Текст книги "Бен среди людей"

Автор книги: Дорис Лессинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Другая собака нам не нужна, у нас есть Бен.

Бен отправился домой – хотел найти мать, но та снова переехала. Пришлось напрячь мозги, чтобы выяснить, куда. Постройка ничуть не походила на ту, которую Бен считал своим домом. Бен не смог заставить себя войти, потому что увидел там Пола, и Бена чуть не охватила ярость – его злейший враг.

Поэтому он по старой дороге вернулся в Лондон, богатый Лондон, где наверняка есть что-нибудь и для него. Он нашел там работу, и его снова обманули, Бен уже совсем отчаялся и изголодался, когда Эллен Биггс нашла его в супермаркете.

***

Казалось, на темном тротуаре возле Мимоза-Хаус никого не было, но Бен знал, что ночью любая тень может стать длиннее и превратиться во врага, и когда заворачивал за угол, он чуть не врезался в пьяного, который шел, пошатываясь, ругаясь и бормоча. Бен обошел его, перебежал через пустую улицу, не обращая внимания на светофор. Только добравшись до Ричмонда, он начал переходить дорогу по пешеходным переходам, говоря себе «иди» на зеленый, «стой» на красный. Уже появились люди, много людей. Он все шел, прислушиваясь к своим инстинктам, которые отлично работали, если их не запутывать картами и указаниями; когда Бен добрался до центральной улицы, он уже проголодался. Зашел в кафе, на котором было написано «завтрак круглосуточно», и, как всегда в незнакомом месте, стал выискивать людей с тем удивленным взглядом, который грозил опасностью. Но было слишком рано, и люди ни на что не обращали внимания. Он старался есть медленно и внимательно и ушел из кафе довольный собой. Двинулся дальше и к полудню уже шел через поля, а солнце согревало все вокруг. Потом Бен оказался в лесу. В прошлогодних листьях шуршал дрозд. Бен его с легкостью поймал, ободрал перья, и съел в два счета. Появилась самка дрозда – узнать, что творится. Две птички и их горячая кровь утолили желание, которое Бен испытывал постоянно, и он пошел дальше, но не бегом, ибо знал, что за ним могут погнаться люди. На заправке купил бутылку воды, а когда вышел из магазина, увидел мотоцикл, с ревом подъезжавший к стоянке. Бен подошел поближе – его влекла любовь к этой блестящей, яркой, мощной машине. Он стоял и скалился – эта улыбка выражала удовольствие. Парень, владелец мотоцикла, подавил все свои сомнения насчет подозрительного бородача, поскольку узнал в нем единомышленника, такого же обожателя, как и он сам, и сказал:

– Присмотри за ним минутку, – и зашел в магазин. Когда вышел, Бен гладил ручки, с таким выражением на лице, что этот парень, который обычно никому не позволял больше чем дотронуться до мотоцикла, вынужден был сказать:

– Ну, садись. – Бен запрыгнул, и они поехали.

– Тебе куда?

– Туда, – заорал Бен, перекрикивая ветер.

Огромная машина, рыча и ревя, мчалась вперед, они обгоняли всех, и Бен тоже ревел – это было похоже на песню, победный клич, и молодой водитель, слыша эти вопли восторга за спиной, смеялся и тоже кричал, а потом по-настоящему запел. Бен, хоть и не знал эту песню, все равно стал подпевать.

Доехали до маленького городка. Мотоцикл резко свернул налево, и сразу же все улицы остались позади, впереди – сельская местность, и Бен заорал:

– Дай слезть, мне не сюда!

Парень крикнул:

– Так что ж ты сразу не сказал? – и повернул назад, опасно наклоняясь, пролетая рядом с автомобилями и грузовиками; они помчались назад к центру города.

– Туда? – заорал водитель, и Бен прокричал:

– Да!

Он стоял на тротуаре в центре города, мотоцикл стремительно удалялся, а парень показывал Бену поднятые большие пальцы.

Бен повернулся – он знал, куда идти, и отправился дальше, думая о мотоцикле, в бороде сияла счастливая улыбка. Они много проехали. Бен дойдет, куда ему нужно, на много часов раньше, чем предполагал; на самом деле, он вышел на хорошо знакомую дорогу уже после обеда. Вот дом, большой прекрасный дом, окруженный садом, а там… Бен посмотрел на окна с решетками, и сразу же им овладела холодная, но сильная злоба. Решетки – для него. Когда-то он стоял там и тряс их своими сильными руками, а решетки нисколько не поддавались; только там, где они были вделаны в стены, от тряски отскочили кусочки краски, давая понять, насколько бесполезна его сила. Но злобу, которую Бен ощущал в тот момент, заглушала более сильная необходимость, она тянула его к дому. Мать, он хотел увидеть мать. Благодаря доброте старухи он вспомнил и другую доброту, и понял, что это было: она, как и старуха, не обижала его, она пришла, чтобы вызволить его оттуда…Из парадного входа выбежали дети. Бен их не знал и подумал: «Конечно, они переехали». Теперь матери здесь нет. Отвернувшись от дома, от своего дома, Бен начал ходить туда-сюда по улицам, как собака в поисках запаха, но искал он не запах; он видел другой дом, тот, в который переехала его семья… Погоди, был же еще один, адрес мать написала на большой карточке. Бен шел к нему, но это не то, что нужно. Он ни разу не был в том доме, в котором они живут сейчас. Бен не мог его найти: у него не было в голове схемы улиц, запахов, кустов, калиток.

Что теперь? Отчаяние сдавило грудь, словно стон, а потом он подумал: «Погоди, парк, вот куда она придет». И он отправился в маленький парк, где часто играл со своими братьями и сестрами. Точнее, где он смотрел, как они играют, потому что они жаловались на его грубость. Играл он только один или с матерью.

Там была скамейка, которую Бен знал очень хорошо. Мать любила этот парк и эту скамейку – иногда она приходила после полудня и сидела здесь до вечера. Но скамейка оказалась пуста. Бен понял: если он будет ходить тут слишком долго, люди начнут обращать на него внимание. Он походил, сколько осмелился, высматривая в лицах людей «тот взгляд», а потом сел на скамейку, с которой была видна таскамейка, которую считал маминой. Бен ждал. Он снова проголодался. Вышел из парка, хотел зайти в то кафе, куда ходил со своими товарищами из банды – из той банды, где он был лидером и командиром, – но кафе исчезло. Он купил в автомате сэндвич с мясом, вернулся в парк – и там увидел ее, свою мать, она сидела с книгой в руке. Ее тень на траве почти доставала до него. Он повторял про себя все, что должен у нее спросить, ее новый адрес, его точный возраст, дату рождения, есть ли у нее свидетельство о рождении? Нежное счастье заливало Бена подобно солнечному свету, и когда он подготовился задать вопросы, поздороваться с ней, он увидел, что по лужайке к ней идет… Пол; Пол, брат, которого Бен ненавидел настолько, что в детстве часами думал о том, чтобы убить его, раз и навсегда. Это был он, высокий, хиленький молодой человек с длинными руками и костлявыми кистями, а глаза – Бен знал эти глаза, смотреть было необязательно: большие, подернутые дымкой голубые глаза. Пол улыбался матери. Она похлопала по скамейке рядом с собой, Пол сел, мать взяла его за руку. Бена трясло от чудовищной ярости, у него потемнело в глазах, наверное, они налились кровью. Бен хотел столкнуть его и… Но одно он знал, и знал очень хорошо из-за всех тех неприятностей… Он иногда испытывал такие чувства, которые нельзя было испытывать. Пока эта ярость, эта ненависть, не уйдет, ему нельзя подходить к матери, к своему брату Полу. Но она становилась все сильнее, Бен еле дышал, сквозь красную пелену он увидел, что его мать и этот мучитель, обманщик, который всегда стоял между ним и матерью, встали и вместе ушли. Бен последовал за ними на приличном расстоянии. Теперь его ярость питала желание остаться незамеченным. Он не полз на четвереньках – так он делал только в лесу, – а двигался медленно и прямо, достаточно далеко от преследуемых. Они дошли до дома – он был намного больше того, в который они переехали сначала, вокруг рос сад. Бен увидел, как они открыли калитку, она захлопнулась, и они вдвоем вошли в дом.

Бен размышлял. Мать из большого дома переехала в маленький. Он вспомнил, как она сказала: «Для нас с Полом места хватит». Он понял это как «но не хватит для вас обоих».Раз она снова переехала в дом побольше, значит, остальные тоже там? Хотя бы некоторые. Бен знал, что они все выросли, он помнил, что если растет семья – растут дети. У него в голове всплыл образ другого дома, полного детей и людей. В этом доме много людей не поместится… Надо остыть, успокоиться, оставить желание убивать: Бен прошелся вокруг квартала, вернулся, походил еще, подошел снова, и дом показался похожим на бесцветное чужое лицо. Потом он увидел отца, быстро идущего по тротуару. Отец мог бы заметить Бена, если бы поднял глаза, но он хмурился, чем-то озабоченный, и даже не взглянул. Бен знал, что больше тут слоняться нельзя. Люди все видят, они всегда начеку, даже когда тебе кажется, что вокруг лишь обычные стены и окна, – в них могут появиться глаза, когда ты совсем не ждешь. Он снова обошел вокруг квартала и на этот раз увидел, как в дом вошел Люк. С ним был маленький ребенок: в то, что Люк стал отцом, поверить было слишком сложно. Бен думал, что там собралась семья – его семья. Он мог бы войти и сказать: «Вот он я». И что потом? Он знал, что они разъехались из-за него, ссорились из-за него. Только мать его защищала. Она приехала туда,где его поливали ледяной водой из шланга, и увезла домой… Но остальные хотели, чтобы он там остался, хотели, чтобы он умер.

Темнело. Уличные фонари не включились. Пришла дружелюбная ночь. Ночью не стоит надолго задерживаться на тротуаре. Бен прошел мимо дома, огни которого нежно светили ему: «Заходи»,– и снова вернулся. Он слышал звуки – это телевидение. Он мог бы зайти и сесть посмотреть с ними телевизор. Думая об этом, Бен ясно представил, как Пол завопит, что не может оставаться с ним в одной комнате, представил холодное лицо отца: казалось, тот постоянно отворачивается от него, Бена. Предположим, он бы просто вошел и сказал матери: «Пожалуйста, отдай мне свидетельство о рождении. Только отдай его, и я уйду». Но внутри у Бена вскипала ярость, потому что он видел лишь Пола, который его так ненавидел. От злости у него изгибались и скрючивались пальцы; хотелось обхватить эту тонкую шею, которая с хрустом сломалась бы…

Бен пошел прочь от своей семьи, оставил их навсегда, боль охладила его злобу. Он почувствовал, что у него намокла борода, а потом влага потекла по подбородку. Снова очень хотелось есть. Надо быть осторожным: ночью люди не такие, как днем. Лучше не рисковать, не садиться за столик… Он зашел в «Макдоналдс», купил сочный, жирный кусок мяса, выбросив салат и булочку, быстро съел его на ходу. Выйдя из города, Бен направился в Лондон, к старухе. У него осталось четыре фунта, и вряд ли ему снова так повезет с мотоциклом. Было очень тоскливо и одиноко, но в темноте Бен чувствовал себя как дома, на своем месте, ночью люди смотрят не так угрожающе, если, конечно, ты не находишься с ними в одном помещении. Он вышел на проселочную дорогу, над ним – подернутое дымкой нежное звездное небо, по которому бежали тонкие облака. Рядом небольшие заросли, не лес, но он сможет здесь укрыться. Он нашел куст, устроился там и заснул. Проснулся, услышав, что у ног пыхтит и принюхивается еж. Бен мог бы поймать его, не сходя с места. Его остановили иглы, но он боялся уколоть не ладони, а язык – он уже знал: в ежа не получается вгрызаться, как в птицу. Он проснулся с первым прохладным дуновением рассвета. Птиц не было: тут лишь несколько разрозненных деревьев, Бен видел, что рядом начинаются дома, и слышал звуки машин. Он доберется до нужной части Лондона примерно к полудню. Предстояло идти несколько часов, внимательно и осторожно, а живот… о, живот умолял о пище. Голод вызывал боль и тревогу. Это не простое желание перекусить, пустой вкус хлеба или булки не могли бы его удовлетворить. Это была потребность в мясе, он уже чувствовал запах свежей крови, этот резкий запах, но голод грозил ему опасностью. Иногда, если Бен заходил в мясную лавку – туда его тянул запах, – тело словно наливалось желанием, руки сами по себе тянулись к мясу. Однажды хозяин лавки отвернулся, он схватил горсть отбивных, стоял и грыз их, хруст заставил мясника резко обернуться, но Бен бросился бежать, бежать, – и после уже не заходил в такие магазины. Теперь он шел и размышлял, как бы раздобыть мяса, не истратив четырех фунтов.

Ноги несли сами – и вот Бен стоит за высокими проводами, ограничивающими строительную площадку, смотрит вниз на кучу сырой земли, на машины, на рабочих в касках. Он проработал там несколько дней, его взяли из-за того, что такие плечи и руки способны выдержать балки и перекладины, которые могли поднять только два-три человека. Остальные стоя смотрели, как он толкал, взваливал на плечи и поднимал балки. Бен хотел бы войти в их компанию, шутить с ними, разговаривать, но не знал, как. Например, он никак не мог понять, почему его речь смешнее, чем у них. Смотрели на него мрачно, с подозрением. В конце недели получка. Все эти люди по той или иной причине работали незаконно, им платили меньше, чем по ставке. Но Бен заработал достаточно денег, отнес старухе, и она его похвалила. Еще две недели… на работу пришел новый человек, с самого начала он поддевал Бена, насмехался над ним, мычал и бормотал. Бен сначала не понял, зачем он издает такие звуки, не понял, зачем он толкает и пихает его, один раз получилось очень опасно, Бен стоял высоко, а улица была далеко внизу, пришлось идти широкими шагами по балкам над пустым пространством. Прораб резко вмешался, но с тех пор Бен присматривался к этому парню, насмешливому беззаботному рыжему хвастуну, и старался держаться от него подальше. Еще неделя. Деньги выдавали в маленьком помещении, где рабочие иногда отдыхали или пережидали слишком сильный дождь. Они с рыжим стояли в конце очереди за получкой, в этом заключался план его врага: когда Бену в руку вложили конверт, юноша вырвал его и убежал, мыча и почесываясь, пригибаясь к земле и подскакивая, еще и еще: Бен знал, тот изображает обезьяну. Он раньше ходил в зоопарк, переходил от клетки к клетке, глядя на животных, чьими именами его называли – примат, бабуин, человек-свинья, орангутанг, йети. В зоопарке не было йети, орангутанга тоже, но Бена они интересовали – он искал кого-то, похожего на себя.

Он беспомощно смотрел на прораба – в надежде, что тот его защитит, – и видел, что он ухмыляется, и на лицах людей, стоявших вокруг с конвертами в руках, он видел тот же взгляд, ту же ухмылку. Он знал, что помощи от них не дождется. Проработал целую неделю просто так. Его переполняли мысли об убийстве, надо было уйти от них, Бен слышал, что прораб прокричал ему вслед:

– Если придешь в понедельник, для тебя что-нибудь найдется. – Он имел в виду не деньги, а работу для его мощных плеч, которые выполняли за них, за других, так много дел. И он вернулся в понедельник, сначала посмотрел на площадку сверху, держась руками за провода, словно находился внутри, а не снаружи, словно это была клетка; а внизу ходили люди, с которыми он работал, но рыжего не было. Потому что он выхватил у Бена деньги и побоялся вернуться. На той неделе Бен работал медленно, осторожно, всматриваясь в лица, следя за глазами, всех сторонясь, или поднимал грузы, которые были легкими только для него. А в конце недели в конверте была только половина денег, которые ему причитались. Он знал, что получает лишь половину от того, что платят настоящим строителям – тем, которые работают законно; но в этот раз было еще вдвое меньше. Прораб взглядом прогнал Бена. То был другой прораб, прежний заболел, и этот человек пришел его замещать позавчера из другого места. Вокруг стояли рабочие и смотрели, лица их ничего не выражали. Они ждали, что он начнет жаловаться, поднимет шум, даже подерется; они не отрывали глаз от этих огромных рук и кулаков. Но Бен-то знал: ему же будет хуже. Он осторожно осмотрелся, переводя взгляд с одного лица на другое, увидел, что они ждут, а еще увидел, что одному человеку его жалко. И он тихо сказал что-то новому прорабу, который просто развернулся и ушел, унося в кармане деньги Бена.

Тут, на этой стройплощадке, Бену должны сорок фунтов. Да, вернулся настоящий прораб. Он стоял чуть поодаль от остальных – те разматывали огромную катушку с кабелем. Бен спустился. Он увидел, что сначала один, затем другой рабочий заметили его и остановились. Тот, который за него заступался, что-то сказал прорабу. Бен лишь хотел, чтобы ему отдали деньги, и тогда он убежит – Бен боялся этих людей. Он сбил бы с ног любого движением локтя, шлепком ладони, но они могли наброситься на него вместе, и от мысли об этом Бена пробирала легкая дрожь. На всем теле дыбом встали волосы. Прораб постоял, подумал, потом слегка повернулся, вытащил пачку денег, отсчитал двадцать фунтов, отдал Бену. Все хотели посмотреть, что Бен станет делать, но он просто ушел. Здесь он заработал деньги, и надеялся заработать еще. Но если бы он продолжал тут работать, вероятно, кто-то, или даже все подряд, отбирали бы его заработок, а прораб обманывал бы его. Бен развернулся у самого начала дорожки, чтобы уйти с площадки, заметил, что они всё еще смотрят на него, разматывая кабель. Он пошел прочь, подальше отсюда. Пошел к Мимоза-Хаус. Лифт молчал, он сломался. Бен вприпрыжку поднялся по лестнице, его переполняло счастье оттого, что он снова увидит старушку. Но на стук никто не ответил.

В дверях напротив появилась женщина и сказала:

– Она пошла к врачу.

У этой женщины был ключ от квартиры, Бен это знал. Она дружила со старушкой и часто видела, как Бен приходит и уходит. Так что она открыла Бену со словами:

– Она скоро вернется. Сложно сказать, сколько ей осталось. Ей плохо. Я заставила ее пойти к врачу.

Внутри, в комнате, которая обычно была чистой, парил беспорядок, постель заправлена поспешно. Спавшая там кошка резко проснулась, мех встал дыбом. Заглядывать в холодильник Бен не стал: ему не нравился вкус холодной пищи, которую оттуда только что достали, к тому же он не хотел брать еду старухи. Он уселся на корточках на кровать, не обращая внимания на кошку, и стал смотреть на улицу. Ждал, когда на балкон залетит голубь. Они часто залетали. Кошка тоже повернула голову и стала смотреть. Они сидели на расстоянии ярда, не глядя друг на друга, объединенные ожиданием того, что может произойти. Дверь на балкон не была заперта. Бен раскрыл ее настежь. Она разделила крошечный балкон на две части. После этого ни Бен, ни кошка не двигались. Наконец появился голубь, но не на той половине, он оказался защищен дверью, но потом, вскоре, прилетел еще один, в нужную часть… Бен прыгнул, и птица оказалась у него в руке. Ощипывая перья, он услышал, что кошка издает тот звук, который издает всегда, когда видит птицу на улице или на перилах, – хриплое голодное урчание. Бен оторвал немного птичьего мяса и бросил на пол. Кошка подползла к балкону и съела. У обоих изо рта капала кровь. Остались лишь разлетевшиеся перья и несколько пятен крови. Кошка вернулась в комнату. Бен тоже. Мяса было мало, но лучше, чем ничего, живот успокоился. Он заметил, что кошка закрыла глаза: она стала доверять ему настолько, что могла заснуть. Бен свернулся на кровати около кошки, и когда, ближе к вечеру, пришла миссис Биггс, они оба спали бок о бок у нее на кровати.

Она все поняла: несколько перьев прилипли к пятнам на балконе, стоял затхлый запах крови, а между спинами Бена и кошки всего несколько дюймов. Она заболела. Ей было нехорошо. Болело сердце. К тому же устала: сначала долго ждала в приемной, среди ворчащего народа, потом ей дали какие-то таблетки. А что она ожидала? – ругала себя старуха, – что ее вылечат? Она поставила свертки на стол, сняла с головы шарф, выпила воды из-под крана, потом постояла немного, глядя на свою старую огромную кровать – на кошку, на Бена. Прилегла на край и наблюдала, как на потолке появлялись тени, потом стемнело. Бен спал шумно, тревожно. Кошка лежала смирно и тихо – как… кошка. Старушка задремала, чувствуя, как в груди болезненно бьется сердце. Она очнулась от того, что Бен проснулся и начал давить на нее спиной.

– Бен, – сказала она в темноту. – Мне нехорошо. Я день-другой полежу в кровати, отдохну. – Он издал звук в знак того, что слушает. – Ты достал свидетельство? – Бен молчал и как будто даже захныкал. – Ты виделся с матерью?

– Я видел ее. В парке.

Старуха уже знала ответ, но все равно спросила:

– Ты поговорил с ней? – Бен придвинулся к ней и снова захныкал. – Бен, я не знаю, что еще предложить. Я бы сходила с тобой в то учреждение – понимаешь, я тебе говорила, – туда, где можно взять свидетельство, но я нездорова.

– У меня есть немного денег. Двадцать фунтов.

– Этого маловато, Бен. – Он знал, что старуха это скажет, и соглашался с ней.

– Я раздобуду денег.

Она не спросила, как. Старуха слышала историю о стройплощадке, как его обманули. Бедняга Бен, его постоянно будут обманывать, она это понимала. Он тоже.

Когда наступило утро, старушка не вставала с кровати, осталась лежать, и дышала медленно и осторожно. Она сказала:

– Бен, я хочу, чтобы ты сходил в ванную, разделся и помылся. От тебя плохо пахнет.

Бен сделал, как она велела. Раньше он сам так тщательно не мылся, но он помнил, как его мыла старушка, и сделал то же самое. Но теперь ему пришлось бы надевать грязную одежду.

Женщина сказала:

– Найди старую одежду. Она в шкафу. А новую отнеси в прачечную, а когда вернешься, снова сможешь ее надеть.

Он знал о прачечной.

– А как я войду, если ты в постели?

– Ключ на столе. Купи хлеба и чего-нибудь для себя. И будь осторожен, Бен.

Он знал, что это значит: «Не кради, не позволяй ярости овладеть тобой, будь внимателен».

Бен сделал все, как она хотела. Потом зашел в небольшой магазин, купил ей хлеба – от этого легкого дрожжевого запаха его всегда слегка тошнило – и немного мяса себе, а еще банку кошачьего корма. Все прошло удачно, он вернулся назад и надел чистую одежду. Было позднее утро.

Миссис Биггс сидела за столом, прижимая руку к боку.

– Бен, налей мне чашку чая.

Он налил.

– И дай чего-нибудь кошке.

Он открыл банку, купленную для кошки, и наблюдал за тем, как та нагнулась и стала есть.

– Ты молодец, Бен, – сказала старушка, на глазах у нее выступили слезы, он прогавкал что-то в ответ – этот звук означал, что он хочет сказать спасибо, выразить любовь и благодарность за такие слова, которые он не слышал ни от кого, кроме нее. Она чуть не протянула руку, чтобы погладить его, как собаку, но он ведь не собака, не из этого рода.

Она выпила чай, попросила тост, и снова легла. Уснула, и кошка с ней рядом. А Бен, одетый в чистую одежду, был полон энергии и чего-то похожего на счастье из-за этого теплого «ты молодец». Спать он не хотел, но все же лег на свой матрас и задремал, надеясь, что она проснется, но старушка проспала всю ночь, проснулась только рано утром. Снова просила его о чем-то: чай, яблоко, положить кошке еду в блюдце. Пришла соседка, увидела Бена на кухне с тарелками и чашками, и с радостью вспомнила, как защищала Бена перед другими жильцами на площадке, или перед теми, кто видел его на лестнице. Теперь можно еще говорить, что он ухаживает за миссис Биггс.

У кровати состоялся разговор. Соседка понимала нежелание старушки вставать, но кто будет о ней заботиться? Миссис Биггс попросила соседку забрать ее пенсию, она сама не в состоянии, и – хотя ей так неловко, – вычистить кошачий лоток. Обе женщины понимали, что Бен не сможет этого сделать, даже подумать об этом немыслимо. Хотя кошка уже не следила за Беном так пристально, и шерсть ее больше не стояла дыбом. Когда соседка вернулась с пенсией миссис Биггс, она положила деньги на стол и сказала, глядя на Бена:

– Этого хватит только ей и кошке.

– Он покупал мне кое-что на свои деньги, – сказала старушка, но все знали, как обстоят дела.

– Тогда ладно, – ответила соседка и пошла всем рассказывать, что йети заботится о миссис Биггс как родной сын.

Так проходило время – счастливое время, лучшее в жизни Бена: он заботился о старушке, даже носил ее одежду и постельное белье в прачечную, разогревал ей замороженные блюда, но обычно доедал их сам, поскольку она ела очень мало. Но так не могло длиться вечно, потому что деньги уходили, уходили, и скоро кончились. Чтобы остаться там, с миссис Биггс и кошкой, ему надо раздобыть еще денег, а он не знал как. Соседка, принося пенсию, старалась не смотреть на Бена, и он знал, что это критика. Старушка его не критиковала, просто лежала и дремала, или сидела и дремала, почти всегда прижимая руку к сердцу, говорила:

– Бен, я уверена, чашки чая нам достаточно.

Он все время был голоден, потому что старался есть как можно меньше. Так не могло продолжаться. Он сказал старушке, что собирается поискать работу, в ответ она грустно улыбнулась.

– Будь осторожен, Бен, – сказала она. И Бен ушел: в этом мире у него не было дома.