Текст книги "Вестники Митры"

Автор книги: Дункан Мак-Грегор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Тебя примет. А вот что касается девицы…

– Но я же люблю его! – воскликнула Илиана.

– Кого? – усмехнулся киммериец.

– Эбеля, кого же еще!

– Вот ему и скажи об этом.

– Конан, не оставляй меня… – уцепился за его рукав Ган Табек, видя, что киммериец встает и направляется к дверям. – Я не хочу сидеть тут с этой гиеной…

– Ах, я гиена?

Илиана зловеще зашипела и впилась ногтями в розовые уши бывшего возлюбленного. Заверещав, тот пнул ее своей короткой ножкой в колено. Девица взревела, с яростью куснула Гана Табека за плечо, потом, не отпуская его ушей, принялась лбом долбить его пухлую грудь.

Конан с интересом наблюдал за началом схватки. Было ясно, что победа достанется именно Илиане. Сын купца защищался неумело, к тому же ужас перед разъяренной девицей словно сковывал его. Она, напротив, дралась с энтузиазмом. Конану даже показалось, что она давно мечтала побить Гана Табека и вот теперь наконец дождалась удобного момента.

Визги и крики переполошили весь дом. Уже поспешал вниз хозяин, встрепанный и перепуганный, со свечой в дрожащей руке, уже собирались на верху лестницы постояльцы, каждый из которых на всякий случай вооружился – кто кинжалом, кто мечом, кто дубиной, а кто и обычным табуретом. Но, увидев, что происходит на самом деле, все облегченно вздохнули. Не разбойники, не воры – милая парочка, видимо, супруги колошматили друг друга, а это было вполне нормально. Чего только не бывает меж влюбленными!

Постояльцы вновь разошлись по своим комнатам; хозяин, качая головой и ругаясь, ушел тоже. Они снова остались втроем. Но и киммериец не собирался сидеть здесь до рассвета и развлекаться гладиаторскими боями. Когда в него полетели клочья волос и платья, он, брезгливо сплюнув на пол, повернулся и пошел прочь. За половину ночи оба – и Ган Табек, и его хитроумная (пожалуй, слишком хитроумная) девица – ему порядком надоели. Он не желал более смотреть на их безобразия, а еще более не желал слушать и слышать их.

Вскочив на гнедого, он бросил взгляд на восток. Небо там уже чуть просветлело, значит, близится рассвет. Довольная усмешка тронула твердые губы варвара – он успеет вернуться в Шадизар до утра, он успеет сделать все, что задумано.

Гнедой с чувством заржал, мечтая о бешеной скачке, и понес своего седока обратно в город.

– Конан! – послышался вслед голос Гана Табека. Но, наверное, только послышался.

* * *

Гури, мрачный, как грозовая туча, ждал его у восточных врат.

– Хей! – Он поднял вверх обе руки, призывая варвара остановиться.

Гнедой едва не сбил его с ног, встав как вкопанный прямо перед ним, морда к морде, но, надо отдать должное Гури, он не двинулся с места. Только спустя несколько мгновений, когда убедился в том, что Конан остановил коня и согласен поговорить, поморщился и отошел на шаг в сторону.

– Что рожу кривишь? – весело спросил варвар, спрыгивая на землю.

Племянник Нассета запыхтел, но все же ответил:

– Твой гнедой мне ногу копытом отдавил.

– Только одну?

– Что «только одну»?

– Будешь платить? – И Конан взялся за повод, как бы собираясь вскочить на коня и помчаться к Нассету.

– Буду! – злобно выплюнул Гури.

Он коротко свистнул, и из-за угла ближнего дома вышел высокий тощий парень. Он подошел, молча протянул хозяину большой дорожный мешок. Гури сунул внутрь толстую лапу и начал остервенело шарить в поисках кошеля. При этом он не забывал осыпать проклятиями Гана Табека, Эбеля, Илиану и Нассета, обвиняя их в воровстве, обмане, нахальстве, скудоумии… То есть он свалил на них половину собственных грехов, напрочь забыв о том, что только сейчас в них честно признавался. Не обругал он одного лишь варвара, и то потому, что тот стоял слишком близко…

– На! – Он впихнул набитый золотом кошель в руку Конана. – Ровно две сотни. Ограбил… Подчистую ограбил… Давай пчелу!

Конан вынул из кармана сафьяновую коробочку и, все так же усмехаясь, протянул ее Гури.

Оба одновременно раскрыли вместилища своих сокровищ. Конан – кошель, дабы пересчитать золотые, Гури – коробочку, дабы полюбоваться серебряной пчелой. Потом один пошел к своему гнедому коню, второй – к своей белой кобыле. Даже не посмотрев друг на друга на прощание, они разъехались в разные стороны, и каждый в душе был чрезвычайно доволен сделкой…

* * *

– И, конечно, каждый в душе был чрезвычайно доволен сделкой, – заявил Ши Шелам, когда Конан закончил рассказ.

– Конечно, – кивнул киммериец, уплетая за обе щеки ветчину со свежим душистым хлебом.

– Две сотни… – Ловкач покачал головой, – Неплохо, но…

– Что еще?

– Как быть с Нассетом? Ведь Гури вряд ли покупал у тебя пчелу для него. А нанимал-то нас он. Жаль мне моей доли…

– Не ной. Будет тебе твоя доля.

– Не могу поверить – неужели ты поделишься со мной?

Вместо ответа Конан запустил руку в дорожный мешок и вытащил оттуда еще один кошель – родной брат первого, который он получил от Гури.

– От-т-ткуда? – Ши выпучил глаза и осторожно потрогал туго набитый кошель.

– От Нассета.

– Как же? А? И Гури заплатил тебе, и Насеет?

– Ну да. Только Гури две сотни, а Насеет одну – за службу у Эбеля.

– О-о-о… Значит, теперь я получу свою треть не от сотни золотых, а от трех сотен?

– От пяти.

– Каких пяти? О чем ты, мой юный и отважный друг?

– Еще две мне заплатил Эбель.

– За что?

– За серебряную пчелу…

Ши Шелам надолго замолчал, переваривая сообщение киммерийца. В уме он прикидывал и так и этак, но в итоге все равно получалось, что пчелы было две, никак не меньше.

– Значит, пчелы было две? – выдал он результат тяжких раздумий.

– Нет, три.

– О, Бел! Да говори же ты толком, Конан! – рассердился Ловкач.

– Проклятие! Я и сам толком не знаю, как все получилось! Первую серебряную пчелу я выкрал у Эбеля в первый же день службы. Ночью поехал к кхитайцу, что живет на окраине у южных ворот…

– Это тот, что считается лучшим золотых дел мастером?

– Он. Так вот, я хорошо заплатил ему, и к утру у меня в кармане лежала еще одна серебряная пчела. На следующую ночь я пришел к нему уже с той пчелой, которую делал он – теперь мне не надо было красть настоящую… И появилась третья. Потом я пришел снова…

– Зачем? – вопросил Ши Шелам, опять ничего не понимая. Во время рассказа Конана он загибал пальцы на левой руке, подсчитывая, сколько раз парень сходил к кхитайцу. Выходило, что три, а значит, пчел было четыре?

– Зачем… Зачем… – Тут варвар почему-то смешался и быстро заговорил о другом. – Ган Табек украл у пина серебряную пчелу из сафьяновой шкатулки – украл и удрал. Я догнал его, отобрал шкатулку с пчелой и продал ее Гури. Ну вот. А вторую я продал Нассету, и третью – самому Эбелю. Все просто, что тут непонятного?

– Есть кое-что… – задумчиво произнес Ловкач. – Вряд ли ты подумал об этом, варвар, но у кого же из них теперь настоящая серебряная пчела?

– Кром! – рыкнул Конан. – Ты любопытен, крысеныш! Ешь мясо и ложись спать – только на пол. Нынче я останусь ночевать в твоей халупе.

– О, конечно, конечно…

Ши Шелам вздохнул и, поняв, что из Конана уже ничего не вытянуть, сунул в рот последний кусок ветчины, бросил на пол халат и улегся на него. Гостю он предоставлял в полное распоряжение узкий, зато длинный деревянный топчан.

Отнюдь не жесткий и холодный пол не давал ему заснуть – одна мысль мучила Ши беспрестанно: почему все же варвар смутился? Сколько он его знал, тот вовсе не был склонен к такого рода чувствам. Самоуверенный, как всякий юнец, обыкновенно он вовсе не замечал своих промахов или даже представлял их Ловкачу как хитроумную проделку, а если приятель разоблачал его, гневался и грозил ему страшными карами. Отчего ж теперь он прятал глаза и отворачивался?

– Конан… – тихо позвал Ши, когда свеча уже догорела и ночь вошла в маленькое грязное оконце.

– Ну?

– А мне тут как-то снилась война в Аквилонии. Кровь, крики, стоны – ох и весело. А тебе?

– А мне ничего, – буркнул варвар.

– А в позапрошлый раз мне снились…

– Кром! Спи, крысеныш, не то я выкину тебя на улицу!

Ши Шелам закрыл глаза и, сладострастно подсчитывая свою долю от пяти сотен золотых, постепенно погрузился в глубокий, очень приятный и долгий сон…

* * *

Когда первый луч золотого солнца проник в комнату, Конан пробудился с улыбкой на устах. Вот теперь он мог считать историю с серебряной пчелой законченной: этой ночью ему снился отличный сон, достойный именно его, сурового воина из северной Киммерии. Сначала он видел рыцарский турнир, сверкающие на солнце доспехи и мечи, и себя самого, облаченного в тигровую шкуру, – варвара, над которым смеялись все эти разряженные в пух и прах господа. Но вот он тоже поднял меч – и один рыцарь слетел с коня под ноги заверещавшим от ужаса девицам. Потом голова второго перелетела через ряды и исчезла высоко в небе, в белых облаках. Потом и третий упал, разрубленный Конановым мечом пополам. И только он повернулся, дабы встретиться в честном бою с остальными, как они вдруг разом завизжали и ринулись бежать. В изумлении варвар опустил меч. Рыцари, визжащие будто девицы… Тьфу!

Этот сон наполнил его приятным чувством удовлетворения. Но сразу за ним наступил следующий.

Поначалу он тоже был странным и несколько страшным – яростная битва на широком поле вдруг прервалась; воины повернули головы к Конану, что стоял на холме над ними, и… Начали смеяться, показывая на него пальцами и выкрикивая оскорбления. В голове варвара помутилось от унижения и негодования. Он слетел с холма и врезался прямо в гущу битвы. Обе стороны тотчас забыли, что воевали друг с другом, и скопом ринулись на Конана. Меч свистел в воздухе, обагренный кровью; воплями ужаса сменился отвратительный хохот; головы слетали с плеч, и живые отпинывали их, чтоб не мешались под ногами… Скоро все было кончено. На огромном поле юный варвар стоял один – прочие лежали грудами, мертвая тишина повисла в воздухе, и стая стервятников бесшумно опустилась на землю…

Вот это сон так сон! Не то что жареные поросята и фаршированные карпы! Киммериец сел на топчане, потеплевшим взором синих глаз одарил Ши Шелама. А тот спал, словно бродячий пес, – поскуливая, подергивая ногами и вздыхая. Потом опять, наверное, будет врать, что ему снились кровопролитная война и могучие воины из царства мрака, коих он, само собой, победил…

– Хей, парень! – негромко позвал его Конан. Ловкач вздрогнул, но глаз не открыл.

– Вставай, не то я один допью вчерашнее вино.

– Вот еще… – проворчал Ши, поднимаясь и усаживаясь на полу. – Вино мы покупали вместе, значит, и выпьем его вместе.

– Я больше тебя, – возразил Конан, – поэтому и вина мне нужно больше.

– А я старше тебя, – не сдавался Ши, – поэтому больше нужно мне.

– Кром! Не спорь со мной, не то я…

– Выбросишь меня на улицу? Или не станешь рассказывать, что же все-таки произошло с серебряной пчелой?

Конан засопел, не зная, сердиться ему на приятеля или нет. В конце концов, тот имел право знать правду – ведь это к нему пришел Гури и поведал о пчеле, Насеете и Эбеле…

– Не зря тебя прозвали Ловкачом, – хмурясь, произнес он. – Своего не упустишь, заморянская вошь. Клянусь бородой Крома, не пойму я, зачем тебе все знать. Довольно того, что твоя доля стала в пять раз больше.

– Я ее заслужил, – важно ответствовал Ши Шелам. – Ну, так что же произошло?

– Только то, что я тебе уже рассказывал…

– И еще кое-что?

– Да. Настоящая серебряная пчела… – То ли от волнения, то ли от природного нахальства варвар быстро допил остатки вина из бутыли и, отвернувшись от приятеля, отсутствующим голосом продолжал: – Та, настоящая пчела не досталась никому. Старый кхитаец сделал мне три фальшивых, их-то я и продал Гури, Нассету и Эбелю.

Ловкач ахнул.

– Значит ли это, мой друг, что настоящая серебряная пчела осталась у тебя?

– Не значит… – буркнул Конан. – Не значит! Я… Клянусь молниями Крома, я не хотел… В первую же ночь я… Я раздавил ее…

– Раз-да-вил? – Казалось, Ши Шелама сейчас хватит удар, так он стал красен и пучеглаз.

– Ну да… Когда я пришел от кхитайца – незадолго до рассвета, – я открыл сафьяновую шкатулку, чтоб еще раз сравнить настоящую пчелу с фальшивой… Настоящая упала на ковер – я не видел куда. Начал искать…

– Это не варвар, – прошипел багровый от злости Ловкач. – Это слон, потомок гиппопотама, брат бурого медведя!.. Вместо того чтоб тихо, ласково и осторожно пошарить пальчиками в ворсе ковра, он начал бродить по нему ножищами – как по лесу! Тьфу!

И, в расстройстве схватив со стола кошель с золотыми, Ши выскочил за порог, сам себе давая клятву немедленно напиться и забыть о настоящей серебряной пчеле Митры.

Конан молча смотрел вслед приятелю. Странно, что сейчас его посетила точно такая же мысль: надо пойти и напиться. И все забыть. Все, кроме одного – навестить Халима. Помнится, недавно он что-то говорил о богатом купце из Турана…

·