Текст книги "Три месяца счастья"

Автор книги: Долли Нейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Долли Нейл
Три месяца счастья

1

Окрестности Брайдвуд-хауса были восхитительны. Ухоженные, вылизанные, словно над ними работали бесчисленные садовники, поляны в летнем огне цветов: желтых, красных, синих, разбросанных в яркой зеленой траве живописным ковром. Ряды подстриженных деревьев, аллеи, так же безупречно ухоженные, с бесчисленными каменными ступеньками и фонтанами на лужайках.

Анна, проведя здесь девять месяцев, не переставала удивляться и восхищаться. И дело не только в размерах дома и усадьбы, хотя она и правда не видела раньше ничего подобного, просто все вокруг радовало глаз.

Однако хозяин всей этой красоты, пожилой джентльмен Джулиус Коллард, обращал мало внимания на окружающий пейзаж.

Сейчас он бушевал по поводу своего сына, от которого неожиданно получил письмо. Анна почти не слушала его, не придавая особого значения этому событию. Проработав здесь столько времени, она, казалось, знала его сына так же хорошо, как себя, и все, что она слышала о нем, отнюдь не было приятным.

– Кто он, собственно говоря, такой! – недовольно ворчал пожилой человек в инвалидном кресле. – Ни одной весточки за столько лет! Ни письма, ни даже рождественской открытки. И вдруг информирует, – информирует меня! – что надумал приехать! Нет, о чем он думает! Ответь мне?

Анна улыбнулась, глядя на седой затылок, и тут же услышала уже в свой адрес:

– Прекрати улыбаться!

– А как вы узнали, что я улыбаюсь?

Если бы он мог повернуться и взглянуть на нее, то обязательно сделал бы это, но годы брали свое. Тело сделалось непослушным, хотя Джулиусу было только семьдесят лет.

– Не пытайся переменить тему!

– Я и не пытаюсь, возразила она, направляя инвалидное кресло к его излюбленному месту у фонтана. – Такое прекрасное утро. Зачем же раздражаться и портить его?

Подъехав к скамейке, она остановилась, села и подставила лицо солнцу.

Анна была высокой стройной девушкой с той белой кожей, которая совершенно не загорает. Обычно она надевала на утренние прогулки соломенную шляпу с широкими полями, но сегодня забыла ее, и было очень приятно ощущать на лице тепло солнечных лучей, хотя кожа и могла от этого покраснеть.

Джулиус Коллард был стар и одинок. Он давным-давно рассорился со своим единственным сыном, остальные родственники уже умерли.

Поначалу симпатия к нему и чувство юмора помогали Анне справляться с его несносным характером, но теперь они привыкли друг к другу. Она полюбила старого чудака и знала, что нравится ему, хотя время от времени доставалось и ей.

– Не хочу видеть его! – Голубые глаза сверкали от гнева. – И на порог его не пущу, натравлю на него собак.

Он, конечно, перепугается до смерти, едва увидит двух наших беззубых и слепых чудовищ, подумала Анна.

– Нужно было отделаться от этого бездельника давным-давно, – пробурчал Джулиус. – Но я был старым сентиментальным дураком и теперь расплачиваюсь за свою близорукость. Ладно, натравлю на него Эдну.

– Это будет лучше. – Анна улыбнулась. Эдна, главная экономка, была куда яростнее этих собак. Когда дело касалось ее самой, она становилась настоящим драконом.

Чем бы ни была вызвана вражда между отцом и сыном, Джулиус, ругая его, никогда не называл причины, видимо, не желая вспоминать прошлое. В доме не хранились фотографии младшего Колларда. Был он высоким или низким, толстым или худым, блондином или брюнетом? Она не знала.

Мысленно Анна нарисовала себе его портрет: лет сорока с небольшим, полноватый, как всякий преуспевающий мужчина, любитель вкусно поесть и выпить. Точно она знала лишь, что он надменен и груб – об этом говорили все. Вполне возможно, теперь он просто уставший, заваленный делами бизнесмен, слишком гордый, чтобы вернуться в родной дом.

Кто знает? Может быть, он женат и у него двенадцать детей. Джулиус никогда об этом не рассказывал, а она не спрашивала, зная, как иногда раздражает и бывает неприятно чужое любопытство.

Анна еще хорошо помнила алчное любопытство некоторых своих так называемых друзей, которые пытались выведать подробности ее неудачной личной жизни. Они называли это заботой, но она прекрасно знала, как обстояло дело в действительности. Почему-то многие люди не могут сдержать своего любопытства к чужой беде.

Джулиус не расставался с письмом сына весь день, и когда в десять часов вечера Анна укладывала его в постель и уже собралась выйти из спальни, он достал письмо и с хмурым видом помахал им в воздухе.

– Конечно, в моем возрасте не стоило бы так реагировать, проворчал старик. – Нужно относиться к вещам проще, не принимать все так близко к сердцу. Да ты и сама знаешь и твердишь мне о моем артериальном давлении при всяком удобном и неудобном случае.

– Подобные разговоры и раздражение не идут вам на пользу, – мягко сказала она. – Может быть, он и не приедет. Разве в письме сказано, когда он собирается приехать?

– Эдвин не так многословен. Наверное, знает, тогда я позабочусь, чтобы дом был заперт и заколочен. Он написал лишь какую-то чепуху – якобы хочет обсудить со мной какие-то дела. Что можно обсуждать по прошествии стольких лет? Двенадцать лет, если точно. Что нам обсуждать?

Анна нахмурилась и ненадолго задумалась.

– Кто знает? Во всяком случае, не следует особенно беспокоиться. Даже если он приедет, я уверена, вы найдете его совершенно не таким, каким запомнили. В конце концов, люди меняются. Жизнь перемелет кого угодно.

– Прекрати философствовать. Ненавижу, когда люди начинают философствовать на пустом месте.

Она рассмеялась и ласково похлопала его по руке.

– Спите. Желаю вам проснуться в лучшем настроении.

Анна спустилась в гостиную и, уютно устроившись в уголке дивана с книгой в руках, закрыла глаза. Эти вечерние часы стали приятной привычкой. Подруги, с которыми она регулярно виделась по выходным, постоянно спрашивали, как она может после Лондона жить в заточении, в деревне. Они не понимали, какое спокойствие царит в Брайдвуд-хаусе, как хорошо гулять на чистом, свежем воздухе, когда вокруг нет машин.

Сидя с открытой книгой в руках, Анна не видела четких черных букв. Она видела лицо Энтони, дорогого, милого Тони, замужество с которым казалось неизбежным. Они знали друг друга с детства, и сколько она себя помнила, все вокруг полагали, что они созданы друг для друга. И они сами, не говоря друг другу об этом ни слова, тоже так считали.

В прошлом году, когда ей стукнуло двадцать два года, вдруг посмотрев однажды на своего друга с его добродушной улыбкой, неизменной любезностью и бескорыстием, Анна поняла, что не может выйти за него замуж. Какая-то частичка ее души жаждала той безмятежности и безопасности, которую он мог ей дать, но это была слишком малая частичка, и Анна сказала Тони о своем решении.

Лучше не вспоминать, как он расстроился. Это были нелегкие времена. Мать была очень опечалена. «Дорогая, – театрально говорила она каждый божий день, – вы так подходите друг другу». «Оба такие скучные», – слышалось Анне.

Мать умела обидеть. Дочь старалась не обращать внимания. Она росла, постоянно испытывая на себе все прелести неуемного, буйного характера матери, которая относилась к ней с чрезмерной заботой, доходившей иногда до страшно обременительной мелочной опеки. Но в глубине души она понимала, как мать любит ее, и знала, что никогда не станет ей врагом.

Анне не хотелось расстраивать мать, рассказывая ей о своих трудностях, сомнениях. Нужно было справиться самой. Очевидно, она не создана для любви, если не смогла заставить себя полюбить такого человека, как Тони, человека, который был так добр и заботлив. Скорее всего, причина кроется только в ней одной.

В Лондоне она проводила немало времени, навещая подруг. Большинство ее подруг работали в больших переполненных лондонских больницах, и она прекрасно знала, от чего уехала, хотя, говоря по правде, ее работа в больнице не была столь уж обременительной. Просто личные причины перевесили. Может быть, со временем она начнет скучать по больничной суете и вернется. Но сейчас Анна прекрасно ладила со своим подопечным, да и все остальное подходило как нельзя лучше.

Она захлопнула книгу и принялась бродить по гостиной. Взгляд скользил по стенам, отделанным старинными, в стиле восемнадцатого века, деревянными панелями, по длинным, до самого пола, шелковым занавескам цвета слоновой кости, по мраморному камину.

Несмотря на то, что она значилась в доме частной сиделкой, на самом деле она скорее исполняла обязанности секретаря и компаньонки. Джулиус был болен, но не настолько, чтобы требовался специальный медицинский уход. Ей полагалось лишь следить, чтобы он вовремя принимал лекарства, чтобы не поднималось давление. Единственное, в чем он действительно нуждался – в заботе и внимании Нужно было гулять, разговаривать с ним, помогать ему писать исторические заметки. Это могло бы наскучить, будь на его месте кто-нибудь другой, но Джулиус был умен и требователен к себе. Пока у них не возникало никаких проблем.

Мысли вернулись к Колларду-младшему. Невидимое присутствие Эдвина в Брайдвуд-хаусе ощущалось даже после стольких лет отсутствия, ходя Джулиус, скажи она об этом, непременно разбушевался бы. Он считал сына никчемным человеком и впадал в ярость при одном упоминании его имени. Но чувствовалось, что это просто незаживающая рана.

Иногда казалось, что Эдвин не может быть таким плохим, как рисовал его Джулиус, но иногда она злилась на этого незнакомого ей человека, который причинил своему отцу столько горя. Каким же сыном нужно быть, чтобы все порвать и уйти без оглядки?

Анна понимала и жалела Джулиуса. Своего отца она помнила смутно. Он ушел от них, когда она была совсем маленькой. Ушел точно так же, без оглядки. Долгое время она думала, что, может быть, сама в чем-то виновата, чем-то обидела его? Отец так много значил для нее, занимал в ее жизни места ничуть не меньше, чем мать. Но родители не могли больше жить вместе. Конфликты, ссоры повторялись так часто, что разрыв стал неизбежен.

Может быть, он ушел оттого, что она такая тихая и робкая? Позже она, конечно, поняла, что думать подобным образом было глупо, но самые худшие детские подозрения простирались далеко за пределы здравого смысла. Она не понимала тех, кто мог бросить семью так, как это сделал сын Джулиуса Колларда. Лишь однажды Джулиус обмолвился, что давным-давно развелся с женой, и что Эдвин уехал с ней на ее родину в Италию. Не из-за этого ли между ними возникла такая пропасть?

Анна взглянула на часы и удивилась – шел уже двенадцатый час ночи. Захлопнув книгу, она поспешно поднялась, подумав, что не дочитает ее, наверное, никогда.

Вокруг царила абсолютная тишина. Кроме нее и Джулиуса в доме жили лишь Эдна и ее муж Том, работавший садовником. Остальные были жителями окрестных сел и приходили на день, заканчивая работу к вечеру, расходились по домам.

Вдруг раздался громкий стук в дверь. Один раз. Потом еще.

Анна не была трусихой, но остановилась в нерешительности. Открыть дверь самой или позвать Тома? Слишком поздно для гостей, но грабители тоже вряд ли будут стучать, перед тем как ворваться в дом. Поздний час, вокруг дома тишина и безлюдье. Она стояла, закусив губу, но третий сильный удар, угрожавший разбудить весь дом, заставил ее подойти к двери.

Она осторожно приоткрыла дверь и тут же в страхе попыталась захлопнуть ее. На пороге стоял высокий мужчина, просто излучавший опасность. Однако от толчка дверь распахнулась. Удар был так силен, что Анна отлетела назад, в холл, даже не вскрикнув от страха. У нее перехватило дыхание.

При ярком свете она разглядела нежданного гостя, и ощущение опасности усилилось. В дверях возвышалась долговязая сильная фигура. С первого же взгляда посетитель производил впечатление человека, которому невозможно перечить.

А если это грабитель?

Анна обхватила себя руками, стараясь унять дрожь, и глядела расширившимися от страха глазами.

– Если вы пришли грабить, то ошиблись адресом, – проговорила она как можно более резко. – В доме две свирепые собаки.

Вдруг она поняла, что не может отвести взгляда от незнакомца. У него было удивительное лицо: прямой заостренный нос, черные брови сошлись над переносицей. Лицо было угловатым, жестким, неприятным. Серые глаза смотрели пристально и враждебно, но рот был неожиданно чувственным. Он был в черных брюках и черном свитере.

Может быть, в джинсах и рубашке он не выглядел бы таким страшным, неожиданно для себя подумала Анна.

– Неужели? – Ироничный глубокий низкий голос с небольшим акцентом. – Я уже имел удовольствие встретиться с вашими свирепыми собаками. Они проводили меня до двери.

– Кто вы?

Она, конечно, уже знала. В первый момент от толчка, от страха помутилось в голове, но он заговорил, и тут же стало ясно, что это Эдвин Коллард.

– Я – сын Джулиуса Колларда, – холодно сказал он, засунув руки в карманы. Оглядел ее, потом взгляд скользнул по комнате и вновь вернулся к ней. Анну охватило сильное волнение. – Ведь ты уже догадалась, правда? Я вижу это по твоему лицу. Значит, отец получил мое письмо.

– Вас здесь не ждут, – слова вырвались помимо воли, и она тут же испугалась сказанного. Глаза гостя сузились, и она почувствовала, как краснеет под его испытующим взглядом.

– Ты, должно быть, Анна Фаррел. – В голосе не было и намека на вежливость. – Заботишься о моем отце.

Что-то заставило ее осторожно поднять глаза. Ощущение было такое, будто она ступает по минному полю, и ощущение было не из приятных.

– Да, я работаю у него, сказала она тихо. – Я его личная медсестра.

– Я имел в виду другое. – Он направился к входной двери, но на полпути обернулся с холодной улыбкой. – Мне нужно принести чемоданы из машины. Не вздумай закрыть за мной дверь, я перебужу весь дом.

Анна ничего не ответила. Она по-прежнему была в состоянии, близком к шоку, в которое ее привело это неожиданное вторжение. Эдвин Коллард словно материализовался в тот самый момент, когда она думала о нем. Очень скоро шок пройдет, и она сможет воспринимать его более адекватно. Когда их обучали специальности медсестры, не последнее место уделялось умению владеть собой. Сейчас ей это пригодится.

Он вернулся с рыжевато-коричневым чемоданом, со стуком поставил его на пол и негодующе посмотрел на нее.

– Я не собираюсь тащить это наверх, я не носильщик, – заявила она и удостоилась еще одного холодного и ироничного замечания:

– Кажется, я и не просил об этом. Или у тебя способности не только к ведению хозяйства, но и к чтению мыслей?

– У меня нет никаких таких способностей, – быстро и невнятно проговорила она, но он уже повернулся и быстрым шагом направился в гостиную, разглядывая все вокруг. Не оставалось ничего другого, как поспешить за ним.

– Ты не можешь просто так бродить здесь… – начала Анна, стараясь не отстать.

Он резко обернулся и холодно посмотрел на нее.

– Почему?

– Потому что… – не зная, как остановить гостя, от страха она начала заикаться, – потому что… уже поздно. И если хотите увидеться с отцом, лучше приехать завтра. Обычно он встает в половине десятого. Я передам, что вы приехали.

– Ты хочешь сказать «предупрежу его»? – На губах появилось некое подобие ледяной улыбки. – Нет, спасибо.

Эдвин сел, вытянув перед собой оказавшиеся очень длинными ноги, и заложил руки за голову.

– Такое чувство, будто никогда отсюда и не уезжал – Он говорил как бы про себя, снова обводя комнату глазами, подмечая каждую деталь.

Ничего не укроется от взгляда этого человека, подумала Анна, и от этой мысли стало не по себе.

– Здесь ничего не изменилось. Даже картины висят там же, где и раньше.

– Ничего не изменилось, – кивнула Анна, все еще стоя у двери.

– Я рад, что приехал так поздно.

Анна удивленно вскинула голову.

– Никого вокруг. Никого, кроме тебя. У нас есть возможность поболтать.

В словах и тоне было столько высокомерия и пренебрежения, что она вздрогнула.

Этот человек был не только неприятен, но и опасен. Как раз из тех, безрадостно подумала она, кого я всю жизнь старательно избегала. Ее отец тоже был надменным человеком. Но красивым, и женщин тянуло к нему, как магнитом. Много лет она загоняла детские воспоминания в самый дальний уголок своей души, пока наконец не захлопнула туда дверь и, как полагала, не выкинула ключ. Но теперь эти воспоминания вдруг нахлынули вопреки ее воле. Воспоминания об отце, обвинявшем мать в изменах, об их бурных ссорах, когда они даже не пытались понизить голос, крики матери, что больше ей ничего не остается, когда он у нее за спиной занимается тем же самым. Почему-то присутствие Эдвина Колларда спровоцировало эти воспоминания.

– Ты очень заботишься о моем отце, правда? – Голос заставил вернуться к действительности.

– Да. Вышло так, что я очень привязалась к нему.

– Я так и понял.

Она бросила на него настороженный непонимающий взгляд, и он снова холодно улыбнулся.

– Ты спрашиваешь, откуда мне это известно? – Но Анна молчала, с каждой минутой все больше нервничая.

Где же все мое умение владеть собой, так необходимое сейчас? Напряжение нарастало.

Многие годы она училась следить за выражением своего лица. Пациенты не должны догадываться о том, о чем им знать не следовало, врачи – о том, что их мнения не совпадают. Всегда внимательная, всегда осторожная, сейчас она стояла, покраснев, чувствуя неловкость.

– Ангус Мак-Брайт, – бросил он, словно это все объясняло. Но она продолжала смотреть на него в замешательстве.

– Ангус Мак-Брайт сказал вам… Что?

Мак-Брайт был старым другом Джулиуса. Работал адвокатом в Мидлсбро и всегда заезжал навестить его, если ехал по делам на юг, что, впрочем, бывало не часто. Он нравился Анне – маленький сухощавый человек с плутоватым лицом, у которого не хватало мужества бранить друга за то, что он губит себя, уединившись в Брайдвуд-хаусе.

– Он написал о тебе.

– Никак не думала, что вы поддерживаете связь с кем-то из знакомых отца.

– К каким еще умозаключениям относительно меня ты пришла?

– Это не всеобъемлющее умозаключение, – возразила Анна. – Это лишь следовало из слов вашего отца.

Серые глаза сузились, превратившись в щелочки, и она снова залилась краской. С ним нужно держать ухо востро, чтобы не попасть впросак.

– Итак, вы с отцом подолгу беседовали обо мне. Как это мило.

– Не вижу в этом ничего особенного, даже если так было бы на самом деле.

– Неужели? Меня не проведешь, нечего прикидываться ребенком. Ладно, чтобы ты не очень смущалась, скажу тебе вот что. Отец очень богат, и ты это знаешь. Этот дом – лишь малая толика из того, что принадлежит ему. Его дома разбросаны по всему Лондону, и к любому из них можно прицепить ценник с внушительной цифрой.

Анна не дала ему закончить. Гнев помог стряхнуть оцепенение и стеснительность. Уперев руки в бока и злобно гладя на этого надменного брюнета, она накинулась на него:

– Значит, по-твоему, мне нужны деньги твоего отца? Эти слова оскорбили бы меня, скажи их кто-нибудь другой. Но ты, по-моему, просто не имеешь права врываться сюда, и тем более в чем-либо обвинять меня. Это ты не переступал порог родного дома бог знает сколько лет. Вряд ли можно назвать тебя любящим сыном.

– Ну-ну, продолжай, поделись своими умозаключениями о моем характере, – проговорил он сквозь стиснутые зубы.

– А зачем? – также враждебно спросила Анна. – Что-то не заметила, чтобы ты делился со мной какими-нибудь своими умозаключениями.

– Не люблю навязываться. Не забывай, моя фамилия Коллард.

– Какой очаровательный способ представляться. Ты всегда так любезен?

– Вовсе не обязательно быть любезным, когда имеешь дело с такими, как ты. Грубость – единственное, что понимают женщины твоего типа.

– Женщины моего типа?! – вскричала Анна.

Еще никому никогда в жизни не удавалось так разозлить ее. Она всегда была очень уравновешенной, никак не проявляла своего настроения. И всегда полагала, что показывать сбои чувства вовсе не обязательно, а порою даже опасно. Если такое все же случалось, то это были, скорее всего, лишь отголоски ссор ее родителей, а не ее собственный характер. Детские переживания, конечно, не прошли даром.

Но сейчас она крайне удивилась, как постороннему человеку удалось разозлить ее до такой степени. Хотелось схватить первый попавшийся под руку тяжелый предмет и запустить в него со всего маху. Анна несколько раз глубоко вздохнула, успокаиваясь, а затем осторожно проговорила:

– Я не собираюсь все это терпеть. Ворвался сюда среди ночи и ведешь себя так, словно поймал меня при попытке кражи семейного серебра. К слову говоря, ты все-таки навязываешься. Не писал отцу долгие годы, не прислал ему за это время даже рождественской открытки и…

– Да, похоже, ты мастерица делать поспешные выводы, – сказал он убежденно.

– Твой отец рассказывал мне…

– Мне надоело слушать, о чем тебе рассказывал мой отец. Как только ты успеваешь заниматься делом, за которое тебе платят жалованье, в промежутках между вашими захватывающими разговорами?

– Уже поздно, – жестко сказала она. – Я иду спать.

Анна повернулась, но не успела дойти до двери, как ей преградили дорогу. Она даже не услышала шагов.

Этот человек – бизнесмен? Скорее – террорист.

– Ты никуда не пойдешь, пока я не закончу разговор.

– Пока ты не закончишь? – Ее длинные волосы были, как обычно вечером, заплетены в косу, лежавшую на груди светлым поблескивающим канатом. Она с возмущением отбросила ее назад. – Пока ты не закончишь? Да кем, собственно, ты мнишь себя?

– Тем, кого тебе следует бояться. Человеком, которого не тронут эти большие глаза и манеры больничной сиделки. Подозреваю, что, переступив порог этого дома, ты всегда вела себя именно так. Но я уже понял, что скрывается под личиной невинного ягненка. Удивительно, как это ты до сих пор не устроила отцу что-нибудь вроде гипертонического криза, чтобы он поскорее умер.

Это переходило всякие границы, но Анне никак не удавалось взять себя в руки. Не было сил даже возмутиться. Их глаза встретились, и она первой отвела взгляд. Слишком поспешно, но, казалось, сейчас она упадет в обморок. Голова кружилась, ноги сделались ватными.

– Ты слишком многого хочешь, – невнятно пробормотала она, и он подался к ней, словно пытаясь расслышать ее слова. Она слегка попятилась.

– Не понял?

– Давайте, я покажу вам вашу комнату, если уж вы решили остаться здесь на ночь.

– Ах да. – Он держался, как ни в чем не бывало. – И притом не на одну ночь. Я приехал на неопределенное время.

– На неопределенное время? – повторила она в замешательстве, и он улыбнулся, видя ее смущение.

– Ты находишь подобную перспективу привлекательной, не правда ли?

Привлекательной? Разве может быть привлекательным этот надменный тип?

– Но у вас не так много багажа, – тихо сказала она.

– В машине еще два чемодана. – В голосе снова послышалась насмешка. – И пока ты не разразилась очередной речью о том, что входит в твои обязанности, а что не входит, скажу: я не собираюсь заставлять тебя нести их в мою спальню. Мы не позволим марать эти нежные белые ручки такой грязной работой.

– Но почему, – она сделала над собой усилие и оставила насмешку без внимания, – почему вы вдруг решили вернуться в Англию и, более того, остановиться в доме отца?

– По двум причинам, моя дорогая мисс Фаррел. Во-первых, я открываю здесь, недалеко от Брайдвуд-хауса, представительство своей компании.

– А во-вторых?

– А во-вторых, – подчеркнуто ласково проговорил он, и в голосе послышалась угроза, – потому, что я положил на тебя глаз. Но ведь сейчас мы не станем это обсуждать?