Текст книги "Царевич Ваня и Серый Волк"

Автор книги: Дмитрий Суслин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Былина пятая
ПРЕДСКАЗАНИЕ СБЫВАЕТСЯ, РАТМИР И РАТИБОР ВОЗВРАЩАЮТСЯ, ПОЛЯНА И ЦАРЕВИЧ ВАНЯ ПОПАДАЮТ В ТЕМНИЦУ

Едет Ратмир царевич со своей дружиной верной на юг, едет не торопится. Не стремится его сердце молодецкое ко встрече с врагами степными, лихими конниками Пылехана царя половецкого. Не гонит он коня своего. Медленным шагом конь его плетется. Дружинники тихо меж собой посмеиваются.

– Не скоро вынем мы мечи булатные, не скоро зазвенят наши стрелы острые.

Ратмир видит их недовольство, но молчит. Не их дело холопье царские дела обсуждать. Только его воля на дела его.

Вдруг видит вдалеке камень стоит, а на нем что-то написано. Поскакал Ратмир к камню этому, Мефодия слугу с собой кликнул, что грамоту разумеет. Сам то Ратмир до учебы всегда ленив был, грамоту терпеть не мог. Да и матушка учиться не заставляла, никогда не настаивала.

– Побереги глазоньки, сынок, – говаривала. – За тебя всегда слуги прочитать все сумеют.

Остановился у камня.

– Читай, что тут! – Мефодию приказал.

– Кто влево пойдет, смерть свою найдет, – читает Мефодий. – Кто вправо повернет, в бою погибнет. А кто вперед пойдет, и жизнь потеряет, и славы не найдет.

– Прочь ступай! – крикнул слуге Ратмир.

А сам задумался. Это в какую же такую сторону ему путь держать?

И тут на камень ворона села. Крылышки клювом почистила, на царевича хитрым глазом уставилась. Стеганул ее Ратмир нагайкой. Не попал, промахнулся. Отлетела птица в сторону, каркнула.

– Что, подлая, смерти моей ожидаешь? Чтобы косточки мои поглодать, да глаза мои выклевать? Не дождешься! – Проворчал Ратмир.

– Кар! Кар! Глупец! Не нужны мне твои косточки! – вдруг ответила ворона человеческим голосом. – Поворачивай-ка ты назад, да возвращайся домой.

– Что так?

– В доме у тебя беда.

– Беда?

– Помирает твой батюшка.

– Вот как? Неужто помирает? А не врешь? Вдруг вернусь, а он жив, здоров, да на меня за то, что вернулся, прогневается?

– Дело твое, – спокойно сказала ворона. – Езжай к Пылехану в степь далекую, где засады в каждом овраге тебя дожидаются. Только брат твой Ратибор, видать умнее тебя, паруса уж раскрыл, в Князьгород торопится.

Услыхал про брата Ратмир, да погнал коня к дружине.

– На Князьгород идем! – закричал. Но ворону даже оглядываться не стал.

Пропали из глаз дружинники с царевичем, а ворона Хазарией обернулась, расхохоталась.

– Скачи, царевич, скачи! Ждут тебя в Князьгороде, дожидаются.

Затем она обернулась черной чайкою и на север полетела к морю синему, к Студеному.

Мчатся по реке Новь ладьи быстрые, плывут челны дубовые. Попутный ветер паруса надувает, весело скрипят весла в руках гребцов удалых. В главной ладье Ратибор стоит хмуро в даль глядит. Скоро море бурное, море холодное, за которого далями синими королевство Свейское находится, где живут ледоморы дикие. Люди дикие яростные, воины отменные. Не плывут ли они на своих быстрых длинных суденышках под парусами полосатыми, с драконами да змеями на носах?

Вдруг на нос ладьи прямо перед ним чайка села. Чайка черная, словно из печной трубы. В клюве рыбина у птицы. Злым глазом на царевича смотрит. Проглотила рыбину чайка и по-человечьи заговорила:

– Братец твой царевич Ратмир назад повернул, на Князьгород идет.

– Как же это он приказа батюшкиного осмелиться решился? – удивился Ратибор. Тому, что птица с ним по-людски заговорила, даже не удивился.

– Как же можно бояться того, кто при смерти лежит, при последнем издыхании?

Сказала так чайка и улетела. А Ратибор подумал немного и закричал кормчему:

– А ну вертай назад! Поворачивай! Возвращаемся во Князьгород, на родину.

Повернула дружина Ратиборова корабли свои, пошла полным ходом обратно туда, откуда выплыла.

А в Князьгороде ничего этого не знали, жили своей жизнью. Только царь вдруг ни с того ни с чего вдруг хмурым стал. Грозно глянул он на Забаву жену свою, когда с охоты вернулся, ничего не сказал, лишь в покои свои направился.

Царевич Ваня хотел было проводить его, да отец не велел:

– Ступай к себе, без тебя обойдусь!

И ушел Дубрав в свою спальню царскую, широким шагом, сапогами гремя. Велик и грозен.

Посмотрел ему вслед царевич Ваня и понял, что беспокойно ему. Еще больше встревожился он, когда увидел, как несут в темницу старого волхва.

А старец увидел, как на него мальчик уставился и проскрипел обессиленным голосом:

– Вот, царевич и пришла твоя пора за будущее свое начать борьбу. Теперь только от тебя зависеть будет, когда старость согнет и в могиле сведет твоего батюшку, сейчас или потом.

Ничего не ответил ему Ваня. Непонятны ему были эти речи замысловатые, чернокнижным языком сказанные.

А царь Дубрав пришел к себе в покои и сразу почувствовал небывалую усталость. Захотелось ему прилечь отдохнуть, и бухнулся он, не раздеваясь на кровать проклятую. Как упал, так и заснул тяжелым сном, больше похожим на сон покойника. Лежит не дышит. Только стонет изредка.

Проснулся он на следующее утро и встать не может. Сил нет.

– Что такое? – удивился царь. – Эй, слуги мои верные, постельничии, идите сюда.

А слуги уже давно его зова ждут, вбегают, еще царь последние слова не окончил. Как вбежали, так и замерли. Царь Дубрав с трудом поднялся, нашел в себе силы и на слуг гневно крикнул:

– Что стоите, али не видите, одеваться мне пора?

Подбежали слуги, стали царя одевать. Одевают, а сами глянуть на него боятся, глаза отводят, с взглядом царским встретиться опасаются.

– Да вы что? – Дубрав чуть не в ярость пришел. – Отчего от меня отворачиваетесь? Почему в глаза не глядите, словно воры грязные? Или что-то да со мной не так?

Упали слуги на колени и взмолились:

– Не вели казнить нас, царь отец, да только изменился ты сильно. Словно двадцать лет прошло, а не одна только ночь.

– Что вы такое болтаете? Иль плетей вам захотелось, язычники?

И хотя рассердился царь Дубрав, а только все равно обеспокоился. Велел зеркало себе принести Венецианским королем подаренное. Принесли ему зеркало. Глянул в него царь и отпрянул в ужасе. Из стекла на него не богатырь глядел, а человек жизнь повидавший, с седыми прядями в волосах.

– Что это со мной? – воскликнул Дубрав. – Неужто прав оказался старый бес, и старею я?

Кончили слуги одевать царя. Поднялся он, схватил со спинки кровати меч свой верный двухпудовый и ну им над собой вертеть. Только ветер ходуном заходил. Слуг так и сдуло.

Засмеялся Дубрав, сразу себя лучше почувствовал.

– Есть еще сила богатырская! – воскликнул.

И пошел он в Большую палату, где его престол стоял, чтобы царскими делами заняться. Делами важными, государственными. А там его уже бояре дожидаются. Старец Брадомир, только глянул на царя, лишь головой покачал:

– Что с тобой, царь батюшка? – молвил он опасливо. – Уж не захворал ли? Или может, плохо спал?

Только так грозно глянул на него Дубрав, что боярин язык прикусил, больше об облике царском слова не вымолвил. Ну, уж, если сам Брадомир об этом молчит, то уж другим и подавно говорить об этом и на ум не придет, да и язык не повернется.

Весь день царь занимался государственными делами вместе с думой боярской. До вечера на престоле сидел с короной на голове. Столько грамот да приказов принял и подписал, сколько за пять лет успеть раньше не мог. А только вечер наступил, захотел царь с трона подняться, а не может. Опять слуг кличет.

– Что-то мне тяжело встается, – пожаловался, когда его поднимать стали. – Словно к трону прирос. Что значит, весь день просидел без движения. Для богатыря это тяжелее десятка сражений. Ой, тяжела ты, корона царская. Голова от тебя разболелась. Спать охота.

И еле дошел он до спальни своей и замертво на кровать бухнулся. Даже раздеваться не стал.

А по городу уже слух прошел, что царь заболел. Люди волноваться на улицах начали, слухами нелепыми обмениваться.

Прослышал про болезнь отца и Ваня царевич. Перепугался. Расстроился. Побежал к тронному залу царскому, к Большой палате, где совет и дума заседали, да только стража его не пустила.

– Не велено никого впускать!

– Кем не велено? = удивился Ваня.

– Государем.

Ничего возразить на это. До вечера ждал мальчик, когда отец закончит управлять царством своим и на ужин отправится. Да только не дождался. Царь ужинать не стал, сразу спать отправился. Не успел с ним царевич встретиться. Около большой двери ждал его выхода, а царь малой дверью воспользовался. Другой стороной пошел к спальне своей. Об этом Ване шепотом Антошка доложил. Прибежал взволнованный и испуганный.

– Кажется, царь и впрямь заболел, – напоследок сказал.

Побежал Ваня к покоям царским, да только не успел. Царь прямо перед его носом в спальной палате скрылся. Стражники с бердышами за ним двери закрыли и опять царевичу дорогу преградили.

– Пустите к батюшке! – взмолился Ваня.

– Не велено! – был ему ответ. – Никого к себе государь пускать не велел.

Пришлось идти прочь от покоев отцовских.

– Видел? – спросил Антошка царевича, когда тот к себе в светелку пришел. – Видел царя? Видел батюшку своего? Говорил с ним?

Поглядел на друга царевич Ваня и вздохнул:

– Не пустили меня телохранители отцовы, псы верные даже за порог. Только спину батюшкину и видел.

– И что скажешь?

– Изменился он. Словно и впрямь заболел. Нет осанки прямой и гордой, что прежде была. Словно что-то пригнуло его. То ли забота, то ли печаль. Наверно по братьям моим тоскует, – поделился своими мыслями с Антошкой царевич Ваня.

– А я его лицо успел разглядеть, – сказал Антошка. – Изменился твой батюшка. Очень изменился. Словно другой человек стал. Постарел будто лет на двадцать. Даже в волосах седина засеребрилась.

– Постарел? – воскликнул Ваня. И вдруг он с ужасом вспомнил, что обещал царю старый волхв. И волосы у мальчика зашевелились на голове от ужаса. – Неужели предсказание сбываться началось?

– Какое предсказание? – Антошка ничего не понимал, от чего вдруг Ваня так взволновался.

И царевич рассказал тогда ему о том, какая встреча была у них с волхвом.

– Так это его старик наверно околдовал! – воскликнул Антошка. – Не иначе вы с черным колдуном повстречались.

– Но он не черный, а белый и не колдун вовсе, – Ване не хотелось верить в плохое. – Может все так просто хворь у государя нашего?

– Может и хворь.

На том они спать и легли.

А когда они утром проснулись и встали, во дворце уже самая настоящая паника была.

– Царь государь заболел! – кричали во всех палатах, во всех теремах. Повсюду носились люди. А по двору бегали дружинники Дубравовы, окружали царский дворец, чтобы взволнованный народ, люд посадский Князьгородский во двор не кинулся.

Стали царевич Ваня и Антошка расспрашивать и вот какую весть узнали.

Прибежали на утро слуги царские, чтобы государя одеть и чуть со страху не умерли. В постели лежал, рук и ног поднять не мог царь Дубрав. Да только было ему на вид уже и не шестьдесят лет, как вчера, а все восемьдесят.

– Что пали ниц? – слабым голосом крикнул слугам царь. – Несите мне быстрее зеркало!

Принесли ему зеркало. Глянул на себя, старого да немощного царь, и полились по его лицу слезы горькие. Затем гневом засверкали глаза его. Стукнул он кулаком по зеркалу, разбил его на сотни кусков. Закричал:

– Нет! Не старик я еще! Не старик.

Собрался он с силами, встал с постели на пол, мягкими шкурами устеленный, пошатнулся, но на ногах устоял.

– Вот видите? – засмеялся. – Я еще молод! И полон сил.

Снял он со спинки кровати меч свой богатырский, с трудом над головой поднял, попробовал повертеть. Два раза махнул, да чуть не упал. Стоит отдышаться не может. Смотрит на лезвие меча булатного, и видит, что наполовину ржавчиной оно покрыто. Не блестят, не играют на нем солнечные лучи.

Рухнул обратно на кровать Дубрав. Руками лицо закрыл. Застонал:

– Волхва ко мне! Старца белого. Приведите сейчас же!

И приволокли к нему старика волхва. Кинули его к царским ногам. Рядом с Дубравом Забава. За царем ухаживает, за ее спиной Хазария недобрыми глазами поблескивает. На волхва с опаской поглядывает.

– Говори, старик, – обратился к волхву царь, – говори, что со мной такое делается? Отчего старость раньше назначенного времени ко мне пришла, почему за ней смерть подкрадывается? И что делать мне?

– Ты уже ничего делать не сможешь, – с усмешкой ответил царю волхв. – Ты теперь такой же, как и я, пень трухлявый. Любой пнет тебя ногой, ты и рассыплешься.

– Насмехаешься надо мной, старик? – богатырским криком взревел царь. Только голос у него богатырским пока и остался. – С кем говоришь, забыл. – Но силы быстро оставили царя, и он упал на подушки. Заговорил тихо. – Обидчивый ты, как я погляжу. Ну да ладно. Квиты мы теперь. Излечи меня, старик. Никаких денег не пожалею.

– Не лекарь я, царь батюшка, – ответил старец. – Да и если бы был лекарем, ничего поделать не мог. Не от болезни тебя лечить надо.

– Отчего же?

– От колдовства.

Забава и Хазария отпрянули назад со страхом, да только царь этого не заметил, а другие, слуги, воины, бояре, что здесь были, также испугались, и внимания на них не обратили.

– А я не колдун, – продолжал волхв. – Я всего лишь мудрец. И от чар спасать не умею.

Как про колдовство услышал царь, так сознания и лишился. Рухнул на подушки. Кинулись к нему, глядят, а Дубраву уже и не восемьдесят лет, а прямо на глазах, словно год за годом по его лицу пробегают. Волосы белее снега становятся, лицо усеивают морщины глубокие, кожа темнеет и вваливается, борода вывалилась, губы тонкие бескровные и вовсе пропали. И вот уже старец столетний лежит без движения на царской постели. Глаза закрыл. Не дышит. Словно мертвец.

– Злодей! – закричала тогда диким голосом царица Забава. – Как ты смел так царем разговаривать? Грубо так, непочтительно! Уведите его, допросите его, дознайтесь, кто колдовство учинил. Да утопите потом в ледяном колодце его!

Тут же дружинники Дубравовы схватили старца и поволокли на улицу. Только по дороге их боярин Брадомир остановил. Приказал не в колодец старца бросить, а обратно в подвал темный каменный отправить. В темницу сырую, где ни окон, ни дверей, только дыбы по стенам развешаны, да клетки стоят звериные.

А царь Дубрав больше в себя уже и не приходил. Остался лежать безмолвный и недвижимый. И сразу всю власть в руки свои Забава взяла. Тут же стала приказы направо налево отдавать.

– Закройте окна, чтобы воздуха не было, сквозняк царю вреден, и солнца глаза слепит. Притворите ставни. Выставьте стражи больше! Да пошлите гонцов к сыновьям Дубравовым, к царевичу Ратмиру и царевичу Ратибору. Вот им письма мои. Пускай из похода назад возвращаются. Ой, же горе великое! Ой, печаль великослезная!

И словно в ответ на ее слова, раздался во дворе дворца топот ног лошадиных, и увидели люди, как с одной стороны, в южные ворота въехал царевич Ратмир, а в другие ворота северные, вбежал Ратибор. Увидели они друг друга. Посмотрели с ненавистью, но ничего не сказали, а побежали к матушке, к царице Забаве.

Увидела их мать, открыла объятия сыновьям, приняла их к себе и зарыдала во весь голос:

– Ой, вы дитятки мои родные! Ой, сиротинки горемычные, остались вы без отца, без благодетеля. Да на кого он нас всех оставить решил?

Плач ее весь дворец подхватил, а потом и весь Князьгород зарыдал, заплакал. Мигом дворец наполнился воплями и слезами.

Заплакали и царевич Ваня и его матушка Поляна Всеславовна, что тут же стояли, и все, что творилось, видели и слышали. Увидела тогда их царица. Гневом и злобой лицо ее налилось. Бросила она Ратмира и Ратибора обнимать. Кинулась к ним. Закричала диким голосом на Поляну.

– Это ты! Ты, колдунья Муромская! Это ты государя околдовала, черным глазом сглазила, подлым словом зазлословила. Твоих рук дело! Ты погубила царя, раньше времени его состарила, чтобы сынок твой подлый, не по Правде рожденный, царем стал, а ты при нем да царицею! Взять их обоих, и в темницу, в подвал самый глубокий. Если через десять дней, не поправится государь отец, сжечь и колдунью и сынка ее!

И схватили дружинники Ратиборовы и Ратмировы царевича Ваню и мать его Поляну Всеславовну, и стали вязать их веревками, словно воров грязных, да разбойников подлых.

Попытался за них Брадомир вступиться.

– Что вы делаете? – закричал. – На царского сына руку поднимаете!

Но тут к нему Ратмир и Ратибор подбежали и обнаженные сабли к груди боярской приставили.

– Не смей вмешиваться.

– Опомнитесь! – попытался их уговорить боярин. – Не умер еще отец ваш, а вы уже бесчинствуете.

– А, так ты еще, собака, ругаться на нас вздумал?

И воткнули царевичи свои сабли острые в незакрытую грудь боярскую. Убили Брадомира Древнего. Брадомира Честного. Брадомира Великого.

Совершив преступление ужасное, подняли они сабли окровавленные и к Поляне и Ване направились:

– И этих убить надобно!

Но тут взволновались дружинники Дубравовы.

– Это что же такое делается? – закричали она. – Боярина славного убили царевичи, теперь своего брата меньшего убить собираются? Не по Правде это!

И зазвенели мечи в их ножнах. Ратмир и Ратибор сразу отступили.

Тут Забава за них заступилась. Собой царевичей прикрыла. Закричала:

– Никакого убийства не будет. Брадомир сам виноват. Сам на сабли полез. Вот и помер упрямый черт, потому что не в свое дело вмешаться решил. Не в свое, а в царское. Никто Поляну не тронет. И сына ее тоже. Дальше все по Правде Царской будет. Допросим их. Если виноваты. Ответ нести будут. Если нет. Отпустим. А вы, дружинники верные, успокойтесь, уберите мечи. Это я вам, царица, приказываю.

Пороптали воины, но потом все же успокоились.

– А этих в подвал! – приказала Забава дружинникам, что связанных Поляну и царевича держали.

И увели мать и сына в темницу, что под царским дворцом находилась, и где враги царские и враги рода людского томились. Отняли у них одежды богатые, и в одних рубашках бросили в самую дальнюю и сырую клеть, где даже в самый солнечный и ясный день руки собственной разглядеть невозможно.

И заплакали они слезами горьким, обнявшись крепко накрепко.

– Вот и все, Иванушка, – гладя сына по голове, причитала Поляна. – Кончилась наша волюшка. И трех дней не прошло. Скоро не только свободу, ни и жизнь у нас отнимут с тобой.

Былина шестая
ПОСЛЕДНИЙ РАЗГОВОР СО СТАРЫМ ВОЛХВОМ И БЕГСТВО ЗА МОЛОДИЛЬНЫМИ ЯБЛОКАМИ

Только ведь, сколько плачь, сколько не плачь, в горе это не помогает, дело от этого не делается.

Настала ночь. Устала Поляна плакать и заснула крепким сном. На соломе сырой лежит Ваня, на матушку смотрит. Жалко ему ее до слез. Неужели сожгут на костре его матушку, словно колдунью какую? И сгорит в огне красота ее? Себя мальчику ни сколько не жаль. О себе он и не думает. А вот за маму сердце разрывается. От боли и от бессилия.

Что же делать? Не в силах он разбить двери железные, сломать замки двухпудовые. Не может он разрушить тюрьму ужасную, да увести из нее мать родную на волюшку светлую. И что теперь? Смотреть и ждать, когда придут за ними?

Не мог так Ваня. Не мог. Надо было бежать.

Стал он клеть обследовать. Все стены ощупал, да только даже трещины не нашел. Везде кладка каменная, крепкая да надежная. Решетки толстые и крепкие, между ними пространства почти нет. Даже кошка между прутьями не пройдет, не то, что он мальчишка двенадцатилетний. Так ничего не найдя, сел он на пол возле спящей матери и расплакался по-настоящему. Только сейчас понял, как безнадежно все. Плачет он и чувствует, как по ладони его что-то пробежало. Наверно мышь. Отдернул мальчик брезгливо руку, не любил он мышей. И тут же мышь по его ноге пробежала.

– Этак ты и матушку разбудишь, – сказал тогда Ваня. – И напугаешь, чего доброго.

Стал он ловить мышь. Только попробуй ее в темноте поймай! А мышь, словно поняла, что ее ловят, и бегать стала от Вани. Словно дразнит. Да еще и попискивает:

– Не поймаешь!

Ваня сначала хотел рассердиться, а потом ему смешно стало. Надо же, мышка норушка с ним в салочки играет. Решил он ее перехитрить. Сунул руку за пазуху, где него всегда припас для лошадей был, и достал кусок сахару, в тряпицу завернутый. Положил на ладонь, протянул в сторону, где мышка пищала.

Мышка сахар сразу узрела. А так как она была мышь тюремная, и сахар для нее был в диковинку, то носик ее от любопытства так и задергался. Смотрит она на сахар, как завороженная, с места двинуться не может. Да еще и запах вкусный до ее нюха долетел, совсем мышку обезоружил. Схватил ее царевич в кулачок, к лицу поднес, стал рассматривать.

– Ой, ой, ой! – запищала от ужаса мышка. – Не убивай меня, мальчик!

Все-таки Ване все еще непривычно было, что он зверя понять может. Но он ответил:

– Не бойся, маленькая, не трону я тебя. А если ты мне поможешь, так еще и сахаром угощу.

– Все, что прикажешь, для тебя сделаю!

– Я должен выйти отсюда из этой клетки, во что бы то ни стало. Сможешь мне это сделать?

– Одна не смогу, а если подружек позову, то вместе мы тебе отнорочек и прогрызем. Отпусти меня за подружками.

– Как же, – усмехнулся Ваня, – я тебя отпущу, ты хвостом мелькнешь, только я тебя и видывал.

– Я не обманываю тебя, царевич Ваня, – искренне возмутилась мышка. – Мы звери не люди, обманывать не умеем. Если что пообещали, то непременно сделаем.

– А подружки твои станут тебе помогать?

– А есть у тебя еще таких белых камешков?

– Кажется, есть.

– Тогда помогут.

Разжал кулак царевич, мышка тут же прыгнула на пол и исчезла в темноте.

Испугался Ваня. А вдруг как обманет? Может, зря он ее отпустил?

Но прошло немного времени, как по ногам его пробежало несколько десятков мышей. Подбежали они к тому месту, где кладка была старая, потрескавшаяся и начали ее грызть. Мышьи зубки маленькие, да острые, лапки крохотные, да сильные и когтистые, земля только так во все стороны полетела. Мыши пищат, работают, стараются. От их писка Поляна проснулась и испуганно под себя ноги подвинула.

– Кто здесь? – вскрикнула.

– Не бойся, маменька, это мои подружки мышки стараются, для нас с тобой ход делают. Как доделают, так мы отсюда выберемся и убежим из темницы, убежим из Князьгорода, в Муромскую сторонку твою отправимся.

Стали мать и сын ждать, когда лаз достаточно большим станет. Да только через некоторое время мышка к мальчику подбежала и жалобно пропищала:

– Ой, маленький мы лаз сделали, дальше булыга лежит необъемная, наши зубки ее не берут. Так что бежать сможешь только ты, а матушка твоя уже не пролезет.

Плача, рассказал царевич Ваня матери, что сказала ему мышка норушка.

– Что же делать? – воскликнул. – Не могу я один бежать. Не могу тебя бросить!

– А ты пролезь сквозь мышиный лаз, да попробуй, поищи охранника, ночь темна сейчас, наверняка он спит сном крепким непробудным, Вот ты ключи у него и выкради, – говорит тогда сыну Поляна.

Делать нечего, только это и остается. Стал протискиваться через мышиный лаз царевич, а Поляна его сзади подталкивает. Помогает. Наконец мальчик на свободе оказался. Не в клетке железной, не в мешке каменном. Пошел он осторожно по коридору. Мышка впереди него бежит. Глазки ее в темноте блестят, словно фонарики светятся, дорогу показывают.

Идут они, да только охранника найти никак не могут. То в один коридор пойдут, то в другой, никак не найдут.

– Странно, – удивляется мышь. – Всегда здесь был, у фонаря спал, и храпел громко. Мы в его сапогах и в его рукавах в прятки играли, ключами звенели. Хоть бы что. Где же он?

Искали они стражника тюремщика, искали, так и не нашли. Пришли в самый дальний коридор.

– Дальше дороги нет, – сказала мышь.

В темноте раздался глубокий вздох.

– Кто там? – спросил Ваня. – Не охранник?

– Нет, – ответила ему мышь. – Не охранник. Очень старый человек сидит, на цепи, словно пес Барбос.

И снова до них вздох долетел. Не вздох даже, а стон. И тут царевич догадался.

– Это же старый волхв! – воскликнул он и кинулся к старику. – Дедушка, это ты?

– А, царевич пришел? – произнес с трудом волхв. – Внучеком прикинулся?

– Меня матушка всегда любого старого человека дедушкой звать учила, – ответил виновато Ваня.

– Зажги-ка лучину, – попросил старик. – Тут она сбоку из стены торчит. Рядом и Кремень-камень лежит.

Пощупал руками Ваня и в самом деле лучину в стене нашел, и кресало каменное на полу неподалеку. Стукнул об стену, брызнул огнем в кусок соломы, поджег ее, затем лучину запалил. И увидел лицо старца. Лицо старое, измученное.

Заплакал тогда Ваня горестно, перед стариком на колени упал, обхватил ноги его. Взмолился:

– Дедушка, прости отца моего, государя. Отрази свой гнев от него, сними проклятие! Лучше меня накажи старостью ранней, смертью преждевременной. Только он государь, отец мой, может спасти от костра мою матушку! За что ты околдовал его?

– Глупый ты еще, как я погляжу, – усмехнулся горько старый волхв. – Нет на отце твоем моего проклятия.

– Разве не ты заколдовал его за то, что тебя в темницу велел посадить царь Дубрав?

– Нет, конечно. Не я. Говорил же я. Не колдун я, а мудрец. Все на свете знаю, только и всего. И не злюсь я на Дубрава царя. Мне все одно, где быть. В лесу темном, или в темнице сырой. Все едино. Только вот жажда мучит. Воды мне не дают, злодеи. Дай напиться, отрок.

Огляделся по сторонам Ваня и увидел бочонок с водой недалеко стоит. В воде ковш плавает. Руку протяни, да напейся. Только вот тюремщики бочонок так поставили, что рядом, а не достанешь. Два пальцев не хватает. Наполнил мальчик ковш водой, и приложил его к губам прикованного к стене старца. Тот жадно стал пить.

– Кто же тогда заколдовал царя? – стал спрашивать Ваня старика, когда тот напился. – Скажи, раз ты знаешь все на свете.

– А чтоб на этот вопрос ответить, вовсе мудрецом быть не надобно. Подумай сам, царевич. Кто против царя злобу имеет?

– Откуда же мне знать врагов царских? – удивился мальчик.

– Может, ты и своих врагов не знаешь? Да врагов твоей матери? – усмехнулся волхв.

– Наших врагов я знаю. Царица Забава, да сыновья ее ненавидят меня и мою матушку. Боится, что за трон буду бороться я с ее сыновьями, моими братьями.

– Верно сие.

– Но при чем тут царица? Царица нас невзлюбила. А царь муж ей. Почитает она его.

– Почитает. Да только сыновей своих больше мужепочитания любит и царями сделать хочет. А тут ты помехой встал на пути ее. Думай, отрок, разумей дальше. Кто ваш защитник перед царицей единственный?

– Царь государь, отец мой Дубрав Дубравович. Ой, неужели, чтобы сгубить нас, царица царя решила извести? – От ужасной догадки у Вани даже лоб вспотел. – Но она же не колдунья!

– Вот ты и ответил на свой вопрос. А что царица ворожить не умеет, так на это у нее рабыня есть, ведьма хазарская.

– Хазария?

– Да. Опасайся ее!

– Что же делать? Что же делать? – запричитал царевич Ваня.

– Бежать отсюда нам надобно в землю Муромскую, просить защиты у тамошнего царя Ильи. Вот только маменька моя из клети вылезти не может. Узок лаз мышиный. А охранника я не нашел, чтобы ключ украсть.

– Охранник у двери стоит, – сказал волхв. – Только ключа от клети у него нет.

– Где же он?

– Царица Забава забрала. Теперь она никому не доверяет. Так что один ты беги из Князьгорода.

– Нет, один я не побегу! Без защиты своей мать не оставлю. Погибну вместе с ней! – воскликнул мальчик. А потом испугано прошептал: – Неужели погибнуть нам здесь во время пыток на дыбе, или сгореть в костре огненном? – воскликнул царевич.

– Не осмелится царица, пока жив Дубрав, Поляну пытать или на костре жечь, – сказал волхв. – Труслива она для этого. А царь жив еще будет полмесяца. Но как умрет, тогда уже ничего Поляну не спасет. Так что ты должен до этого срока спасти царя. Спасешь царя, спасешь и Поляну. И не только отца и матерь своих спасешь, спасешь ты и землю свою от врагов, которые на нее кинутся, как только прознают про смерть его, да про то, что царевичи Ратмир и Ратибор меж собой воюют за трон отцовский. И начнется на Руси смута страшная, смута великая, и падет страна под игом иноземным. Вот почему ты должен спасти отца своего, Ванюша.

– Но как же я спасу отца моего, царя батюшку?

– Есть средство от хвори черной, от старости беззубой, – сказал задумчиво волхв. – У царя Владисвета в Киевгороде в саду, что прямо в воздухе висит между храмами, яблоня растет волшебная. Яблоки на ней растут не простые, молодильные. Только они могут снять с Дубрава чары злобные. Да хватит ли у тебя сил добраться до них? Киевгород далеко, а царь Владисвет жаден и скуп до убожества.

– Сто коней загоню, а яблоки добуду. Если надо будет, украду! – упрямо сжав кулаки, поклялся царевич Ваня.

– Да поможет тебе Удача, – прошептал волхв. От столь длинного и тяжелого разговора, силы у него кончились, и он уронил голову на грудь. – И моя пора пришла с миром расстаться. Книгу мою сожгли тюремщики, люди глупые и темные. Значит и мне читать больше нечего. А раз так…

Глубоко вздохнул старый волхв, и душа его рассталась с уставшим носить ее телом. Умер старец мудрый. Невидящими глазами вдаль уставился.

Закрыл глаза ему царевич Ваня и побежал обратно в клеть, где Поляна была. Та его ждала с нетерпением.

– Не принес я ключа, маменька, – тихо зарыдал мальчик, взяв ее за руки и прижавшись к решетке холодной.

И стал он ей рассказывать обо всем, что узнал. Выслушала его Поляна. Ни разу не перебила, не вздохнула даже, а когда рассказ кончился, прижала сына к себе и через решетку с ним прощаться стала:

– Ступай сынок, обо мне не думай. Бери коня лихого, да скачи в царство Запорожское, к царю Владисвету. Выпроси, вымоли у него яблоки молодильные, и спаси Дубрава, отца своего, спаси свою Родину-матушку, землю, что тебя вспоила, взрастила и царевичем сделала. От меня же возьми благословение!

Попрощались царевич Ваня и Поляна Всеславовна, и разлучились, не зная, свидятся ли они опять или нет. Матушка в темнице сырой осталась, а сын из тюрьмы выбрался с помощью все той же мышки, обманув стражу спящую, и побежал к кухне, где когда-то поваренком служил. Забрался тихо и неслышно в горницу проник, где слуги да рабы царские спали. Нашел среди спящих Антошку и разбудил его. Когда тот проснулся, ему Ваня рот зажал, чтобы не закричал. Вместе во двор выбрались. Спрятались за конюшней в стогу сена душистого, и Ваня своему другу все рассказал. Антошка слушал, да ахал от удивления. И не верилось ему в рассказанное, да как не поверишь, коли Ваню на его глазах в темницу заперли, и все прочее произошло.

– Что делать велишь? – спросил он решительно под конец рассказа. – Все сделаю, что прикажешь.

– Сейчас я пехом из города выберусь и буду тебя ждать под Калиновым мостом. А ты сделай вид, что коней купать ведешь, а сам приготовь Сарацина верного, да ко мне его веди. Понял?

– Все понял, все сделаю! – горячо заверил царевича Антошка.

Так они и сделали. Царевич Ваня выбрался из царского дворца, что ему было легче легкого сделать, потому что он вырос в нем и знал здесь каждую щель, каждую дыру в заборе, каждый лаз. Потом так же незаметно покинул детинец. А там, среди посада беспрепятственно добрался до Калинова моста и под ним спрятался у самых городских ворот.