Текст книги "Заклятье красных свечей"

Автор книги: Дмитрий Щербинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Глава 4. «В лесу»

«Жигули» так и не удалось починить, так что собрались возвращаться пешком. Хотя Мише казалось, что он пробыл в темноте целую вечность, но, на самом то деле, от мгновенья как он шагнул в пролом в стене, и до того, как он вернулся, минула лишь четверть часа.

Вообще время только-только перевалило полдень, так что, по расчётам родителей, они должны были выйти к шоссе ещё до сумерек. Правда, для этого надо было напрячься.

И вот они уже шагают по той дороге, по которой накануне приехали к дому на холме. Впереди шли мать и отец, за ними, на расстоянии пяти шагов – Миша и Таня. У всех на плечах были увесистые рюкзаки. Мать говорила своему супругу:

– И никогда, слышишь, никогда, мы не вернёмся сюда!

– Но…

– Даже и не заикайся. Я и сама не вернусь, и тебя не пущу, ни, тем более – детей. Что же касается наших «Жигулей», то закажем грузовик, пускай вывозят их отсюда. Но только без нас…

Если вначале голос мамы звучал весьма громко, то, по мере того, как они углублялись в лес, она говорила всё тише. В конце концов, она перешла на шёпот. Она вцепилась в руку своего супруга, и, сказала детям:

– Не вздумайте отставать… Здесь такие места, что всего можно ожидать…

Она ещё что-то хотела сказать, но всё же сдержалась. Но и без лишних слов все вспомнили о том невидимом, что раздвигало ветви деревьев и подталкивало их машину. И всем им стало не по себе. Они понимали: это невидимое может быть повсюду. Может идти прямо за их спинами, или же стоять перед ними на дороге.

– Может, какую-нибудь песню споём? – неуверенным голосом спросил отец.

– Да ты что? – зашипела на него мать. – Какие тут песни? Потише бы пройти, чтобы никто не заметил…

– Ну, ладно-ладно… – вздохнул отец.

В течение последующих полутора часов они всё шли, шли и шли…

Не пели птицы, не кричали звери, не шелестели листья на ветвях. Лес замер, лес прислушивался, лес выжидал. Они старались ступать как можно более тихо, но всё же в окружающей мёртвой тишине шаги казались невыносимо громкими. Было очень жарко и душно: пот скатывался по их лицам. Миша раскраснелся, а Таня стала ещё более бледной, нежели обычно.

Вот дорога сделала очередной поворот, и… Мама невольно вскрикнула.

Дорога была перегорожена завалом из деревьев. Это были исполины, которые росли из земли ни одно столетье. А теперь неведомая, но явно чудовищная, во много раз превосходящая человеческую сила выкорчевала их, и притащила к этому месту.

Стволы были навалены друг на друга. Некоторые ветви были сломаны, а некоторые плотно переплетались. Высотой завал достигал десяти метров, а в верхней его части торчали особенно острые, похожие на колья ветви.

– Да-а, ну бывает, – пролепетал отец, и дрожащей рукой вытер со лба пот, затем он добавил. – Как говорится: умный в гору не пойдёт… так что обойдём этот завал, и продолжим наше путешествие…

И вот они сошли с дороги, и углубились в заросли. А в зарослях была такая густая тень, словно из солнечного дня они сразу попали в поздние сумерки. Приходилось пригибаться под низко нависающими еловыми ветвями, а местами, так и вовсе: ползти на коленях…

А завал всё ещё тянулся – уводил их от дороги.

– Ну ничего-ничего, не волнуйтесь… – дрожащим голосом прошептал отец. – Рано или поздно этот завал кончится. Правда?

И вот они вышли на небольшую полянку, которую со всех сторон плотным кольцом окружали высоченные ели. Миша задрал голову, и высоко-высоко над собой увидел синий кружок неба. И ему показалось, что они находятся на дне глубокого колодца, а как выбраться не знают.

Миша всё ещё смотрел на заветный кругляш неба, когда Таня пронзительно закричала, и сильно вцепилась в его руку. Тогда и Миша увидел…

Еловые ветви раздвинулись. Просто раздвинулись и всё. Нечто невидимое стояло прямо перед ними.

– Господи… господи… господи… – шептала мать.

– Главное, без паники, – бормотал отец, но глаза его расширились, округлились.

Миша стоял, и чувствовал нестерпимый, могильный холод. И при этом было очень душно, и капли пота скатывались по его лицу. И тогда Миша закричал:

– Бежим!

И они побежали. Бежали, не разбирая дороги, пригибаясь под ветвями, перескакивая через корни. Впереди бежали родители, за ними – Миша и Таня. Но в какое-то мгновенье между ними появился ствол дерева. Тут Таня споткнулась, Миша попытался её удержать, но и сам упал.

Когда они поднялись, родителей поблизости не было. Покрытые уродливыми наростами деревья стояли так плотно, что видимость ограничивалась десятью, а самое большее – пятнадцатью шагами. По-прежнему было сумрачно…

Они замерли, попытались не дышать: хотели услышать своих родителей, но услышали только быстрые удары своих сердец.

– Неужели мы здесь одни останемся… нет – быть того не может… – прошептал Миша.

И вот они закричали хором:

– Папа! Мама!

Родители им не ответили, зато поблизости долгим и пронзительным скрипом дало о себе знать дерево… а может и не дерево…

Они хотели ещё раз позвать своих родителей, но так и не решились. А больше всего им хотелось стать невидимыми и ускользнуть из этого проклятого леса.

Так они и стояли, взявшись за руки, и ждали. Напряжение было невыносимым. Но и пошевелиться они не решались: им казалось, что, стоит им один шаг сделать, и невидимое наброситься на них. Им страшно было закрыть глаза, но и просто смотреть на это мрачнейшее сцепление ветвей, которое их окружало, тоже было неимоверно страшно…

И когда одна из ветвей ни с того ни сего вздрогнула, Таня вскрикнула, и из всех сил сжала Мишину руку. Новые и новые капли пота скатывались по лицу мальчика, а он даже и не замечал этого. Не замечал он и того, что губы его трясутся, и он шепчет: «Нет, нет… пожалуйста… не надо…»

А потом та самая ветвь, которая вздрогнула, издала резкий, щёлкающий звук и рухнула на землю. Брат и сестра попятились…

И тут уже многие ветви зашевелились, затрещали. Из уродливых древесных стволов слышался грубый, басистый скрежет. И слышались в этом скрежете мрачнейшие, нечеловеческие голоса. Некая изодранная чёрная тень метнулась над головами ребят, и издала пронзительный вопль.

И вот тогда они развернулись и бросились бежать. Древесные стволы без умолку скрежетали, и вновь и вновь повторяли на своём древнем языке заклятье…

А потом брат и сестра выбежали к исполинскому дереву с чёрным стволом. Из коры выступали искажённые страданием лики. Но даже невозможно было понять, чьи это лики: людей, животных или демонов. Из глубин ствола вздымался беспрерывный, чудовищный стон. А ещё в стволе были трещины, и из трещин этих медленно вытекали густые, чёрные капли. И по запаху Миша и Таня поняли, что – это кровь. Весь ствол был вымазан кровью.

Когда ребята оказались вблизи от дерева, трещины в стволе расширились, и кровь стала вытекать быстрее. И стон усилился…

А потом дерево зашевелилось, и попыталось ухватить Мишу и Таню своими уродливыми, кряжистыми ветвями. Только чудом удалось им спастись…

И вновь они бежали: пригибались под стонущими ветвями, перепрыгивали через дрожащие корни.

А потом измождённая, тяжело дышащая Таня шепнула:

– Братец мой, куда же мы бежим? Ты посмотри: лес становится всё более густым!

– Но…

– Ты только посмотри, какие тёмные и страшные деревья нас окружают. Какая-то сила заманивает нас всё дальше и дальше. Где наши родители?.. Миша, Миша, где же они сейчас?!..

– Таня, смотри… господи, Таня! – Мишин голос дрожал, и едва не срывался на крик.

А дело в том, что из-за ствола начала выплывать призрачная фигура. Тусклое, матовое свечение исходило от неё. Полупрозрачной была эта фигура. А лик… лучше бы они бы никогда не видели этого лика. Выпученные белые глазищи, и истлевшие, но в тоже время искажённые дикой ненавистью черты. Призрак зашипел, и вытянул к ребятам свою когтистую длань. Миша почувствовал, как защемило его сердце.

– Бежим! – крикнула Таня.

И вновь они побежали…

Бежали, и слышали шипенье. А иногда нечто ледяное било их в спины, и было так больно, как от ударов плетью. Они не понимали, куда они бегут, но они просто хотели вырваться на какое-нибудь место, где было бы ни так мрачно.

Близилась ночь…

* * *

Иногда, когда становилось совсем невмоготу, когда сердца разрывались от усталости, а пот застилал глаза, они останавливались. Дышали тяжело и смотрели друг на друга, потому что слишком страшно было смотреть по сторонам. Но такие передышки были совсем недолгими: через некоторое время слышался какой-нибудь стон или скрежет, и они вновь вынуждены были бежать.

Так продолжалось очень-очень долго. Им казалось, что они удалились от дороги уже на десятки километров. И им казалось, что они уже никогда не увидят живых людей…

Неожиданно деревья расступились, и ребята оказались у начала древней тропы. Причём тропа была выложена каменными плитами. Но от древности плиты растрескались. Тропа взбиралась вверх, на широкий холм. Верхняя часть холма была отгорожена перекошенным, ржавым забором.

Ребята подняли головы, и впервые за всё время долгих метаний по лесу увидели небо. И, оказывается, небо уже темнело. Близилась ночь. Они глянули назад, в сторону леса. Меж стволами было уже совсем темно, оттуда доносились зловещие шорохи, поскрипывания, чудилось там какое-то движение.

И тогда Таня сказала:

– Мне совсем не нравится эта древняя каменная тропка, не нравится перекошенная, ржавая ограда. Я думаю, что за этой оградой нас ждёт что-то страшное. Но всё же давай поднимемся туда. Нельзя же оставаться здесь, у этого жуткого леса… Там, среди деревьев, к нам подкрадывается кто-то или что-то…

Тут одно из близстоящих деревьев издало целый ряд басистых звуков, в которых ощущалась нечеловеческая злоба. И тогда брат и сестра поспешили вверх.

И вот они уже возле ограды.

– Господи, это кладбище… – прошептала Таня.

Действительно: за оградой виднелось кладбище. Памятники были такими древними, что почти полностью вросли в землю. Иные статуи были расщеплёнными. Но во многих местах земля была взрытой, и ребята увидели пожелтевшие, изглоданные кости и черепа.

А дальше, в сером тумане можно было различить ещё один холм, в верхней части которого виднелся перекошенный, чёрный дом…

Ребята оглянулись. Теперь они стояли как раз на уровне древесных крон. И сколько хватало глаз, до самого горизонта не было ничего кроме деревьев. А солнце уже зашло, и только багровая, похожая на шрам полоса ещё нависала над лесом.

– Может быть, укроемся в этом доме? – прошептал Миша.

– Господи, как мне страшно. Мне никогда, никогда не было так страшно! – призналась Таня.

И вот они ступили на кладбище. Шли осторожно, опасались какого-нибудь подвоха, ловушки…

И на этом кладбище росли деревья. Но были они очень редкими, а перекошенные, перекрученные стволы говорили о вековечной муке. На ветвях не росли листья, зато ветви были усеяны шипами. А ещё на ветвях висели растрёпанные мешочки, из которых медленно стекало нечто издающее чрезвычайный смрад.

Брат и сестра старались подальше обогнуть одно из таких деревьев, всё оглядывались на эти жуткие мешочки, как вдруг Миша оступился. Нога его заскользила в свежевырытый прямоугольник могилы.

Могила была глубокой, а на дне её было нечто чёрное. Мальчик прикоснулся ногой к этому чёрному, и тут же с небывалой силой рванулся назад. Он буквально вылетел из могилы, и сбил с ног Таню, которая хотела помочь ему выбраться. Даже сквозь подошву ботинка Миша почувствовал смертельный холод, который источало то чёрное, что лежало в могиле.

– Что там? – дрожащим голосом спросила Таня.

Но в это время из могилы раздалось урчанье, и медленно стало подниматься оттуда нечто покрытое мхом…

И тогда ребята бросились к дому…

Но, как уже говорилось, этот дом стоял на второй ступени холма, которая располагалась над кладбищем, расположенным на первой ступени. Склоны этой второй ступени были отвесными и покрыты густым, колючим кустарником, через который невозможно было прорваться.

И к дому этому вела одна-единственная лестница. Причём лестница эта была огорожена деревянным забором в половину человеческого роста, а в нескольких местах были ещё и квадратные башенки. Лестница не просто поднималась к дому, а изгибалась согласно с рельефом холма, и образовывала огромную букву «П».

И вот Таня и Миша подошли к основанию лестницы. Поднялись на несколько скрипучих ступеней. И там остановились перед первой башенкой. У башенки имелись створчатые двери.

– Чёрт, кажется, закрыто… – прошептал Миша, и толкнул створку.

И дверь раскрылась. Они вошли внутрь башенки. Там было темно и очень сыро. На полу лежал истерзанный, разодранный скелет. Рот его раскрылся в безмолвном вопле…

Таня прошептала:

– Кем бы ни был этот страдалец, но перед смертью он испытал что-то ужасное…

Тут с кладбища донёсся протяжный, тревожный скрежет.

Таня потянула Мишу дальше:

– Пошли скорее…

Но мальчик сказал:

– Смотри. Здесь засов лежит, закроем-ка им дверь…

Вместе с Таней он поднял тяжеленный засов, и с его помощью закрыл дверь в башенку. И только после этого брат и сестра пошли дальше…

И чем выше они поднимались, чем ближе становился дом, тем больше им хотелось повернуть назад и бежать. Им казалось, что они идут в самое сердце зла. Все без исключения стёкла в доме были выбиты. Некоторые окна были заколочены, а за некоторыми провисала густая чернота.

Один раз они обернулись. Сумерки уподобились тёмному озеру, и озеро это затопило кладбище. Но всё же они разглядели, что у перекошенной кладбищенской ограды вдруг появилось нечто гораздо более чёрное, чем беззвёздная ночь. И это чёрное рванулось к одному из кривых кладбищенских деревьев. Дальше Таня и Миша уже не глядели: они бросились к дому…

Входная дверь висела на одной петле, медленно-медленно раскачивалась, и скрипела жалобно и надрывно. А за дверью была тьма непроглядная. И из тьмы этой наплывал едва уловимый, но всё равно заставляющий содрогаться запах тлена…

– Посветить бы туда? – неуверенно прошептал Миша.

– У меня в рюкзаке фонарик был, – молвила Таня, и тут же тихо пролепетала. – Ой, а рюкзаков-то нет…

Так бывает во время больших потрясений, когда нервы взвинчены до предела: человек вздрагивает от каждого шороха, а самого очевидного не замечает. И только теперь они осознали, что рюкзаки потеряны. Должно быть, они лишились рюкзаков ещё в самом начале, когда только начали продираться сквозь чащу. Они сбросили рюкзаки бессознательно, повинуясь инстинкту: так они избавились от излишней тяжести и получили способность быстро передвигаться. И вот теперь у них не было ни только фонарика, но и еды…

– Ой, смотри… – простонала Таня.

Миша быстро оглянулся, и увидел, как над одной из могил разрастается багровое свечение. В этом багровом свечении извивалось нечто выражающее крайнюю, беспредельную злобу. Затем свечение померкло, но это нечто осталось, и Миша различил, что оно поползло к колючим кустам, и дальше – к дому, к ним…

И тогда брат, и сестра бросились внутрь дома, захлопнули дверь. И там они замерли, прислушиваясь…

Издали раздался густой, рокочущий звук, похожий на чей-то голос. Потом совсем на пределе слышимости: чей-то жалобный, и безумный вопль. Но этот вопль быстро оборвался. А потом где-то совсем близко, точнее – прямо за стенами, раздалось несколько резких, отрывистых звуков. И совершенно непонятным было, кто или что могло такие звуки издавать. И от этой неопределённости было особенно жутко.

Все окна в этом, первом помещении были заколоченными, но всё же между досками имелись прорехи. Тусклое свечение позднего вечера высвечивала часть внутренностей этой комнаты. И Миша с Таней увидели стол. Не сговариваясь, бросились они к столу, придвинули его к двери. И, как только придвинули, так нечто с наружной стороны навалилось на дверь.

Стол начал отодвигаться. Миша с Таней навалились на него. Мишу лихорадило, руки его дрожали. А Таня плакала, и тихим, жалобным голосочком стонала:

– Пожалуйста, оставьте нас! Что вам от нас нужно? Оставьте… оставьте… пожалуйста…

И то неведомое, что было за дверью, отступило…

Ещё некоторое время Миша и Таня стояли, вслушиваясь. Но больше никаких звуков не было…

– Как ты думаешь, оно ушло? – дрожащим шёпотом спросила Таня.

– Думаю, да, – таким же шёпотом ответил Миша.

– А я думаю, что нет, – выдохнула его сестра, и вновь заплакала. – Оно здесь… оно рядом… оно ждёт чего-то, и оно… не оставит нас.

– Может, удастся от него убежать?

– Убежать? – переспросила Таня.

– Ну, да…

– Если мы даже убежим от одного, то сразу появится нечто иное. Мне кажется, что здесь вся земля отравлена. И везде здесь духи и демоны, и ещё что-то чему и имени то нет. И всё это враждебное, всё это жаждет нам зла…

– Ладно, хватит, Таня. Я прошу тебя: хватит.

– Ну а что же нам делать? Что нас ждёт? Где наши родители? Миша, Миша, ты хотя бы о наших папе и маме помнишь?

– Помню, конечно.

Таня заговорила быстро-быстро:

– Где они сейчас? Живы ли?.. Мы в этом жутком доме, а они, должно быть, в лесу. Может, им нужна наша помощь?

– Что же ты, Таня, предлагаешь теперь в лес на их поиски идти?

– Я не знаю, не знаю. Но мне очень плохо, мне страшно, мне больно. Мне кажется, что за последний день я на сотню лет постарела…

И тут на руке у Миши запищали электронные часы. С тех самых пор, как они ступили в лес, часы не работали, а теперь вдруг ожили.

– Ну вот – уже одиннадцать часов… – прошептал Миша.

– Через час – полночь, – прошептала Таня, а потом добавила. – И именно в полночь всякая нежить получает особую силу…

Глава 5. «Ночь на Кладбище»

Они никак не могли заставить себя исследовать дом, в который занесла их судьба. Они слишком устали, им было невыносимо страшно. А этот дом пугал ещё больше, чем кладбище и лес. Им казалось, что в каждой комнате поджидало их нечто невообразимо жуткое, а уж на кривую лестницу, которая вела в подвал, они старались и не глядеть.

И всё же они развели огонь. Почти на ощупь нашли сначала огниво и кремень, которые лежали в выемке у печи, а потом нашлись и дрова, которые были свалены в углу. Дрова были сухими и быстро разгорелись.

Брат и сестра стояли возле печи. Они держались за руки: и, возможно, только благодаря чувству, что рядом есть близкий человек, они ещё не ударились в панику.

Вот Таня прошептала:

– Сколько времени прошло, а?

От одного его шёпота, перенапряжённый Миша вздрогнул. Потом с мучительным стоном ответил.

– Не знаю. Часы опять сломались…

И тут снаружи по стене дома зашуршало что-то, и раздался чей-то невыносимо тоненький, но почему-то гораздо более жуткий, чем любые завывания голосок. Кажется, это говорил ребёнок. Но Миша и Таня знали, что – это вовсе не ребёнок. И их била дрожь, и они плакали. И иногда шептали:

– Пожалуйста, оставьте нас…

А потом Таня сильно встряхнула трясущегося Мишу за плечо, и зашипела:

– Ты слышишь – кричат? Это они!

– Да кто «они»? – передёрнулся Миша.

– Наши родители. Ну, слушай же…

Они замерли, полностью в слух обратились. И вот услышали. Эти крики доносились издали, едва слышными были. Крики эти эхом среди деревьев разносились, но всё же теперь и Миша узнал: это кричали их родители. Они звали своих детей по именам.

Теперь Таня говорила с большим чувством:

– Они там, в лесу… они заблудились. И мы должны им помочь.

– Помочь? – переспросил Миша.

– Ну да, конечно, помочь, – подтвердила Таня.

– Но как же мы им поможем?

– Но что же нам здесь сидеть? Мы должны быть рядом с ними.

– То есть ты предлагаешь бежать вниз, через кладбище, а потом… в лес? Ты, думаешь, далеко мы убежим?

– А здесь мы долго просидим? Ты разве чувствуешь тут себя в безопасности?..

– Ладно, Таня. Я и сам понимаю: мы должны быть рядом с родителями. Вместе не так страшно. Но вот только я задаю себе вопрос: велики ли шансы, что мы до них доберёмся. И я понимаю: шанс ничтожный…

И тут они вновь услышали крики своих родителей. И вновь родители звали их по именам, но только на этот раз голоса их слышались с гораздо более близкого расстояния.

Миша и Таня бросились к двери, и отодвинули от неё стол. И всё же у самого порога они замерли. Никак не могли перебороть страх: раскрыть дверь. И тогда дверь сама распахнулась. Причём распахнулась так резко, что слетела с той единственной петли, на которой держалась до этого. А за дверью была их поджидала беззвёздная, угольно чёрная ночь.

Таня сжалась, прошептала:

– Нет, я не могу идти туда… там… смерть… там – ещё страшнее, чем смерть… Миша, мне так страшно сейчас, что, кажется, сама смерть была бы для меня избавлением…

И тут вновь закричали родители. Теперь их голоса прозвучали очень отчётливо: должно быть, они были уже на кладбище. И тогда Миша понял, что родители уже должны были увидеть свет, который выплёскивался в ночь из распахнутой двери.

Миша сделал над собой титаническое усилие: он выскочил на порог, и что было сил закричал:

– Мы здесь! Идите сюда скорее!

– Миша! Таня! – кричали в ответ родители.

– Вы видите нас?! Видите?! – кричал Миша, и размахивал руками.

И вновь те же голоса: «Миша! Таня!». И тут Миша усомнился: действительно это их родители? Эти голоса были лишены эмоций, они точно со дна колодца доносились. Но тут Таня оттащила его обратно, в дом, и заговорила:

– Они не смогут сюда пройти, потому что мы закрыли первую башенку на засов.

– А, ну да… – выдохнул Миша.

И тут раздалось несколько ударов.

– Слышишь? Это они стучат! – воскликнула Таня. – Они хотят пройти, но дверь заперта…

Миша пролепетал неуверенным, дрожащим голосом:

– Хорошо, стало быть, мы спустимся и откроем… им…

Он сказал это «им», и вновь почувствовал, что его пробирает озноб. Он не знал, кто эти «они». Он вовсе не был уверен, что там, внизу, действительно их родители.

А Таня сказала:

– Мы возьмём с собой факелы.

Девушка выбрала два длинных полена, и окунула их в пламя. Получилось две горящие деревяшки, которые при желании можно было назвать и факелами…

Они переступили через порог – шагнули в ночь. Лишь на пару шагов отгоняли угольную черноту факелы. А дальше скорее угадывались, чем виделись густые, усеянные шипами кусты.

Они прошли половину пути, когда вновь закричали родители. Теперь уже совсем близко. И опять Миша был поражён мертвенной бесчувственности их голосов. Так могли кричать куклы-марионетки, но не живые люди. То же самое почувствовала и Таня, но сразу отогнала эти мысли…

Если не считать постоянного, невыносимого напряжения, которое не оставляло их, они дошли до нижней башенки без каких-либо злоключений…

И вот они стоят возле закрытой на засов двери, за которой, по-видимому, были их родители.

– Мама? Папа? – шёпотом позвала Таня.

И вновь родители закричали их имена. Закричали так громко, будто не слышали, что их дети совсем рядом, за дверью. Это был оглушительный, но по-прежнему лишённый каких-либо чувств крик. И они кричали: «Миша! Таня!», так, будто по-прежнему в лесу находились.

– Господи, Миша, Мишенька… – зашептала Таня, и факел в её руке сильно затрясся. – Мне кажется, что это… это не наши родители…

По щекам её текли слёзы, губы её дрожали. И всё же она спросила:

– Мама, папа… это вы?

И с противоположной стороны двери вновь раздался крик:

– Миша!.. Таня!..

– Мы… мы должны… – Таня никак не могла выговорить…

Она стояла перед этой запертой дверью и тряслась. Тогда Миша потянул её назад, он шептал:

– Мы должны вернуться в дом.

– Нет, – замотала головой Таня.

– За этой дверью действительно не наши родители. Я не знаю, кто там, но мы должны бежать. Таня, пожалуйста…

Но Таня вырвалась от него, и шагнула к двери. Миша взмолился:

– Пожалуйста, не открывай…

– Вот смотри – это доска едва держится. Сейчас я оторву её, да и взгляну, кто там снаружи. Если не наши родители, так не будем открывать.

И действительно: в верхней части этой двери выделялась доска. По каким-то причинам эта доска расшаталась, и теперь не сложно было бы её выломать.

– Таня, не надо, – умолял свою сестру Миша.

– Я всё-таки выгляну. Я осторожно.

Таня ухватилась за край этой доски – дёрнула. Доска осталась у неё в руках, а в верхней части двери образовался проём.

– Сейчас я выгляну, и всё узнаю… – дрожащим голосом приговаривала Таня.

– Осторожней только, – молил её Миша.

И вот Таня подошла вплотную к двери, приподнялась на мысках. Миша почувствовал, что не может прятаться за её спиной. Он тоже подошёл к двери, тоже привстал на мысках. И вот они выглянули…

На расстоянии вытянутой руки от них виднелись два чёрных силуэта.

– Мама? Папа? – шёпотом позвала Таня.

Она пыталась посветить факелом, но проём был слишком узким, и у неё это никак не получилось.

И тут в тучах, которые закрыли небо, образовался проём. И в этот проём метнулся яркое молочно-серебристое лунное свечение. И стало видно кладбище, и кривые деревья, и даже смрадные мешочки, которые висели на ветвях.

А Миша и Таня получили возможность разглядеть тех, кто стоял возле двери. Им так хотелось, чтобы это были их родители, что в первое мгновенье им даже показалось, что и это и в правду их мама и папа. Но потом они поняли, что ошибаются…

Хотя чертами лица и фигурами эти существа напоминали их родителей – это не были люди. Тела их были полупрозрачными, сквозь них даже можно было разглядеть кладбище. Жуткими были их глаза: выпученными, раза в три превосходящие обычные человеческие глаза, и без зрачков.

Существа эти раскрыли рты, и оттуда повеяло совершенно нестерпимым, могильным холодом. Миша первым отдёрнулся назад, а Таня на мгновенье замешкалась. И это мгновенье оказалось роковым.

Один из призраков вытянул руку, и вцепился девочке в щёку. Ей показалось, будто сразу сотня ледовых игл пронзила её плоть. Она закричала, попыталась высвободиться, но призрак всё глубже и глубже впивался в её плоть.

Тогда Миша обхватил свою сестру, и со всех сил рванул её назад, в башенку. Вместе повалились они на пол. Также упали и факелы. Причём Мишин факел сразу потух, а вот Танин ещё продолжал гореть.

И вновь раздался вопль: «Миша! Таня!». А потом с противоположной стороны двери послышался скрежет, и дверь начала крошиться. Образовывались новые и новые трещины, и в них можно было разглядеть фигуры лже-родителей.

– Бежим! – выкрикнул Миша.

– А-а-А! А-ааа-ааа!!! – так завопила Таня, и вжалась в его плечо – девочку била лихорадка, она была на грани истерики.

Миша потащил её за собой. Но тут сверху стала спускаться некая чёрная, колышущаяся материя: она закрывала второй выход из башенки. Сверху доносился скрежет, размеренные удары, и одновременно – чей-то тоненький, пронзительный голосок. Таня увидела эту чёрную материю, и ещё крепче вжалась в Мишино плечо: до крови его расцарапала.

И тогда Миша ткнул факелом в эту чёрную материю. И материя тут же занялась: языки бурого пламени устремились вверх, дыхнуло смрадом. Сверху раздался вопль, в котором смешались злоба, и боль.

Миша бросился вперёд: он тащил Таню следом за собой, а она безвольно переставляла ногами, и тоненько вскрикивала: её продолжала бить лихорадка.

И всё же они добежали до дома. Миша толкнул сестру внутрь, а сам захлопнул дверь, и привалил к ней стол.

Затем обернулся: Таня забилась в угол у печи, она закрыла лицо руками и сильно тряслась. Миша подошёл к ней, и сказал:

– По крайней мере, нам удалось вырваться…

Таня простонала:

– Наши родители…

– Что?

И Таня медленно, по слогам выговорила:

– Они… поглотили… наших… родителей… теперь… они… призраки… их… больше… нет…

Всё это время она продолжала трястись.

Мише и самому было очень плохо, но всё же он пытался утешить свою сестру. Он склонился над ней, и сказал:

– Может быть, наши родители ещё живы. Ну, откуда ты знаешь…

– Отойди от меня… – вдруг прохрипела Таня.

– А? Что? Почему? – опешил Миша.

Таня говорила с трудом. Ей приходилось бороться за каждое слово:

– Они расцарапали мне щёку… в меня попал яд… теперь я уже другая… Миша, я стану такая же как они… Беги от меня… Спаси меня… Нет – беги! А-а-а!!! Беги же! Я не могу больше сопротивляться…

Из-за стен раздался тоненький смешок. Миша отступил на шаг, на два… А потом он заговорил дрожащим голосом:

– Я не оставлю тебя. Я помогу тебе. Обещаю…

И он шагнул обратно к своей сестре, но тут замер. Он увидел, что вены на Таниных руках раздулись, стали подобны чёрным верёвкам. Кожа её пожелтела, а поры расширились, и из них вытянулись длинные, чёрные волоски. Удлинились ногти… да и не ногти это уже были, а когти хищного зверя.

А потом она открыла лицо. Тогда Миша закричал.

Это уже не было лицом его сестры. Оно удлинилось в два раза. Глаза выпучились, и в них не было зрачков. Вместо носа чёрнела впадина, а щёки были разодраны, и из разрывов торчали жёлтые, безобразно скрученные клыки. На лбу пульсировали вены. Клочья немытых, седых волос шевелились, словно змеи.

И вдруг Миша понял, что эта ведьма на него броситься. Он сразу же отскочил в сторону, а ведьма действительно бросилась. Она только боком задела мальчика, но ему показалось, будто его ударило молотом. Миша отлетел к стене, ударился спиной, и, постанывая от боли, поднялся.

Ведьма повисла в воздухе, посреди комнаты. Она медленно обернулась к Мише, ухмыльнулась…

И тогда мальчик бросился к той кривой лестнице, которая вела в подвал. Из подвала поднималось тусклое, багровое свечение. Миша захлопнул за собой люк, скатился по лестнице…

Сверху раздался вопль, в котором смешались и ярость, и насмешка…

Миша быстро огляделся. В стену подвала была вмонтирована железная, ржавая печь. Сквозь решётку пробивались языки багрового пламени, а также видны были черепа, которые шевелились в этом пекле, и издавали слабый стон.

А в дальней части подвала был пролом. Багровое свечение выхватывало несколько метров влажных каменных стен, но дальше нависал мрак. И Миша чувствовал, что в этом мраке его поджидает кто-то или что-то, и что туда ни в коем случае нельзя бежать.

Что-то сильно ударило по ведущему в подвал люку, а затем люк начал выгибаться… Миша бросился под лестницу. Там лежали тюки с какой-то тёмной, дурно пахнущей материей. Он протиснулся между этими тюками, упёрся лицом в холодный земляной пол. Он не смел пошевелиться, он старался не дышать.

Над его головой заскрипели ступени. И он услышал, как бормочет и безумно хихикает, и ругается та жуткая ведьма, в которую превратилась его сестра.

А потом он услышал испуганный, дрожащий Танин голос:

– Миша, где ты?

Он едва не крикнул ей в ответ, но всё же сдержался: он был почти уверен, что – это ведьмина ловушка.

И вновь Танин голос – такой искренний, такой несчастный:

– Мишенька, где же ты?! Мне так страшно! Миша!

Огромного, нечеловеческого усилия стоило Мише сдержаться и на этот раз. Его бил озноб, он чувствовал, что постепенно сходит с ума.

Но потом вновь заскрипели ступени, и раздалось безумное бормотание ведьмы. И Миша был несказанно рад тому, что всё-таки сдержался, не закричал. Постепенно страшные шаги удалились. Но всё же Миша знал, что ведьма не ушла окончательно, а продолжает искать его.