Текст книги "Сказки и сказкотерапия"

Автор книги: Дмитрий Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Маленькая теоретическая глава № 5 «СТРУКТУРА ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ»

Мы все знаем или уж во всяком случае чувствуем, что большинство сказок обладают единой структурой при разнообразии содержания. В сказке легко заменить Ивана-царевича на Золушку или Мальчика-с-пальчика, жар-птицу на молодильные яблоки или царевну, серого волка на птичье перышко – и структура сказки, ее сюжет и окончание не изменятся. В сказках неизвестных нам народов, когда мы не можем даже выговорить имена героев, мы часто можем по началу правильно предсказать основные коллизии и развязку. Возникает ощущение, что в сказке важны сказуемые, а не подлежащие и дополнения. У ученых уже лет 100 назад было сильное ощущение, что можно построить модель сказки, некую единую схему всех или хоть большинства сказок. Но было сделано довольно много попыток, прежде чем это удалось.

Первым это сделал русский лингвист Владимир Яковлевич Пропп, и я очень схематично сейчас представлю его результаты. В поисках сказочных инвариантов он создал понятие функции. Функция – это поступок действующего лица, определяемый с точки зрения его значимости для хода действия. Так Баба-Яга, дающая золотое веретенце невесте Финиста – Ясна Сокола, фея, наряжающая Золушку на бал, мертвец, который дарит Ивану меч, – выполняют одну и ту же функцию Дарителя. Вот как сформулировал Пропп постулаты своей работы:

1. Постоянными, устойчивыми элементами сказок служат функции действующих лиц, независимо о того, кем и как они выполняются. Они образуют основные составные части сказок.

2. Число функций, известных волшебной сказке, ограничено.

3. Последовательность функций всегда одинакова.

Далее, он взял далеко не все сказки, а так называемые «волшебные», к тому же «классические». То есть те, которые нам самые родные. Непосредственно он основывался на сотне русских сказок из сборника Афанасьева. И из них он выделил 31 функцию действующих лиц:

Название функции по Проппу

Пример:

1. Отлучка – Уезжают родители; царь отправляется на войну.

2. Запрет – «Не заходи только в десятую комнату»; «Не ходи со двора».

3. Нарушение – Побежала Аленушка с подружками, заигралась.

4. Выведывание – Стала ведьма вызнавать, выспрашивать.

5. Выдача – «Но царевна все ж милее…»

6. Подвох – Волк подражает голосу мамы-козы.

7. Пособничество – Царевна ест предложенное старухой яблочко.

8. Вредительство (или недостача) – Схватили гуси-лебеди Иванушку; заболел царь тяжкой болезнью.

Эти 8 функций образуют подготовительную часть, следующие 3 функции – завязка:

9. Посредничество – «Иди, Марьюшка, братца искать…»

10. Начинающееся противодействие – «Позволь мне, царь, попытать счастья…»

11. Отправка – Царевич отправился в путь.

Далее следует основная часть:

12. Первая функция дарителя – Стала Баба-Яга вопросы спрашивать;

13. Реакция героя – «Ты б меня сперва накормила, напоила…»;

14. Получение волшебного средства – Дал старичок Ивану коня; «Только скажи: по щучьему велению, по моему хотению…»

15. Перемещение в иное царство – Долго ли шла Марьюшка, коротко, уже три пары башмаков истоптала;

16. Борьба – Стал Иван биться со змеем-горынычем;

17. Клеймение – Расцарапал ему Змей всю щеку;

18. Победа – Завертелся Кощей волчком и сгинул.

19. Начальная беда или недостача ликвидируется – Вышла к Ивану из подземелья Царь-девица.

20. Возвращение – Сели они на ковер-самолет, поднялись в воздух и полетели домой.

21. Погоня – Бросились гуси-лебеди в вдогонку.

22. Спасение – Бросила она зеркальце, разлилось море; ведьма море пила-пила, да и лопнула.

На этом сказка может кончиться, но часто встречается дополнительный сюжет, в котором действуют лжегерой (чаще всего брат или братья героя).

Первая его часть (новое вредительство) аналогична функциям 8-15:

8 bis. Братья похищают добычу;

10–11 bis. Герой снова отправляется на поиски;

12–14 bis. Герой снова находит волшебное средство;

15 bis. Возвращение с новым средством домой.

Далее при таком развитии появляются новые функции:

23. Неузнанное прибытие – Приехал в родной город, но домой не пошел, стал учеником у портного.

24. Необоснованные притязания – Генерал заявляет царю: «Я – змеев победитель».

25. Трудная задача – «Кто поднимет змеиную голову – тому и царевна достанется»

26. Решение – Подошел Иван, только тронул…

27. Узнавание – Показал он заветное колечко, узнала его царевна.

28. Обличение – Рассказала все царевна, как было.

29. Трансфигурация – Искупался Иван в молоке, вышел молодцем лучше прежнего.

30. Наказание – Посадили служанку в бочку, скатили с горы

31. Свадьба, воцарение – Получил Иван царевну и полцарства.

Не все функции присутствуют всегда, но число их ограничено и порядок, в котором они выступают по ходу развития сказки, неизменен. Если взять нашу сказку, про Золотую птицу, то в ней явно присутствуют все функции завязки и основной части, кроме клеймения и погони. Неявно в ней также есть отлучка и запрет из подготовительной части (был запрет на изменение внешнего вида, пока Золотая птица улетала), а также нарушение запрета, оно же вредительство. Порядок здесь также сохранен от и до.

Неизменным Пропп определил и набор ролей, т. е. действующих лиц, обладающих своим кругом действий (т. е. имеющих одну или несколько функций).

Этих ролей семь:

– царевна

– отправитель

– герой

– даритель

– помощник

– антагонист

– ложный герой

Вывод, к которому пришел Пропп в отношении структуры, звучит достаточно сурово: волшебной сказкой называется произведение, в котором действуют все или несколько из указанных семи героев, а сюжет содержит в себе тридцать одну функцию (с возможными пропусками) в указанной последовательности. Если бы он стал более знаменит в советское время, страшно подумать, как назвали бы остальное. Даже если не быть таким категоричным, стоит иметь в виду, что Пропп описал структуру огромного количества сказок, и хотя он основывался только на русских, эта структура полностью применима к большинству известных сказок других народов. Какая-то поразительно популярная структура. Распространенная в десяти сторонах света и пережившая тысячелетия. Что же в ней – ТАКОГО?

Доктор сказок

Жил да был доктор, который лечил сказки. Ведь так много сказок на свете, и некоторые из них болеют, а некоторые недодуманы или забыты. Все они приходят к доктору сказок. Он их осматривает и лечит.

Однажды сидел доктор у себя комнате и читал старинную книгу. Вдруг слышит за дверью чей-то плач. Он открыл дверь и видит: стоит маленькая сказка. Он ее пригласил в комнату, усадил в кресло, угостил душистым чаем и, когда она успокоилась, спросил:

– Расскажите, пожалуйста, в чем дело?

А маленькая сказка сказала ему:

– Никто меня не любит! – и чуть не заплакала. Тогда доктор попросил ее:

– Расскажите свою историю.

И сказка затараторила, быстро-быстро:

– Жилибыладевочкаимамаиоднаждыматьпозваладочкуи…

– Подожди, подожди, – сказал доктор. – Я так не все понимаю. Расскажи мне это помедленнее.

И вот что рассказала сказка:

– Жила-была девочка и мама. Однажды мать позвала дочку и сказала: «Иди в лес». И дочка пошла в лес и заблудилась. А мама ждала ее, ждала, а потом сказала: «Вот избавилась я от нее». И тогда она пошла в лес и тоже заблудилась, и их потом никто не видел.

И сказка заплакала.

– Ах ты, бедная сказочка, – сказал доктор, – да у тебя просто нет конца. Тебя недопридумали. Ну-ка, расскажи, что дальше было?

– Я не знаю, – захныкала сказочка.

– Ну, давай вместе, – сказал доктор. – Идет девочка по лесу, да?

– Да.

– И видит она…

– Стоит дом.

– И она подошла к этому дому?

– Да, она подошла к этому дому и заглянула в окно. А там сидит ее мама.

– Да-да, – сказал доктор, – там сидит ее мама…

– И пьет чай с какой-то старушкой. А это – Баба Яга. И Баба Яга говорит: «Никуда она не убежит. У меня есть гуси-лебеди, я их пошлю, и они ее догонят…» А девочка поняла, что это Баба Яга про нее говорит…

– И что она сделала?

– Она взяла ножик, который ей мама для грибов дала, размахнула его и кинула в Бабу Ягу. И попала ей в лицо, и тогда Баба Яга закружилаcь и упала в пtчку и сгорела.

– Ага! – сказал доктор.

– И тогда мама расколдовалась, ведь это Баба Яга ее делала злой, а теперь она стала доброй, и они с дочкой пошли домой, и потом им всегда вместе было хорошо.

– Ну вот и умница, – сказал доктор. – Так твоя история и закончилась?

– Да, – кивнула сказочка. Она сидела в кресле, на щеках у нее еще блестели слезы, но она улыбалась. Она даже как будто немного выросла.

– Ты – хорошая сказка, – сказал доктор.

* * *

Давайте я расскажу, как появилась эта сказка. Она почти не придумана. То, что рассказала вначале маленькая сказочка – это такая выжимка из двух сказок, которые написали два ребенка, мальчик и девочка, с которыми я работал в детском доме. Я просил их рассказывать мне сны и сказки – это были дети восьми-девяти лет – я это все записывал, и вот им это понравилось, и они стали писать сказки сами. И вот они написали мне две такие сказочки, которых я сам довольно сильно испугался. Это понятная тема для детей в детдоме, но мне действительно стало страшно, и я не знал, что с этим делать.

Прошло какое-то время, и вот наши дети стали рисовать картинки на японский конкурс детского рисунка по такой веселой теме «Катастрофы». Эти рисунки превратились в эпидемию, дети рисовали их не только на уроках, но и сами по себе, и стали получаться картинки одна ужасней другой: пожары, наводнения, войны и так далее. Эта эпидемия ужасов, понятно, захватила всех, кто там работал, и мы стали думать, что с ней делать.

Там работала одна женщина в должности психолога, хотя она больше называла себя астрологом, и вот она сказала, что все эти рисунки – проявления черных сил, и их всех нужно собрать и сжечь, даже устроить нечто вроде ритуала. И мы действительно не знали, что делать, но идея со сжиганием нам не понравилась, и вот мы стали делать вот что (это было вовсе не моей идеей): мы стали садиться с ребенком перед нарисованной им такой ужасной картиной и писать по ней рассказ – ну, что там произошло и так далее. А потом просто эти рассказы продолжать. «Ну хорошо, лес стал гореть, а что было дальше?»

И оказалось, что дети прекрасно сами придумывают продолжения, причем продолжения обычно счастливые. Один мальчик, которому в свое время грозил диагноз дебильности, нарисовал действительно страшную картину пожара – в черном и оранжевом – и там посредине стоял дуб, из огромного дупла которого разные звери прыгали в огонь… Так вот, когда его стали спрашивать: «А что было потом?», он вдруг сказал, что из этого дупла вылетели бабочки, они сильно махали крылышками, и от этого пожар затушился. И так далее. Оказалось, что в большинстве случаев стоит продолжить то, что казалось страшным, и оно проявлялось совсем по-другому, и приводило к хорошему концу.

Прошло время, и я узнал, что то, что мы делали, соответствовало одному из основных принципов гештальт-терапии: в основе психологической проблемы часто лежит незаконченность, незавершенность. Человек останавливается перед тем, что его пугает, возвращаясь многократно к одному и тому же, доходя ровно до самого страшного и тут выпрыгивая из ситуации. Это может быть остатком психологической травмы, когда человек опять и опять возвращается к ее началу, доходит почти до кульминации – и здесь останавливается, вытесняет, просыпается. А тот факт, что если страшное место пройти, наступает хорошая концовка, появляется свет и проблема решается, возможно, просто отражает тот факт, что человек остался жив. Жизнь означает продолжение, наступление нового дня после завершения старого. Вот тогда я и записал эту сказку, и я почти ничего в ней не придумал.

* * *

Чудесная позиция по жизни: при себе как танк… По себе, по пациентам… Не страдают ли гештальт-терапевты преждевременной эякуляцией?

* * *

В такой работе не так уж редко приходится проходить через смерть и через пустоту. Например, можно сочинять сказку про что-то в своей жизни и, следуя непонятной внутренней логике, в какой-то момент убить героя. Ничего, можно идти дальше. Что-то случится за смертью, даже за атомным взрывом, даже за гибелью вселенной. Так устроена психика. Она обречена на жизнь, а сказка обречена на счастливый конец.

* * *

Прогулка у реки

Братец Вайнер. Э-э-э, конец, конец… Концы в воду! Надо получать удовольствие по ходу дела. Конец всегда ужасен. «Они жили долго и счастливо и умерли в один день…» Может быть, нет никакого завершения гештальта. Есть время, вечно текущее мимо. Иллюзия счастливого конца – это сказка для детей. Это удобное упрощение, не больше. Дело не в том, что конец не бывает счастливым. Дело в том, что его не бывает. Поэтому спокойно можно переться куда угодно. Вселенная бесконечна, время бесконечно, продолжаться можно в любую сторону. «Пойдешь, Веничка, налево – попадешь на Курский вокзал. Пойдешь направо – попадешь на Курский. Так что ты уж иди прямо, чтоб наверняка туда попасть».

Братец Гримм. Так какой Курский ты сейчас имеешь в виду?

Братец Вайнер. Если говорить конкретно про эту сказку – то примирение с родителями. Эта задача из ряда тех, которые все равно надо решить, и которые большинство нормальных людей все равно решают. То есть никто не запрещает по ходу дела помучиться всласть и поубиваться, но финал одинаков. Во, я провозглашаю теорию. Жизнь состоит из набора стадий и задач, как компьютерная игра с уровнями. Решаешь одну задачу – переходишь к следующей. То, что ты называешь завершением гештальта, – это и есть финишная ленточка данного уровня. Выход здесь видится в том смысле, что после прохождения стандартных уровней можно податься в малоисследованные и напридумывать себе собственных. Кстати, сюда же входит то, что ты говорил о необходимом путешествии, которое можно типа отложить на следующую жизнь, но от которого никуда не денешься. Подпункт моей теории.

Братец Гримм. Классно. И какие же стадии стандартные?

Братец Вайнер. Рождение. Потом надо найти грудь. Потом от груди отвыкнуть. Вступить в человеческие взаимоотношения с хорошим человеком мамой. Выстроить замок «Я», то есть выделить сознательную часть. Привыкнуть к дисциплине. Определиться с полом. Научиться жить в коллективе. Абстрактно мыслить. Ну и так дальше, потом надо достичь эмоциональной независимости, уйти из дома, научиться зарабатывать деньги, стать самодостаточным, жениться, родить детей, простить родителей, понять, что все – фигня, найти в себе божественную искру, запалить из нее маломальский костер… Потом, наверное, понять иллюзорность границ и слиться с миром. Но в этом я уже не уверен. Сам не пробовал.

Братец Гримм. А ты попробуй.

Братец Вайнер. В борту дырку прорубить?

Братец Гримм. Ага.

Братец Вайнер. Не, знаешь, мне рано. Я где-то на стадии понимания того, что все – фигня.

Братец Гримм. Встаешь утром, смотришь – фигня, идешь на работу, проверяешь – явно фигня, к вечеру пересматриваешь – ну совершенно точно фигня… Так, что ли?

Братец Вайнер. Где-то так. Но…

Шум воды.

Маленькая теоретическая главка N6 «СКАЗКИ И ПСИХОТЕРАПИЯ»

Если мы сделаем краткую выжимку из двух предыдущих теоретических глав, получится, что волшебная сказка описывает процесс достижения героем цели (которую может достичь только он) с помощью путешествия в тридевятое царство и использования волшебных помощников. В этой схеме бросается в глаза ее сходство с моделью короткой терапии, особенно нейро-лингвистического программирования, которое обладает самым выразительным и определенным словарем, поэтому о нем говорить удобнее всего. В модели НЛП психотерапия выглядит так: человек совершает переход от настоящего проблемного состояния к желаемому состоянию путем подключения ресурсов, обычно до какой-то степени подсознательных. Напрашивается взаимно однозначное соответствие:

Запрет, вредительство, недостача – Проблема

Волшебный помощник – Ресурс

Иное (тридевятое) царство – Подсознание

Будущая награда – Хорошо сформулированная цель

Есть и другие сходства, бросающиеся в глаза. Трансформация – любимое дело. Мама в лучшем случае забывается. Сцену НЛП старается не изменять (то есть основные усилия направлены на изменения самого человека, а не его окружения). А клеймо – это, может быть, якорь? В такой модели вызывают вопросы, пожалуй, только лжегерой, послушание и отсутствие выбора. Их можно притянуть за уши и наполнить объяснениями, но НЛП кажется мне не вполне завершенной моделью, и я даже думаю, что эти сказочные черты как раз и могут указывать на неразработанные места.

Вообще если говорить не о структуре, а о содержании, мне кажется более близким к сказке понятие о психотерапии в аналитической психологии Юнга.

Универсальность и единство сказочных образов находит соответствие в понятии архетипов. Под архетипами понимаются формы поведения, режимы функционирования душевных сил, похожие на инстинкты, смысл и значение которых выражаются в реальных образах и действиях. Их целью является привнесение в сознание подсознательного материала и его трансформация при этом. Этот процесс развития и трансформации Юнг назвал процессом индивидуации.

Сказки, хотя бы как проекции фантазии, тесно связаны с подсознанием и происходящими в нем процессами. В своей типичной структуре сказки описывают формы функционирования душевных сил и их целей. Анализ сказки, с юнгианской точки зрения, ведет к выделению, идентификации и изучению архетипических паттернов. Как выражение интрапсихических процессов, основывающееся главным образом на взаимодействии двух миров, сознания и подсознания, сказка описывает прежде всего процесс индивидуации.

Под индивидуацией Юнг понимал процесс обновления и расширения эго-сознания. Это предполагает, что сознание уже выделилось из матрицы подсознания, коллективного бессознательного, символизируемого Матерью. В результате такого отделения эго-сознание приобретает необходимую дистанцированность от подсознания и достаточно жесткие границы. Но в процессе отделения и обретения границ эго-сознание все больше теряет контакт со своей подсознательной основой. Наступает состояние диссоциации, несбалансированности между сознанием и подсознанием. Появляются симптомы, невротические расстройства. Отделенное от своей питательной среды, эго-сознание рискует тем, что станет ригидным и стерильным, потеряет образующий смысл, умрет. Поэтому эго должно совершить возвращение к подсознательному источнику, коллективному матриксу, для того, чтобы обновить себя, чтобы получить доступ к новым архетипическим энергиям и образам. Это и описывается историей о путешествии героя, о нахождении новых помощников, о смерти и воскресении, о победе и воссоединении. В результате расширяется область сознательного, что уже само по себе дает целительный эффект.

Лжегерой, может быть, аналогичен всего лишь старому, прошлому «я», которое пытается воспользоваться результатами путешествия внутрь, не признавая произошедшей трансформации. Можно представить себе проверку результатов работы пожестче формата подстройки к будущему в НЛП, где человек максимально полно окунался бы в мир изначальных проблем – если у тебя так все здорово получается, покажи и докажи это вживую. Не то твое место, господин Новый Человек, окажется занятым гораздо более натренированным Прежним тобой же. Его, кстати, поддерживают и окружающие, тебя же они не узнают.

Послушание. На самом деле герой в сказке подчиняется не авторитетам, но законам сказочного (т. е. подсознательного) мира. Он отправляется в головокружительное путешествие в неизвестный мир и берет с собой лишь простейшие правила поведения. Только их он и слушается. Плюс практически любая традиция, включая психотерапию, дает человеку проводника и учителя. Его тоже надо слушаться.

Для объяснения отсутствия выборов у сказочного героя давайте представим себе две картинки. На одной из них – ребенок в середине небольшой комнаты с четырьмя стенами. Он спокойно движется куда хочет; он знает, где стены, он в любой момент может вернуться в середину. На другой – ребенок (почему-то я представляю его себе стоящим у стула) среди тумана. Стен нет, или они не видны. Ребенок боится не только отойти, а даже пошевелиться. Выборов у него удивительно много; но он стоит на месте.

Поймайчик Агао с планеты людчей

На далекой-далекой планете живут очень похожие на нас существа. И язык их, и обычаи только чуть-чуть отличаются от наших. Они называют себя не люди, а людчи. Ребенок у них называется любенок, мальчик– поймайчик и так далее.

И вот жил на этой планете поймайчик Агао. Был он совсем как все, и только в одном отличался. Дело в том, что у каждого любенка было семь родителей. Их звали породитель, наградитель, погрозитель, оградитель, рачитель, врачитель и переродитель. А у Агао было только шесть родителей. Переродителя у него почему-то не было.

У каждого родителя было, конечно, свое дело. Переродитель отвечал за то, чтобы любенок рос и изменялся. А вот Агао никогда не изменялся. Он всегда оставался одним и тем же. Ему было скучно и он мечтал, что когда-нибудь – когда-нибудь! – он найдет своего переродителя.

Однажды он сказал:

– Хватит! Я как не людча. Пойду искать своего переродителя.

Его шестеро родителей уговаривали Агао остаться, но он не послушался. Тогда они устроили ему прощальный пир. Накрыли огромный стол. Каждый родитель принес с собой подарков, чтобы дать своему любенку в дорогу. Породитель дал ему сухого молока и бульонных кубиков. Оградитель принес мешок, в котором были упакованы шуба, шапка, сапоги, перчатки, темные очки и еще килограмм 20 всяких ненужных вещей. Погрозитель вручил ему боксерские перчатки и деревянную дубинку. Рачитель – блокнот и ерундаш, чтобы записывать, сколько чего есть, сколько истрачено и сколько еще осталось. Врачитель – зеленку-веселенку и прочие озадоровители. И только наградитель пришел на этот вечер с пустыми руками. Агао в начале вечера был такой урадостный, а потом решил обидеться на наградителя – ведь тот всегда дарил больше всех, а тут… Но после стола наградитель подошел к нему сам и сказал:

– Я долго думал, что лучше дать тебе в дорогу. Еду ты съешь, вещи сломаются и растеряются. Я решил дать тебе самое лучшее из того, что дал мне когда-то мой родитель-наградитель. Освободи, пожалуйста, немного места на дне своего сердца.

– Это трудно сделать, – сказал Агао.

– Хорошо, давай я тебе помогу. Там нет случайно такого чувства, что ты плохой?

Агао подумал и сказал:

– Есть. Оградитель говорил, что я везде лезу, рачитель говорил, что я все теряю, а погрозитель повторял, что я расту плохим.

– Вот-вот. Знаешь, давай вытащим оттуда то, что ты плохой. Это неправда. Теперь там есть место?

– Да. Порядочно!

– Положи туда и накрепко запомни вот что: ты – хороший. В самую глубину сердца. Туда, где рождаются мысли.

– Я – хороший?

– Да, ты – хороший.

Потом еще были проводы, танцы, песни, потом все легли спать, а наутро Агао взвалил себе на плечи мешок (хотя шубу и шапку он все же оставил) и отправился в дорогу.

* * *

Путь его лежал через пустыню. Идти было трудно. К вечеру первого дня он остановился, разжег костер, а наутро взял в дорогу только половину вещей. Еще через день на его плечах болтался только маленький рюкзачок, а сапоги, темные очки, боксерские перчатки и прочие подарки остались ждать других хозяев. В это день Агао встретил караван верблюдчей. Погонщик согласился взять его с собой. К вечеру они устроили привал. Только тут, у костра, погощик стал расспрашивать Агао.

– Так ты, значит, переродителя ищешь? Трудное это дело. Знаешь?

– Знаю.

– Обычно это не получается. А у тебя – почему получится?

Агао стал думать; он зашел в самую глубину сердца и вдруг набрел на ответ.

– Я – хороший.

– Ага, – сказал погонщик, – это меняет дело. Тогда давай говорить серьезно. Я – маг и волшебник. Смотри!

И погонщик щелкнул пальцами, и костер из желтого стал синим, потом черным, потом зеленым, голубым, фиолетовым– Потом он занялся верблюдчами и превратил их в слонов, жаворонков, драконов, мышей – а потом обратно в верблюдчей. Агао затаил дыхание.

– Я и тебя смогу научить волшебству. И тогда ты сможешь найти своего переродителя. Хочешь?

– Да. Да, да. Знаете, я всегда хотел стать волшебником!

И волшебник взял его в свои ученики.

* * *

Караван пришел к сказочному дворцу. Пока погонщик разводил верблюдчей по стойлам, Агао решил обойти дворец кругом. Но с другой стороны дворец оказался простой бревенчатой хижиной с соломенной крышей. Агао побежал обратно – спереди дворец, – назад: сзади – хижина! Его так это изумило, что он бегал вокруг, пока не запыхался. Тут его позвал погонщик.

– Итак, я буду давать тебе задания, а ты будешь их выполнять. Но смотри: надо делать все точно.

– В первый день – а может быть, в первый месяц, как справишься, – ты будешь учиться смелости. Ты найдешь свою смелость.

И с утра следующего дня Агао стал тренировать свою смелость. Он взлетал на воздушном шаре и прыгал оттуда с одеялом вместо паруса. Он катался по бурному морю на доске. Без воды он уходил на целый день в пустыню. Он охотился на тигров с одним копьем. И через месяц учитель сказал:

– Хорошо. Ты действительно стал смелым. А теперь ты будешь учиться трусости.

И целый месяц Агао ходил ночами смотреть на страшные пляски драконов посреди пустыни – драконов, кторых никто не мог победить, и где смелость была не нужна. Он спускался в глубины моря и смотрел на животных, никогда не видевших света. Волшебник показывал ему целые деревни и города, погибающие от таинственных болезней, где смелость была ни к чему. Через месяц он сказал:

– Теперь ты, наверное, понимаешь, что смелость не везде годится, и есть вещи, которые сильнее тебя.

– Да, я понимаю.

– Тогда подумай, как можно быть и смелым, и трусливым одновременно.

Через три дня Агао пришел к нему и сказал:

– Я думаю, я понимаю.

Волшебник посмотрел в его глаза и сказал:

– Мне тоже так кажется.

* * *

После нескольких дней отдыха он дал Агао новое задание:

– Теперь ты будешь учиться быть веселым.

Несколько недель Агао провел на ярмарках, праздниках смеха, в цирках, где выступали лучшие клоуны и скоморохи. Каждый день он выдумывал по семьдесят шуток и пятьдесят пять анекдотов. Это было совершенно потрясающее время. Но однажды волшебник сказал:

– Хватит. Теперь учись грусти.

И Агао принялся ходить по пустым лесам (тогда уже началась осень), по берегу холодного моря, по пустыне и думал, думал о всяких печальных вещах: о том, как настает осень, как скучают о нем его родители, как сам он о них скучает, о том, что такое печаль и грусть.

Когда через пять недель он пришел рассказать, что он понял, волшебник сразу же сказал:

– А теперь – спокойствие.

И они стали ходить вместе на веселые ярмарки и сохранять спокойствие там, и в самые печальные места – чтобы и там быть спокойными. Уже через три недели учитель сказал: «Пожалуй, хватит».

* * *

«Твое новое задание, – сказал он ему через несколько дней, – будет потруднее. Ты пойдешь в небесный дом и узнаешь, людчи умирают или нет».

Агао пошел в небесный дом. Отворив огромную дверь, которая одновременное была безмерно тяжелой и воздушно-легкой, он попал на первый этаж, где жило Солнце.

– Скажите, – спросил Агао, – людчи умирают или нет?

– Нет, – сказало Солнце, – людчи не умирают. Они исчезают, как я это делаю каждый вечер, а потом появляются, как я это делаю каждое утро.

– Спасибо, – сказал Агао. Он попрощался и поднялся на второй этаж. Там веселой гурьбою жили звезды.

– Да, – сказали звезды, – людчи умирают. Как звезда: если она упадет или погаснет, она уже никогда не засияет снова.

– Спасибо, – сказал Агао и поднялся на третий этаж, где жила луна.

– Нет, – сказала луна, – людчи не умирают. Они становятся старше, уменьшаются, дряхлеют, как я, а потом исчезают, и через день возрождаются маленькими – как я – и потом растут, растут…

– Я понял, – сказал Агао и поднялся еще выше. На четвертом этаже его ждала роза.

– Людчи умирают, – прошелестела роза. – Когда они умирают, они плохо пахнут. От плохого запаха гибнет все! Людчи не могут возвращаться из царства смерти. Тогда Агао медленно спустился и вышел из небесного дома. Когда он вернулся к волшебнику, тот спросил его:

– Ну, что ты понял?

– Те людчи, которые как звезды и роза – они умирают. А те, которые как Солнце и луна – нет.

– Правильно, – сказал волшебник. – Твоим следующим заданием будет вот что: тебе нужно спуститься в пещеры подземного царства и узнать, где прячется иголка твоей жизни.

И вот Агао спустился в подземное царство. Он зашел в первую пещеру. Как тесно было в ней, как странно было в ней! На Агао сразу оказались одетыми какое-то огромное количество очень толстых и тяжелых вещей. Они были немного похожи на те, которые дал ему с собой оградитель, но еще толще и тяжелее. В ушах у него оказалась вата, сквозь которую он почти ничего не слышал. В глазах замелькали какие-то блики, хотя на глазах были тяжелые очки с темными стеклами. Сверху давило так, буто болела голова. Сама голова бы ла замотана в длинные пушистые шарфы. Агао прошелся по пещере; там был полумрак.

Потом он вышел и отряхнулся: ф-фух!

Во второй пещере было так свежо, немного холодно… Вдруг Агао обнаружил, что стоит в ней почти голый. Ветер, то прохладный, то горячий, дул со всех сторон, и Агао стоял на ветру, такой открытый; потом он двинулся и прошел дальше по пещере. По ней хотелось идти дальше и дальше… но вокруг валялись битые стекла, а сверху было как-то слишком ярко, а снизу как-то очень темно… Он был слишком беззащитен там; и он вышел из второй пещеры.

Он зашел в третью пещеру и замер. В третьей пещере был полумрак. Там был полумрак, и в нем медленно-медленно двигались какие-то людчи и какие-то животные. Они ничего не говорили друг другу и поворачивались только очень-очень медленно… Хотелось бежать, хотя было непонятно куда, невозможно было двинуть ни рукою, ни ногою… как в вязком масле, все можно было делать только так медленно… Даже изменить направление взгляда… С огромным трудом Агао выбрался и из этой пещеры.

Выйдя, он стал думать, в какой же из этих пещер может находиться его иголка жизни, где он хочет, чтобы она была.

Потом он вернулся к волшебнику и сказал: «Вторая».

– Вот твое последнее задание, – сказал волшебник. – Оно тоже трудное. Видишь ли, твоего родителя-переродителя просто нет. Ты не можешь его найти. Ты можешь его только создать. Сейчас я дам тебе много разных фотографий…

И он принес Агао целый мешок фотографий, на которых были изображены разные людчи.

– На одной из этих фоторафий изображен тот, кто может быть твоим переродителем. Ты должен найти эту фотографию.

И вот Агао заперся в комнате, разложил фотографии на полу и стал смотреть на них, смотреть… Удивительно, что там не было ни одного людчи, которого бы он не знал. Там были его родители, его друзья, его учителя в школе, родители его друзей во дворе… Там была даже фотография его самого. И вот он смотрел на эти карточки, изучал их и гадал: кто же может быть его переродителем?