Текст книги "Иероглиф желаний"

Автор книги: Дуглас Брайан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Конан понял, что настала пора скрываться с места происшествия. Что бы там ни случилось дальше, незачем киммерийскому воину барахтаться в луже масла вместе с кучей вопящих кхитайцев.

Он осторожно поднялся на четвереньки и пополз к выходу.

– Учитель Конан! – возопил Гун. – Куда вы?

– Учитель удаляется для осмысления действия, – ответил Конан. – Ученик продолжает действовать. Истинная мудрость – в созерцании.

«Что я несу! – в ужасе подумал он. – Они поймут, что я удираю!»

Однако ученики приняли это объяснение без рассуждений и продолжили свою бесславную битву. Что касается Конана, то он поступил согласно старой воинской мудрости: отошел с поля проигранной битвы, чтобы обдумать, как быть с результатами неминуемого поражения и прийти на помощь тем, кого еще можно спасти.

Иными словами, киммериец спасся бегством и засел в чаще леса, покрывавшего склоны горы Размышлений, некогда дикой и лохматой.

* * *

Стайка разноцветных птиц заполнила воздух. Затем показался человек. Он шагал, окруженный птицами, и был похож на какое-то сказочное существо. Это был старик с длинной белой бородой и белоснежными волосами, заплетенными в косу. Просторный халат до пят, расшитый изображениями цветов и птиц, облекал его худое, но крепкое тело. Коричневое узкое лицо казалось почти черным в обрамлении сплошной белизны волос и пестроты светлой одежды. В руках старик держал только что срезанные живые цветы. Цветы были прикреплены к его плечам, локтям, они украшали его прическу и висели за ушами. Крохотные птички, щебеча, зависали над этими цветами, садились человеку на руки, осторожно касались клювиками его ушей и щек.

Завидев его, стражники прекратили барахтаться на масляном полу и застыли в почтительных позах. Точнее – в тех позах, какие им удалось принять при сложившихся обстоятельствах. Каждый из них в душе надеялся, что учитель вникнет в обстоятельства и не станет наказывать их слишком сурово.

Инь-Тай и Гун последовали примеру своих недавних противников. Они замерли и прижались лбами к доскам. Тин-Фу приблизился и несколько мгновений задумчиво созерцал открывшуюся ему картину.

Видимо, он находил ее достаточно забавной, потому что несколько раз улыбка появлялась на его лице. Затем он широко развел руками. Птицы взлетели в воздух, оглашая беседку шумным чириканьем.

– Так, – выговорил Тин-Фу, – кто решится объяснить мне, что здесь происходит?

Один из стражников приподнялся и заговорил:

– Господин учитель, эти двое решились войти в пагоду Размышлений, дабы украсть отсюда масло…

– Масло? – удивился Тин-Фу. – Для чего каким-то бродягам красть у меня масло?

– Должно быть, – вмешался другой, – они прослышали о том, что учитель хранит здесь в алебастровых сосудах благоуханное и душистое масло.

– Никто не ответил на мой вопрос, – повторил Тин-Фу, – для чего бродягам масло?

– Они проникли сюда, – сделал попытку третий стражник, – и разлили масло. Мы пытались задержать их, но сражение затянулось…

– В любом случае, они в наших руках, – заключил первый стражник. – И учитель может делать с ними все, что пожелает.

– С ними был еще третий, – добавил второй стражник. – Рослый, черноволосый тип. Гора мышц. Настоящая горная горилла!

– Горилла… – Тин-Фу ненадолго задумался. По его лицу медленно блуждала улыбка. Это была улыбка мудреца и созерцателя, который уже успел увидеть, как по реке мимо него проплывает труп его кровного врага.

Наконец некая мысль осенила Тин-Фу. Он хлопнул в ладоши.

– Немедленно поднимитесь и приведите беседку в порядок! Я не желаю видеть здесь все эти осколки! Пленников связать и оставить здесь, на моих глазах!

Это повеление было исполнено. Оба незадачливых ученика Тьянь-По были скручены веревками и брошены на землю, к ногам Тин-Фу. Мудрец разглядывал их некоторое время, затем спросил:

– Кто вы?

– Мы не ответим тебе, великий учитель Тин-Фу! – выпалил Гун. – Потому что наш учитель, тоже великий человек, запрещает нам рассказывать о…

– Мы будем молчать! – добавил Инь-Тай.

– Кто был тот третий, которого видели с вами? – спросил Тин-Фу. И добавил угрожающе: – Учтите, если вы будете продолжать дерзить или упорствовать в своем молчании, я прикажу пытать вас! Я срежу с ваших ушей тонкие полоски кожи! Затем я надрежу ваши пятки и натру их солью! Я настрогаю тонким ножом ваши спины и бедра и оставлю вас лежать под палящим солнцем?

Пленники обменялись быстрыми взглядами. Наконец Инь-Тай сказал:

– Наш учитель ничего не говорил нам о том, что мы должны молчать насчет нашего спутника. Его зовут учитель Конан. Он обладает нечеловеческой мощью. Он сильнее горной гориллы, если вас это интересует. И он наделен чрезвычайной мудростью.

– Никогда не было учителя более образованного, – добавил Гун. – Если, конечно, не считать нашего первого и главного учителя. И вас, господин, – заключил он после короткой паузы. На всякий случай.

К его удивлению, великий учитель Тин-Фу самодовольно улыбнулся, из чего Гун сделал совершенно правильный вывод: Тин-Фу до сих пор подвержен некоторым слабостям, вроде тщеславия, и, следовательно, не достиг надлежащего просветления. Это давало определенную надежду пленникам. С человеком, достигшим просветления, трудно иметь дело. У него нет слабостей, которыми можно было бы воспользоваться.

Плохо одно; у пленников совершенно не было времени. И пока они раздумывали над тем, как им выбраться из своего затруднительного положения, не нарушив при этом ни одного из запретов учителя Тьянь-По, колдун и мудрец Тин-Фу успел принять собственное решение.

– Коль скоро вы оказались в моей власти, захваченные на месте преступления, во время вторжения в мой дом, – объявил он, – я воспользуюсь моим правом сильного.

И удалился, оставив обоих пленников недоумевать – какую же участь он им уготовил.

* * *

Конан ворвался в домик Тьянь-По, расположенный на окраине города Пу-И, в тенистом саду. Варвар был верхом на совершенно замученной косматой лошадке. Эти животные, хоть и славные своей выносливостью, совершенно не приспособлены к тому, чтобы возить на себе тяжелых киммерийских варваров. Да еще на большие расстояния. Да еще с такой скоростью. Конан проделал весь путь верхом на угнанной лошади меньше чем за день. Он ехал всю ночь и на рассвете уже потревожил мирный сон своего давнего приятеля-мудреца.

– Сперва лошадь, – проворчал Конан, – она оказалась надежнее и вернее иных людей. Так что для начала я займусь ею.

Лошадку поводили по саду, дав ей успокоить дыхание. Тьянь-По взялся сам чистить ее, называя при том «Верным Облаком» и «Прекрасной из Преданных». Лошадка дергала ушами и косила глазами. По всему было видно, что прозвища ей нравятся.

– Вы, кхитайцы, всегда держитесь так, словно у вас впереди вечность, – сказал Конан. – Ты так и не спросишь, почему я вернулся один?

– Зачем спрашивать о том, что рвется у собеседника с языка? – осведомился Тьянь-По. – Я вижу, ты готов рассказать мне сам, без всяких вопросов.

Конан махнул рукой.

– Оба этих болвана попались колдуну. Теперь он, вероятно, поджаривает их на вертеле. Меня видели его стражники, но я успел удрать.

– Интересно, – сказал Тьянь-По. – Ты не вступил с ним в схватку?

Конан поморщился.

– Мне пришлось бы убить с десяток человек. Кровь и трупы нарушили бы неповторимую гармонию пагоды на горе Размышлений.

Тьянь-По засмеялся.

– Я знаю, что гармония не имеет для тебя никакого значения, Конан! Передо мной можешь не притворяться «великим учителем».

– Ну да, – проворчал Конан, ничуть не смутившись, – я не хотел там никого убивать. Я ненавижу колдунов, ты это знаешь, но этот Тин-Фу не производит впечатления настоящего колдуна. Просто старик, который много знает. Я встречал таких. Вы, умеющие рисовать замысловатые каракули на бумаге, полагаете, будто варвару только того и надобно – размахнуться пошире да срубить кому-нибудь голову…

Тьянь-По отвел глаза. Он не хотел говорить своему другу, что тот, в принципе, угадал.

А Конан продолжал:

– Украсть золотых рыбок, умеющих исполнять желания, – дело по мне. А резать дураков, поскользнувшихся на разлитом масле, – нет уж, уволь. Я не мясник. Это ты обратился не по адресу.

– На масле? – не понял Тьянь-По.

Конан досадливо поморщился.

– Твои доблестные ученики уронили и разбили сосуд с маслом. Все растеклось по полу. Любоваться на битву дураков с дураками, скользящих по маслу, – истинное удовольствие для человека с крепкой душой. Я едва не лопнул со смеху.

– А где ты сам-то находился? – чуть прищурил и без того узкие глаза Тьянь-По.

Конан ничуть не смутился. Недаром он был вором со стажем.

– Поблизости. Я руководил битвой. В результате… мы проиграли. – Он вздохнул. – Я едва унес ноги. Твои ученики в руках старика. Я не оставил бы их там, если бы не был уверен в том, что им не грозит опасность.

Тьянь-По приподнялся. Костяными щипчиками взял с подносика засушенную розочку, осторожно положил ее в чай. Напиток сразу стал испускать новый, тонкий аромат. Конан раздул ноздри, как будто запах неприятно тревожил его.

– Ты уверен, что им не грозит опасность? – переспросил Тьянь-По и отхлебнул чая.

– Да. Я посмотрел на этого Тин-Фу, – сказал Конан. – Цветочки, птички, борода белая… Больше похоже на сказку, чем на страшную историю с убийствами. Он любит загадки, искусство… каллиграфию…

– Каллиграф каллиграфу глаз не выколет, – сказал Тьянь-По задумчиво. – Хотя… как знать! Что ты предлагаешь делать дальше, Конан?

– Попробую подобраться к нашему мудрецу с воздуха, – сказал Конан. – Пока я уносил ноги, у меня в голове появилось несколько свежих мыслей.

– Должно быть, ветром надуло, – сказал Тьянь-По.

В этот момент в сад вбежал человек. Он был весь покрыт потом, халат на его спине потемнел, по лбу катились крупные капли.

– Кто ты? – спросил Тьянь-По, приподнимаясь на подушках.

Конан тревожно коснулся рукояти меча. Хоть они и сидели в саду, окруженные карликовыми деревьями, цветами, крошечными прудами и красиво выложенными камнями, в мире тишины, созерцания и безопасности, с мечом варвар не расставался. Тьянь-По давно привык к этой особенности своего приятеля, и его она не смущала.

Человек, загнанно дыша, уставился на Тьянь-По.

– Я – один из учеников великого учителя Тин-Фу, – объявил он. – Мой господин отправил меня сюда, к учителю Тьянь-По, дабы передать ему послание.

– Ты, должно быть, долго бежал, – сказал Тьянь-По.

– Я был верхом на лошади, но она пала незадолго до рассвета, когда город был уже виден, – признался ученик.

– Ты – скверный ученик, если допустил, чтобы твоя лошадь пала! – сказал Тьянь-По. – Я не желаю разговаривать с подобным ничтожеством!

Человек поклонился и ответил:

– Учителю Тьянь-По и не потребуется разговаривать со мной, ибо я привез письмо от моего учителя.

С этими словами он подал Тьянь-По бумагу.

Тьянь-По развернул послание и прочитал вслух:

– "Твои ученики – настоящие обезьяны!"

Несколько мгновений он размышлял над прочитанным, а затем отправился в дом и вынес оттуда в сад набор письменных принадлежностей. Расположившись удобнее, он вывел на листке бумаги своим изящным почерком каллиграфа:

«Любая мартышка ближе к состоянию просветления, чем жадный глупец».

Он вручил послание ученику и выпроводил его вон.

Когда тот скрылся из сада, Тьянь-По перевел взгляд на Конана.

– Что ты думаешь обо всем этом? – спросил Тьянь-По.

– Ты ведь прочитал письмо и написал остроумный ответ, – молвил Конан. – Разве ты не понял, о чем написал тебе Тин-Фу?

– Нет, – признался Тьянь-По. – Я ответил ему наугад. А у тебя есть предположения?

Конан медленно покачал головой.

– Никаких, – сказал он. – Разве что одно: Тин-Фу совершенно прав. Твои ученики – сущие обезьяны. Хотя и презабавные ребята. Мне было с ними интересно.

* * *

Ни у Тьянь-По, ни у Конана не возникло даже мысли о том, что смысл послания Тин-Фу следует понимать буквально. А между тем это было именно так.

Инь-Тай недолго оставался в неведении относительно своей будущей судьбы. Неожиданно он почувствовал, что веревки, стягивающие его руки, ослабли. Он пошевелился, и это ему удалось. Что за чудеса! Никто не приближался к пленникам, никто не освобождал их от пут. Неужели колдун опоил их каким-то зельем или одурманил чарами и, пока оба находились в забытьи, решил их освободить?

Странно.

Инь-Тай шевельнул руками, и веревки упали. Он хотел было окликнуть своего товарища, но язык не повиновался ему. А совсем рядом послышался радостный крик обезьянки. Инь-Тай повернулся. Гуна поблизости не было.

На том месте, где совсем недавно корчился связанный Гун, сидела на корточках толстая лохматая мартышка и увлеченно гримасничала.

Инь-Тай протянул руку, чтобы коснуться ее. С ужасом он увидел, что его рука покрыта густой рыжей шерстью. Вторая мартышка мрачно закивала головой и обхватила себя длинными руками. Затем медленно двинулась вперед, приволакивая ноги. Ее хвост поднялся в воздух и несколько раз качнулся из стороны в сторону.

На деревьях при виде новых двух мартышек громко завопили другие обезьянки. На головы чужаков посыпались орехи, листья, палки.

Инь-Тай крикнул. Он хотел сказать своему товарищу: «Давай вздуем этих нахалов!», но человеческих слов у него не нашлось. Вытянутые губы исторгли странные пронзительные крики. Тем не менее Гун понял его и осклабился, показывая желтоватые клыки.

Миг – и обе новых мартышки взлетели на деревья. Может быть, ученики Тьянь-По и сделались обезьянами (как любезно сообщил их учителю Тин-Фу), но своих боевых навыков они не утратили. И это очень обрадовало Гуна и Инь-Тая.

С громким боевым кличем они ринулись в битву. Жертвой их первой атаки стал крупный самец с черноватой шерстью и нахальной мордой. Новички безошибочно узнали в нем лидера и решили сокрушить его. Другие обезьяны пытались поначалу защищать лидирующего самца, однако против бешеного вихря рук и ног (новообретенная одинаковая ловкость верхних и нижних конечностей восхищала Гуна и Инь-Тая) устоять не смогла ни одна обезьяна. И вскоре они начали отступать.

Лидирующему самцу приходилось теперь плохо. Его лупили и дубасили с обеих сторон. Он верещал, озирался по сторонам, а затем обхватил голову обеими длинными руками и заплакал, прося пощады.

Гун остановился первым. Инь-Тай еще раз наподдал противнику, но затем перестал бить и он. Самец с глубоким вздохом убрал с морды одну руку. На приятелей уставился круглый желтоватый глаз, в котором дрожала слеза.

Инь-Тай почувствовал сострадание к этому несчастному существу, которое совсем недавно было чем-то вроде императора в стае злонравных мартышек. Он решил выказать свою симпатию к поверженному лидеру. Будь они оба людьми, Инь-Тай предложил бы ему чаю или рисовой водки, а потом отправился бы с ним в квартал Красных Фонарей. Но в стае обезьян он принял другое решение. И повел себя с исключительной любезностью: обнаружил за ухом у самца крупную вошь, снял ее и раздавил черными ногтями.

Самец убрал от морды и вторую руку, а затем осторожно перелез на соседнюю ветку.

Самки-мартышки, вереща, окружили новых лидеров стаи. Инь-Тай обнаружил себя окруженным лохматыми и хвостатыми прелестницами, каждая из которых норовила обыскать его шерсть или потереться мордой о его плечо. Гун пользовался не меньшим вниманием.

Друзья осознали, что им происходящее очень нравится. Живя в мире людей, они никогда не пользовались таким беспредельным уважением, такой искренней и пылкой любовью!

3

Взмах крыльев

Конану несколько зим назад довелось встретить странных существ, которые не являлись людьми в полном смысле этого слова. Обычно для чудовищ подобные встречи с киммерийцем заканчивались плачевно – Конан обладал здоровым чувством прекрасного и не находил удовольствия в созерцании оскаленной клыкастой пасти или развернутых на полгоризонта кожистых черных крыл. Не любил он когтистых лап, норовящих выпустить кишки всему, что движется и не деревянное.

Однако эти существа были иными. Они появились на свет от заколдованной матери. Несчастная девушка, полюбившая колдуна настолько, что полностью предалась в его власть, постепенно превращалась в птицу, а трое ее отпрысков родились крылатыми карликами. Утратившая рассудок их мать умерла, а карлики-крыланы некоторое время собирали сокровища, желая отыскать своего отца и заставить его расколдовать их, превратив в обыкновенных людей.

Встреча с Конаном полностью перевернула жизнь крыланов. Сокровища, украденные карликами, обрели… как бы это поделикатнее выразиться? – нового хозяина. Впрочем, крыланов киммериец тоже не обидел. Чего нельзя сказать об их отце – злой колдун был уничтожен. Братья-крыланы расстались с надеждой превратиться в обыкновенных людей. Следуя совету Конана, они перебрались в Кхитай, страну, где полным-полно странностей. Так охарактеризовал родину своего друга Тьянь-По киммериец.

Действительно, в Кхитае никто не смотрел косо на трех низкорослых братьев-горбунов, которые купили небольшой чайный домик на окраине города Пу-И и открыли свое маленькое дело. Постепенно все трое женились и даже завели детей. Крылатой родилась только одна девочка; впрочем, она оказалась прехорошенькой и очень послушной, так что ее отец был вполне ею доволен. Прочие дети выглядели совершенно обыкновенными.

Когда на пороге очаровательного чайного домика появился чужестранец, первой его заметила именно крылатая девочка по имени Фэй. Она сидела на ветке дерева и таращилась на улицу, когда перед ней внезапно вырос гигант с мечом за плечами. Синие глаза гиганта были как раз вровень с глазами девочки. Фэй никогда не видела таких светлых и ярких глаз. Она тихонько вскрикнула, взмахнула крыльями и взлетела. Гигант рассмеялся.

– Вижу, я пришел куда следует – крикнул он в спину улетающей девочке. – Передай своему отцу, что здесь Конан-киммериец! Я хотел бы поговорить с ним! И с твоими дядьями – тоже!

Фэй уже скрылась в саду, Некоторое время ничего не происходило. Конан, посмеиваясь, разгуливал по дорожкам и разглядывал многочисленные крохотные мостики, перекинутые через тонкие, как ниточка, ручейки, пруды, где резвились зеркальные карлики, каждый размером с монетку, выложенные камнями клумбочки с пахучими белыми цветами, малюсенькие искривленные деревца. По кхитайским меркам, дом был богатый и изящный, Конан мог судить об этом по ухоженному саду.

Вскоре навстречу к нему поспешили крыланы. Они окружили его и захлопотали, как это делают все кхитайцы. Киммериец еще раз подумал о том, что кхитайские манеры весьма заразны и прилипчивы, и дал себе слово поскорее покинуть эту страну, покуда он и сам не превратился в хлопочущего, суетящегося кхитайца.

– Это же Конан! – радовались крыланы. – Он решил навестить нас! Нам очень приятно видеть тебя! Ты еще не видел наших жен! У нас прекрасные дети! У нас прекрасный чайный дом! У нас проводят время прекрасные люди! Они нам прекрасно платят!

– Я понял, понял, – отбивался варвар. – Чайный дом и все прекрасно.

Он сел прямо на землю и расхохотался до слез. Крыланы глядели на него немного озадаченно.

– Вы больше не хотите расстаться со своими крыльями? – спросил киммериец. Он знал, что полагается сперва поговорить о погоде, затем – о новостях при дворе Небесного Владыки, затем – о достоинствах женщин, затем – о достоинствах чая… и только после этого, может быть, гость сочтет возможным перейти к цели своего визита. Однако Конан спешил.

Крыланы растерялись. Потом один из них неуверенно выговорил:

– При дворе Небесного Владыки почти нет перемен… Все по-старому, только у первого министра благорастворения воздухов опять болит поясница…

Все облегченно закивали головами. Маленькая Фэй пронеслась над взрослыми, громко чирикая на лету. Видимо, она пела.

Конан прищурился.

– У вас все детки с крыльями?

– Только дочка, – сказал отец Фэй не без гордости. – Ее наверняка братья подослали – посмотреть, что происходит в саду. Сами-то прийти боятся. За любопытство их наказывают.

Конан вздохнул.

– Если вы не хотите расстаться с крыльями, то, может быть, у вас есть какие-нибудь другие заветные желания?

Опять сгустилась неловкая пауза. После этого еще один крылан произнес:

– Облака в форме совокупляющихся драконов сулят дождь, однако засуха в этом году может затянуться…

– А кто видел облака в форме совокупляющихся драконов? – оживился его брат, вдохновленный перспективой перевести беседу в приличное русло.

– Пришло сообщение с границы, – сказал крылан. – Доставила красивая женщина, которая прискакала на Небесном Коне.

– А, – молвил крылан.

И снова все замолчали.

– Колдун и мудрец Тин-Фу с горы Размышлений захватил в плен учеников моего старого друга Тьянь-По, – сказал Конан. – Не знаю уж, что он с ними сделал. Конечно, мы и сами виноваты. Я и эти ребята. Ученики. Нельзя было соваться в пагоду без предварительной подготовки… Но кто знал, что у Тин-Фу хранится в кувшинах не что-нибудь, а масло?

– Этого никто не мог знать, – согласились крыланы, совершенно не представляя себе, о чем идет речь.

Конан пригладил растрепанные черные волосы.

– Я бы хотел обсудить с вами достоинства того прекрасного чая, которым вы потчуете своих прекрасных гостей, – объявил он. – Надеюсь, я веду себя достаточно по-кхитайски?

– Вполне, – неуверенно отозвались крыланы.

Обступив своего рослого гостя, они потащили его в глубину сада, где находился очаровательный чайный домик, выстроенный из дерева и разрисованный цветами розового лотоса и резвящимися рыбками.

Конан покорился неизбежному. Его устроили на плоских жестких подушках, подали в плоской чашечке нечто бесцветное, со странным привкусом, больше всего напомнившим Конану лежалую солому, и уставились на варвара в ожидании восторгов. Конан выразил полное удовлетворение. Ему нужна была помощь крыланов. И коль скоро трое братьев решили изображать из себя законченных кхитайцев, Конану придется играть в их игры и участвовать в их церемониях.

Он рассказал, потягивая чай, что недавно побывал на западе, где видел Дерево-Мать. Это дерево растет совершенно одиноко посреди голой пустыни. Каждое утро на рассвете на его ветвях появляются пищащие младенцы, а когда солнце клонится к закату, младенцы обрываются с веток и убегают под землю. И там они становятся подземными карликами.

В ответ крыланы рассказали об одном полководце с востока, у которого был целый ящик бумажных солдатиков. Когда этот полководец видел перед собой неприятеля, он попросту ставил ящик на землю и дул на него. Бумажные солдатики превращались в настоящих и бесстрашно шли в атаку. А после окончания битвы полководец обходил поле сражения и дул на всех своих солдат, которые становились опять бумажными. Поэтому он не проиграл ни одной битвы.

– Кстати, о битвах, – сказал Конан, решив, что потратил достаточно времени на обмен вежливостями. – Тут у вас в Кхитае обитает замечательный колдун Тин-Фу, так вот, он вывел удивительных золотых рыбок…

Крыланы внимательно выслушали всю повесть об иероглифе желаний на чешуе рыбок, о позорном поражении Конана с двумя товарищами во время попытки обокрасть колдуна, об опасности существования таких рыбок…

– Ты прав, – сказал Конану один из братьев. – Мало ли что придет в голову какому-нибудь злонамеренному человеку, который может по случайности завладеть такими рыбками!

– Да и нам не помешало бы исполнить несколько наших желаний, – добавил второй. – Лично я хотел бы обновить стену вокруг нашего садика и украсить ее изнутри изразцами. А это дорого стоит, трудоемко и займет много времени. То ли дело – рыбки!

– Наверное, у нашего киммерийского друга тоже найдется пара-тройка заветных мыслей, – проговорил третий. – И я уверен, что все эти мысли достойны великодушного человека!

Среди мыслей Конана по крайней мере одна не являлась таковой. Она была, напротив того, крайне невеликодушной, поскольку касалась султанапурского министра со всеми его интригами, заговорами и далеко идущими планами. Но киммериец не стал посвящать своих маленьких крылатых друзей в эта соображения. Он хлопнул себя по коленям.

– Итак, вы согласны заняться этим делом?

– Мы поможем тебе, Конан.

– В таком случае, я подожду вас здесь, – объявил Конан. – Собирайтесь. Нам предстоит довольно долгая дорога.

И Конан растянулся на полу чайного домика. Братья разбежались по саду, каждый к своему павильону, который он делил с супругой и детьми. Конан прикрыл глаза. Он очень устал. Некоторое время вокруг царила тишина. Негромкие голоса и быстренький топоток женских ножек, обутых в смешные деревянные туфельки, похожие на скамеечки, не нарушали общего покоя, охватившего этот садик.

Затем Конан ощутил на себе чей-то взгляд и открыл глаза. Прямо перед ним в воздухе висела крылатая девочка Фэй. Она бесцеремонно рассматривала., киммерийца, поэтому он счел возможным столь же прямо и нахально уставиться на нее.

А-а, Фэй, несомненно, была очаровательной. Вероятно, подумал Конан, она унаследовала многое из внешности своей бабушки, несчастной матери троих крыланов. Ведь та была чрезвычайно красива – до того, как колдун своими злыми чарами изменил ее естество. Кхитайская кровь придала ей почти фарфоровую хрупкость. У девочки было белое лицо с нежным румянцем, раскосые глаза – как будто нарисованные кистью каллиграфа, пухлые губы. Тонкие шелковые черные волосы отливали синевой. Она убирала их в хвост, по прическа выглядела небрежной. Впрочем, Копан догадывался о том, что эта небрежность была нарочитой и являлась результатом долгих посиделок перед зеркалом. Кхитайские женщины тщательно вытягивают из прически пряди, дабы подчеркнуть свое настроение: прядь на левом виске означает, кажется, грусть, на правом – веселье, а с обеих сторон… э… Конан всерьез задумался над этой проблемой.

– Что означают выпущенные пряди с обеих сторон? – неожиданно спросил он вслух.

– Желание участвовать в приключении! – выпалила Фэй.

– Ты шустрая малышка, – одобрительно проговорил Конан. – Что думает об этом твой отец?

– О том, что я шустрая? – уточнила Фэй. – Или о том, что я хочу участвовать в приключении?

– Первое, – сказал Конан.

– Ну… – Она задумалась. – Он говорит: «Разрази меня гром, если бы я был девочкой, я сидел бы дома!»

– Стало быть, одобряет, – сделал вывод Конан. – Возможно, мне удастся замолвить за тебя словечко.

– И меня возьмут с собой? – Она подпрыгнула в воздухе. – И мне не придется следовать за вами тайно?

– А ты собиралась сделать это?

– Ну конечно! – Она чуть надула губы. – Как бы я иначе участвовала в приключении, которое мне запретили?

– Смотри, как бы твой отец не лишил тебя крыльев! – предупредил Конан.

– Он не сможет этого сделать! Он разговаривал об этом с мамой, – сообщила Фэй.

– А ты подслушивала? – Конан попытался нахмурить брови и выглядеть строго. Варвару редко доводилось беседовать с девочками такого возраста.

Обычно его собеседницы бывали чуть постарше. Впрочем, большинство из них были старше лишь телом, но не умом, как не раз замечал Конан.

– Я подслушивала, это уж несомненно, – сказала Фэй, ничуть не смущаясь. – Отец говорил, что может пригласить врача, который отрезал бы мне крылья. Но эта операция крайне опасна. Он уже советовался. И кроме того, это было бы жестоко по отношению ко мне, так он сказал. Он знает, как я люблю летать.

– Но если твоему жениху это не понравится, Фэй? – спросил Конан. Он потянулся и зевнул.

– Что не понравится? Что я летаю? – Фэй чуть задумалась. – Ну так мы найдем такого, которому это понравится, только и всего! В Кхитае всегда сыщется странный человек, охочий до необычного. И кроме того, это ведь изысканно!

Она пролетела перед чайным домиком вперед-назад несколько раз.

В этот момент вернулись братья-крыланы. За ними семенили их жены, застенчивые маленькие женщины в очень простой домашней одежде. Из их причесок выглядывали только что сорванные цветы. Женщины несли походные сумки с припасами.

– Отправляемся немедленно, – объявил Конан, садясь. – Здравствуйте, дамы.

Жены крыланов захихикали, прячась за спинами своих мужей. Как ни были они малы ростом, но крыланы были еще ниже, поэтому попытка спрятаться удалась лишь отчасти. Конан ухмыльнулся.

– У меня, есть лошадка, а вам, я полагаю, лошади не потребуются… Да, еще одна проблема. С нами отправляется Фэй.

Одна из женщин ахнула и всплеснула руками, а отец Фэй сделал вид, что очень недоволен. На самом деле, как видел Конан, он испытывал тайную гордость за свою крылатую дочку.

– Я прослежу за тем, чтобы с ней ничего не случилось, – обещал Конан.

Фэй радостно завизжала и вылетела из-за дерева, куда скрылась при виде родителей.

Конан в сопровождении своих крылатых спутников выбрался из садика, и вскоре уже все пятеро тронулись в путь.

* * *

Быть мартышкой оказалось куда приятнее, чем таскать на себе громоздкое человеческое обличие. Инь-Тай говаривал, что завидует одной фее, которая за один день умела входить во все семьдесят своих воплощений, по личному выбору и в зависимости от обстоятельств.

– Вот это женщина! – восхищался Инь-Тай. – Вот бы и нам так! Лично мне понравилось быть разным. То ты человек, то ты обезьяна… Необыкновенно!

– Ее считали оборотнем и однажды вызвали на суд богов, – напомнил ему Гун. – Она еле сумела доказать обратное.

– Что она не оборотень? – уточнил Инь-Тай.

Гун задумался.

– Не помню, – признался он.

Они разговаривали, обмениваясь короткими пронзительными криками, однако превосходно понимали друг друга. Некоторые звуки, бессвязные для человеческого уха, оказались прекрасно приспособленными для передачи довольно отвлеченных понятий.

Иногда бывшие ученики Тьянь-По видели внизу, возле пагоды, учителя Тин-Фу или его учеников. Тогда они принимались вопить и подскакивать на ветках, швыряя в своих недругов плодами и палками, но редко попадали в цель.

Мартышкам вовсе не хотелось снова становиться людьми – и теперь уже навсегда. Человеку приходится непрерывно учиться, в поте лица работать, постоянно быть вежливым и следить за своим поведением. Этикет в стае мартышек куда более прост. Можно, например, есть руками, засовывать в рот целые плоды и брызгать соком, визжать и верещать, ходить без одежды, неограниченно наслаждаться любовью и знаками внимания со стороны особ женского пола… И, между прочим, обезьяна – ничуть не менее почтенное живое существо, чем человек. Словом, в своем теперешнем состоянии Гун и Инь-Тай находили множество преимуществ. Но это отнюдь не означало, что они утратили неприязнь по отношению к тем, кто захватил их в плен и поступил с ними по собственному усмотрению. Поэтому они всячески пакостили мудрецу Тин-Фу. В меру своих обезьяньих способностей, разумеется.

И вот их осенила гениальная идея.

– Мы научим нашу стаю всему, что знаем сами, – объявил Гун. – Рукопашному бою, атакам и уклонению, ловким подножкам, ударам и захватам.