Текст книги "Инквизиторы"

Автор книги: Дональд Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Глава 18

Я задержался по пути назад, пытаясь установить размер ущерба, причиненного моему злополучному боку девятимиллиметровой пулей. Пальцы сообщили уже известное: наличествует рана, и рана эта изрядно кровоточит.

Слабость и легкое головокружение вполне могли быть естественной реакцией на пережитое. В конце концов, позади остались трое мертвецов и одна связанная по рукам и ногам двуличная стерва. Но человек, наделенный хоть крупицей фантазии, вряд ли избежит и слабости, и головокружения, коль скоро по заднице течет кровь, которая неведомо когда остановится и свернется, запечатав непроницаемой коркой полученное телесное повреждение, о серьезности коего можно лишь гадать...

Часовой близ мельмекской дороги, предусмотрительно изображавший спящего, стоял во весь рост, прислонившись все к тому же корявому дереву, и отнюдь не казался встревоженным, хотя стреляли неподалеку. Ждал, разумеется, перепалки, а допустить, что беглый империалистический пленник совладает с троими бойцами, парню не дозволила бы простейшая революционная гордость.

Но еще вернее, он вознамерился блеснуть перед возвращающимся с победой Санчесом своей выдержкой.

Ветер крепчал, превращался в настоящий ураган, гнул деревья, ныл в кронах; ветви уже не шуршали, а буквально гремели, ударяясь друг о друга. Возможно, бедолага даже не расслышал толком, что творилось у него за спиной.

Это объяснение выглядело наиболее убедительным.

Ибо я споткнулся, уронил неудобную поклажу – две штурмовые винтовки, запасные магазины и гранаты – наземь; застыл, готовясь проститься с жизнью, но часовой и ухом не повел.

Подобрав оружие и чуток постояв недвижно, дабы унять отчаянное сердцебиение, я обогнул стража десятой дорогой и в недолгом времени уже карабкался по склону, ведшему к Богадельне. У самого гребня со всеми предосторожностями уложил добычу на щебень. Всю, за вычетом трофейного ножа.

Такими любят пользоваться коммандос. Длинный, узкий клинок, предназначенный преимущественно для уколов, не для режущих ударов, но я никого и не собирался полосовать или обезглавливать. Нельзя было, однако, забывать: множество подобных лезвий, хоть и внушительно выглядят, но либо недостаточно закалены и гнутся при случайном попадании в кость, либо сработаны из твердейшей стали – в этом случае они попросту ломаются.

Памятуя о коварстве холодного оружия, я снял часового на платформе тщательно и неторопливо. Сначала бросил пригоршню гальки, дабы приманить парня к закраине скалы. Уже вторично использовал я сей глупый любительский трюк, но трюк и теперь не подвел. Я угрюмо подумал, что служу каким-то самоходным камнеметом.

Караульный ринулся проверить, в чем дело. Я ждал, и набросился сзади, и захлопнул рот молодца ладонью, заглушая вероятный вопль, и пырнул кинжалом снизу вверх, и держал коставердианца на весу, покуда тот не умер. Лязг упавшей винтовки опять потонул в свисте и вое благословенного ночного ветра.

Вокруг было темно и спокойно. Лишь на верху Цитадели мерно разгуливал обреченный противостоять шквальным порывам человек. Сызнова навьючившись винтовками – теперь тремя, – я дождался, покуда маленький силуэт не скроется из виду, и опрометью побежал к четвертой келье, где, как вы помните, обитали Глория и Джеймс.

– Принимайте арсенал, – прохрипел я во мраке, ни зги не различая в глубине пещеры.

Глория вскрикнула от неожиданности. Джеймс хмыкнул и зашевелился.

Я заметил, что звуки долетели от противоположных стен. Сдавалось, нежные супруги упорно спали врозь, то ли подражая Франческе и мне, то ли по иным соображениям.

Занавесили вход поспешно сдернутым с тюфяка одеялом, зажгли спичку, затеплили фитилек.

– Ого! – разом оживился Джеймс. – Молодчина, Сэм! Откуда такая роскошь?

– Три М-16 с достаточным боевым комплектом, шесть или семь гранат – считайте сами, – пистолет, револьвер и три ножа.

– Глория, попробуй выскользнуть и сообщи Полю с генералом: все готово, пора действовать.

– Лучше выскользни ты, – посоветовал я. – О часовом на платформе забудь, мир праху его, но того, который шатается по Цитадели, остерегайся.

Увидав, что Патнэм недовольно сводит брови у переносицы, я поспешил прибавить:

– Прости, но получил небольшую царапину. Обработать лучше прямо сейчас, а хорошенькая и заботливая сестра милосердия предпочтительнее грубого солдафона.

– Крепко ранили?

Я не обольщался. Озабоченный голос Патнэма выдавал отнюдь не тревогу о моем благополучии, но опасение лишиться бойца.

– Едва ли. Это случилось минут сорок назад, а я до сих пор жив. Но кровь идет.

– Погодите, – вмешалась Глория-Джин, – пластырь есть, и перекись найдется... Аптечек, благодарение Богу, не отобрали. Повернитесь немного, Сэм...

Набухший кровью джемпер выдернули из-под моего пояса, подняли к лопаткам.

– Узнай, нет ли у Гендерсонов стерильной марли, – попросила Глория.

Патнэм кивнул и удалился.

– Если будет больно, говорите сразу. Я почувствовал прикосновение холодной, влажной материи. Наверное, Глория пустила в ход носовой платок.

– Отверстия нет, – сообщила она, смыв кровяные сгустки и обнажив рану. – Глубокая царапина, дюйма три длиною. И заметный ожог по краям...

– Полковник палил в упор, – отозвался я. – Пороховые газы хлестнули... Надеюсь, огонь хорошо продезинфицировал это местечко... Ох!

– Простите... Не спрашиваю, при каких обстоятельствах приключился выстрел в упор.

– И не надо. Неаппетитная повесть.

– Сэм, – неуверенным голосом произнесла женщина.

– Да?

– Приглядите за Джеймсом. Пожалуйста. Муж в совершенно безумном настроении, сдерживайте его... Может быть... может быть, в один прекрасный день все будет хорошо опять. Но день этот не настанет, если Джеймса нынче убьют, пока он станет пытаться... Он хочет отличиться, доказать мне что-то, на что начхать с высочайшей каланчи! Я ведь отлично знаю, какой это храбрый человек! Но Джеймс ничего не желает понять...

– Сумею – пригляжу, – ответствовал я. – Но, получается... загвоздка не в вас? Уж извините великодушно за бестактный вопрос.

– О, – сказала Глория. – По правде... конечно, чуток замаранной себя ощущаю, но вполне могу жить-поживать, не вспоминая дурного. Если сможет муж. Но дурень считает, что не сумел защитить меня. Убежден в этом. Господи, помилуй! Да я молилась, чтобы он геройствовать не вздумал, когда Барбера велел мне выходить; чтобы на пулю не нарвался! Хотела, чтобы стоял совершенно спокойно! Я ведь не стеклянная, Сэм, и не так легко меня вдребезги разбить, поломать. Но Джеймс буквально с ума сходит... Фу, я, кажется, обременяю вас нашими семейными треволнениями... Только, пожалуйста, пожалуйста, очень прошу: присмотрите за ним! Иначе примется геройствовать без нужды и погибнет ни за грош... Кому нужны его дурацкие подвиги? Все, что мне требуется – он сам! Живой и невредимый!.. Кажется, идут.

Олкотт ввалился в келью, поспешно задернув за собой одеяло, а две-три минуты спустя объявились Патнэм и чета Гендерсонов. Не думаю, будто Эмили получила формальное приглашение присутствовать при военном совете, но пришла исправно и решительно. Вручила Глории стерильные тампоны и немного йода. Посветила карманным фонариком. Дальнейшая обработка моей "царапины" отняла у них совсем немного времени.

– Где Франческа? – полюбопытствовал Патнэм.

– Дожидается... подле Императорской арки. Там, где я повздорил с полковником и его людьми. Не было ей смысла возвращаться.

По-прежнему не имея понятия, как именно солгать насчет незавидной роли, которую сыграла доктор Диллман в нынешней передряге, я импровизировал. По крайности, будут знать, где искать руководительницу, если меня пристрелят ненароком.

– По словам Франчески, – продолжил я поспешно, – главный штаб, разместившийся в Часовне, делится пополам очень толстой каменной стеной. Ни двери, ни окошка. Два независимых отсека. В меньшем и более удобном обитают офицеры; во втором – солдатня.

– Так, – проронил Джеймс.

– Кроме них, остаются часовой на вершине Цитадели и страж, обосновавшийся поближе к Арке. Цитадель – наша главная забота. У парня круговой обзор и прекрасная возможность перебить нас, точно сидящих уток. Хорошо еще, что задача ему выпала нелегкая: и за пленными следить, и наблюдать, не движутся ли с юга правительственные отряды на выручку заложникам... Вопросы, Джим? Предложения?

– Четверо, о которых ты... позаботился... вполне безвредны?

– Ежели не способны воскресать из мертвых, вполне. И, кстати, вы напомнили мне, капитан Патнэм; напомнили как нельзя кстати. Не просто победа требуется. Не только верх одержать нужно: следует уничтожить неприятеля поголовно. Истребить. Ни раненых, ни пленных быть не должно. Понимаете?

Джеймс понимающе кивнул, но Поль Олкотт поежился:

– Получается, вы предлагаете учинить бойню? Холодным, резким тоном генерал Гендерсон заметил:

– Коли вы, молодой человек, не желаете учинять бойню, то угодили в неподходящее общество. Я вынужденно пояснил очевидное:

– Поль, победить мало. Надобно еще и ноги унести, пока не примчался Монтано с батальоном геррильясов. И нельзя рисковать. Ускользнет хоть единый из людей, охраняющих нас, – песенка спета, смею заверить. И не поручусь, что, не добив, а связав раненого, вы не раскаетесь в этом. Пат Толсон, к примеру, выдала наш замысел ныне покойному полковнику Санчесу из наилучших, с ее точки зрения, побуждений. Из того же сопливого, ложного милосердия она вполне способна ослабить путы и дозволить несчастному скрыться. Тогда пишите пропало. Повторяю: госпожа Толсон едва не обрекла нас на очень мучительную, примерную казнь.

– О, Боже, – хрипло сказал Олкотт. – А Эльспет не могла уразуметь, с какой стати Пат прилипла к ней...

– Доверчивая у вас жена, Поль, но дело не в этом. А в том, чтобы не убежал никто. Не сможете добить противника сами – зовите любого из нас, бессердечных чудовищ, и не берите греха на душу. Но зовите! Заклинаю! Патронов достаточно, жалеть незачем...

Я глубоко вздохнул.

– Пожалуй, все. Твоя очередь, капитан Патнэм.

– Поль, ты слышал Фельтона, – промолвил Джеймс. – Решай: будешь сражаться или нет? Олкотт сглотнул:

– Простите, я и впрямь наивен. Просто не доводилось участвовать в подобном. Но, если принимаете, я с вами.

– Принимаем! Радостно. И даем, кстати, самое серьезное поручение. Сэм пояснил: главная загвоздка – субъект на вершине теокалли. Он способен пустить насмарку всю нашу затею. Для М-16 чуток далековато, но если он опытный стрелок – а предполагать нужно самое худшее, – то расстояние помехой не будет. В идеале, часового следовало бы снять еще до начала операции. Но главный специалист по снятию часовых потерял немало крови, на пирамиду взлезать нелегко будет... Да и здесь ему забот полон рот достанется. А вы – испытанный охотник на горных коз, вам и карты в руки, винтовка сиречь. Скрадывать умеете, высоты не боитесь. Попробуете подобраться вплотную и подстрелить парня перед самой нашей атакой?

Олкотт помедлил и кивнул:

– Полагаю, да.

– Помни, М-16 – не крупнокалиберное охотничье ружье. Пуля весит не сто восемьдесят или сколько там, а всего пятьдесят пять гран, и убойная сила ее меньше. Поэтому ставь переключатель на автоматический огонь и бей очередями по два-три заряда. Не сумеешь уложить, не беда: заставь забиться в какую-нибудь щель и не дозволяй носа наружу высунуть. Понимаешь?

– Да. Но быстро познакомьте с винтовкой. В руках не держал "эм-шестнадцатой".

– И меня тоже обучите, – вмешался генерал Гендерсон. – Здесь мы с Полем одинаково невежественны.

– Сейчас, – кивнул Патнэм. – Посветите, пожалуйста. Вот затвор. Оттягиваете, отпускаете, ставите селектор в нужное положение... Предохранитель, одиночные выстрелы, автоматический огонь... Вот магазинная защелка... Вставляете свежий рожок таким образом... Теперь ясно?

И Олкотт, и Гендерсон были достаточно знакомы с огнестрельным оружием; лишних разъяснений не потребовалось.

– Генерал, – обратился Джеймс к Остину Гендерсону, – часовой при дороге на Копальке поручается вашей заботе. Подыщите местечко поудобнее, чтобы смогли положить любезного, куда бы тот ни кинулся. Курок спускайте, заслышав стрельбу на Цитадели. Поль открывает огонь, и вы тот же час обезвреживаете свою мишень. Мы с Фельтоном в это время несемся к Часовне...

Патнэм покосился на меня.

– Да, несемся. Меж Часовней и Богадельней – голое пространство, укрываться и ползти нельзя и незачем. Придется мчать во весь опор и с разбегу забрасывать оба отсека гранатами. Не знаю, спит Барбера или дежурит; поэтому весьма вероятно, что ваши усилия пропадут впустую. Ибо солдатню беру на себя...

Гендерсон, по его мнению, был и слишком стар, и недостаточно здоров, чтобы сломя голову пересечь сотню ярдов. Оставалось лишь уповать, что я был недостаточно стар и сравнительно здоров для подобного атлетического упражнения...

– Прошу, – заметил я, – не побрезговать, войти в дымящийся хаос и добить всех, кого потребуется добивать. Работу нужно делать на совесть.

– Конечно, – ухмыльнулся Джеймс.

– Я возьму браунинг, а миссис Гендерсон может... Выдержав короткую паузу, я поглядел на Эмили, подмигнул и окончил:

– ...завладеть моим смит-и-вессоном. На всякий непредвиденный случай.

– С удовольствием, – ответила воинственная седая особа.

Правду говоря, всю жизнь предпочитал револьверы: надежные, безотказные устройства, где патрон перекосить не может, а любая осечка исправляется просто повторным нажатием на курок и новым поворотом барабана. Однако в браунинге оставалось еще тринадцать зарядов (куда угодил четырнадцатый, вы, должно быть, не успели запамятовать), а курносый смит-и-вессон явно был оружием ближнего боя. Иди, предугадай, с какого расстояния и при каких обстоятельствах приведется палить...

Посмотрев на светящийся циферблат, Патнэм осведомился:

– Тебе сколько понадобится времени, Поль?

– Зайду с южной стороны, чтобы джунгли за спиною темнели... Час. Ровно час. Это возможно?

– Да, но это предел. Нужно поспеть прежде, чем начнут менять караулы. Значит, в двадцать три ноль пять Сэм и я пригибаемся, напрягаемся и кидаемся на геройский штурм Часовни. Сейчас двадцать один пятьдесят девять...

– Тогда ухожу немедля, – заявил Гендерсон. – У меня уж ноги не те, что у вас, молодежи. Лучше посижу около дерева, передохну, воздуха глотну свежего, подожду... Капитан, я чрезвычайно рад служить под вашим началом! Управлюсь и останусь у дорожной развилки. Буду стрелять во все, что панически удирает.

Он ушел.

И Глория-Джин тоже. Добровольно вызвалась переодеться в одежду убитого мною стража и расхаживать по платформе, дабы часовой на верхотуре не встревожился, приметив подозрительно долгое отсутствие товарища.

– Не побоитесь мертвеца раздевать? – серьезно спросил я. – Убит ножом, форма окровавлена, и весьма. Не побрезгуете?

– Нет, – хладнокровно сказала Глория. – Иначе всему конец еще до начала.

– Волосы тщательно спрятать под кепи, – напомнил я. – И подобрать какую-нибудь тросточку, чтоб над плечом торчала, вроде ствола винтовочного.

– Не маленькая, соображу, – ответила миссис Патнэм.

Вскоре послышались ее равномерные, ленивые шаги: девчонка отнеслась к заданию со всей добросовестностью, натянула даже башмаки убитого. А те оказались коваными.

– Не так сама драка вымотает, – произнес Патнэм, – как ожидание.

Олкотт уже ускользнул и теперь, наверное, огибал теокалли с юга, неслышно крадучись в тени, пробираясь по доисторическому городу Лабалю со сноровкой истинно охотничьей.

– Но, черт возьми, не постигаю, Сэм. Управиться с тремя вооруженными скотами... Простите, но вы все же не Геркулес и не юноша. А эти ребятки – не полные молокососы.

Признать правоту Патнэма в последнем пункте было нелегко, но я предпочел избежать пространных пояснений.

– Откопал по пути припрятанный смит-и-вессон, – ответил я, изрекая, для разнообразия, сущую и чистейшую правду. Затем немедля принялся лгать, но сочиненную историю приняли благосклонно и подвоха не заподозрили.

Глава 19

Сколь ни странно, тропа казалась длиннее, чем в первый раз. Обычно случается наоборот, но, пожалуй, впечатление мое было вызвано лишь потерей крови да немалой усталостью. В ушах еще звенело после взрывов, очередей, одиночных выстрелов.

На плече я волок штурмовую винтовку, на поясе болтался возвращенный Эмили Гендерсон, оставшийся без употребления смит-и-вессон. Кроме этого, я тащил большую флягу, вещевой мешок с кой-каким продовольствием и увесистый мачете.

Окровавленную одежду с меня решительно стянула все та же великолепная Эмили Гендерсон. Заново обработала рану, перевязала. Заставила облачиться в запасные рубаху и брюки самого генерала, не слишком уступавшего мне ростом.

Отмытый и переодетый, я почувствовал себя немного посвежевшим, но успел взопреть сызнова, прежде чем впереди замаячила громада Монастыря. И прежде чем увидел перед собою арку мельмекских императоров, под которой тянулась мощеная желтоватым булыжником тропа.

Внезапный резкий шорох заставил меня мгновенно взять М-16 наизготовку, но раздавшийся немедля глухой рык успокоил. Четвероногая тварь, явившаяся полакомиться мертвечиной, вероятно, оскалилась, поджала хвост при виде хищника, шагавшего на двух лапах. Безусловно, до полковника Санчеса и его людей уже добрались Пожиратели Трупов, как их называли древние индейцы...

На всякий случай я сделал небольшой крюк, ибо тварь могла оказаться кем угодно – от безвредной носухи до пумы, сталкиваться с которой в густых зарослях мне вовсе не улыбалось.

Впрочем, дикая собака тоже вполне способна уписать связанную по рукам и ногам добычу, и я вздохнул с облегчением, увидев доктора Диллман лежащей на боку и нимало не обглоданной.

Франческа безмолвствовала.

Я сбросил вещевой мешок, опустился на оба колена.

– Повернись-ка немного, дай добраться до веревок... Теперь лодыжки... Вот, милейшая. Прошу восстановить кровообращение и подыматься.

С трудом усевшись, Франческа принялась неловко растирать кисти рук. Потом безо всякого выражения осведомилась:

– Господин учитель, можно выйти?

– Да, Диллман. Топайте.

Пошатываясь после нескольких проведенных в относительной неподвижности часов, моя бывшая приятельница обогнула арку и пропала в кустах. Минут пять спустя возвратилась, на ходу застегивая пояс джинсов. Одернула рубашку, откинула со лба перепутавшиеся волосы.

– Забавно, – молвила Франческа странным, задумчивым тоном: – Чертовски забавно. Я, быть может, уже лишилась горячо любимого мужа. Когда обстоятельства пленения выплывут наружу, лишусь кафедры, карьеры, всяких надежд на академическое будущее. Весьма вероятно, угожу под следствие и суд. Останусь без гроша в кармане, а всего скорее, попаду за решетку... Я пожал плечами.

– Всю ночь вокруг шатались рычавшие и скулившие стервятники. Над головой летали они же, только крылатые. Готовились позавтракать Рамиро Санчесом, а потом закусить свежатинкой. И при всем этом я думала об одном: напустить в штаны или повременить еще капельку? Дура, правда?

Извиняться перед негодяйкой я не собирался, но и слушать сию печальную повесть вполне безразлично тоже не мог.

– Есть вода и пиво, – уведомил я. – Также немного отсыревших галет.

– Теплое пиво в три часа утра! – хмыкнула Франческа. – Тьфу! Но все равно, давай...

– Вообще-то, – заметил я, – время близится к четырем, если на пятый не перевалило. Но из Лабаля никто не двинется, пока солнце не взойдет полностью.

Мы услышим двигатель джипа, срежем дорогу и присоединимся к остальным. Так порешили. С Патнэмом и Гендерсоном прошагать потребуется четверть мили, не больше, а до того ты уже сумеешь передвигаться не на манер надравшегося в стельку австралийского ленивца. Да и мачете у меня припасен.

Свернув пробки двум бутылкам, я честно поделился теплым и действительно тошнотворным коставердианским пивом с доктором Диллман. Лучшего напитка она, впрочем, и не заслуживала. Теперь.

– Что, в Лабале переколошматили всех? – спросила Франческа сквозь полупрожеванную галету. – Вроде как Санчеса и компанию?

– Разумеется, – ухмыльнулся я. – Там, где орудовал Хелм, живых мерзавцев не остается.

– Не хочешь рассказать?

– А выслушивать подробности хочешь? – Франческа поморщилась.

– Я чувствую себя отчасти повинной в случившемся. Поэтому лучше расскажи.

– В высочайшей степени профессионально проведенная операция, – уведомил я. И вкратце изложил, как сняли обоих часовых, как забросали гранатами злополучную Часовню, как ни единому из ничего дурного не чаявших партизан не удалось вырваться...

– Среди положительных персонажей потерь не замечено, – сказал я, откупоривая новую пару бутылок, последнюю.

Все было, конечно, куда сложнее. Моя граната разорвалась в пустом офицерском отсеке и оказалась потраченной впустую. Джеймсовская, напротив, превратила отсек солдатский в дымящуюся преисподнюю, где в голос ревели от ужаса и боли двое или трое уцелевших. Вторая граната Патнэма, влетевшая следом, прекратила вопли. Добивать никого не пришлось.

Мне велели тотчас, и поживее, вскарабкаться на вершину Цитадели, поглядеть, что поделывает Олкотт. Нас никто не обстреливал, следовало заключить, что супостат выведен из строя, но в схватке мог пострадать и Поль, а потому я признал соображение Патнэма совершенно и всецело резонным.

Отобрав у мертвеца чудом оставшуюся неповрежденной М-16, я двинулся на приступ доисторической пирамиды. Взбираться по чуть ли не отвесным ступеням на высоту семидесяти ярдов, а при этом цепляться стволом штурмовой винтовки за всякий выступ – не лучшее развлечение, смею заверить. Боевой трофей проявил известную подлость, перекосился на спине и непрерывно толкал меня скобою, которая прикрывает курок, прямо в раненое место.

– Простите, оплошал, – произнес Олкотт, едва лишь я осторожно возник над уровнем верхней площадки, дыша подобно загнанному безжалостным владельцем ослу. – Раза два попал, ручаюсь, но добить не сумел. Нервничал, и винтовка незнакомая, и очередями палить не привык. Парень уполз и спрятался вон там, за поваленной колонной. Для острастки послал ему еще несколько пулек, он и присмирел. Уже с полчаса признаков жизни подавать не изволит. В одиночку выковыривать его из берлоги я не рискнул, решил дождаться кого-нибудь. Прикройте, я попробую...

– Не прикрою, – помотал я головой. – Из берлоги выковыривайте медведя: бурого, белого, гималайского, какого угодно. А люди – по моей части, Поль.

– Но, честное слово...

– Не надо. Вы исполнили работу на круглую пятерку. Не дозволили этой сволочи спокойно расстрелять меня и Джима. Сейчас дозвольте принять дела и завершить начатое. Поверьте, я большую часть сознательной жизни занимался подобными вещами. Просто-напросто управлюсь быстрее! А время нынче дорого. Поль уступил моим доводам и согласился. Однако благородное наше препирательство было бессмысленным. Подкравшись под прикрытием олкоттовской винтовки поближе к поваленной колонне, я увидал валявшегося ничком, то ли совсем бесчувственного, то ли напрочь не способного шевельнуться субъекта.

Очередь пробила ему бедро, лужа черной крови расползлась по каменным плитам. Оброненная М-16 лежала подле правой руки.

Пущей верности ради можно было бы выстрелить из девятимиллиметрового браунинга, но чистейший инстинкт заставил меня воздержаться от разумного и простого действия, подойти вплотную. Парень шевельнулся, неловко ухватил цевье винтовки, но чересчур ослабел и двигался медленно, точно подводный пловец. Я проворно поставил подошву на ствол М-16, пинком другой ноги перевернул раненого.

Ибо уже знал, кого увижу, и ни малейшего сострадания не испытывал.

Раздался протяжный, болезненный крик.

Нагнувшись, я прибавил к нашему оружейному собранию длинный штык и еще один браунинг.

– Сделай милость, Поль, – попросил я, – знаю, что высоко, но уж не в службу, а в дружбу – позови сюда Патнэма. И поскорее, а то как бы скотина копыт не откинула ненароком.

Но Джеймс, будто в скверной драме времен классицизма, где герою стоит осведомиться: "Куда пропал Диего?" – и Диего возникает на сцене, уже выбирался на площадку.

– Весьма кстати, – произнес я. – Думаю, эту особь надо вручить именно тебе. Что и делаю.

Мы стояли рядом, созерцая полностью пришедшего в чувство коставердианца. Глаза лейтенанта Барберы округлились от ужаса.

Джим Патнэм перевел переключатель винтовки на одиночные выстрелы, помедлил. Я коснулся его предплечья. Капитан обернулся.

– Ты знаешь Глорию лучше. Некоторые женщины отвечают на изнасилование своеобычно. Я знал... и недавно потерял... одну, купившую здоровенный ланцет и, при небольшой посторонней помощи, кастрировавшую обоих ублюдков. Хорошая была девочка...

Поколебавшись, Джим повернул голову:

– Поль, пожалуйста, спустись и вели Глории немедля бежать сюда!

Лейтенант Хулио Барбера взирал ненавидящим оком, но молчал. Как партизан. В буквальном смысле слова.

...Глория приблизилась и поглядела на раненого. С каким выражением, определить не берусь. Возможно, это и к лучшему...

Отвернувшись, я двинулся прочь, но услыхал за спиною голос:

– Нет, милый, ведь я с винтовками совсем обращаться не умею. А ты стреляешь изумительно. Прикончи гадину от моего имени.

Умница. Четырежды умница.

Отрывисто рявкнула М-16.

Но всего этого Франческе было вовсе незачем знать.

– Да, – повторил я задумчиво: – В высочайшей степени профессионально проведенная операция...

– От скромности не погибнете, мистер Хелм.

– Ни малейшей похвальбы. Командовал Джеймс Патнэм: войсковые маневры не по моей части.

– Разве? Хороши маневры: четверо против одиннадцати... Свалка. Почему ты передал руководство Джиму?

– Тошнит меня от любопытных женщин, да еще и склонных предавать! Ладно, тут секрета не водится... Джиму это нужно было позарез. А мне – все едино. Джим нынче снова стал самим собой.

– И кто же он?

– Вроде меня, истребитель по натуре. Истребители, между прочим, весьма полезная публика. Вы их презираете, числите грязными, кровожадными тварями; иногда втихомолку награждаете медалями, тщательно моя после этого руки. Но истребитель попросту выполняет за вас, дорогие, неприглядную, необходимую неизбежную работу. И покуда он поблизости, никто не смеет издеваться над людьми. По крайней мере, издеваться безнаказанно.

– Сомневаюсь, что Глория-Джин скажет тебе спасибо.

– Глория очень умная и тонкая девочка. И скажет спасибо любому, кто подарит ей прежнего, живого и гордого человека вместо апатичного полухиппи, утратившего всякий вкус к жизни. Да Глория, наверное, годами ждала и судьбу просила: сделай что-нибудь, встряхни беднягу! Пробуди! Сегодня он пробудился – и со славой, должен отметить. С немалой славой. А Глория поможет не задремать сызнова.

– Быть женой... истребителя! Брр-р-р!

– Лучше, чем состоять подлой супругой никчемного труса, – парировал я. – Откуда столько презрения к нашей породе, а? Ежели не ошибаюсь, кое-кто не сделался убийцей лишь оттого, что стрелять не умеет. Пять раз выпалила...

Воспоследовало очень долгое молчание.

– Почему ты не убил меня? – спросила, наконец, Франческа.

– Пожалел, – ответил я. – А может, побрезговал. Рук марать не захотел. Ты, по сути, полное ничтожество. Ни с мужчиной, ни с револьвером обращаться толком не умеешь; а выручать возлюбленного решила ценою мерзейшей гнусности. Собирайся.

– Нет. Меня растерзают.

– Заткнись. Я уподобился тебе. Сплел правдоподобную легенду о совместной битве против Санчеса и его сопляков. Никто ничего не узнает. Никогда. Я куда лучший лжец, чем ты, милочка.

– Я – лгунья?

– Ты стерва, – сказал я безо всякой искренней злости. – И ханжа вдобавок неописуемая. Покуда приказывали, прыгала к Сэму Фельтону в постельку. Но вот начала обсуждать с полковником Санчесом, как бы получше этого Фельтона к ногтю прижать – и совесть взыграла! Не сумела совокупляться с человеком, которого намечала палачу выдать... И грех замаливала, совесть задобрить хотела, белье преданному и проданному олуху стирать принялась! Это не в твоем духе, Франческа... Я сразу же призадумался, и крепко. Перемножил дважды два, получил неизбежный итог... Не просто ханжа – бесхребетная ханжа. И актриса никудышная. Надо же было явиться ко мне, зарыдать, поведать о прегрешении во имя Арчи! Отдалась, извольте видеть, Рамиро! А я, уже понимая, с кем дело имею, целомудренно и преднамеренно чмокнул тебя в лобик. И ты благоухала мылом. Тем самым, которое вручила мне, уходя к Санчесу, которого не было ни у кого больше, которого ты просто не могла употребить после "постыдного" соития, дабы уничтожить самые следы позора... Госпожа археологиня! Зарубите на носу: если занимаетесь любовью в тропиках – заметьте, в тропиках, – то изрядные следы пота остаются. Уж не вдаюсь в менее скромные подробности, замечу только, что даже наиопрятнейшие дамы после плотских радостей источают легкий, однако несомненный запах – а он-то и отсутствовал. Мы в тропиках, золотце! Но ты вряд ли занималась любовью со своим ученым супругом под экваториальными небесами: вам недосуг было. И опыта в этой области не нажили вы, госпожа Франческа. А я ценю всякое знание. Ибо сплошь и рядом оно приносит пользу. Учуяв мыло, я понял: приговор вынесен окончательно и будет исполнен весьма скоро... При полнейшем и чрезвычайно дурацком содействии доктора Диллман.

Доктор Диллман глядела почти с благоговением.

– Жаль тебя, потому и промолчу обо всем... Часовой у дерева дремал очень кстати, а наш караульщик, на платформе, закурил чок в чок тогда, когда лейтенант Барбера улепетнул подальше и уставился на джунгли, где ни зги не было видать... Рассчитали они, извольте видеть. Воробья старого на мякине хотели провести. Любители, одно слово.

– Опять, получается, возвращение Шерлока Холмса? – тихо спросила Франческа. – Но какая же ты все-таки, в отличие от Холмса, дрянь!

– Взаимно, – промолвил я. – Но теперь выслушай еще несколько слов. Мы работали вместе. Я порадовался, когда ты оказалась рядом с полковником Санчесом, ибо лучше было иметь хоть какого-то соглядатая, чем вообще никакого. И ты дала хорошее описание храма, который они превратили в штаб. Сообщила о примерном ходе переговоров с курьером, застрявшим в Санта-Розалии. Прошлой ночью прознала, что Патриция Толсон, тварь поганая, донесла Санчесу о готовящемся побеге и обрекла меня, Джеймса, Олкотта и Гендерсона верной и мучительной смерти. А прознав, честно предупредила. И, в сущности, спасла. Рассказала о потайной тропинке археологов, про которую никто ни сном, ни духом не ведал...

Я прочистил горло и продолжил:

– Внезапное появление Санчеса и его подручных было ужасно. Ты смутилась, потеряла голову от ужаса, ничего толком не помнишь. Выстрелы, кровь, отчаянные крики... Не помнишь, как пристрелила человека: но потом непроизвольно принялась блевать. Запомнила? Франческа ошеломленно кивнула.