, в чем тут дело, – сказал он.

– Ну, давай, спрашивай, что хочешь, приятель, – повернулся к нему человек, которого называли Пэтом.

– Я – генерал Хэмптон Уидмарк, – сказал генерал. – Это Патрик Уолш, мой помощник. Эйприл – моя приемная дочь. Теперь вам ясно положение дел, сэр? Кто вы такой?

– Меня зовут Питер Стайлс.

Уолш хмыкнул.

– Да, вот такие пироги!

– Уведите ее домой, Пэт, – сказал Уидмарк. – Наверняка вы поняли, мистер Стайлс, что оказались действующим лицом неуместных фантазий.

Питер взглянул на перекошенное лицо девушки.

– Боюсь, у меня нет другого выбора, кроме как позволить им вас увести, Эйприл, – сказал он.

– Но ты вернешься? Обещай, что ты вернешься?

– Я обещаю, – сказал Питер. – Что еще?

Она не сопротивлялась, когда Уолш взял ее за руку и увел в направлении автомобильной стоянки. Ни Питер, ни Уидмарк ничего не говорили. Они наблюдали до тех пор, пока не включились фары автомобиля и не загудел, приходя в действие, мощный мотор.

– Мы живем вон там, на дальнем холме, – рассеянно сказал генерал. Он явно размышлял, какое объяснение ему следует дать. В конце концов он сказал: – Вы не первый, мистер Стайлс.

– Не первый в чем?

– Не первый молодой человек, которого она приняла за британского офицера, погибшего в 1776 году, – с горечью проговорил Уидмарк. – Каким ветром вас сюда занесло?

– Я смотрел представление "Звук и свет", – сказал Питер. – Наверное, оно в некотором роде меня заворожило, поэтому я не ушел вместе с остальными зрителями. А она вдруг оказалась там.

– Представляю, какой это был шок, – сказал Уидмарк. Он постучал наконечником терновой трости по каблуку своего ботинка. – Долгое время все шло нормально, – сказал он. – Мы думали, что у нее это прошло. То, что случилось здесь вчера, опять совершенно выбило ее из колеи.

Питер ничего не сказал.

– Я знаю, кто вы такой, мистер Стайлс, и почему вы здесь. Вы были другом Минафи.

– Очень близким другом.

– Скверная история, – сказал Уидмарк.

– Это еще мягко сказано, генерал.

– Полагаю, вы планируете написать об этом материал, – сказал Уидмарк. Как это там называется? Всесторонний?

– Я планирую что-то в этом роде, – ответил Питер.

– Друзья Минафи выдвигают совершенно безответственные обвинения, сказал Уидмарк. – Я могу это понять ввиду постигшего их потрясения и личного горя, которое они переживают. Но хороший репортер должен изучить событие со всех сторон.

– Вот это я и поставил своей целью, – сказал Питер.

– Не желаете ли зайти ко мне домой – чего-нибудь выпить? Мне хотелось бы изложить вам то, что произошло, со своих позиций. И, я уверен, миссис Уидмарк захочет поблагодарить вас за то, что вы не злоупотребили доверием Эйприл.

– Не злоупотребил доверием?

– По-моему, совершенно очевидно, что вы могли бы отвести ее к ближайшей койке, если бы мы случайно вас не перехватили. Мне показалось, что у вас этого не было на уме.

– Я воспользуюсь вашим поручительством, если мне таковое потребуется, сказал Питер, стараясь одолеть внезапный гнев. – Я принимаю ваше приглашение выпить. Ваше истолкование того, что произошло с Минафи, должно быть интересно.

"Генерал, – подумал Питер, – явно очень в себе уверен". Очевидно, Уолш забрал машину, на которой тот приехал, а до дома Уидмарков было добрых три мили, в основном вверх, по петляющей горной дороге. Питер поехал вместе с ним в "ягуаре". Дом, ярко освещенный, стоял на расчищенном месте, на склоне холма, глядя прямо на мигающие внизу огни Уинфилда, – наверняка в дневное время вид был захватывающий. Казалось, что он целиком сложен из камня, с остроконечной шиферной крышей. Кольцеобразную аллею впереди него обрамляла массивная каменная подпорная стенка. Это навело Питера на мысль о древней крепости, неприступной для атаки из низины.

Та часть внутренних помещений дома, которую Питер увидел этой ночью, имела аскетический вид. Вероятно, на верхних этажах или в дальнем крыле Эмма Поттер Уидмарк и ее дочь, Эйприл, придали ему какие-то женственные штрихи, но в мрачноватой прихожей с ее огромным каменным камином, лишенной какой бы то ни было мебели, за исключением массивного раздвижного стола и двух стульев с высокими спинками по обе стороны от очага, не было ничего, что смягчило бы серую пустоту. Пол был мозаичный, выложенный каменными плитами. Тут было достаточно просторно, чтобы проводить довольно масштабные общественные мероприятия. Питер спрашивал себя, не этим ли объясняется скудность обстановки. Вероятно, сюда приносили складные стулья для особых мероприятий армии генерала. Кабинет, в который генерал увел Питера, явно не был предназначен для светского общения. Там стоял массивный письменный стол с плоской крышкой, содержавшийся в идеальном порядке. На нем – четыре телефонных аппарата и что-то вроде домашнего коммутатора. В большое венецианское окно просматривался тот же самый вид, который открывался перед домом. Стены были голые, не считая одного стенда с фотографиями в рамках класс генерала в Вэст-Пойнте и какие-то группы офицеров, вероятно времен Второй мировой войны и событий в Корее.

У Питера возникло странное чувство, что, если знать как, можно раздвинуть стены. Открыв – что? Карты? Ящички с картотекой? Какие-то системы связи?

Направо, сразу за генеральским письменным столом, располагался портативный бар красного дерева. Генерал сунул свою трость в металлическую подставку, которая смотрелась как массивная гильза артиллерийского снаряда, располагавшуюся сразу за дверью. Там были и другие трости, все – крепкие и как будто рубленные топором, под стать их владельцу.

– Бурбон? Скотч? Или называйте сами, – предложил генерал.

– Виски со льдом, – сказал Питер, оглядывая странную комнату. Он ожидал, что голоса будут отдаваться эхом, но этого не произошло.

Генерал приготовил две порции выпивки быстро и сноровисто.

В больших ладонях с длинными, толстыми пальцами не было даже намека на неловкость. Генералу было лет шестьдесят или под семьдесят, но ничто в его физическом состоянии не выдавало его возраста. Его движения были уверенными. Живот – плоским, плечи – широкими и очень мускулистыми. В молодости он наверняка был ужасен в драке. Он и сегодня был далеко не слабак. Питер представил себе жесткую программу физических упражнений, от которых тот никогда не отступался на протяжении многих лет.

Когда он повернулся с напитками в руке, Питер в первый раз как следует вгляделся в полуприкрытые серо-зеленые глаза. Их непрозрачность не открывала ничего и в то же самое время подразумевала скрытую внутри сложность. Питер почувствовал, что ему дается очень трезвая оценка и что ее результаты определят поведение генерала в течение следующих нескольких минут.

Под венецианским окном тянулась скамья с подушками. В комнате было еще только одно место, куда можно было сесть, помимо массивного генеральского кресла за письменным столом. Это было резное деревянное кресло с жестким сиденьем возле письменного стола. Генерал указал на него энергичным кивком и прошел к своему собственному месту. Питер остался стоять, помешивая шотландское виски вокруг кубиков льда в своем стакане. Генерал открыл коробку на своем столе и предложил сигару. Питер отрицательно покачал головой.

– Что вы думаете о Доме Круглого стола? – спросил генерал.

– Необычно красивый, – охотно ответил Питер. – У миссис Уидмарк потрясающий вкус, и конечно же мы знаем ее как крупного специалиста по американской истории.

– Миссис Уидмарк выложила очень круглую сумму наличными за тот вкус, с которым это выполнено, – сказал генерал так, как будто ему это претило. Лучшие архитекторы, эксперты по этому периоду. Монумент на все времена. Что вы думаете о "Звуке и свете"?

– Я был впечатлен.

– Музыкальное сопровождение Слая, – сказал генерал. – Пьеса и постановка Чанса Темпеста – из его лучших. Освещение Мюньера. Лучший актерский состав, какой только можно было собрать. Одно только электронное оснащение обошлось в триста тысяч долларов.

– И тем не менее в результате получается просто и трогательно и спецэффекты, как кажется, лишены нарочитости.

– Вы должны сказать это миссис Уидмарк, если она к нам присоединится, сказал генерал.

Что-то отключилось позади похожих на кубики льда глаз. Он вынес свое суждение и поместил его в свой внутренний компьютер.

– Ну и как? – спросил Питер улыбаясь. – Я безвреден или со мной приходится считаться?

– Я вас не понимаю, – сказал генерал лишенным интонации голосом.

– Вы составили свое мнение обо мне, – сказал Питер. – Я подозреваю, что это ваш талант. И меня заинтересовало, к какой категории меня отнесли.

– Вы пришли сюда как враг, – бесстрастно заговорил генерал. – Любая разновидность врага опасна, мистер Стайлс. Например, безмозглый парень, который застрелил вашего друга Минафи. Я подозреваю, что, если бы вы повстречали его до главных событий, вы бы отмахнулись от него, как от пустого места. А я нет. Как вы сказали, у меня талант оценивать людей. Я бы разглядел в нем потенциальную взрывную силу в ту самую минуту, когда обратил на него свой взор.

– А каков мой потенциал? – спросил Питер.

– Я вовсе не гений, мистер Стайлс. Солдат учится суммировать факты. Битвы редко выигрывают только лишь за счет материально-технического обеспечения. При всей невероятной мощи современной техники, автоматизации войны по-прежнему существует человеческий фактор. Кто-то должен нажать кнопку, с которой все это начнется. Узнайте того человека, который нажимает кнопку, – и вы получите преимущество, пусть даже вы и уступаете в огневой силе. – Уидмарк поднес золотую зажигалку к своей темной суматрийской сигаре. – Я не буду притворяться, что вынес законченное суждение о вас в течение последних десяти минут, мистер Стайлс. Вы небезызвестный человек. Я читаю ваши статьи в "Ньюс вью" на протяжении последних десяти лет. Мне известен образ ваших мыслей. Вы, в основе своей, сентименталист. Вы думаете о свободе как маленький мальчик на параде Четвертого июля. Вы, наверное, роняете слезу при виде статуи Свободы на обратном пути из Европы. Вы думаете о расовых проблемах в категориях доброго дяди, а не в категориях власти, к которой они и сводятся. Полагаю, вы поддерживаете идею пассивного сопротивления, в то время как конечно же не существует такого явления, как сопротивление, которое пассивно. Вы живете по кодексу, сочиненному романтиками. Неужели вы думаете, что реалист стал бы отстранять от себя Эйприл сегодня ночью? Она красивая девушка с красивым телом. Реалист взял бы ее тогда же, там же, на ближайшей клумбе.

– Похоже, у вас это навязчивая идея, – заметил Питер.

– Это основа, на которой строится оценка, – сказал генерал. – Если только вы не голубой, то у вас была возможность, которой вы пренебрегли. Вот и выходит, что вы – сентиментальный романтик. Это означает, что реалист всегда опережает вас на один шаг. Пока вы будете размышлять об этической стороне дела, он уничтожит вас. Вы, возможно, будете сражаться мужественно и умело, мистер Стайлс, но реалист обычно наносит первый удар – и это означает, что шансы всегда не в вашу пользу. Романтик – заведомый неудачник.

– Значит, я не опасен, – сказал Питер, сохраняя непринужденный тон.

– Напротив, смертельно раненный зверь может разорвать на куски, если вы представите ему такую возможность.

– А я – смертельно раненный зверь?

– Ваш романтический кодекс доживает последние дни, мистер Стайлс, сказал Уидмарк. – Но в вашем жале все еще есть яд. У вас есть аудитория. Люди прислушиваются к вам. Вы хорошо действуете в маневренной обороне. Но не более того, Стайлс, в маневренной обороне. Реалисты просыпаются, и уже давным-давно поздно останавливать их словами, риторикой, маршами протеста.

– Итак, вы побеждаете, а мы проигрываем, – подытожил Питер.

– Вне всякого сомнения.

– Тогда что же сделало Сэма Минафи настолько опасным, что его пришлось убить? – Голос Питера посуровел.

– Смерть Минафи была неожиданным несчастным случаем, – объяснил Уидмарк. – Случаем индивидуального энтузиазма, слишком рано выплеснувшегося наружу. Вы думаете, что я желал смерти Минафи? Это сделало его героем в ваших глазах, Стайлс, и в глазах миллионов других романтиков. Он был глупцом, превращенным в героя. Герой встает на моем пути. Глупец же был только досадной неприятностью.

– Он был порядочным человеком, протестующим против ваших действий, сказал Питер. – Он имел право на то, чтобы выражать свой протест, точно так же как у вас есть право не соглашаться с тем, что я думаю. Но не на то, чтобы убивать. Никто не имеет право на то, чтобы убивать.