Текст книги "Религии мира"

Автор книги: Дуглас Хардинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Махаяна, или северный буддизм

В странах махаяны также пошли на большие уступки, только они имели место в рамках самого официального учения, и не просто на его более популярных «задворках». Учение махаяны стало во многом полной противоположностью школы тхеравады, сторонники которой заявляют, что она сохранила первоначальное учение Будды в его неизмененном виде.

Контраст разителен. Идеал в тхераваде – архат, Просветленный, который, ясно узрев, что нигде нет ни постоянства, ни «я», и превзойдя всякое желание, входит в состояние нирваны, чтобы никогда больше не возвращаться в этот мир страданий. Идеал в махаяне – бодхисаттва, просветленный, который, отказавшись сделать этот последний шаг, возвращается вновь и вновь, из сострадания ко всем существам, пока последний из них также не станет просветленным. Таким образом, буддийские художники часто изображают архата морщинистым угрюмым стариком, а бодхисаттву – улыбающимся, благожелательным и упитанным, с большими мешками подарков – прямо своего рода Дед Мороз без бороды.

Говорят, что ключевое понятие тхеравады – мудрость, а махаяны – сострадание. Архата интересует собственное просветление, бодхисаттву – просветление всех, кроме себя. На самом деле контраст не такой абсолютный, как кажется. В обеих школах учат, что просветление не может быть просто личным или эгоистичным достижением. Скорее, наоборот: просветление – осознание того, что не существует ни отдельного человека, ни отдельного «я», и уж точно никаких многочисленных «я», которых нужно вести к просветлению.

Однако бодхисаттва, возвышенно нелогичный, который жертвует своим блаженством в нирване и соглашается на бесчисленные годы страданий, до тех пор пока не будет обеспечено блаженство всем, – наверняка один из самых возвышенных и привлекательных созданий религиозной мысли. Христиане могут справедливо заметить, что он не настоящий Добрый Пастырь, а идеал, миф. Несмотря на это, идеал бодхисаттвы идеально выражает настроение махаяны. Это живой идеал, который работает. В отношении бодхисаттвы нет ничего мифического.

Буддизм махаяны – сострадательная религия. Это также отчасти религия спасения путем веры, благодати, а не действий. Например, существует школа «Чистой Земли» (основана еще в IV в. н. э.), Спаситель в которой – бодхисаттва Амида. Преданный поклоняется и полностью покоряется Амиде, уповает на него, а тот передает свой огромный запас накопленной добродетели всем, кто возлагает на него свои надежды на спасение. В частности, преданный полагается на клятву Амиды – которая гласит, что если любое живое существо призовет к нему тщетно, то Амида поплатится за это собственным просветлением. В награду за эту веру в эффективность клятвы Амиды, преданный после смерти перерождается в Чистой Земле Амиды, Западном раю, где его ждет просветление. Даже сегодня миллионы людей в Японии и других странах махаяны взывают к Амиде и надеются на него. И постольку, поскольку они действительно «растворяются» в нем с полной самоотдачей, они приближаются к просветлению. На самом деле, это бхакти, индуистский путь преданности, который мы обсуждали в предыдущей главе. И это не просто очень хороший путь, а тот, по которому идет больше всего народу: он достаточно широк и прост, чтобы вместить любое число путешественников.

Преданное совершение джапы

Повторение имени Амиды, или Амитабхи, – важнейшая часть этого верования. Эта любопытная практика есть во всех великих религиях. Индусы называют ее джапой – практика повторения какого-нибудь священного имени или фразы. Преданный повторяет его вслух или просто про себя иногда несколько часов подряд каждый день, пока это не становится привычкой, почти такой же автоматической, как дыхание. В пример можно привести известную тибетскую мантру «Ом мани падме хум» («сокровище в сердцевине лотоса») и православную «Иисусову молитву» («Господи Иисусе Христе, помилуй мя»). Нередко это слова на незнакомом языке и до конца не понятны, или это просто заклинание, вообще лишенное смысла. Такого рода религиозная бессмыслица все еще эффективна – что могут подтвердить на собственном опыте бесчисленные преданные последователи махаяны.

Почему? Объяснение простое. Вообще перестать думать, прекратить всю ментальную болтовню и построение образов, оставаясь при этом до конца осознанным, – значит стать пробужденным, просветленным. Но остановить поток внутренней болтовни даже на минуту очень трудно (в чем мы сами убедились). Остановить поток навсегда было бы невозможным – без какого-нибудь инструмента типа джапы. Этот инструмент восстанавливает слова против самих себя и делает ум пустым, лишив всякого смысла те слова, которые он повторяет.

Имя Амиды, произнесенное в миллионный раз, становится просто словом (а то и того меньше), но оно может вытеснить из сознания слова, которые изобилуют смыслом. Оно может очистить ум для просветления.

Назад к индуизму?

Критики последователей махаяны имеют все основания упрекать последних в возвращении к индуизму и в изменении на прямо противоположное многое из первоначального учения Будды. Вместо того чтобы быть светочем самому себе и стремиться к собственному освобождению, можно спокойно понадеяться на Другого, который за вас это сделает. Вместо того чтобы проверять на собственном опыте все, что вам говорят, можно повторять какую-нибудь священную фразу. Вместо того чтобы уважать Гаутаму Будду как человека, мудрого учителя, получается, что нужно обожать его практически как бога, как сверхчеловека безграничного великолепия и силы, в пантеоне, который так же велик, как пантеон индуистов, и гораздо более фантастичный. Вместо того чтобы практиковать самую простую из религий, состоящую из лаконичных лекций и бесконечных ментальных упражнений, неразбавленных поклонением, ритуалами или храмами, можно применять любые вспомогательные средства, которое только может изобрести искусство, чтобы поддерживать религиозную атмосферу и чувство; и все это дополняется эффектным разнообразием видов рая и ада, а также Вселенной, непревзойденной по обширности и воображаемому великолепию. Вмешались даже в закон кармы: бодхисаттва – это тот, кто передает свои добродетели другим! Несомненно, эта модификация делает честь сердечности махаяны, но сводит на нет закон Будды, гласивший, что мы посеем то, что пожнем. Наконец, махаяна тихо опускает учение Будды о дуккхе и универсальности страдания, а также о его восьмеричном пути, ведущему к прекращению страдания: их не отрицают, но отчасти просто принимают как должное, а отчасти и вовсе игнорируют.

Не выходит ли, что у нас здесь не две школы одной религии, а две религии, полностью противоречащие друг другу?

Единство буддизма: мудрость, сострадание, практичность

Странно, что, несмотря на эти огромные различия, буддизм сохраняет свое единство. Он сохраняет свой отличительный стиль во всех своих многих разновидностях (которых мы лишь слегка коснулись) и на протяжении всей своей долгой истории. Не только сторонние наблюдатели, но и сами буддисты ощущают это единство. Например, монахи из стран тхеравады иногда какое-то время живут в монастырях последователей махаяны, и наоборот, с радостью принимая участие в медитациях. Честно говоря, тхеравада и махаяна не столько противостоят Друг другу, сколько друг друга дополняют. Без одной из этих частей буддизм был бы лишь наполовину самим собой.

Кроме того, есть одна идея, один базовый опыт, который одинаков для обеих школ, хотя и имеет много разных названий. Можно назвать его Пустотой. Тхеравада учит, что за переменами нет ничего, что бы изменялось; что есть страдание, но нет того, кто страдает. Махаяна гласит, что все есть пустота. Когда мы проникаем сквозь кольцо внешности объекта и добираемся до самой вещи в середине, мы находим там лишь Пустоту; и этот опыт нужно постоянно воспроизводить, заглядывая вовнутрь на Пустоту, которой являетесь. Подобное видение – не нигилизм и не просто разрушение, а подготовка к Неописуемому. Это и есть основная буддийская мудрость.

Однако любовь и сострадание так же необходимы духовной религии, как мудрость и понимание: осознание этой истины, этот необходимый баланс и есть особенность махаяны. В буддизме тхеравады также об этом знают и рекомендуют детально разработанные упражнения для развития чувств щедрости. Но своя рубашка ближе к телу, поэтому первое, что нужно сделать, – это научиться любить самих себя (это вовсе не просто и не бессмысленно. Как и большая часть буддийской психологии, эта мысль глубока: эгоистичные люди неосознанно себя ненавидят). Затем, двигаясь вовне, в свою очередь распространяйте свою любовь на своих самых дорогих и близких, на более широкий круг друзей и знакомых, на общество и так далее, пока не проникнетесь состраданием к каждому созданию во Вселенной.

Действительно ли возможно «включить» теплые чувства, как теплую воду в кране? В обеих школах буддизма говорят, что при достаточной практике это возможно. Так как это – методическая религия. Она не заставляет вас сомневаться в том, что нужно делать и какими будут результаты ваших усилий.

Короче, можно сказать, что мудрость, сострадание и практичность – черты буддизма в целом.

Буддизм на Западе

В основном именно этот деловой подход и стал причиной того интереса, который буддизм вызывает здесь среди людей, которые серьезно относятся к религии. Монахов в желтых робах можно увидеть в наших городах, часто проводятся лекции, серьезно практикуют разные виды медитаций. Мы начинаем понимать то, что Восток знал всегда – успех в духовной сфере похож на успех в любой другой: как правило, это плод методических усилий.

Два вида буддийской медитации особенно популярны в Европе и Америке – практика осознанности из тхеравады и дзэн. Мы рассмотрим дзэн, это совершенно удивительное китайско-японское образование махаяны, в следующей главе.

Дойдя до предельной пустоты,

пребывай в покое подлинности.

Все вещи совместно фунционируют-взаимосоздаются.

Я созерцаю их возвращение.

Они возникают в великом разнообразии

и все возвращаются к своему корню.

Возвращение к корню зовется покоем.

О покое говорится – таковосгь.

Таковость – это неизменное постоянство.

Знание неизменного постоянства зовется просветленностью.

Не знание – помраченностью.

От помраченности все беды.

Знающий неизменное постоянство всеобъемлющ.

Всеобъемлющий беспристрастен.

Беспристрастность – качество истинного правителя.

Истинный правитель един с Небом.

Небо едино с Дао.

Быть самим Дао значит быть вечно, избавившись от «себя», не зная смерти.

(Дао-дэ цзин, чжан 16, пер. К. Кравчука)

4. РЕЛИГИИ КИТАЯ: КОНФУЦИАНСТВО, ДАОСИЗМ, ЧАНЬ (ДЗЭН)

Китай в сравнении с Индией

Индия и Китай – две великие азиатские державы. Хотя сопоставимые по огромному размеру своих территорий и по еще более огромной численности населения, а также по древности и великолепию своих цивилизаций, они, тем не менее, поразительно разные. Отчасти это можно объяснить географией: в Китае климат похож на тот, что в США, в Индии же климат тропический. Отчасти это может быть из-за расовых особенностей: большинство китайцев – монголоиды, с землистой кожей и узкими глазами, а индусы, как и мы, принадлежат к нордическому типу, смешавшемуся с более темнолицыми народами. В любом случае, по сравнению с индусами китайцы вовсе не идеалистичный, философский или религиозный народ, а практичный, выносливый, трудолюбивый, изобретательный, с чувством юмора и с огромным талантом во всех видах искусств, в том числе прикладных. Кстати, это может объяснить, почему практичный англичанин скорее найдет общий язык с китайцами, чем с большинством других азиатов.

Однако китайская религиозная история чрезвычайно интересна и богата открытиями. В данной главе мы рассмотрим четыре периода этой истории: до-конфуцианский (закончился около 5000 лет до н. э.), конфуцианство (500 лет до н. э. и далее), даосизм (около 400 лет до н. э. и далее) и чань (дзэн) – буддизм (600 лет н. э. и далее). Мы увидим, как эти религии, с их кажущимся противоречием, на самом деле представляют собой непрерывный процесс развития, подобно тому как человек растет, переходя от несознательного младенчества к духовной зрелости взрослого.

Доконфуцианский период

Древняя религия Китая была очень похожа на религию Индии и всего Древнего мира в целом – она была религией множества богов, демонов и духов всех уровней, с которыми нужно было сохранять хорошие отношения – как мы уже поняли, дело весьма непростое. Самыми главными из них были духи отцов клана, во главе с изначальным предком, которые обитали на Небе и управляли оттуда делами на Земле. Таким образом, важнее всего было – путем правильного поведения, преданности и жертвоприношений – завоевать милость предков, которые сообщали о своих желаниях, довольстве или недовольстве при помощи знамений. Искусство гадания, или толкования этих божественных знаков, было делом первостепенной важности, так как прежде чем сделать какой-либо серьезный шаг, нужно было быть уверенным, что сейчас удачное для этого время. Волю богов и предков узнавали, рассмотрев текущее расположение планет или наблюдая за поведением птиц или за тем, как образовывались трещины в панцире черепахи, когда ее нагревали (мы это делаем более удобным способом, гадая на чаинках в чашке, и наверняка китайцы тоже так делали). Если знаки были неблагоприятными, то начинание откладывалось до более благоприятного времени. Если они были благоприятны, то принимались за дело с ощущением божественного одобрения, уверенности и силы, которую китайцы называют дэ.

Однако с древних времен у китайцев было некое представление о верховном Божестве. Тянь, или Небо, было не только местом обитания предков, но также своего рода Провидением, или Безличным Богом. Основной обязанностью императора, которого называли Сыном Неба, было обеспечение безопасности и процветания страны, для чего он и совершал тщательно продуманные жертвоприношения Небу на огромном алтаре на открытом воздухе. В самом центре Пекина до сих пор стоит самый главный из этих алтарей, который использовали еще всего век назад.

До появления морали и чувства «я»

Несмотря на то что у этой ранней религии и были такие сложные правила и такая требовательность к выполнению своих обязанностей, отношение к миру у нее было довольно простое. Нужно было просто, по мере возможностей, делать то же, что и все, чтобы заслужить милость и силу Неба, и не мучиться сомнениями или беспокоиться об объяснениях, идеях о добре и зле, совести и долге. Праведность означала делать то, что надо; моральность означала соблюдение обычаев. Все остальное было не то чтобы злом, сколько немыслимым. Человек не был полностью моральным созданием, настоящим индивидом, ощущающим себя отдельным от других индивидов. У человека практически не было души, которую он мог бы назвать своей, поэтому вопрос о том, была ли эта душа в хорошем или плохом состоянии, потерянной или спасенной, никогда не возникал.

На самом деле, идея того, что у человека было его личное «я», его личная душа или ум, такая очевидная для нас сегодня, в Древнем мире была вовсе не очевидной. Даже сегодня человек первобытной культуры не скажет, что это он боится темной пещеры, а скорее скажет, что там живет ужасное привидение. Он не любит или ненавидит что-либо, а скорее чувствует, что все заряжено благоприятными или зловещими силами. Если про него и можно сказать, что у него вообще есть «ум», то он не в его «голове», а в окружающем его мире: его мысли и чувства проецируются на объекты. Вернее, они никогда не были с ними разделены. Иными словами, он распространился по всему своему миру, слился с природой.

Как же тогда возникла идея о «я»? С одной стороны, были невидимые духи, привидения и демоны всех видов; а с другой – были мужчины и женщины, видимые и достаточно осязаемые, явно не духи и не «духовные». Но также были шаманы и медиумы, странные люди, которые время от времени становились «одержимыми» духами, и потому могли связаться с миром духов от чьего-либо имени. Возможно, вид такой «одержимости» навел древних китайцев на мысль о том, что тело каждого человека – дом невидимого привидения или духа, души или «я». В любом случае, ощущение отдельного «я» (что было скорее чувством, нежели идеей, и несомненно имело несколько источников) становилось все более и более распространенным в тысячелетия до Христа. И вместе с личным «я» и умом человек, конечно, постепенно приобретал личные чувства и мысли, совесть, чувство долга, характер, целую личность. Вернув свои проекции из внешнего мира и поместив их «в свою голову», он стал полностью моральным созданием. Старое унитарное существование теперь было резко разделено на «я» и то, что было не-«я».

В библейской терминологии, он вкусил плод Древа Знания о Добре и Зле, познал грех и стал отделенным от Небес. Он пал из Рая. Став полностью самосознающим, он потерял свою детскую невинность и удовлетворенность, но его Падение было неизбежным, чтобы достичь зрелости.

Конфуций, моралист

Несомненно, это взросление началось на заре китайских доисторических времен, задолго до рождения Конфуция в 551 г. до н. э., примерно в одно время с Гаутамой Буддой. Но именно Конфуций подтвердил и отпраздновал совершеннолетие Китая, сделав это новое отношение, этот новый вид сознания, более определенным.

В чем-то Конфуций походил на своего великого индийского современника. Как и Будда, он был занятым человеком, путешественником, организатором последователей, практичным, не заинтересованным в философии как таковой. Но на этом сходство заканчивается. Конфуций был страстным консерватором и вовсе не хотел менять принятые в то время религиозные идеи и практики. Принятое в старину естественное, бездумное следование обычаям уходило в прошлое, и нужно было, чтобы на его место пришла более сознательная этика, которая сохранила бы социальный порядок. Таким образом, Конфуций хотел учить людей правильному поведению, на благо себе и обществу, в согласии с законами Неба. Короче говоря, он был моралистом. Его интересовали не только поступки людей, но и то, что побуждало их так поступать, их ум. На самом деле, теперь, когда у человека появился собственный ум, пришло время, чтобы кто-то его изучил.

Лучше всего обобщить учение Конфуция нам удастся, если рассмотреть его Совершенного Человека, его идею о том, какими мы должны быть. Такой человек мудрый и великодушный, человек чести и хорошего воспитания, который щедр к менее удачливым, благочестив при проведении ритуалов, уважителен к древним, непредвзятый, справедливый, не эгоистичный, не унылый, мужественный, открытый, преданный, без жалости к себе, умеренный и не впадающий в крайности, которому стыдно, если его слова не соответствуют действиям. «Человек чести требует с себя: человек бесчестный требует с других». «Когда воспитанный человек встречает что-то, что не понимает, он винит самого себя» – и так далее. Трудная задача! И странным образом знакомая. Мы и вправду все это уже где-то встречали. Не это ли является (недостижимым) идеалом английского джентльмена, даже его неофициальной религией – вне зависимости от того, насколько искренне он восхищается, с безопасного расстояния, совсем иным Совершенным Человеком из Нагорной проповеди.

Мо-цзы о братской любви

Нет, Совершенный Человек Конфуция вовсе не кроткий и малодушный, но он знает, что же вновь объединит людей и приведет их к процветанию. Один из основных преемников Конфуция, Мо-цзы, учил, что мы можем узнать Бога и должны в своем поведении основываться на Его моральном качестве. Его воля – любовь, универсальная и не знающая различения: война противоречит Его природе, и ничто, кроме любви, не может быть эффективным. «Благородный Воин в Великом Обществе должен относиться к телу своего друга как к своему собственному», – говорил Мо-цзы. «В результате, когда он увидит, что его друг голоден и ему холодно, он его накормит и оденет». И сам Учитель, Конфуций, сказал: «Не делай другому того, чего не хочешь себе». Это было за четыре или пять веков до Иисуса из Назарета.

И согласно Конфуцию, эти идеалы вовсе не малоэффективны. Ум по своей природе содержит четыре принципа – доброжелательность, справедливость, выполнение норм поведения и морали и мудрость. Эти качества составляют священный закон, обитающий в сердце человека. Вместе с душой в человеке вместились и Небеса, став Внутренними Небесами, его собственным владением. Великое движение вовнутрь шло полным ходом, это было собиранием вовнутрь окружающего мира к Наблюдателю в его центре.