Текст книги "Святой самозванец"

Автор книги: Дж. Лэнкфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Дж. Р. Лэнкфорд
Святой самозванец

Теночтитлану и моему любимому брату Джону Портеру Райнсу

Глава 1

Нью-Йорк

Серым осенним днем лимузин плавно скользнул на улицу Сентрал-парк-уэст, потом въехал на Девяносто шестую, проехав по маршруту, где когда-то проходила старая Бостонская почтовая дорога, по которой дилижансы и конные почтальоны доставляли почту из Нью-Йорка в Бостон.

Мэгги не хотела ничего рассказывать Феликсу по телефону. Ей нужно было видеть его лицо. Он даже не знал, что она собирается прилететь в Нью-Йорк.

Мигая стоп-сигналом, лимузин выехал из потока машин и остановился перед эксклюзивным домом на Пятой авеню. Мэгги пристально смотрела на девятиэтажное кирпичное здание, которое не видела одиннадцать лет. Его зеленый козырек закрывал весь широкий тротуар.

Сидящий рядом в лимузине Сэм Даффи, ее жених, выглядел как ирландско-американский принц. Все сто девяносто сантиметров его крепкого тела очень облагородил костюм от Прада, купленный по ее просьбе в честь «пропавшего мальчика». Так привыкли называть его все жители Ароны в Италии, где они жили до сих пор, – пропавший мальчик. Ему не могли выдать свидетельство о смерти при отсутствии документов о его существовании – свидетельства о рождении или паспорта. Так как предполагалась возможность убийства, ее добрые во всем другом соседи вели себя так, словно Джесс Джонсон был плодом их воображения.

Сэм сжал ее руку, и она не отняла ее, хоть и хотелось.

Опять слезы. Теперь они всегда лились, как неутихающий дождь. Ее сын не пропал без вести; он умер. Драгоценный Джесс, ему было всего десять лет. Ни тела для погребения, ни похорон. Сэм и Феликс оставили его без защиты, и теперь он мертв.

Учитывая, кем он был, нельзя устроить публичную поминальную службу. Ее траурная одежда для него вместо похорон. Это единственный венок, который получил Джесс. Этот черный лимузин и ее сердце.

– Приехали Мэгги, девочка моя, – произнес Сэм. – Мы на месте.

Много дней назад ее бы взволновало прикосновение Сэма, она благодарна за то, что он жив и сделал ей предложение; но Мэгги уже давно потеряла представление о том, какой была прежде.

Она сжала в руках свою Библию и шагнула на красный ковер, ведущий в здание. Седые супруги, идущие мимо, остановились и смотрели на них. Едущий по улице велосипедист сбавил скорость. Потом присоединился мужчина в костюме, еще один и еще один, пока не собралась небольшая толпа. Зеваки, наверное, думали, что их покажут в вечерних новостях, раз эти люди выходят из лимузина в такой одежде.

Мэгги стояла у автомобиля и позволяла им смотреть. Прозрачная вуаль ниспадала с широких полей ее элегантной шляпы. Большую часть своей жизни она была домработницей, а десять лет – скромной, привязанной к дому мамой. Но по дороге домой она сделала остановку в Милане. Запустила руку в неприкосновенный запас сэкономленных денег и заявила продавцам на знаменитой Виа Монтенаполеоне, что деньги на траурную одежду для нее не проблема. Мэгги не считала себя красавицей – рост средний, кожа цвета сиены, черты лица, унаследованные от африканских предков. Но она приобрела то, что хотела. Любой мог безошибочно сказать, что она оплакивает человека исключительного.

Как Джекки Кеннеди, Нэнси Рейган и королева-мать, Мэгги подобрала наряд, символизирующий ее утрату.

Король умер.

Застыв, она смотрела из-под полей шляпы на стеклянные двери здания, удивляясь тому, что ее глаза видят, а мозг воспринимает. В этом здании она упросила Феликса Росси имплантировать эмбрион в ее матку. Она всегда хотела ребенка – какая удача, что она, простая горничная из Гарлема, работала у блестящего ученого, которому понадобилась суррогатная мать. Божий промысел, что она тогда была девственницей.

– Подожди здесь, Мэгги, – сказал Сэм. – Дай мне убедиться, что тот тип, который занял мое место, ушел.

Она смотрела, как Сэм подошел к дверям, которые когда-то охранял. Он был тогда швейцаром, а она – горничной у жильцов с восьмого этажа. Втайне от всех Сэм также возглавлял службу безопасности Теомунда Брауна, который жил в пентхаусе.

Когда Сэм взялся за ручку двери, из нее вышла рыжеволосая женщина. Мэгги перестала дышать. Неужели это Корал, которая работала на Брауна? Сэм тоже уставился на ее волосы, но это была не она, просто женщина с искусно выкрашенными волосами.

По распоряжению Брауна Корал развлекала в постели многих его влиятельных гостей, и все равно Сэм почти влюбился в нее, хотя она и была шлюхой. В то время Мэгги не понимала, почему. Теперь поняла.

Внезапно появился швейцар. Мэгги его не узнала, и Сэм, очевидно, тоже; он вернулся к ней, кивнул ободряюще и взял ее под руку. Теперь, когда Браун мертв, его люди, должно быть, ушли отсюда.

Они вошли в дом.

Том обратился к новому швейцару:

– Позвоните, пожалуйста, на восьмой этаж и скажите Феликсу Росси, что пришли Сэм Даффи и Мэгги Джонсон.

– Конечно, сеньор, – ответил тот.

Она заметила, что Сэм удивленно поднял брови, когда швейцар произнес «сеньор».

Пока ждали, Мэгги рассматривала их отражение в зеркалах, довольная тем, что хотя бы после смерти они оказались достойными Джесса. Она знала, что охранники здания видят их на мониторах, и, если бы Теомунд Браун был жив, сообщили бы ему, что они с Сэмом здесь.

Когда спустилась кабина лифта, швейцар набрал код восьмого этажа и отправил их наверх.

С каждым загорающимся номером этажа сердце Мэгги билось все быстрее. Все это время Феликс оплачивал дом в Италии для них с Джессом, чтобы они могли скрываться от их преследователя, мистера Брауна.

Лифт замедлил движение.

Двери открылись в личный вестибюль Феликса, здесь в нишах по обе стороны до сих пор стояли две бело-синие майоликовые вазы. Только не блестели так, как раньше, когда Мэгги вытирала с них пыль.

Двойные двери открылись, и появился Росси, одетый в серые слаксы и одну из тех курток изо льна, шелка и шерсти, которые она для него чистила. Эта была выцветшего синего цвета, довольно поношенная, как он любил. Феликс выглядел, как король. Он откинул упавшие на глаза черные волосы и уставился на них, словно увидел оптическую иллюзию.

– Сэм? Мэгги? В чем дело… – Он осекся, глядя на траурную одежду Мэгги. – Почему вы не сказали мне, что приедете?

Женщина откинула вуаль.

– Где Джесс?

Мэгги, глядя на его шевелящиеся губы, шагнула вперед и ударила по лицу.

Феликс пошатнулся.

– О! Ради Бога, почему ты это сделала?

Сэм схватил ее за руку в кружевной перчатке.

Опять слезы. На прошлой неделе, в Италии, она смотрела, как Джесс плавает на лодке на озере Маджоре, перед их желтой виллой. Сегодня она не могла сдержать слез, потому что никогда больше его не увидит.

Она поднесла руки к лицу и покачала головой, не веря в то, что это возможно, и почувствовала руку Сэма, который обнял ее.

Сэм сказал:

– Держись, Феликс. Мы не хотели сообщать тебе по телефону, и так как Мэгги хотела вернуться в Нью-Йорк…

– Джесс мертв! – выпалила женщина.

Ужас на лице Феликса. Он вскрикнул: «О, нет!», словно хотел расколоть небеса своим голосом. Попятился, его глаза говорили, что он не верит.

Король умер.

Сестра Росси, рыжеволосая и женственная; его жена, хрупкая и бледная, появились за его за спиной. Спросили, что случилось, умоляли не кричать, иначе он разбудит Ариэль, дочь Феликса, которую Мэгги никогда не видела.

Сэм схватил Росси за плечи, потом прижал к себе, похлопал по спине.

– Мне очень жаль, парень.

– Пусти меня! – задыхаясь, крикнул Феликс. – Джесс не может умереть!

Сестра и жена бросились его утешать. Они забыли о Мэгги, которая стояла там и рыдала в траурных одеждах, а Феликс кричал так, словно умирает.

Он первым вспомнил о Мэгги и подошел к ней. Упал на колени и прижался лицом к ее животу, обхватил руками и запричитал:

– О, Мэгги! О, Боже!

Ей хотелось вырвать ему глаза, этому Иуде, который оставил их одних, беззащитных, точно так же, как Сэм.

– Как? Как он умер? – спросил Феликс.

– Карло Морелли бросал в него камни, – ответила она.

– Один из соседей? – воскликнул Феликс. – Он погиб из-за меня! Морелли и ногой не ступил бы на территорию виллы, если бы я был там. Мне следовало остаться. Я предпочел своего собственного ребенка мальчику, которого я клонировал. Мэгги, прости меня! – Он крепче обнял женщину.

По крайней мере он не просил ее поверить в то, что казалось ей смехотворным: как Феликс, медик, учившийся в Гарварде, и Сэм, бывший детектив, не смогли предвидеть опасность, которую представлял Карло Морелли для ее драгоценного мальчика?

Они убили Джесса.

Ее сына погубили поступки и бездействие трех мужчин: Феликса и Сэма, покинувших его, а потом Карло Морелли, который бросал камни.

– Где Джесс? Где его тело? – потребовал ответа Росси.

– Он пропал, – сказала Мэгги.

– Что?

– Он исчез, как Иисус.

Феликс сжал ее руки.

– Мэгги, что ты говоришь?

– Осторожно! – раздался голос Сэма. – Мэгги снова беременна.

Но Феликс, кажется, не слышал. Двадцатидолларовый тест подтвердил беременность, и Мэгги содрогнулась, вспомнив об этом. Она думала, что небеса послали Сэма, чтобы он стал ее Иосифом. Если это так, Джесс был бы еще жив. Ей пришло в голову только шесть дней назад, что это дьявол послал Сэма для того, чтобы расчистить дорогу к смерти Джесса. Если это так, то она носит яйцо змеи в том лоне, которое выносило Сына Божьего.

Именно его клонировал Феликс, используя ДНК клеток, которые украл с Туринской плащаницы, – Сына Божьего. С течением времени Феликс стал сомневаться в этом, но Мэгги знала наверняка. В конце концов она растила Джесса.

Возьми себя в руки.

Она осознала, что гладит Феликса по голове, как делала тогда, когда он терял мужество или веру по время ее первой беременности. Она слушала, словно издалека, его крики: «О, Боже!» и мольбы о прощении, которого она никогда ему не сможет дать.

– Я сказал, оставь ее в покое! – повторил Сэм и сердито оттащил Феликса.

Мэгги почувствовала, что ее с двух сторон обнимают сестра Феликса и Аделина, его обожаемая жена. А Сэм горячился:

– Мы с тобой виноваты, но ничто и никто больше не обидит Мэгги!

Феликс, с красными глазами, встал, и на мгновение Мэгги показалось, что они с Даффи подерутся, но этого не случилось. Оба вздохнули, извинились, обнялись и прошли в квартиру, пошатываясь. Сэм на ходу объяснял то, что невозможно объяснить. Глядя на них, Мэгги тосковала о том времени, когда, по разным причинам, они сделали ее самой счастливой женщиной на земле.

Смерть Джесса не была предопределена. Этого не могло произойти. Бог не откатил бы камень, который удерживал Джесса в этом мире, не протянул бы руку и не забрал бы его домой, разбив ей сердце, без всякой причины. Это могло быть только деяние Сатаны.

Фрэнсис и Аделина помогли Мэгги войти и закрыли дверь.

– Мне так жаль, – сказала жена. Она все еще была похожа на ангела со своими светлыми волосами и серыми глазами. Ее ребенок от Феликса еще жив.

Голос Сэма полон преданности.

– Мэгги, я здесь. Я здесь.

Как будто это имеет значение сейчас.

Как могла она лежать рядом с Сэмом и любить его? Как могла носить его ребенка? Ее предназначением в жизни было вырастить Джесса, чтобы он стал взрослым и спас мир.

Прежняя Мэгги умерла, когда умер Джесс. Вместо нее новая женщина надела одежды мести, как в Книге пророка Исайи, и окуталась рвением, словно плащом. Горестные мысли.

Она снова услышала голос Джесса, обращенный к ней, он прозвучал всего несколько недель назад:

– Chi sono io? Chi sono io? [1]1
  Кто я такой? (итал.)


[Закрыть]– спрашивал он.

Она опустилась на колени и обняла его.

Он прошептал:

– Пожалуйста, скажи мне, мама. Я чувствую себя достаточно взрослым, чтобы знать правду, какой бы она ни была. Иногда думаю, что всегда был старым. – Он отстранился и погладил ее по щеке. – Ты боишься, что я не буду любить тебя. Правда? Не беспокойся. Даже если ты в действительности не моя мать, не бойся. Когда я думаю о любви, то думаю о тебе. Ты такая чистая, такая красивая… Ti voglio bene, mamma [2]2
  Я тебя очень люблю, мама (итал.).


[Закрыть]. Всегда.

Слезы опять потекли по лицу.

Фрэнсис и Аделина осторожно сняли с Мэгги дизайнерскую шляпу с вуалью. Поскольку они сами были богатыми, то знали, что это лучшая шляпа в Милане.

Они высвободили из ее крепко сжатой руки кружевной зонтик. Стоя спереди и сзади, сняли длинный жакет, словно она была священником.

Мэгги задержалась в прихожей, которую так хорошо знала – та же персидская ковровая дорожка, те же картины, тот же гладкий паркет на полу. На полпути к комнатам на стене до сих пор висит тяжелое серебряное распятие – самое красивое, какое ей доводилось видеть – над черной скамеечкой для молитвы, где семейство Росси преклоняло колени. Больше ее этим не обманешь. Какой она была глупой, позволив своей вере превратиться в нестрогое христианство, модное сегодня! Ее учили истинной вере в детстве, в баптистской церкви.

Но глаза открылись. Мэгги не видела знака Сатаны, но знала, что он здесь.

– Ох, Мэгги, – произнесла Аделина. Она выбежала из комнаты, сказала, что приготовит чай.

В официальной гостиной, которую она когда-то убирала, когда служила горничной, под ее девятифутовым потолком, под подлинным Модильяни, Мэгги села на диван возле темно-серых портьер и позволила всем остальным утешать ее. Она клала голову на их плечи, обнимала в ответ, но в душе ждала знака от Бога.

Глава 2

Корал Андерс подошла к стеклянному входу в здание. Ее рыжие волосы развевались по ветру, бедра мягко покачивались под платьем без рукавов, отделанным перьями. Не характерная для Нью-Йорка золотая осень задержала появление желтых листьев в октябре.

Жалея о том, что ей придется привыкать к гудкам такси вместо плеска воды о борта судна и к вони отбросов на Манхэттене вместо запаха морской воды, она взялась за бронзовую ручку двери дома на Пятой авеню, где Теомунд Браун, ее бывший хозяин, жил с тех пор, как они познакомились. В руке Корал сжимала газету с заголовком, извещавшим о его смерти: «Американский миллиардер умер в Италии».

Появилось незнакомое лицо человека, одетого в ливрею швейцара.

– Чем я могу вам помочь, сеньорита?

Сеньорита? Она не помнила, чтобы когда-нибудь швейцар в Нью-Йорке говорил по-испански.

– Я пришла повидать… найти Луиса, – ответила она. – Он был дворецким Теомунда Брауна. Браун жил в пентхаусе.

– Си, сеньор Луис. Он все еще живет в пентхаусе.

Корал скрыла удивление.

– А ваше имя? – спросил швейцар.

– Корал. Он меня знает. Просто позвоните наверх.

– Ahorita mismo [3]3
  Сию минуту (исп.).


[Закрыть], сеньорита Корал, – произнес швейцар и впустил ее в мраморный вестибюль. Когда он исчез, чтобы позвонить, Корал опустилась на обитую кожей кушетку, где впервые кокетничала с Сэмом Даффи, в то время служившим здесь швейцаром – два века назад, как ей казалось. Теперь Сэм в Италии, с Мэгги и ее сыном.

Вернулся новый швейцар.

– Сеньор Луис вас примет, – сказал он. Вызвал лифт пентхауса и подождал, пока он спустится. После этого он набрал код на панели и придержал двери, пока она не вошла.

Двери закрылись, и пока дорогая кабина бесшумно поднималась наверх, Андерс гадала, что бы это значило, что Луис, дворецкий, до сих пор живет в пентхаусе. Теомунд умер больше месяца назад.

Лифт остановился. Двери открылись.

Там стоял преобразившийся Луис. Вместо потрепанных костюмов, которые он обычно носил, на нем были сапоги, черные штаны и традиционная «гуайавера», рубаха из полотна, какие она видела в Акапулько. Он сменил американскую прическу и гладко зачесывал волосы со лба назад, что подчеркивало точные черты его лица и прямой взгляд – не угрожающий, какой был у Тео, но тем не менее пронизывающий. В левой руке он держал красный кожаный чехол, украшенный переплетением абстрактных черно-белых узоров. Она увидела рукоятку богато украшенного серебряного кинжала.

Никогда прежде она не думала о Луисе как об иностранце. Теперь не было никаких сомнений в том, что он – привлекательный латиноамериканец в своей стихии и в самом расцвете сил.

– Ацтекский? – спросила она, указывая на чехол.

– Мексиканский, точнее, – снисходительно поправил он и протянул ей руку. – Привет, Корал.

– Привет, Луис, – ответила она и взяла его руку, отметив, что та холодная, как всегда. – Ты собирался кого-нибудь заколоть?

Он одарил ее медленной улыбкой, которая не могла бы никого заставить расслабиться.

– Это антикварная вещь, за которой я долго гонялся. Ее только что доставили.

– Вот как! Поздравляю. Пыталась позвонить, но номер, по которому связывалась с Тео, отключен. Надеялась, что у тебя остался мой браслет с бриллиантами, который сломался, когда я была здесь. Тео положил его в письменный стол и сказал, что отдаст в ремонт.

– Да, он здесь. Надо обсудить еще одно дело. Заходи. Я рад тебя видеть.

Андерс удивилась: какое дело он имеет в виду?

Какой-то мужчина ждал их у двери в библиотеку, слегка склонив голову. На нем была свободная белая сорочка и простые брюки. Луис кивнул ему, и он удалился, бесшумно шагая в туфлях, похожих на черные эспадрильи.

Луис вошел в библиотеку, принадлежавшую Теомунду Брауну, сел в кресло босса с высокой спинкой и, жестом пригласив женщину сесть на кожаный диван, закинул ногу в сапоге на крышку письменного стола из редкого американского ореха.

Корал знала, что делать, когда сомневаешься. Она изобразила ослепительную, соблазнительную улыбку.

– Ну, вижу, многое здесь изменилось.

– Я теперь больше не дворецкий.

– Это совершенно очевидно.

Она отвернулась, притворившись, что ее больше интересуют новые произведения искусства на стенах. Исчезли фотографии отца Теомунда на фоне африканской шахты Цумеб, самой богатой в мире. Вместо них висело нечто, показавшееся копией древнего календаря ацтеков. В одном углу на столбе возвышалось кожаное седло, затейливо вышитое и украшенное серебряными заклепками, с сиденьем, набитым овечьей шерстью. Оно достойно конкистадора и стоит тысячи долларов, не меньше. Что происходит?

– Можно узнать, кто же ты сейчас, если не дворецкий?

Вошел слуга в свободной рубашке, поклонился и поставил поднос на письменный стол перед Луисом.

– Грациас, – сказал Луис и снял сапоги со стола. Встал, налил бокал и подал его Корал. Когда она взяла, произнес:

– Я наследник Теомунда Брауна.

Она широко раскрыла глаза.

– Разве у Тео не было сестры?

– Он дал ей денег перед смертью. Теомунд никогда бы не оставил ей такую империю, как эта. Я буду добрым и назову ее недалекой женщиной.

Корал среагировала немедленно. Она склонила голову к плечу, расплылась в улыбке, заморгала и взмахнула ресницами, словно хотела сказать: «Ты такой замечательный, не передать словами». Но мысленно воскликнула: «Какого черта ты это сделал, Тео?» Она немедленно отправится в нотариальную контору округа Нью-Йорк и проверит подлинность этого завещания.

Ничем не выдавая своего отчаяния, Корал проворковала:

– О-о-о! Поздравляю. Ты именно тот человек, который нужен для этого.

Она метила в тщеславие Луиса, а не в его мужественность, в которой всегда сомневалась. Теперь она уже не была столь уверена в своей правоте.

Все эти годы, когда Корал приходила к клиентам Тео, Луис холодно рассматривал ее волосы и макияж, ногти, полуобнаженное тело. По приказу босса дворецкий иногда наблюдал через скрытые камеры и оценивал ее умение развлекать мужчин. Но ей ни разу не показалось, что его заинтересовала она сама или то, что он видел.

Странно, потому что даже сейчас, когда ей уже почти сорок лет, мужчины теряли дар речи в ее присутствии и из кожи вон лезли. Хорошие мужчины и плохие, богатые и бедные, молодые и старые, американцы и иностранцы. Вот почему Теомунд Браун платил ей четверть миллиона в год, плюс премиальные.

Теперь Браун мертв. Она была там, когда это случилось, видела, кто его убил, и не слишком сожалела. Андерс будет недоставать только его чеков.

– Полагаю, тебе любопытно узнать его завещание, – сказал Луис.

Женщина шевельнулась, ощутив беспокойство.

– Ну, милый, тебе, может, и было любопытно, но я уже знаю, что упомянута в нем.

Как только итальянская полиция позволила Корал покинуть страну, она позвонила поверенным Брауна. Ее заверили, что наследство сохранят до ее приезда – как оно есть. Эта фраза внушала тревогу.

Она привела яхту Брауна из Италии по неспешному маршруту вокруг Средиземного моря, как он и запланировал, наслаждаясь тремя последними великолепными неделями свободы за счет Тео. Потом вылетела домой из Гибралтара, предоставив экипажу яхты плыть через Атлантику в Лонг-Айленд-Саунд. Она уже договорилась о встрече с поверенными на более позднее время сегодня, чтобы выяснить, что означает «как оно есть».

Луис рассмеялся:

– Я тоже знал.

Когда Корал это обдумала, она поняла, почему. После предательства Сэма Браун все больше полагался на Луиса. Он был умен и до ужаса предан ему. Наверное, мог бы убить человека, если бы Тео приказал, но тот держал его подальше от грязной работы.

– Ради собственного блага, – продолжал Луис, – надеюсь, ты отложила за эти годы немного денег, если собираешься продолжать tu vida de princesita.

– Мою жизнь принцессы? Ты никогда раньше не говорил по-испански, почему же сейчас начал? И разве ты не знаешь, как я живу?

– Раньше мне было невыгодно говорить на родном языке, и я действительно знаю, как ты живешь.

– И как же?

– Не по средствам.

Корал решила мило застонать, как маленькая девочка. Это было правдой. Из своей зарплаты в четверть миллиона она не отложила ни цента и, не считая регулярных пожертвований в женский приют, потратила все на себя, оплачивая огромные счета из «Бергдорфа» и «Гарри Уинстона». Иногда Браун сам оплачивал их в виде премии.

– Ты разбираешься в финансах? – спросил Луис и вытащил кинжал из чехла. Она решила, что он похож на мексиканского наркобарона: романтичный и опасный.

– Что ты имеешь в виду?

– Сколько должен был оставить тебе Теомунд, если бы хотел, чтобы ты продолжала жить так, как живешь?

Корал удивленно подняла брови.

– Наверное, много. Почему ты спрашиваешь?

– Скажем просто. Предположим, что нет такой вещи, как инфляция, что Америка спасется от экономического самоубийства, и фондовая биржа сделает тебе одолжение и сохранит средний рост в одиннадцать процентов в год. Каждый месяц ты будешь получать одну двенадцатую своего прежнего дохода.

– Ладно, если ты так говоришь.

– Сколько тебе нужно было бы вкладывать сегодня, чтобы делать это, скажем, до того, как тебе будет восемьдесят пять?

– И сколько?

– Примерно два с половиной миллиона долларов.

– Это правда? Ты посчитал это в голове?

– Нет, я навел справки.

Корал попыталась поймать его взгляд.

– Зачем?

– Конечно, фондовый рынок неустойчив, инфляция существует, и вы, американцы, превратили управление в кровавый спорт. Было бы надежнее начать с большей суммы.

Корал плавно поднялась с дивана и стояла, разглаживая на себе светлое платье; мягкая драпировка топа подчеркивала ложбинку груди. Когда она положила ладони на бедра и пошла к письменному столу, покачивая ими, юбка в кремовых и коричневых перьях заколыхалась, обнажая ноги. Луи стоял, неприветливо улыбаясь ей. Она была слишком опытной, чтобы отдать себя на милость мужчины, не завладев им: его умом, его сердцем, его членом, чем угодно.

– Дай я угадаю, – сказала она, кладя руку на статуэтку орла на письменном столе. – Теомунд мне почти ничего не оставил, но ты, amiguito mio [4]4
  Мой дружок (исп.).


[Закрыть], хочешь меня выручить. – Она была благодарна Тео за то, что он заставил ее выучить испанский язык; и радовалась, что у нее хватило здравого смысла нарядиться для этого визита, просто на всякий случай.

– Си, возможно.

Корал протянула руку и легонько дернула бахрому на чехле его ацтекского кинжала. Пора проверить ее инстинктивное понимание этого человека.

– Что ты задумал, Луис? Живешь в какой-то фантазии? Ты мексиканец? Мексикано-американец? Почему ты одет, как гаучо в музее?

– Гаучо – жители Южной Америки. Я – мексиканец.

– Что означают все эти ягуары и орлы на той чертовой стенке?

Он перехватил на лету ее руку, посмотрел в глаза и сжал руку крепче.

– Проявляй уважение, когда говоришь со мной.

– Да? – следуя инстинкту, Корал повысила голос. – Кем ты себя считаешь, черт побери?

– Монтесумой! – рявкнул Луис и отбросил ее руку. Сел и забросил ноги в сапогах на письменный стол.

Корал устояла на ногах.

– Что?

– Мое имя – Луис Тепилцин Монтесума.

– Ты шутишь, да?

– Хочешь увидеть мое свидетельство о рождении? – Луис взял свой бокал, сердито пыхтя, откинул назад голову и выпил. Корал рассмеялась.

– Прекрати хихикать!

Она послушалась.

– У Монтесумы Второго была императрица, две королевы, несколько жен и наложниц. Кортес тайно переспал с одной из таких жен. Я имею в виду не Ла Малинче.

«Он сошел с ума?» – подумала Корал.

– Кого?

– Она была предательницей, которая помогала Кортесу в качестве переводчицы и открывала ему тайны ацтеков. Если бы не она, Мексику не завоевали бы так быстро. От ее имени произошли плохие слова: «malinchista», неверная мексиканка, и самое плохое «La Chingada» и его многочисленные производные.

– И что это значит?

– Это как ваши ругательства на букву «Ф», но хуже, страшное оскорбление. На языке науатль «chingar» значит «изнасиловать». Изнасилование испанцами наших женщин было таким широко распространенным явлением, что это слово стало нашим самым страшным ругательством. Они дали это имя Малинче.

– Но не твоей прародительнице?

– Она не помогала Кортесу, но не избежала его постели. Родился сын. Мы сохранили это имя, пронесли через время. Во мне течет кровь и конкистадоров, и тех, кого они завоевали.

Неужели он знает семейную историю начиная с шестнадцатого века? Маловероятно, но она готова ему потакать.

– А что значит Тепилцин?

– Это слово из древнего языка науатль. Оно означает «сын, наделенный особыми правами».

Корал медленно опустилась на диван, перья раздвинулись, обнажив ее бедра.

– Если это так, почему ты скрывался все эти годы? Почему мирился с положением дворецкого Тео?

– Честная служба – добродетель. Я родился пеоном. В службе покровителю есть добродетель. Я рожден и от них тоже. Я – mestizo [5]5
  Метис (исп.).


[Закрыть], как большинство моих соотечественников.

– Все мексиканцы, которых я знала, гордились испанскими, а не индейскими генами.

Он фыркнул.

– Это значит, что ты знала только людей из правящей касты и ничего не знаешь о моем народе; но да, это было настоящее завоевание. Испанцы промыли мозги большинству мексиканцев, и они стыдятся своей собственной крови.

– Ты говоришь, как Че Гевара, или кто-то вроде него.

Луис застонал.

– Монтесума, а? Я буду называть тебя Монти.

– Не будешь.

Корал поняла, что он говорит серьезно, и решила промолчать. Следующая реплика за ним.

Они смотрели друг на друга.

– Браун изменил завещание перед тем, как уехал в Италию, – сказал Луис. – Он оставил тебе годовое жалование – двести пятьдесят тысяч долларов, – чтобы дать тебе время встать на ноги.

Она выдержала его взгляд.

– Тебя не было здесь, когда зачитывали завещание.

Луис открыл ящик стола, достал конверт и подал ей, наблюдая из-под полуприкрытых век, как Корал развернула завещание. Настал один из тех моментов, которые он тщательно спланировал. Луис увидел, как ее взгляд пробежал по измененным страницам, пока не достиг абзаца, который касался ее.

Сначала Андерс не была упомянута в завещании, но в последний момент Теомунд Браун передумал – возможно, предчувствуя приближение смерти, – и оставил ей пять миллионов долларов, что Луис намеревался утаить.

Она читала и перечитывала этот абзац, но он уже понял, что она не распознала подмены. Ее выполнил искусный фальсификатор. Теперь, когда Луис вместо Брауна стал источником богатых гонораров поверенных, они с готовностью подшили к делу фальшивое завещание. Браун пользовался услугами продажных юристов и теперь получил по заслугам.

В конце концов она шепотом выругалась и попыталась скрыть разочарование. Когда она подняла глаза, он увидел, что орел готовится нанести удар, но он – ягуар, повелитель, и он победит.

Она улыбнулась.

– Ты понимаешь, что я собираюсь проверить подлинность этого завещания?

Он не дрогнул, пока она пристально всматривалась в его лицо.

– Разумеется.

Корал опустила ресницы, потом устало подняла глаза.

– Какие у тебя планы?

– Я еще не решил.

– Если собираешься продолжать дело, – осторожно произнесла она, – может, я могу тебе помочь, как помогала Брауну.

Луису даже не верилось, что все оказалось так просто. Он перебрал всех женщин, которых Браун нанимал развлекать мужчин. Корал не только выучила два иностранных языка, она изучала темы автомобилей, спорта, искусства, одежды, продуктов, вина и текущих событий, чтобы угодить клиентам Брауна. Она также сохранила – или культивировала – обезоруживающую вульгарность и умела своим телом удовлетворить похоть почти любого мужчины. Она была куртизанкой в американском стиле, а не обычной проституткой, и ее почти можно было считать компаньонкой Брауна. Она могла оказать Луису большую помощь. Он строил планы по переустройству мира – и должен сделать все идеально.

Луис прищурил глаза.

– Тогда встань.

Корал встала.

– Дай мне посмотреть на тебя. Раздевайся.

Не подавая вида, что оказалась побежденной, она подчинилась приказу, сбросила туфли, представлявшие собой скорее дорогие ремешки на выкрашенных золотым лаком пальцах. Потом спустила на пол платье, обнажив груди и кружевные стринги, запустила пальцы в каштановые волосы, красновато-коричневые, как закат солнца в бурю. Кожа ее была похожа на лунный свет. Луис понимал, что ею нелегко будет управлять.

– Иди сюда, – сказал он.

Корал скользнула, опустив глаза, вокруг письменного стола к его креслу.

Оценивающе глядя на нее, Луис произнес:

– Ты постарела.

Она приподняла правую грудь, отпустила ее, потом левую и отпустила. Они упруго подпрыгнули, как у юной богини.

– Как ты их сохраняешь такими? – спросил Луис, проверяя их упругость ладонью.

– Я за собой ухаживаю, – прошептала она.

– Ты по-прежнему быстро заводишься?

Корал посмотрела на него, ее глаза были полны похоти.

– Проверь сам, Луис.

Он отвел глаза.

– Нет, не я. Я кого-нибудь позову. – Ее взгляд стал жестким.

– Все эти годы ты осматривал меня, как лошадь, и так и не понял?

Луис поддался любопытству.

– Что я упустил? В чем дело?

Корал спустила стринги, села на стол напротив него и раздвинула ноги.

– Помнишь историю Адама, Луис?

– Я не играю с религией.

– В Библии говорится, что перед тем, как дать Адаму дыхание жизни, разум и чувства, Создатель дал ему кожу, кости и мышцы, и сказал, что это хорошо.

Луис презрительно фыркнул.

Она положила ладони на груди и начала их поглаживать.

– Потом он взял у Адама ребро и создал Еву – плоть от плоти. Они были нагими и не знали стыда. Кто я такая, чтобы противоречить этому?

– Богохульство, – сказал он.

– О, ты – богобоязненный сутенер?

Не прикасаясь ни к чему, кроме своих грудей, Корал продолжала массировать их, пока не довела себя до оргазма. Луис видел, что это не притворство. Он постарался не выдать, что поражен.