Текст книги "Жабий Бог(СИ)"

Автор книги: Дмитрий Бурдаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Бурдаков Дмитрий Владимирович
Жабий Бог

Морозное утрецо то, да? Холод совсем обуял, дышишь, а пар из орта так и валит, свои беловатые клубы испарения. Конечно ноябрь на дворе, листьев на деревьях почти и не осталось, так кое-где, да и мы не по погоде одеты. Так спецовки с фирменной эмблемой команды путешествующей по запреткам, да и толку от них ноль, если только летом в них хорошо, а в ноябрь простите, что-нибудь зимнее хочется. Есть и нас бронники, а что толку? Сейчас оружие пошло, бронник вместе с телом насквозь пробивает, оставляя за собой дырку диаметром 30 см, так что на Бога надейся, а сам не плошай, из прочих атрибутов шапки кой какие и рюкзаки походные. Так и живем.

Оружие у нас тоже имеется, ну а куда в запретку без него? У кого автоматы новой модификации, ну это так, для запреток пукалки, АК– 12. А все благодаря катастрофе ядерной. Тогда начитавшись фантастики всякой, люди артефакты искали, а что вы думаете? Нашли паршивцы.

"Огненные стержни" называется, так батарейки типа. Они-то мощность автоматов и увеличивают, да и скорострельность повышенная. Батарейки эти в систему охлаждения как-то засунули, подключили, вот и стреляют. Пули тоже, какие-то светящиеся, энергией от них веет. Артефактов тоже куча всякая, да и ну их. Эти переделки всем в отрядах кто по запреткам специалист дают, да только я свой в лагере оставляю, а с собой красавицу всегда беру. Лет пять назад выменял, за артефакт один, Сайга-12К, ух обожаю, обычная, без переделов. Ну да ладно.

Нас пятеро, сидя в кузове ЗИЛа сто тридцать первого, трясемся, водила наш Сашка, отличный он парень, дело свое знает, мчит во весь опор, дело то пустяковое, до колхоза и обратно в лагерь к теплу и еде, от холода дрожим, не подготовились мы к погодным условиям. Улыбаемся, смеемся, кто полынь покуривает, пока можно курить, не на задании, ну вообще то и на задании, но лишь в пути.

Мы отряд, который ездит на зачистки территорий от всякой нежити, упырей, да и мутантов. Напротив меня сидят Шприц, хороший он парень, Артемка, до запреток и ядерной катастрофы на врача учился, только не долго, курса два. Но что почем и как лечить знает. Странный он со временем становится. Иногда сидит, а глаза в кучу и смотрит в точку, не моргает, и так минут 15. Думает о чем то. А когда отходит, достает фляжку браги и глоток отпивает. Хорошая брага у него то, сам готовит, выпьешь, а тепло так и приятно по организму разливается. Пить стал часто, правда. Видать гложет что-то. Но дело знает, вот как бы и медик в нашем отряде. Рядом с ним Оулсен, огромная детина, с рыжей головой.

На моей стороне сидят Крот и Денис, молоденькие, жалко мне их, вторая зачистка у них, страха не подают, но по ним видно, глаза...все глаза, они выдают.

В запретке можно всякого насмотреться, и мертвецов ходячих, зомби они что ли, мутанты всякие и не только люди, но и животные мутирующие, да всякой дряни полно.

Мы своего рода тоже мутанты. Ну, нам так не говорят. Отряд "Неунываки", такое в народе нам прозвище дали, набирают только из людей, что до катастрофы жили, иногда и исключения есть, у многих гены есть особенные вот как у нас пятерых. Мы, по мнению ученых из лагеря устойчивы к мутациям и радиации, поэтому и гоняют в запретки.

Вот и сейчас в колхоз едим, опять там у них какое-то чудо свершилось.

Так-то это и вовсе не колхоз, это мы его так в отряде называем, "Колхоз Светлый путь", там квакеры живут. Хутор это в двадцать домов возле болота, с населением в сорок человек. Община у них там, никого чужого жить не берут, да и девок своих к чужим не подпускают. Все браки внутри общины, так и выродятся скоро. Квакеры почему, да потому что жаб огромных в болоте нашли, приручили да и выращивают как свиней. Да и сами на жаб похожи стали, кожа зеленоватая вся в бородавках и в пятнах темных. Говорят странно, через слово у них ква вылетает, ну и шут с ними, жабы....тфу на них.

А жабы эти, что взамен свиней, килограмм под шестьдесят вырастают, вот квакеры ими и питаются. Только, но одно есть, наши очкарики, те, что ученые, еще, когда постановили, кожа у этих жаб ядовитая, рукой коснулся ничего, а на утро, вся кожа, мышцы и сосуды расплавились, так и будет тебя этот яд неделю точить пока кости одни не останутся. Боль адская, самая страшная смерть в запретках.

А у квакеров видать иммунитет, на жабий яд. Вот и колхоз и живет их, считай за счет жаб. Все люди к ним за мясом едут, выбора нет, вкусное оно, да и не дорого. Вообще много чем на хуторе поживиться можно. Кожу жабью возделывают как-то особым способ и отличную одежду делают, холод не пропускает, тепло, не выпускает, чудо. Правда, дорого очень. Да и квакеры первые догадались из полыни сигареты делать, сам у них покупаю, только много курить ее нельзя. Пачка в неделю а то и того меньше.

Искурится можно запросто и умереть, но, а нам, то что? Людям докатастрофным, к табаку приученным, отличная альтернатива, да и на зачистке порой курить хочется. Устанешь когда или мысли тебя грузят, расслабляет хорошо.

Друг у меня один был еще в старом отряде, только набрали нас. Паша Туберкулез, вот на первой зачистке в Светлом пути и познакомился с полынью.

Лет пять это назад было. Прибежал к нам тогда жабенок маленький, в лагерь. Лагерь то у нас хороший. Половина состоит из землянок, вторая из палаток. Палатки это так для теплого времени, в основном в двухэтажных землянках обитаем. Народу не много. Пять отрядов по пять человек, главный самый, что в вагоне от поезда живет, кучка ученых, теток пять, что по кухне и уборке, да и сторожевые, лагерь тоже охранять надо.

Так значит стоит этот жабенок в лагере у нас, плачет, мол, помощь нужна, отец послал. Ночью жаб кто-то их ворует, две недели так. И ни следа, ни зацепки нет. Но, а нам, то что? Неунываки для этого и созданы. Помощь всякую и защиту мирному населению оказывать.

Ну, мы и поехали, тоже пятеро. Я, Шприц, Оулсен, Пашка Туберкулез, и Перекись. Отличная бабенка была, спуску никому не давала. Красавица не расскажешь на словах, как сейчас помню. 24 года ей тогда было. Ребят наших не подпускала и за километр, все принца на белом коне ждала. А кто пошалить с ней думал, била как заправский мужик, драться умела и очень хорошо. А как пела, заслушаешься, бывало, вечером у костра сидим, кто-нибудь гитару достанет и понеслось. Лен, ну спой, спой. А она и пела. Романсы старинные. Ух, и хорошо было. Единственная девушка за всю историю в отрядах. Так и полегла на первом задании.

Приехали, осмотрелись. Местных опросили, да толку мало, стали ночи ждать. Залегли в засаде возле фермы квакеров. Ну как фермы, возле болота, где они жаб растят. Всю ночь в карауле да толку. Так и проворонили, жаб сперли. Днем отоспались в кузове автомобиля, ночью опять караул. Только засаду на этот раз на деревьях чуть дальше хутора сделали. Залезли на сосны, почти на макушках и сидим. Ждем, а чего ждем, не знаем. Пашка то не простой был, а с особенностью. Поддалось его тело радиации как сладкому наркотику, да это ничего, наоборот ученые одобрили, мутировало оно чуть-чуть. Слух и обоняние как у собаки стало, звуки, и запахи за три километра слышал.

Сидим целый час, не пошевелится и спать охота мочи нет. Тут Пашка сигнал жестом падает, идет кто-то, в метрах двухсот от нас.

Подождали, смотрим вниз, и правда идет. Жаб в лапах тащит. Вот тут страха мы первый раз и натерпелись. Огромный, метров 7 ростом, весом тонны две. Идет к болоту, то ли медведь такой толи тварь, какая не разобрать. Глаза красным светом горят, что делать, не знаем.

Спустились, а до рассвета часа три еще, и не зги не видно. Ну, мы за медведем нашим.

Шли тихо, да все равно эта тварь нас заметила. И видать первая и решила напасть. Резко развернулась, жаб этих покидала и на нас.

Делать нечего надо бой принимать. Патронов нам тогда мало давали, и в ходу еще МП-40 немецкие с войны были, да и сейчас по две обоймы в руки. Так если сами у барыг не купим, больше не дадут.

Медведь этот ринулся на Ленку, та, что Перекись, да быстрый оказался гад, так с размаху лапой и махнул ее метра на три от нас. У нас паника, только Пашка не растерялся на то и командир отряда был. Первым огонь открыл. Да толку мало было. Стрелять и мы начали. А Медведю этому хоть бы хны, как будто кожа из стали какой сделана.

Благо, у Туберкулеза граната была, да только приказ у нас был, тварей всяких неведомых еще науке живьем брать. А как брать то? Ленка в крови валяется, что с ней, жива или нет, не знаем, да и некогда. Шприцу бы ей помочь, да он и струсил, забился под куст в слезах, так и просидел там, может и спасла ему жизнь тогда его "отвага".

Живым тогда мы медведя и не взяли, а в лагерь к очкарикам тушу привезли. Пашка тогда гранату кинул прямо в пасть медведю нашему, так у того пол морды и разорвало, повсюду, кровь, мозги его. Я дрожу, тогда как девка плохая, слезы у самого пошли, Шприца не видно, Оулсен Ленку на руках тащит, она вся в крови. Положил ее на землю, а пульса уже и нету, говорит детина рыжий нас, что-то о словах последних ее. Мол ребенок какой-то в собачьих скалах, помогите ему, а дальше Оулсен и не разобрал. Умерла Ленка наша. Жалко мне ее тогда так стало. Слезы даже пошли. Только Пашка крепким оставался.

Подошел ко мне и говорит, что же Андрюха подводишь меня, сколько доверия было к тебе, а ты.....и влепил мне пощечину. Тут меня как молнией пронзило. Понял я свою вину, сплоховал, подвергся страху, а Ленку, не могу жалко, любил я ее как сестру или может как дочь. Пашка потом всем выговор влепил и в наказание отправил за "хрусталем" артефакт такой, говорят, силы пополняет, и раны заживляет.

Эх, а Ленку то не вернуть. Шприц, когда отошел от стресса долго пытался ее мертвое тело оживить, да толку. Так и замкнулся после этого. Вот и сейчас мало говорит, много пьет. Теперь и додумался, вину на себя взял. За смерть Перекиси. Тело, так там ее и кремировали, приказ такой у нас, если кто во время зачистки погибнет, после выполнения задания, тело сжечь на месте. Случаи были, тела оживали после смерти, а потом людей ели. Так и ее сожгли.

Медведя этого огромного квакерам показали, жабам их больше ничего не вредило, а вот в награду они и дали нам квакерских сигарет, пачек двадцать, тоже удовольствие не дешевое. Вот Пашка и скурился, полынь содержит вещество какое то в себе, от него мозги плывут, да глюки посещают, а дальше смерть. Вот Пашка и курил, сначала так баловался, а потом до пачки в день дорос, а дальше глубже, стал, чуть ли не каждый день квакеров навещать. Сначала с ума сошел, возомнил себя, каким-то отцом, мол, он спасение только знает, как этот мир сохранить и улучшить, а потом как то ночью из лагеря сбежал, больше и не видели, погиб где-нибудь в запретках.

Меня тогда командиром назначили. Много народу в команде поменялось за место Ленки и Пашки, вот и сейчас Крота с Денисом взяли, эти уж послекатастрофные, совсем юнцы. В запретку ходили уже, дикое поле зачищать от кромов, мутанты это все, крысы такие с ребенка ростом, вроде разумные, а вроде и нет. Кого убили, а кого в лагерь для экспериментов. Кромы тоже разные бывают, есть дикие, что на четырех лапах передвигаются и людям вредят всячески, а есть, кто по эволюционной лестницы вверх поднялся. Говорить пытаются, жилища первобытные строят, одежду кой какую носят. Мол, разумом наделяются. Знал я такого крома. В лагере у нас жил, его еще до меня принесли. Тоже на зачистку поехали, ничего не нашли, кроме крома этого, он тогда как ребенок был годовалый, так к отряду и прибился. Слова разные говорить научился, по кухне помогал теткам, мы его и называли все Дедой. Вот в прошлом году и помер.

А сейчас с новичками этими, Кротом и Денисом, опять в Светлый путь. Давненько ничего от квакеров не слышно, да и мяса жабьего с сигаретами из полыни купить надо в лагерь, вот и посмотрим, что экспедиция наша принесет, глядишь мирно все да тихо, оружие и не пригодится.

Зябко в кузове то, пока подремлю, ехать долго еще. Дорога изведана, боятся нечего, к вечеру обернемся. Ну а пока спать.

Чудесный маленький дом, такой белый, как первый снег. Чистый и нежный. Четыре окошка, крыша покатившиеся, крыльцо старинное. Но даже эти пустяки не портят общего антуража красоты.

А вокруг туман, не видно ничего кроме этого деревенского домика, и тишина. Тишина не пугающая, как затишье перед бурей, а наоборот, какая-то в ней сладость успокоения. И так в ней приятно, что аж тошно. Не по-настоящему как то это. Не может быть такого в нашей жизни. А сладость тишины постепенно нагнетает, и все так противно, да и тошно.

И вдруг, время остановилось. Дверь на крыльце этого маленького как будто кукольного домика, на секунду, на мгновение приоткрылась.

О чудо, сами ангелы запели свои райски баллады именно здесь, с открытием двери. На пороге появилась, чудесная, нет, не то слово, сама красота сущего мира девушка. И такая она милая, что хочется только и смотреть на нее всю оставшеюся жизнь на этой проклятой ядерным взрывом планете. Ее кожа, не забываемого цвета, цвета жизни всех млекопитающих, цвета парного молока. Такое ощущение, что эта самая девушка, стоящая на пороге, только первый раз вышла на солнце, не капли загара, только парное молоко.

От нее так и веяло девственной чистотой, и вся эта девушка такая милая и красивая, даже на вид нежная. И почему то красота то ее угнетает, сладостно угнетает, что тошно.

А она все манит и манит тебя ручкой своей нежно. А ты дурак размякший, бежишь к ней уши развесив. Нет в тебе стержня волевого.

Бежишь, все бежишь и бежишь к ней, а прибежать не можешь. Домик этот с девушкой все дальше и дальше отдаляется, чем ты ближе продвигаешься. Замкнутый круг. И вот на мгновение, кажется, ты уже пришел, схватишь девушку за руку, чтобы обнять, а в ответ тебе так она ласково улыбнется, пальчиком помашет строго. И все по новой. Никогда не придти. Замкнутый круг.

От тишины все больше становится тошно, да и от девушки и ее красоты нежной, тоже тошно. Сладкий дурман, как снотворное. Кажется, уснешь и не проснешься больше, смерть.

И в мгновении все рушится, на пороге появился странный такой тип, позади девушки в белом прозрачном платье.

Черный человек что ли, как у Есенина, помните поэт такой, был в стародавние времена. Ну, так вот от него только и исходит злость и отвращение. Но хоть это на реальность похоже.

Время вновь пошло. Неведомая рука запустила механизм. И ты, наконец-то добираешься до крыльца с девушкой. А чувство такое, что девушку надо обязательно спасти, но каждый шаг приближает ее гибель.

И на последнем человеческом шаге ее жизнь прерывается. Человек в черном проходится острым лезвием по горлу девушки, хлынула кровь из горла. Половина капель попала тебе на лицо. Бездыханное тело девушки упало тебе на руки. Все в крови. От белоснежного платья не осталось и следа. Оно все в крови, и цвет такой у крови как у самой яркой розы. А лицо ее такое знакомое такое родное, только вот вспомнить ни как не удается. Кто же она?

И все в округе за место белоснежного тумана, приобрело цвет кровавого оттенка, вперемешку с еще большим угнетением. А человек в черном все смеется, тряся своим гадким лицом, обезображенным шрамом, как в народе говорят "от уха да уха". И страшный он такой, шрам его. А вот остальные черты никак не запоминаются. Вроде смотришь в его лицо, а через секунду не помнишь ничего. И смех у него такой злой, гадкий, знакомый до боли. Слышал раньше, а когда вспомнить нельзя . И с последним смехом все обрывается. Темнота и пустота.

Проснулся я не от холода пропитавшего ЗИЛ, а от того что он заглох. Открыл глаза, в кузове никого. Только шум на улице. Башка болит, засунул руку в карман, долго возился там, нащупать никак не могу. Ах, вот она, заветная пачка сигарет. Поскорее бы закурить, может боль, пройдет головная. Поднес спичку к сигарете, поджег. Ух, хорошо так дым, по легким расходится начал. Хорошо так стало. И меня как будто осенило. Сон мне снился, только вот какой. С каждой затяжкой, какие-то отрывки. Дом, девушка, туман и все. Как отрубило. Тфу, это. Отмахнул рукой дым, Сайгу свою через плечо, и из кузова. Надо разобраться все-таки что происходит.

Возле движка ЗИЛовского устроили возню Оулсен и Сашка водитель наш. Видать все отбегал наш тарантас свое. Давно уже на службе в отряде. До меня еще по запреткам колесил. Не факт что починят. Может и пешком придется в лагерь вернуться. Если все гладко конечно будет, ну а там посмотрим.

Шприц сидел в это время под деревом, загрустил опять старина, задумался о чем-то своем, только и прикладывается к фляжке, в других отрядах это строго на строго запрещено. Ну, я разрешаю. Пусть пьет по чуть– чуть. А того от него толку вообще не будет. Эх, старина, скоро на пенсию ему, а он ведь на пять лет младше меня. Год остался как медику, в 41 пойдет. Да и вообще стариков как мы особо не жалуют в отрядах, не держат долго. Да и половина не доживает. Запретки съедают. Вы не устойчивы к радиации и мутации. Тфу, чушь это. Мы в "Неунываках", кто в зачистках участвует, как батарейки пустые, носители что ли. Всю дрянь в себя всасываем, накапливаем, а когда переполняемся, все конец. Умираем и в утиль. Мне 45, держусь еще, лет 5 точно отработаю. А потом будь что будет. Семьи нет, детей нет. Да и остальных тоже, только наше братство семья для нас. Хоть щенка себе, что ли завести.

Оулсен хоть и скрывает, но тоже стресс большой пережил. Раньше обычный парень был, а как семью потерял, во время катастрофы, в камень превратился да в грубую силу. Фотку старую постоянно, возле сердца носит. Семья у него настоящая была, жена, два сына и дочка крохотная. Все потерял. Вот и живи, как хочешь. Фотку достанет, посмотрит, перекрестится, и дальше в путь тварей всяких убивать. Он никого не жалеет, есть возможность уничтожить, в пыль превратить, воспользуется.

Новички наши курят стоят. Ну, пускай покурят. Мало их еще знаю, но в них уверен. Не подставят, чувствую. Если бы не чувствовал не взял бы в отряд.

С машиной не известно, скоро ли, долго ли. А задание надо выполнять.

По памяти прикинул, идти осталось километра два пешим ходом, ну за полчаса должны обернуться.

Своим опричникам приказ отдаю, рюкзаки и автоматы взять и вперед до колхоза пешком. Сашку оставил с машиной возиться. Если починит приехать за нами.

Ну, тронули. Я, Шприц, Оулсен, Денис и Крот. Приказ понятен. Рюкзаки взяли свои походные. Без них тоже нельзя. В них мы храним дополнительные патроны. Гранаты, не большой запас еды, лекарств. И так по мелочи. Даже счетчик замиряющий радиацию есть один на отряд.

Шли не долго. И правду за полчаса дошли до "Светлого пути". И диво дались. Дома пустые, ни следа квакеров, даже жаб в болоте нет. Как будто тут и нежил никто и никогда.

Крот у нас следопыт и мастер разведки. Хоть и 21 и послекатастрофный но дело свое знает. Быстро так все облазил, проверил. И заключение свое вынес. Нам на усмотрение вынес. Квакеров говорит тут месяца три нет, и тот вывод от того что костер вон там месяца три назад разжигали и следы кое какие имеются. Только Крот, хотел нам, что-то еще сказать, все оборвалось. Почувствовал я только сильный удар в затылок, да резкое потемнение в глазах. Слабость такая по венам от болевой точки растеклась, что и силы держаться нет. Сознание я и потерял.

Очень сильно болела голова, что не удивительно. Глаза я так и не рискнул открыть. Было не много страшно, к моему удивлению. Вроде столько лет в запретках, а кстати сколько? Да и сам уже не помню. Мне кажется, что всю жизнь послекатастрофную. Э, да нет. Не всю. Года три точно пытался выжить. Все семью свою пытался найти, отца с матерью. Любил их очень, а сейчас, зараза, даже не могу лиц вспомнить. А они ведь меня воспитали, вырастили, отучили. Родители они же мне все-таки. Родная кровь. Эх, скучаю я порой по ним. Бывало, придешь усталый, грустный или обидел кто, мамке голову на плечо так аккуратно положишь, она жалеет, все рукой своей родной по голове гладит. Не могу я такие вещи долго вспоминать, много всякого я видел, и мертвецов живых, и медведей огромных, и прочей дряни за свой большой опыт, страшнее всего конечно люди были. Нацисты всякие, радикалы, сектанты, ни кого не жалел, нужно было убить, убивал. Но как только про родителей вспоминаю, слезы на глазах наворачиваются.

За три года, что пытался выжить и родителей искать, всякого навидался, может и опыта набрался. И работал на пвседозаводе, мелочь получал как зарплату. Денег то никаких нет больше в мире нашем, документы тоже не действуют. Сейчас только энергия ценится. И энергонакопитили. То есть батарейки сейчас как деньги. Но вот мне там и платили 2 штучки в день, а что такое 2 батарейки по нашим дням. Чашка кофе с пирожком, ночлег в самой ужасной лачуге, да обойма для ТТ. За все это надо платить по 2 батарейки, итого 6, приходилось выбирать либо есть, либо спать.

Работал, по батарейке откладывал. Так и накопил на свое путешествие. Купил рюкзак, винтовку Мосина, пригоршню патронов. И в путь. Только недолго я гулял тогда, в одном кабаке оглушили, и очнулся я уже в рабстве. Работорговцы повязали и уже на рынок везли продавать. Но, а потом известно. "Неунываки" спасли. Они тогда долго этих бедуинов запретки выслеживали. Отряд 5 человек, всех тогда положили. В нем еще тогда Пашка Туберкулез служил, молодой такой был. Интересно, жив он или нет?

Меня тогда завербовали, видимо ученым приглянулся и в учебку. Ну а там к Пашке молодому командиру, дослужился он, и все. Дальше знаете.

Глаза я все-таки решился открыть. Ну, все равно как то мутно видел. Видимо прикладом оглушили, раз голова так сильно болит. Я очень сильно хотел встать, но не получалось. Я был связан. Как и все остальные из моего отряда. Только Оулсена не видно было, и куда он подевался?

Оказалось нас всех оглушили. Связали и куда-то приволокли.

Перед глазами стояла следующая картина. Впереди нас стояла огромная толпа квакеров. Здесь все были, вся их деревня. И маленькие и большие и даже женщины, что было странным для их обычаев. Дальше располагался деревянный помост.

Что же это такое? Что здесь происходит, меня все больше интересовало. Местности я не узнавал, да после такого удара я бы Христа не узнал.

На помосте стоял мужчина, по-видимому, во всем черном. Лица его не было видно, еще было мутно в глазах. Его окружали еще трое в зеленых балахонах, сложив руки возле груди для молитвы.

Был и еще один, стоял такой огромный, с рыжей головой. Кто же это? Балахона на нем не было, похоже на нем были камуфляжные штаны и тельняшка. Он стоял, склонив лицо вниз, не разглядеть кто это. Но почему то....неужели это Оулсен?

Да, что он там делает.

Помост окружали еще пять человек в балахонах, но только не простые это были ребята. Держали они новенькие SIG-516, эти малышки я всегда узнаю, даже после удара. Только, но одно есть. Автоматы эти стояли бешеных денег. В запретках только на черных рынках встречал и с дефектами. А эти абсолютно новенькие. На солнце так и играли свежей краской. Может просто старье чинили. Шут его знает.

На помосте началось оживление. Человек в черном начал говорить:

– "Братья и сестры, дети мои! К вам призываю я, ибо вслушаться в мои слова необходимо, в них узреете спасение вы" – Закончил говорить человек, голос у него такой знакомый, как, будто я скучал по нему, или так хотел вспомнить сильно. Может и знакомый, много всяких чудиков встречал в жизни. А квакеры ему в ответ и вторят. "Восславится наш жабий бог! Квааа!"

Вот тебе на! Да тут целая секта сформировалась. Квакеры и так в какой-то вере жили не разборчивой, а тут еще под дулом автомата и в не то поверишь.

Черный человек продолжил: " сегодня к нам в идиллию мирской жизни, проникли не верные. И благодаря нашим братьям мы их удачно задержали. Эти нелюди, отступники правильной веры, послушники сатаны, и главные враги нашего великого Бога, грозили вашим жизням братья и сестры. Они хотели убить вашего Бога, наставив на него свои "адские палки", но все хорошо мы их задержали! И теперь эти твари связанны!" – это что же получается, это про нас, что ли эта скотина так выражается? Ну, гнида, выживу, лично закопаю!

" Один из них, пошел на контакт братья! И осознал свою ошибку! Именно он, этот большой брат стоящий рядом со мной!" – продолжил Черный, показывая на парня в тельняшке. – " Он братья, решил перейти в руки наши и принять спасения от нашего любимого, всемогущего Бога. Но он должен доказать! Да, дети мои. Настала пора испытать нашего нового брата!" – квакеры бурно это восприняли, повсюду только и слышались радостные выклики.

Я посмотрел на остальных, из своего отряда. В сознание пришел только Денис.

У него всю лицо было в синяках и ссадинах, верхняя губа лопнула, на кулаках была кровь. Мне было интересно, что произошло, но ответить Денис не мог. У него в орту был кляп. Все святые, что же здесь происходит.

Бог квакеров снова заговорил: " Новый брат, ты должен принести нашему Богу великую жертву, отказаться от прежней жизни, ты готов?"

" Да, я готов" – промямлил детина.

Ну, точно это Оулсен. По голосу узнал. От кого, но только не от него ожидал я предательства

" Но не только этого хочет наш Бог, он хочет крови! Ты, готов?" – спросил у Оулсена Черный.

" да, я готов..." – решительно все-таки Оулсен, пошел на это, хоть и опять себе под нос мямлил.

"Хорошо! Да! Брат, ты и в правду готов! Принесите ритуальный топор братья!"

Вот это вот жабьи люди восприняли вообще с восторгом! Вся толпа закинула головы назад, их шейные пузыри раздулись, видимо совсем уже в жаб превратились, квакеры. И зазвучала странное жужжание в воздухе. Похожее на брачные песни жаб по весне. Обычно бывает так, куча жаб собирается где-нибудь в заводи или болоте, и начинают петь. Квакать на все голоса. Вот сейчас было именно такое.

Откуда-то с зада помоста появился еще один в балахоне. В руках он нес топор, видимо ритуальный. Поднялся этот парень или жабенок, по ступенькам и сует топор в руки Оулсена, а жабья песня все играет и играет.

" Принеси кровавую жертву! Убей одного из своих товарищей, брат" – заявил черный человек.

Оулсен задумался на мгновенье, но видимо решил все-таки действовать. Спустился с помоста и направился прямиком к нам связанным. Вот это да! Дрянь, какая, пригрели змею на груди.

Он шел, медленно считая свой каждый шаг, гладя двумя пальцами лезвие топора. 9, 8, 7, 6, 5, 4, 3, 2, 1 и все конец, пришла к нам смерть в лице нашего друга.

Он возле нас, выбирает.

" Простите, это ради них, ради жены и детей, за кровавую монету, их бог воскресит моих любимых, если уверую" – сквозь слезы мямлил рыжая детина.

Своей огромной рукой, он схватил за волосы избитого Дениса и потащил за собой на помост.

" Ты сделал свой выбор, брат! Убей, неверного! Ты же веришь мне? Убей!" – слышал я слова Черного человека, но только уже не чисто, а каким-то отдельным эхом, гудом в ушах. От злобы и ненависти мне хотелось кричать и рвать все тут в округе.

Оулсен кинул бедного парня на деревянный пол помоста. Песня квакеров прекратилось, теперь только было слышно от них " Убей! Убей! Убей!"

Рыжий предатель занес топор над головой. Я больше не мог себя сдерживать и единственное, что я смог сделать, это закричать:

– "Неееееееееетт!"

Оулсен остановился. Квакеры все кричали и кричали "Убей! Убей! Убей!"

" Ты их воскресишь брат, это под силу нашему Богу" – подталкивал человек в черном.

И Оулсен больше не держал себя. Топор пополз вниз с бешеной силой и скоростью Оулсена.

Как будто молния ударила в помост или гром ударил. Такой последний был звук. Голова покатилась вниз по помосту. Кровь забрызгала лицо и руки предателя, даже на лицо Черного человека упала, пара капель, осветив на его лице шрам "от уха, до уха", но это даже его обрадовало. Толпа квакеров радостно ликовала. Только теперь я его разглядел его шрам. Мне не было интересно. Я смотрел на голову Дениса. В его глаза.

В них был такой яркий, жизненный блеск. Он застыл в его глазах. Бедный парень погиб ни за что. Напрасно.

А глаза так и горели жизнью, только вот какой?

У меня не было больше сил, и я заплакал. Я отомщу за Дениса!

Было холодно, вокруг только не ощутимый глазами холод, пробирающий до нутра. Лежал снег, но его нельзя было потрогать, поесть как в детстве, или просто слепить снежок и кинуть в соседа по парте.

Много снега, кругом как будто пустыня Сахара, но только песка вокруг нигде не увидишь. Снег, снег и еще раз снег. Снег лежал на земле, снег валил клубами с неба, снег на воде и в воде. Кругом один снег. Антарктида? Нет. Что-то другое и зловещее, холодно? Я бы не сказал. На данной территории, обычная погода. Холодно только душе, от своих собственных мыслей.

Хочется бежать, отсюда. Бежать как можно дальше, чтобы исчезнуть, испариться, уничтожить самого себя.

И мне только оставалось что бежать, я не мог смотреть на этот ужасный снег. Вперед и только вперед. Ты бежишь и бежишь, еще дальше. На столько, сколько возможно. И вдруг все исчезает в один момент, ничего нет. Воздуха в легких не хватает, я падаю. Хочется отдышаться. Но ничего уже нет, ни снега, ни холода. Есть только ветер, шепчущий тебе на ухо одно единственное, простое слово: "Беги"

Ну так не хочется. Есть только желание, инстинкт. Просто лечь и спать, спать на холодной земле.

Все вокруг начинает укачивать, воздух становится таким сладким и дурманящем. Глаза постепенно закрываются, все ниже и ниже.

Только ветер шепчет: "Беги"

Пошел дождь. Просто бешеный ливень, как из ведра. Но это был далеко не дождь, не было капель состоящих из воды. Это был не приятный и не бодрящий дождь. Капли обжигали, соприкасаясь с кожей, было очень больно. Желание спать резко исчезло. Конечно, когда на тебя падает сверху кислота, обжигая как самый жаркий огонь, куда тут спать. На коже, не прикрытой одеждой оставались, ожоги. Красные маки разъедали участок кожи вплоть до мяса. Ничего не оставалось, как бежать, бежать, что было сил, из последнего дыхания.

Бежать, бежать и еще раз бежать. Только бег как символ жизни, мог спасти тебе жизнь. И я бежал. Пока силы совсем не кончились.

Дышать было нечем, легкие совсем были пустыми, я глотал воздух ртом как рыба ну суше. Но никак не мог надышаться. Казалось, все мои действия лишены смысла.

Жутко кололо в боку. Из носа пошла кровь. Я чувствовал, как сознание покидает меня, и я скоро упаду и больше не встану. Так и умру здесь. А где, кстати, это здесь? Понятия не имею.

Из последних сил, каких не было вовсе. Я побрел дальше, задыхаясь на каждому шагу. Дождь кончился. Да и капли последнее время уже не обжигали. Забыл про них или не думал, не знаю. Я шел, уткнувшись лицом вниз. Сколько так шел, не знаю. Я уже ничего не знаю. Я уже ничего не понимал. Да и я не был уверен, что я это я.