Текст книги "Хрупкая женщина"

Автор книги: Дороти Кэннелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

За дверью послышались тихие шаги. Заскрипела ручка. Неужто Бен?! Ладно, гастрономическим мечтаниям можно предаться позднее, мысли о еде никуда от меня не денутся… Бен осторожно пересёк комнату. Удар и приглушённый стон известили меня, что он наткнулся на комод. Сердце моё готово было вырваться из груди, а температура скакала вверх и вниз, словно лифт в универмаге. «Кричи!» – распорядился внутренний голос, вечно настаивающий на соблюдении приличий. «Неужели ты так и умрёшь, ничего не узнав?» – вступил в спор его спарринг-партнёр. Мужская рука проворно приподняла покрывало. Я почувствовала, как нога в пижаме на мгновение коснулась моей. И тут мираж кончился. Моя рука непроизвольно дёрнулась к выключателю, и комната осветилась слабым мерцанием.

Я повернулась, чтобы испепелить Бена взглядом, исполненным праведного гнева и благодарности одновременно.

– Дядя Морис? – испуганно пролепетала я, поспешно ныряя под одеяла. – А ну объяснитесь! Даю вам десять секунд и поднимаю крик.

Глава пятая

Следовало догадаться, что проникнуть среди ночи в мою комнату могла только неприкаянная душа, возвращающаяся из ванной. Дядюшка Морис, выглядевший в надушенной фланелевой пижаме крайне нелепо, долго извинялся и умолял ничего не говорить тёте Лулу. Бедняжка очень расстроится, если узнает, что он вторгся ко мне в комнату и потревожил мой покой. Я торжественно поклялась хранить молчание и выключила свет. Теперь надо попытаться заснуть.

Меня разбудил шум, точнее, грозное рычание. Я подскочила на кровати и окинула комнату затуманенным взором, не испытывая и тени желания встречаться с полуночными грабителями. Вновь ложная тревога: рычал всего лишь мой желудок, напоминая, что подошло время сладостного свидания, когда мы наконец останемся наедине – я и еда. Еда и я… Тщетно я пыталась бороться, убеждая себя, что это не просто ненасытность, а форменная подлость – врываться в два часа ночи в кухонное святилище тётушки Сибил…

У меня зачесалось в носу. Проклятая пыль! Неужели тётя Сибил никогда не брала в руки веник, не проветривала одеяла и не готовила ничего приличного? Возмущение росло с каждой минутой. Жалкие сандвичи! Да к тому же чёрствые! Разве можно подавать такую гадость людям, которые только что вырвались из цепких объятий снежной бури! Тем более, что большую часть угощенья сожрали Фредди с Беном! Мерзавцы! Яростно огрев кулаком ни в чём не повинную подушку, я с наслаждением предалась гневу. Раз уж не умеешь готовить, почему бы не закупить у пекаря партию сосисок в тесте или пирожков с мясом? В ответ на этот сакраментальный вопрос мой желудок то ли зааплодировал, то ли выпустил заряд нецензурной брани. Похоже, он твёрдо вознамерился не позволить мне заснуть.

Лунный свет расчертил комнату причудливыми спиральными линиями. Я вгляделась в циферблат наручных часов. Половина третьего. До завтрака ещё далеко, да я и не возлагала на него особых надежд. Застывшая овсянка и холодный чай вряд ли насытят растущий организм. Я решительно выбралась из постели и распрямилась, дрожа всем своим массивным туловищем. Огонь окончательно потух, и меня ничуть не удивило, что пурпурный ужас был по-прежнему скорее мокрым, чем влажным. Что же надеть? Спуститься в холл в неглиже? Исключено. Я провалюсь сквозь землю, если Бен застукает меня в бюстгальтере и зашнурованном корсете. Пробираясь меж лунных спиралей, я наткнулась на платяной шкаф. Из него несло нафталином и древними газетами, но, вопреки моим ожиданиям, изъеденных молью одеяний в нём не оказалось. Разве что туфли на пуговках и шляпа с перьями, которую я ошибочно приняла за дохлую птицу. Ничего такого, чем можно было бы прикрыться. Неожиданно моя рука наткнулась на полку, и поиски наконец были вознаграждены. Под толстым слоем пыли лежало нечто, при детальном рассмотрении оказавшееся древним покрывалом.

Приоткрыв дверь, я выглянула на лестничную площадку. Несколько окон, в том числе и огромный витраж, отбрасывали на стены зловещие тени. Только предвкушение горячего, щедро пропитанного маслом тоста и изрядной чашки чая побудило меня выйти из комнаты. Одна из утешительных теорий в отношении толстых людей состоит в том, что шаги у них беззвучные, и я искренне надеялась, что так оно и есть на самом деле. Я пересекла узкую ковровую дорожку и остановилась у ступенек. Импровизированная тога соскользнула, я подхватила её, обернула вокруг себя и тщательно подоткнула со всех сторон. Моя фигура напоминала океанский лайнер, которому предстоит путешествие по узкой горной речке. Прочь с дороги, все и вся!

Как ни странно, с лестницей удалось справиться вполне благополучно. Кухонная дверь с лёгким скрипом распахнулась, и я с ходу нащупала выключатель. Тусклый огонёк замерцал под потолком. Какое бы гнетущее впечатление ни производила гостиная, она не шла ни в какое сравнение с кухней. Засаленный серый линолеум и стены неопределённого оттенка. Впечатление не улучшали ни покосившиеся буфеты, которые давно уже расстались со своей полировкой, ни обшарпанные двери. Переплетение латунных труб, тянущихся от допотопного проржавевшего котла, было увешано грязными половыми тряпками и посудными полотенцами в пятнах. Интересно, как это тётушке Сибил удаётся их не перепутать? Под липким линолеумом скрывался, видимо, каменный или кирпичный пол. Я представляла себе, как всё могло бы здесь преобразиться: новенькая плита, начищенные до зеркального блеска сковородки, на месте ветхих тряпок, некогда бывших занавесками, весело вьётся плющ, на стенах радующие глаз кремовые обои с коралловыми узорами…

Видение померкло, и я обнаружила, что глазею на грязную посуду, беспорядочными грудами сваленную на столе, сушилке и прочих свободных местах. Ничего удивительного, что дядюшка Мерлин не выносит яркого света.

Я вовсе не одержима манией чистоты и порядка. Тобиас, бывает, дерёт диван, да и сама я порой целую неделю не убираю постель. Но грязь, царившая здесь, была невыносима. По счастью, котёл ещё не остыл. Я обнаружила картонную коробку, в которой нашлась банка с чистящим средством, и пакет со стиральным порошком. Придётся обойтись тем, что есть. О существовании чудесных моющих жидкостей милейшая Сибил, похоже, не подозревает. Подобрав покрывало и завязав узлом на шее, чтобы не спадало, я принялась выгребать из раковины осклизлую пакость.

Спустя два часа посуда была вымыта, высушена и сложена в шкафах аккуратными стопками. Стол сопротивлялся недолго. Правда, с его поверхности сошла большая часть краски. Набрав ведро горячей воды, я щедро плеснула туда отбеливателя (такого старого, что крышка банки насквозь проржавела), брезгливо стянула с труб тряпки и погрузила их в жидкость.

Подавив зевок, я на мгновение зажмурилась, потом распахнула глаза и огляделась, дабы убедиться, что я ещё не сплю. Как объяснить тётушке Сибил своё вмешательство? Наверняка она решит, что тут похозяйничали добрые феи. Сдержав очередной зевок, я наполнила чайник, поставила его на только что отмытую плиту и зажгла газ. Наконец-то наступила минута, когда я могу открыть волшебную дверцу.

Кладовая – это ещё одна комната, призванная быть исполненной старомодного очарования. Её мраморные полки ломятся от разнообразных сортов ветчины и сыра, от пирогов со свининой и многочисленных банок с вареньем. Но действительность оказалась просто чудовищной. Запах прогорклого жира мешался с тошнотворной вонью тухлого мяса и мышиного помёта. Полки были усеяны окаменевшими крошками, а давным-давно разлитое молоко застыло желтоватой коркой. Кладовка выглядела абсолютно пустой, если не считать недоеденного цыплёнка, чаши со свёрнувшимся заварным кремом и корзинки с проросшими овощами.

Я отыскала хлебницу. Это оказалась металлическая коробка с плотно закрывающейся крышкой, поэтому, решив больше не привередничать, я извлекла оттуда батон и выбралась из кладовки. Чайник уже вовсю свистел, его жалобный пронзительный вой напомнил мне, что надо бы найти и чай. Словно негодуя, что я не иду на его зов, чайник заверещал ещё громче, через несколько секунд верещание перешло в грохот, блюдца на сушилке и чашки, развешанные на крючках под шкафами, отозвались дружным звоном. Что-то многовато шума и тряски от одного-единственного чайника. Совсем как от паровоза! Я выключила газ, но грохот ещё некоторое время продолжался, затем утих. Может, это всё же не чайник, а гроза? Но полоска неба, видная из кухонного окна, выглядела довольно ясной, несмотря на мелкие снежные хлопья. Наверное, шум вызван водой, наполняющей резервуар. Где же треклятая чайница?

Назад в кладовую! Я распахнула дверь, что-то мелькнуло у меня перед глазами. Мышь?! Терпеть не могу этих тварей, но если я не выпью чаю… Из тени выступила человеческая фигура; с вытянутыми руками, в колышущемся длинном белом одеянии, она медленно приближалась ко мне из глубины кладовки. Призрак Мерлин-корта! Вместо крика у меня вырвался писк, от которого мышь зашлась бы смехом. Лица призрака я не видела, на голове у него красовался белый капюшон. Но не это было самое ужасное. Призрак смеялся, и от этого жуткого прерывистого хохота, исполненного неподдельного веселья, меня обуял непередаваемый ужас. На этом месте всякая уважающая себя героиня дамского романа непременно упала бы в обморок. Я сделала почти то же самое – споткнулась о покрывало и растянулась на полу. В ушах у меня звенел голос призрака: «Ей-богу, вылитая Афродита».

По законам всё тех же дамских романов, в чувство меня должен бы привести острый запах нюхательной соли. Тщетные надежды! Кто-то подхватил меня под мышки и поволок по неровному полу, холодный камень нещадно царапал мою задницу. Меня покинули последние остатки разума.

– О Господи, быка тащить было бы легче!

Так это Бен! Как он здесь оказался? Призраком в кладовой явно был не он.

– О Боже! – Бен свалил меня у стены, будто куль с мукой. – Если я попытаюсь усадить её на стул, у меня наверняка вылезет грыжа.

Да я ему шею сверну за подобную наглость! Но если пошевелить руками, покрывало окончательно сползёт. Единственный способ отомстить – пожаловаться на него в «Сопровождение»! Тут до меня донёсся другой голос – отрывисто лающий, недобрый.

– Чего вы от меня хотите? Сочувствия? Вы же сами сказали, что это ваша девушка. А если человек надумал взять в жёны особу в два раза больше себя, то он должен располагать хотя бы мышцами, раз у него нет мозгов. Перестаньте причитать и постарайтесь сделать так, чтобы она пришла в сознание, если таковое у неё имеется. Окуните её в ведро у раковины. Похоже, она сделала всё, чтобы нарушить естественный хаос. Ну кто её просил совать свой нос?

Отбеливатель! Я всегда хотела стать блондинкой, но не столь же драконовским способом.

– Только не это! – мои глаза распахнулись, как жалюзи на окнах. Я вырвалась из объятий Бена и, размахнувшись, с неописуемым наслаждением нанесла ему хороший удар в челюсть. – Идиот! – заорала я, поднимаясь на ноги. – Только тронь ведро, будешь жалеть всю оставшуюся жизнь! – я повернулась и погрозила пальцем тощей фигуре в белом. – А вы, противный мистер Как-Бишь-Вас-Там, почему бы вам не убраться восвояси и не подумать над своим поведением! Или вы считаете, что лицезрение вашего головного убора доставляет эстетическую радость?

Бен заморгал что есть мочи, но я оставила его гримасы без внимания. Я и соображать-то нормально не могла, не говоря уж о том, чтобы вспомнить азбуку Морзе, которой, к слову сказать, отродясь не знала.

– Кто вы такой, чёрт побери? – прокурорским тоном вопросила я, обращаясь к тощему призраку. – Какого дьявола вам понадобилось в чужой кладовке посреди ночи?

Призрак издал смешок, обнажив розовые беззубые дёсны, и злобно прошипел:

– Разве ты не узнаёшь дядюшку, моя пухлощёкая малютка?! Ты всегда была идиоткой! Я же хозяин этой обители, Жизель, твой любящий дядюшка Мерлин.

– Какая приятная встреча, – ухмыльнулся Бен. – Пока ты пребывала в обмороке, мистер Грантэм рассказал мне, что у него часто среди ночи просыпается аппетит и он спускается вниз посредством кухонного лифта. Я же услышал твои вопли и решил выяснить, в чём дело.

– И вовсе я не пребывала в обмороке! – возмутилась я. – Всего лишь споткнулась. Споткнулась и упала! И ударилась головой, – я подоткнула покрывало. – Даже если предположить, что я действительно повела себя как последняя идиотка, то вы, дядюшка Мерлин, тоже хороши! Я не привыкла наталкиваться во мраке ночи на мужчин в таком облачении.

– Ха! Скажи уж лучше, что ты не привыкла наталкиваться во мраке ночи на мужчин в любом облачении. Если только… Ты ведь не наврала этому лондонскому хлыщу, что рассчитываешь на мои денежки? Ничего не выйдет, моя толстушка! А что касается ночных колпаков, так только благодаря им я ещё не умер от холода. Всякие там электрические грелки я себе позволить не могу, особенно сегодня. Вдруг кто-нибудь из моих возлюбленных родственничков проникнет в комнату и перережет провода.

– Мистер Грантэм, если вы всё ещё желаете перекусить, – вежливо предложил Бен, оглядывая плиту, – я мог бы вам что-нибудь сварганить. Как насчёт омлета?

– А, теперь я всё понял! – прохрипел милый дядюшка Мерлин. – Вы один из этих… ветреных юнцов?

Ну что за извращённый ум у этого старика! Я направилась было к двери, но затем передумала. Не позволю ему упиваться победой.

– А вы и об этом наслышаны? Думаю, вы поступила правильно, проторчав всю жизнь в этой дыре. Внешний мир слишком хорош для вас.

Дядюшка Мерлин неподвижно сидел на стуле. На какое-то мгновение мне почудилось, что я пригвоздила его, но тут из-под колпака полыхнул взгляд, исполненный дьявольского веселья.

– Если омлет не вызывает у вас энтузиазма… – Бен раздражённо моргнул в сторону дяди Мерлина.

– Настоящие мужчины, – пролаял дядюшка Мерлин, – не едят на завтрак всякие там яйца! Мы любим копчёную селёдку. Принюхайтесь, и вы найдёте её в ящичке справа от раковины, она завёрнута в газету. Да-да, под салфетками, в самом низу. Я спрятал её от Сибил. Эта селёдка для нас с Джонасом. Мы играем с ним в карты каждую ночь с пятницы на субботу, когда старая грымза отправляется на боковую. Спасу от неё нет никакого, всюду суёт свой нос, и рожа у неё вечно кислая. Против карт Сибил не возражает, на её взгляд, азартные игры в крови у джентльменов, но панибратство со слугами она считает страшным преступлением. Ха! Мне нравится, когда Джонас мухлюет. А сегодня старик заболел, будь он неладен! Так кто хочет съесть его рыбку? Большая, чур, моя.

– Дядюшка, поскольку селёдка – пища мужская, то я, пожалуй, поджарю два… нет, три кусочка хлеба вон в том тостере, что так напоминает мышеловку, налью чашечку чая, благо мой милый Бен уже заварил его, и отправлюсь к себе в комнату.

– Что?! Ты оставишь меня наедине с этим головорезом? Учти, если завтра обнаружится мой труп с вертелом в сердце, это будет на твоей совести! Молодой человек, где это она вас подцепила? В одном из клубов для отчаявшихся сердец? И чем вы занимаетесь помимо жонглирования сковородками?

– Он пишет книги, – я свирепо соскребла масло с треснутого блюдца и размазала его по тосту, – Почти такие же грязные, какой была эта кухня, пока я тут малость не прибралась. Спокойной ночи, милый дядюшка, можете не отвечать, а то чего доброго поперхнётесь рыбьей костью.

* * *

Завтрак превзошёл самые страшные ожидания. Он был чудовищным. Накрыв на стол, тётя Сибил благоразумно удалилась и потому не слышала, как гости высказывались о её стряпне.

Фредди с гримасой отвращения помешивал овсянку, словно ребёнок, который ждёт, что мамочка вот-вот начнёт причитать: «Эта ложечка за папу, эта ложечка за бабу…» Наконец он бросил ложку и пробормотал:

– То ли уже кого-то сюда стошнило, то ли сейчас это случится со мной.

Я испытывала весьма сходные чувства. Овсянка – одно из немногих блюд, которые я нахожу крайне непривлекательными. А уж сейчас у меня и вовсе не было никакого желания глотать эту гадость.

Тётя Лулу, энергично тряся пеной седых кудряшек, выпытывала у мрачного Бена подробности нашей помолвки. Недостаток сна не улучшил его расположения духа. Извинившись, я поднялась к себе в комнату и обнаружила на сундуке под окном чемодан. Бен уже сообщил мне, что они с Фредди с утра пораньше реанимировали автомобиль и подогнали его к бывшей конюшне.

Любая диета, даже непреднамеренная, должна сопровождаться физическими упражнениями. Я решила прогуляться по снежной целине. Скинув пурпурный кошмар, я радостно воссоединилась с верблюжьей юбкой, серой вязаной кофтой, шерстяным пальто и шапкой-шарфом. Зеркало сообщило мне, что я выгляжу как немало повидавшая на своём веку служанка. Всё лучше, чем карнавальная толстуха из фильма ужасов. А пурпурному чудищу место в мусорном ящике.

Я совсем забыла, как близко от Мерлин-корта находится море. Ритмичный шум волн мешался с гулом ветра, который голодным псом набрасывался на меня, воюя с полами пальто. Разумеется, жизнь свою я загубила, но никакого желания окончить дни, свалившись с утёса, у меня не было. Повернув назад, я увидела, как по рыхлому снегу ко мне ковыляет согбенная фигура. Лицо человека закрывал тёмный шарф и надвинутая на глаза шляпа. Должно быть, садовник Джонас. По-моему, его так зовут. Я поспешила создать впечатление, что непринуждённо прогуливаюсь, наслаждаясь свежим воздухом и лёгким морозцем. Когда мы поравнялись, человек приподнял видавшую виды шляпу, качнул головой и сказал:

– Доброе утро, мисс.

Затем он коротко кашлянул и собрался продолжить путь.

– Не самая лучшая погода для прогулок, – светским тоном заметила я, – А у вас простуда.

Он покосился на меня.

– Я слышал, мороз убивает микробов. Но мистер Мерлин в такой день выходить не станет. Можно откинуть копыта от воспаления лёгких, а он из тех, кто любит доставлять удовольствие своим близким. Мисс Жизель, это ведь вы? Я всё про вас знаю. И про всех остальных. Мистер Мерлин больше всего, помимо, конечно, мухляжа в картах, любит посудачить о родственниках. Он называет вас личинками в семейном пироге. Хе-хе… И все явились разом. В вас он был не очень уверен, но я выиграл у него фунт, поспорив, что вы приедете. Я слышал, вы и дружка с собой притащили. Старый хрыч по секрету сказал мне, что ваш кавалер промышляет порнушкой. Надо же, и такая старая дева подцепила этакого живчика!

– Вам какое дело! – огрызнулась я и побрела к дому.

Когда я вошла через боковую дверь, тётя Сибил суетилась на кухне. Она развешивала на трубах дырявые полотенца и встретила меня без особого энтузиазма. Наверное, испугалась, что я наслежу.

– Я встретила садовника, – сообщила я.

– Да? Он живёт в домике у ворот. Мы это место называем Утёсом, – тётушка Сибил энергично втянула в себя воздух. – Вчера вечером ты, наверное, не заметила домик. Не понимаю, зачем Мерли до сих пор держит Джонаса. У старика вечно какие-то хвори. Он из тех людей, кому жизнь не в жизнь, если не на что пожаловаться. Мерлин, конечно, другое дело, – её сморщенные руки поправили волосы.

– Кашлял он вполне натурально, – я стянула с себя пальто.

– Это он умеет! – презрительно фыркнула тётушка Сибил. – Если не простуда, то обязательно ещё что-нибудь ещё. В прошлом году была водянка, а до этого он изводил всех своим варикозом. Ни одного сорняка в саду не выдерет, кроме тех, что использует для приготовления снадобий. А Мерлин, вместо того чтобы поставить наглеца на место, требует, чтобы я подогревала ему это зелье и приносила три раза в день. – Челюсть у неё задрожала. – Простому садовнику!

Жуткий снобизм. Я с удивлением спросила себя, неужели у дядюшки Мерлина под маской злобного старикашки-затворника таится что-то человеческое? По крайней мере, он относится ко всем с равным презрением, а вот о Джонасе, похоже, заботится. Или садовник состоит при нём кем-то вроде шута?

– Должно быть, дядюшка Мерлин, глядя на чужие хвори, острее сознаёт собственное отменное здоровье? – вслух спросила я.

Тётя Сибил одарила меня взглядом, означавшим: «Не тебе судить». Из чистки картошки она сотворила целое представление. Нож яростно мелькал в её пальцах, картофельная кожура летела во все стороны. Тётушка объявила, что только она одна в целом мире знает, как Мерлин любит овощи, и непреклонным тоном мученицы отказалась от моей помощи.

– Он, бедняжка, так одинок! – вздохнула она. – Они с Джонасом неразлучны: то кроссворды разгадывают, то дни напролёт в карты режутся. Это никуда не годится. Отец Мерлина, дорогой дядюшка Артур, не знал для слуг других слов, кроме «принеси» и «подай». А чтобы уж в карты с ними резаться!..

– Джонас выглядит вполне безобидным, – осторожно возразила я.

Тётушка Сибил фыркнула и ещё яростнее замахала ножом.

Второй завтрак оказался очередным кошмаром, о котором хочется поскорее забыть. Запомнился он только тем, что я немного потеряла в весе. Пища выглядела несъедобной. Ванесса – удручающе прекрасной, мой «жених» – ещё более мрачным, а дядюшка Мерлин так и не почтил нас своим присутствием. Тётушка Сибил торжественно сообщила нам, что хозяин спустится к чаю.

* * *

День перешёл в сумерки. На четвёртом ударе дедушкиных часов в холле родственники заняли свои места.

Тётушка Сибил маячила у двери, словно ревностная поклонница, поджидающая, когда из театрального подъезда вынырнет её кумир.

– Вот он! – вскрикнула она наконец с дрожью в голосе. – Дорогой Мерлин, я не позволила бы им приступить к чаепитию без тебя. Мы все тебя ждём!

– Не сомневаюсь, – голос дядюшки был твёрд, хотя сам он тяжело опирался о плечо Сибил. В полумраке он казался бесплотным серым призраком. – Стая стервятников, – желчно проворчал он. – Слетелись урвать клочок мяса с моих иссушенных костей. Но я вас обведу вокруг пальца, всех до одного. Я ещё не умер, и посмотрим, кто будет смеяться последним.

– Старик окончательно выжил из ума, – прошипела добрейшая тётушка Астрид, с такой силой дёрнув за ожерелье, что едва не задохнулась. – Вот увидите, он всё завещает борделю! Его надо отправить в сумасшедший дом.