Текст книги "Мастер клинков-2. Клинок выковывается"

Автор книги: Дмитрий Распопов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Нубиец недовольно пожал плечами.

– Еще вопросы есть? – спросил я. Ответом было молчание. – Тогда хочу всех поблагодарить за плодотворное сотрудничество, и до завтра, – закончил я совещание и, встав из‑за стола, пошел к выходу – мне предстояли объяснения с Роном.

Утром, проводив недовольного нубийца к деревенским, я пошел к гномам: Дорн и пять его вооруженных воинов уже ждали меня.

– Двинули помаленьку, – крякнул гном и быстро зашагал в сторону степи.

За два с небольшим дня мы осмотрели почти все, что хотели, я даже зарисовал на куске тряпицы небольшой план местности, которую мы прошли. К концу третьего дня мы решили возвращаться, переночевав в удобном овраге, по дну которого тек небольшой ручей. Назначив смены часовых, мы легли спать, моя смена была ближе к утру.

Проснулся я оттого, что почувствовал, как по моей ноге что‑то скребется. Тихо выругавшись, я стащил сапог и вытряс из него крупного жука. Поддав его ногой, чтобы он отлетел подальше, я натянул сапог обратно на ногу и стал укладываться. Внезапно я явственно услышал хрип, который бывает, когда кому‑то перерезают горло, – пару раз я слышал такое, и этот звук запомнился мне надолго. Я быстро стряхнул остатки сна и принялся будить остальных. Не успели мы встать в круг, как на нас из темноты молча бросились вооруженные люди.

Едва кинув на них взгляд, я понял, что это кочевники и что их слишком много, шансов у нас нет никаких. «Нужно рассредоточиться и попытаться скрыться, – понял я, – ночью можно попытаться уйти поодиночке».

– Надо отступать в ту часть оврага, – быстро зашептал я гномам, – едва я брошусь на них, сразу рассредоточиваемся и уходим поодиночке.

– Но, тан… – попытались возмутиться Дорн и остальные гномы.

– Это приказ! – прорычал я. – Мы сейчас в одном пешем переходе от нашего дома. Представьте, как скоро туда доберутся конные кочевники? Нужно любой ценой предупредить наших, даже если при этом нам угрожает гибель. Подумайте, что учинят кочевники, если нападут сейчас?

Гномы вздрогнули только от одной мысли об этом и слегка приподняли руки в знак согласия с планом.

– По моему сигналу, – повторил я и, наметив первую цель, бросился к нападавшим.

Выбранный мною кочевник открыл было рот, чтобы воплем испугать меня, но тут же рухнул с пробитым горлом. Оглянувшись на гномов, я увидел, что они по одному исчезли в темноте.

Подхватив копье, я бросился наутек, но, едва выскочив из оврага, наткнулся на отряд степняков. Заметив меня, они с улюлюканьем подхлестнули коней и помчались ко мне. Сплюнув от такого невезения, я принял бой.

Мне повезло только в одном: на тренировках Рон учил меня противостоять в том числе и конным воинам, поэтому, зная, что слабое место всадников – это их кони, я старался атаковать в основном лошадей, не отвлекаясь на их всадников.

Лошадиное ржание разнеслось далеко в тишине ночи, когда я принялся, уворачиваясь от сабель кочевников, тыкать копьем в брюхо животным.

Кочевники быстро поняли мою тактику и разом бросились врассыпную, уходя от уколов копья. В центре круга, где я стоял, осталось лежать пять лошадей и два человеческих трупа. Пешие кочевники теперь полукругом подходили ко мне.

«Нужно прикрыть спину», – понял я, бросаясь в сторону, чтобы стать спиной к стене оврага. Кинувшегося мне наперерез кочевника я сбил с ног, ударив его в живот тупым концом копья, и, пока не подоспели его собраться, прислонился спиной к теплой стене оврага. Сердце было готово выпрыгнуть у меня из груди, а клейкие слюни трудно было сглатывать. Пока у меня было несколько секунд перед атакой, я постарался восстановить дыхание.

На помощь спешенным воинам кинулись их соотечественники, и, когда передо мной оказалось четверо бородачей с легкими саблями в руках, я крепче сжал копье. Все остальное я вспоминаю с трудом, я даже особо не думал над тем, куда бить и как уклоняться. Тело действовало практически само, я только выполнял движения, которые мне казались верными. Скоро мне, как кипятком, обожгло бок, и я почувствовал, как потекло что‑то теплое. Удары сыпались один за другим, и вскоре я начал выдыхаться. Не помогало даже то, что я старался держать противников подальше от себя и не переходил к рукопашной схватке. Еще одно неверное движение – и кончик сабли рассек мне плечо, правая рука сразу обвисла плетью.

Вместе с вытекавшей из меня кровью я терял и силы. Удар саблей плашмя по голове положил конец бою.

Глава 3. Плен

– Гайсак, как там этот сын шакала? Не умер? Смотри, головой за него отвечаешь! – Резкий голос и рывок за волосы вывел меня из забытья.

– Да, мудрейший, слушаюсь, – раздался рядом еще один голос, и голова моя ударилась о горячий конский бок.

– Дарек, куда ты смотришь?! – внезапно рявкнул первый говоривший, и я услышал удаляющиеся шаги.

Сначала я не понял, где я, голова гудела так, что мысли никак не могли собраться в одну кучу. Бок и плечо горели, при малейшем движении коня острые иглы боли впивались в меня.

Я осторожно открыл глаза и убедился в своем предположении: я висел, перекинутый через круп коня, мои руки и ноги были связаны кожаными ремнями.

Поняв, где я, сразу вспомнил обстоятельства, при которых угодил в такое положение.

«В плен попал, – констатировал я; следом пришла другая мысль: – Интересно, удалось ли гномам вырваться, или захватили и их тоже?»

– Повелитель, чужак очнулся, – прозвучал ответ того, который откликался на имя Гайсак.

«Как, интересно, он догадался, ведь я всего лишь открыл глаза?» – слегка удивился я.

– Скинь его с лошади, мне хочется взглянуть на него, – послышался голос издалека.

Меня бесцеремонно спихнули, и я мешком повалился на землю – ноги и руки, перетянутые ремнями, затекли от долгого бездействия. Я открыл глаза и повернулся набок. Рядом со мной стоял низкорослый кочевник в меховой шапке с наложенным поверху металлическим остроконечным шлемом и в стеганом плотном кафтане с нашитыми толстыми бляхами из нескольких слоев кожи. Плоское лицо с небольшими усиками, узкие глаза внимательно наблюдали за мной, а в руке степняк держал изогнутую саблю.

«Стоит показывать, что я знаю их язык, или же нет? – гадал я. – По здравому разумению лучше, чтобы они не подозревали об этом, тогда я, возможно, больше узнаю о том, куда и зачем меня везут».

– Ремни сними, – я обратился к нему на шаморском языке, – руки затекли.

От звуков моего голоса он сначала дернулся, но потом сплюнул и ответил на своем языке:

– И чего лопочет, шайтан его разбери, нет бы на нормальном языке говорил.

Мне почему‑то сразу вспомнилась Марта и ее отношение к другим языкам.

– Тупой, что ли? – Я глазами указал на ремни и вытянул руки вперед.

– Ага, разбежался, ремни тебе снимать, – оскалился кочевник, – нашел дурака.

Он осторожно оглянулся, стараясь держать меня в поле зрения, и посмотрел на приближающегося к нам второго кочевника. По его горделивой походке, лучшей одежде и богато украшенному кнуту я понял, что это и есть тот самый господин.

Подошедший сначала разглядывал меня, а затем на ужасном шаморском спросил:

– Ты есть кто?

– Я есть слуга барона Максимильяна.

До полной ясности я решил оставаться скромной персоной: одежда на мне простая, украшений и документов нет, разве что копье слегка необычное.

Кочевник хмыкнул и ударил меня кнутом. Я видел замах, поэтому подставил руку, поскольку эта паскудина метила мне в лицо. Руку обожгло болью.

– Когда с тобой разговаривает господин Шарек, ты должен кланяться и говорить «да, хозяин», – торопливо произнес первый кочевник, и вовсе не из‑за заботы обо мне. Раз этот Шарек сказал, что он отвечает за меня головой, значит, так и было.

– Я есть слуга, да, хозяин, – вежливо ответил я, стискивая зубы.

– Умный воин – мертвый воин, – загоготал Шарек и уже на своем сказал Гайсаку, отвернувшись от меня: – Будь внимателен, он умнее, чем кажется.

Я чертыхнулся, сукин сын провел меня своей корявой речью, а вечная привычка умничать в этот раз меня подвела.

Отвернувшись, он ушел, а Гайсак распустил ремни и позволил мне размять ноги и руки. Я огляделся вокруг, мы были где‑то далеко в степи и одни. Дав снова стянуть меня ремнями, я устроился, чтобы не тревожить бок и плечо, и заснул. Разбудил меня удар в бок и сразу же за этим резкая боль в потревоженной ране, которая немедленно открылась.

Следом за первым ударом нанесли второй, а затем еще и еще. Я попытался откатиться, но удары настигали меня, а сверху я услышал гогот и свист. Удары прекратились, поэтому, покрутившись по земле, я взглянул на того, кто на меня напал. Наш бивак преобразился, теперь здесь повсюду виднелись люди и лошади, а в данный момент надо мной возвышались с десяток кочевников, которые, поигрывая кнутами, примеривались хлестнуть меня покрепче.

– Я так смотрю, ты хочешь стать почетным гостем на играх, Аслан? – раздался знакомый голос Шарека.

При этих словах смех сразу прекратился, а кочевники убрали кнуты за спины.

– Твой брат мертв, ты не можешь здесь распоряжаться, – плюнул словами тот кочевник, который, видимо, и был Асланом. – Я не хочу тащить его на игры, я хочу отомстить за смерть друга.

– Может, ты хочешь поспорить со мной об этом? – Ледяной голос Шарека и звякнувшие ножны могли остудить любой пыл.

– Вожди нас рассудят, – проворчал Аслан, пряча кнут за пояс.

– Поэтому я и хочу, чтобы он был гостем на играх, – с тем же холодом в голосе сказал Шарек, – или ты сам можешь устроить это лучше?

Аслан ничего не ответил, кочевники нехотя разошлись, а Шарек, даже не удостоив меня взглядом, проследовал на свое место.

«Что еще за почетный гость и игры такие?» – задумался я, осторожно поворачиваясь, чтобы дать к ране доступ воздуха. Кровь вроде бы перестала течь.

Утром Гайсак перевязал меня и снова водрузил на лошадь. День предстоял длинный. На всем протяжении пути кочевники меня больше не трогали, хотя злобных взглядов хватало. Всю дорогу к своему пристанищу они обсуждали только предстоящие игры. Чем больше я узнавал о них, тем больше мне становилось не по себе.

Оказалось, что эти игры проводят раз в три года и на них собираются все кочевые племена степи. В программу игр входят различные состязания, а также сражения рабов и публичные пытки. Воины горячо обсуждали, кто будет победителем в скачках, бое на саблях, в кидании аркана, стрельбе из лука и других дисциплинах, а также делали азартные ставки на то, раб чьего племени выиграет в этот раз.

О моей судьбе я узнал от того же Аслана, когда тот, покосившись на меня, поведал остальным, что в этом году его брат будет главным на пытках и что я в качестве почетного гостя устрою всем отличное представление. Почему‑то у меня не возникло надежды, что я буду наблюдать за пытками со зрительского места.

– Я считаю, что победит раб племени Гасана.

От нечего делать я продолжал вслушиваться в разговор степняков.

– Не спорю, шаман, конечно, силен, – ответил ему другой, подкручивая небольшие усики, – но орк Радира побеждает всех, особо не напрягаясь. Даже тот пират, с Вольных островов, ну помнишь, который год назад убил племянника Ростара?

– Конечно, помню, – подтвердил его собеседник.

– Так вот, даже он не продержался против орка больше трех минут.

– Не знаю, мне кажется, шаман победит, – продолжал упорствовать его товарищ. – Он вообще не получает ран в боях.

– Да, жаль, что у нас нет ни стикийцев, ни нубийцев, – с сожалением заключил третий. – Я слышал, они страшны в драке.

Дальнейший разговор был мне не интересен, они перешли на женщин – кто, кого и в каком количестве.

«Похоже, в нынешнем положении сбежать мне не удастся, – подумал я, снова проверяя крепость кожаных ремней. – Вариантов нет, нужно ждать удобного случая».

Путь до стойбища занял неделю. За это время я узнал почти все и о тех, кто меня вез, и об их племенах, и о том, что они вообще делали в наших местах. Оказывается, они действительно узнали о нашем поселке и собирались провести разведку, случайное столкновение ночью смешало их планы, да еще я убил пятерых их товарищей, к тому же брат Шарека и возглавлял их отряд. Решив, что лучше всего вернуться за подкреплением, они повернули назад.

Самым неприятным было то, что я почти в точности узнал, что это за игры такие, в которых я должен буду принимать «участие». Их придумали несколько столетий назад, чтобы помирить ряд кочевых племен, которые постоянно враждовали между собой. Вожди собрались и решили выяснить, какое из племен является сильнейшим в данный момент, не в кровопролитных войнах, а в состязаниях. Так и повелось с тех пор, что раз в три года эти соревнования проводились на территории сильнейшего племени, которое победило по количеству призов в прошлом состязании.

Самым удивительным для меня открытием было то, что все до единого кочевники считали эту землю своей, никаких гномов они не признавали, и никаких договоров они не знали. Они жили сами по себе, на свободной земле. По здравом размышлении я признался самому себе, что король гномов, да и сами гномы, немного лукавили, говоря, что удерживают кочевников в узде. Как пешие гномы могут запретить кочевникам перемещаться по земле, на которой никто не живет?

«С этим вопросом нужно тоже разобраться, – подумал я, – если, конечно, выберусь отсюда живым».

О том, что они увидели свое селение, я узнал сразу же: кочевники принялись вставать на стременах и оживленно переговариваться, обсуждая, как обнимут своих жен или рабынь, а также что изменилось за время их отсутствия.

Степняков при въезде в границы кочевого поселка радостно приветствовали, и отряд сразу стал распадаться на части – все разъезжались по своим жилищам, а меня, как добычу Шарека, Гайсак повез к его юрте. Сбросив меня на землю, он гортанно выкрикнул:

– Эй!! Ты где, пес шелудивый?!

Из большого шатра выскочил маленький чумазый мальчишка с толстым кожаным ошейником на шее, подбежал к нам и бухнулся на колени.

– Да, хозяин, слушаю, хозяин, – быстро забормотал он.

– Развяжи его, помой и накорми, чтобы к приходу хозяина был чистый, – распорядился Гайсак и ушел к большой юрте, справа от той, откуда выбежал мальчишка.

Я удивился, почему меня оставляют без присмотра, но виду не подал, с этим можно было разобраться позже. Мальчишка осторожно подошел ко мне и, опасаясь дотронуться, спросил на плохом языке кочевников:

– Эй, ты? Ты слышишь меня?

Я посмотрел на него и ответил на шаморском:

– Ты кто?

Мальчишка перешел на другой язык:

– А такой ты знаешь?

Я решил, что открыться мальчишке в знании другого языка не опасно, поэтому ответил на его языке:

– Да ты кто?

Мальчишка, услышав мои слова, радостно хлопнул себя по коленкам и умчался в сторону юрты, вернулся он скоро с полной миской какого‑то варева. Поставив чашку рядом, он стал развязывать узлы на ремнях, быстро говоря при этом:

– Я Юс, меня пригнали сюда два года назад, а ты откуда?

– Я из Шамора, – ответил я.

Освобожденный от пут, я лежал на земле и разгонял кровь в конечностях, вставать пока опасался.

– А я жил в деревне, там, – он махнул рукой в сторону севера, – далеко отсюда. А как ты попал в плен?

– Был бой, так и попал, – нехотя признался я.

От запаха еды я почувствовал себя ужасно голодным. Взяв чашку в руки, чуть не спросил про ложку, но подумал, что в устах слуги этот вопрос был бы не очень уместен.

Зачерпывая руками склизкую кашу, я стал есть. Она оказалась переваренной, к тому же в ней не было ни кусочка мяса. Стараясь не обращать внимания на сомнительный вид и вкус, я быстро затолкал в себя все, пока меня не вырвало.

– Пошли, помоем тебя, пока хозяин не вернулся, – произнес мальчишка и испуганно посмотрел при этом по сторонам.

Мытье состояло в том, что мне выдали ведро и пригоршню золы. С их помощью и предстояло мыться, причем яма для воды была посередине селенья, поэтому мне пришлось раздеваться и мыться под пристальными взорами всего поселка, в том числе и женской его части. Осторожно намочив тряпки, я с зубовным скрежетом и помощью Юса содрал их с ран и, помывшись, постирал не только их, но и свою одежду.

Юс, который ни на секунду не замолкал, засыпая меня вопросами, стал мне порядком надоедать. Закончив мытье, я решил проверить, почему меня оставили без охраны. Напустив на себя беззаботный вид, я двинулся к концу поселения. Когда я поравнялся с крышей последней юрты, дорогу мне преградили две большущие собаки, которые, оскалив клыки, внимательно смотрели за моими действиями.

«Ага, ясненько, – понял я, – но с двумя‑то я управлюсь».

Оглянувшись назад, я увидел, что за мной кроме собак наблюдают и другие глаза – десяток детей кочевников злобно зыркали на меня, прячась за ближайшими юртами.

«Ночью надо попробовать, – угрюмо подумал я, повернув назад. – Собаки и дети – серьезная охрана. Не остановят, но шум поднимут изрядный, а без коня далеко не уйдешь».

Вернувшись к юрте, я увидел, что меня уже ждут. Сам Шарек, Гайсак и неизвестный мне старый степняк.

– Почему так долго? – Гайсак с криком замахнулся крутом и щелкнул им в сторону меня и Юса, метя при этом в мальчишку.

Я слегка оттолкнул пацана и, краем глаза увидев летящую тень, выкинул вперед руку, которую тут же резко обожгло. Я почувствовал такой рывок, что едва не покатился кубарем. От резкого движения болью отозвались раны, но я выпрямился и остался стоять на ногах. Посмотрев на руку, я увидел зажатый в ладони пойманный кнут.

– Хороший воин, – скривился старик, – только не пойдет он в качестве почетного гостя, Шарек.

– Почему, отец? – удивился кочевник.

– Раны слишком свежие, чтобы его приняли на это место, – сплюнул тот. – Но на роль воина от нас сгодится. Говоришь, он пятерых наших положил?

Шарек качнул головой и ответил:

– Меня ранил и еще двоих наших, дерется, как берсерк.

– По его виду и не скажешь. – Старик смерил меня взглядом.

– Это нас и подвело. Мы‑то решили, что будет легкая добыча, а он так орудовал копьем, что только свист стоял. – Кочевник посмотрел в мою сторону.

Мне пришлось сделать вид, что я разглядываю свои сапоги.

– Думаешь, действительно телохранитель барона, а не он сам?

– Да, отец, несмотря на его возраст, думаю, не врет. Для дворянина слишком худ, плохо одет и черен.

– Поскольку выставить нам больше некого, готовь его для игр. Призовых мест не займет, но пару рабов чужих покалечит – и то радость. – Старик повернулся и пошел прочь.

– Эй, раб, иди сюда, – позвал меня Шарек.

Я подумал, что время выпендрежа еще не настало, поэтому проглотил слово «раб» и подошел к нему.

– Да, хозяин. – Я вспомнил недавний урок.

– Молодец, быстро учишься. – Кочевник оскалился. – Пойдешь вон к той юрте, скажешь, чтобы на тебя надели ошейник с моим именем.

Я внутренне содрогнулся, представив на себе ошейник, как у Юса, и внимательно посмотрел на степняка, вернее, на его оружие. Почувствовав на себе мой взгляд, Шарек перестал скалиться и положил руку на саблю. Я прикинул, смогу ли я убить его, не подняв всех остальных, и понял, что это безнадежно. Пока нужно подчиниться.

– Да, хозяин, – ответил я и зашагал, куда он мне показал.

Кочевник провожал меня взглядом и больше не улыбался.

Ошейник мне подобрали и нацепили за пару минут, настолько жесткий и толстый, что с трудом можно было повернуть голову. В ужасном настроении я поплелся назад.

– Куда прешь, шакал! – Задумавшись, я даже не заметил, как преградил дорогу конному всаднику.

Следом за его словами последовал удар кнутом, настроение у меня было настолько поганым, что я, не задумываясь, полез в драку. Нырнув под лошадь, я дернул кочевника за ту ногу, которой он оперся на стремя, приподнявшись для замаха. Мужик вылетел из седла, как пробка, и мешком шлепнулся на землю.

Несколько секунд ничего не происходило, а затем из всех щелей поперли люди с саблями наголо.

«До…выпендривался», – ожесточенно понял я, ища глазами любое оружие. За такое мог сойти только толстый шест, который использовали при постройке юрт.

Ухватив двумя руками это неудобное оружие, я прислонился спиной к юрте и стал ждать нападения. Похоже, никто из кочевников не знал пока про мои «подвиги», поэтому нападать решили они по одному.

Всего пара сбитых воинов доказала им ошибочность такого решения. Крутя в руках тяжелый шест, я почувствовал, как начинают колоть раны, предупреждая меня о том, что могут в любой момент открыться. Кочевники, поняв, что так взять меня не удастся, стали раскручивать арканы.

– Разойдитесь! Прекратить, я сказал! – разорвал суету боя громкий повелительный голос.

Кочевники нехотя расступились, пропуская отца Шарека.

Я отступил обратно к юрте, оставив нападавших лежать на земле. Мне и самому без раны обойтись не удалось, кто‑то из кочевников задел саблей мою ногу.

Кочевник безбоязненно подошел ближе и протянул руку к моему шесту. «Пожалуй, из сложившейся ситуации – это единственный выход», – обдумал я все и молча протянул ему шест. Он откинул тяжелый шест как перышко и кивнул мне следовать за ним. Все расступились, когда мы проходили мимо, но добрых взглядов на себе я не заметил.

За свою выходку я поплатился. Шарек лично привязал меня к специальным колодкам, стоявшим посередине селенья, и отвесил мне двадцать плетей. Бил он очень хорошо, рассекая мне кожу на спине и заставляя орать благим матом. Когда экзекуция закончилась, я с трудом поднял голову, перед глазами все расплывалось, и кровавые «мухи» летали передо мной. Посмотрев в сторону, я увидел, что все разошлись, кроме пяти женщин. Как я узнал позже, это были жены тех кочевников, которых я убил, когда меня пытались поймать.

Дальше пытку продолжили они: сначала на разорванную ударами спину мне насыпали соли, затем облили меня сладким сиропом из перебродивших фруктов. Зачем – я узнал очень скоро, когда они отошли, напоследок кинув в меня конским навозом, – на меня накинулись мухи и слепни.

Чувствовать, как по тебе ползают и кусают тебя сотни насекомых, и не иметь при этом возможности пошевелить хотя бы пальцем – это ужасное состояние. Даже разъедавшая раны соль причиняла не такие страдания, как проклятые насекомые. Не помню, сколько я простоял, прежде чем потерял сознание. Дальнейшее я тоже вспоминаю теперь с трудом – все дни, что я висел в колодках, были для меня чередой осмысленного стояния и беспамятства. Женщины приходили два раза в день, чтобы обновить мне соль на ранах и сироп на теле и голове.

Те минуты, когда меня отвязали и бросили возле юрты Шарека, а также то, как за мной ухаживал Юс, я тоже не помнил. Только потом, когда окончательно пришел в себя, я узнал, что он для меня сделал, и про тот переполох, который я устроил.

– Тебе повезло, что отец хозяина решил выставить тебя бойцом на играх, – тихо говорил мне мальчик, промывая раны. – Если бы не это, то тебя скормили бы собакам или отдали на растерзание женщинам, тем, которые лишились из‑за тебя кормильцев и вынуждены теперь жить из милости у родственников погибших мужей.

Я лежал, блаженствуя под его руками, мокрая и холодная тряпка казалась перышком после сотен тысяч лапок топтавших меня насекомых, казавшихся мне тогда, в колодках, тварями величиной с собаку каждая. Вода приносила прохладу и успокоение, и я старался даже не думать о том миллиарде‑другом микробов, которые заносились мне в рану.

Ходить – и то лишь с палкой – я смог только на третий день. Но все же мои занятия с Роном и молодой организм давали о себе знать, раны затягивались со стремительной быстротой. Еще через неделю ко мне явился Шарек.

– С сегодняшнего дня буду готовить тебя к играм, раб, – заявил он, пинком отбрасывая Юса в сторону. – Но если ты еще раз выкинешь нечто подобное – ничто тебя не спасет, ты понял меня?

Я не смотрел в его сторону, поэтому, когда пинок пришелся мне по раненой ноге, я скривился и сказал, посмотрев ему в глаза:

– Да, хозяин.

Удовлетворенный кочевник вышел наружу.

До игр оставался месяц, поэтому Шарек взялся за меня не на шутку. То, как со мной занимался Рон, по сравнению с методами кочевников показалось мне просто любовной прелюдией. Больше всего их тренировки напоминали мне издевательства над учениками из старых китайских фильмов, где ученикам не давали есть, пока они не переделают горы работы, использовали для занятий приспособления, несущие прямую угрозу для жизни, и прочее. Самым запоминающимся из них было приспособление для накачивания мышц пресса и спины: мои ноги в коленном сгибе привязывали к перекладине, и нужно было раскачиваться взад и вперед над горящими углями, поскольку, как только мое движение останавливалось или замедлялась от усталости, сразу начинали шипеть горящие волосы и потрескивать от жара кожа. Да и все остальные тренировочные приспособления были такими же. Как позже объяснил Шарек, эти устройства использовались только для тренировок рабов, для тренировок воинов существовали более щадящие методы.

Когда дошло время до поединков, мне вернули мое копье, которое, как оказалось, кочевники прихватили с собой. Переучивать всерьез меня на саблю не стали, но заставляли биться как копьем, так и саблей – поневоле пришлось освоить новый для себя вид оружия. Легонькая сабля оказалась смертоносным оружием, с помощью которого можно было делать такие вещи, которые с копьем были неосуществимы. Владеть, конечно, я ею так же, как копьем не мог, но уже не выглядел с саблей в руках как ученик, впервые взявший ее в руки.

Бои велись как один на один, так и по несколько человек сразу. Поскольку никаких наказаний за то, что во время боя я избиваю воинов, не было, то я отрывался вовсю. Популярности мне это не добавило, но удовольствие я получил.

Время пролетело незаметно, все мои дни были жестко расписаны, и времени даже на мысли о побеге не оставалось, тем более что я понял бесперспективность такой затеи внутри стана кочевников. Дети и собаки оказались лучшими охранниками, чем я предполагал.

День, когда большая часть мужского населения отправлялась на игры, отмечался всем селением, как большой праздник. Трудно было представить, что у кочевников есть праздничная одежда, но это оказалось именно так. Женщины оделись в наряды, украшенные золотыми и серебряными изделиями, появились меха, которых до этого дня ни на ком не было видно. Мужчин провожали с песнями и музыкой, звучали диковинные для меня инструменты, похожие на тонкие и длинные балалайки, по которым водили смычком, а также какие‑то тонкие штуковины, на которых играли, как на губной гармошке.

Меня, в отличие от остальных рабов, усадили в кибитку, чтобы я не устал в пути, причем для надежности не только привязали к ней за ошейник, но и приставили ко мне двух стражей. Один из них сторожил меня ночью, другой днем. Впрочем, мысли о побеге у меня напрочь отбивала стая собак, которая следовала при нашем отряде. На что способен десяток этих зверюг, я наглядно убедился, когда затравили собаками одного из рабов, разбившего любимую чашу хозяина. Возможности без шума отделаться от них, всех вместе взятых, у меня не было, а утратить впустую, возможно, единственный шанс для побега я не мог. Я бы просто не пережил последовавшего после этого наказания, поэтому намеревался попытаться бежать только тогда, когда шансы будут более основательными.

Ко мне – единственному из рабов – относились нормально. Пока я жил в селении, практически не встречался с другими рабами, кроме Юса, поэтому видеть, как измываются над беззащитными людьми, мне было тяжело. В поход взяли не только мужчин‑рабов, но и женщин, которым доставалось больше всего, так как среди местных они считались даже ниже по положению, чем животные. На моих глазах за какую‑то провинность одну девушку избили кнутом до полусмерти и оставили умирать в степи. Я ничего не мог поделать, кроме как сжимать кулаки и запоминать все на будущее. Счет к кочевникам у меня рос просто по секундам, а то количество вариантов, с помощью которых я собирался с ними рассчитаться, не поддавалось подсчету.

Место будущих игр я заметил сразу: огромное множество юрт, раскинувшихся докуда доставал взгляд, заметить было не трудно. Кочевники оживились и принялись тыкать пальцами на вымпелы на верхушках юрт, перечисляя, какие племена уже прибыли.

Мы вкатились в этот огромный лагерь, но наше появление никакого ажиотажа не вызвало. Я уже давно понял, что племя, захватившее меня в плен, не пользовалось особым уважением и влиянием в иерархии кочевых племен. Наш отряд встретил один кочевник важного вида, который, особо не рассусоливая, указал место для разбивки лагеря. Отец Шарека попытался было спорить, но тот пренебрежительно сказал, что мы вообще можем остановиться, где хотим, степь большая, но на месте игр все места уже расписаны.

Ругаясь, но так, чтобы этого не услышал распорядитель, мои кочевники поехали на указанное место, расположившееся, как оказалось, рядом с выгребной ямой, используемой всем лагерем. Шарек, едва увидев ее, побагровел и посмотрел на отца, тот тоже не был в восторге, поэтому всех рабов послали ее засыпать. Когда мы закончили работу, нам приказали выкопать яму в другом месте, подальше от нас.

«Похоже, так поступают все следующие племена, их специально размещают рядом с ямой, – догадался я. – А что, яма постоянно новая, и усилий для этого организаторам никаких предпринимать не нужно».

Злые и раздраженные кочевники срывали свою злость на рабах, то тут, то там слышались щелчки кнутов и крики боли. Пару раз досталось и мне: униженный пренебрежением к племени, Шарек разошелся не на шутку. В конце концов он, не дожидаясь установки шатра, ушел по знакомым.

Хотя меня и не заставляли ставить шатер, я решил помочь рабам, тем более что особо заняться мне было нечем, а болтаться без дела на виду у злых степняков было еще опаснее. Мужчины сначала недоуменно оглядывались на меня, а женщины боязливо отходили, когда я таскал им с кибиток кожу и шесты для установки юрт, ведь они видели, кто я и для чего меня натаскивали этот месяц, да и до сего дня у меня не было даже времени встретиться с другими рабами.

– Эй, раб, иди сюда, – раздался сзади грозный голос Шарека.

Все, кроме меня, испуганно повернулись на его зов. По тому, как они начали отходить в стороны, я понял, что зовут меня. Я неспешно пошел к степняку.

– Да, хозяин.

– Пошли. Как участник боев, ты будешь жить в другом месте. – Шарек сплюнул на землю. – Похоже, в этот раз у нас нет ни единого шанса на победу.

Он повел меня вдоль рядов юрт и высоких шатров, некоторые из которых были по‑настоящему огромны и расшиты золотыми нитками. «Видимо, это жилища местных авторитетов», – с усмешкой подумал я, рассматривая их.

Вскоре я понял, что мы идем к помостам, которые выполняли роль трибун. В просветы между ними я заметил странные деревянные конструкции, установленные посередине арены. Мы направились прямо к ним, и я с содроганием понял, что это большие деревянные клетки, в которых находятся как люди, так и неизвестные мне звери и существа.