Текст книги "Игра на повышение"

Автор книги: Дмитрий Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

4

Из города выбирались верхом. Благо что сплошной городской стены у Ивангорода уже давно не было. В верхах до сих пор хватало «гениев фортификации», ратовавших за постройку новой сплошной стены и готовых угробить во имя великой цели несколько лет и большую часть бюджета страны. Полная глупость и пережиток прошлого!

Столица разрасталась в стороны с такой скоростью, что никакими стенами охватить ее уже не представлялось возможным. Для защиты же от возможного вторжения вокруг Ивангорода были построены военные городки, откуда расквартированные там части имели возможность быстро развернуться в нужном направлении и связать боем противника до подхода основных сил. Вот в один из таких городков и лежал наш путь.

Мои раны наскоро обработал домашний врач Григорянских, Игната пришлось оставить под его же присмотром. К сожалению, Ханееву и Цветкову помочь уже было невозможно. От Ольховского должны были прибыть люди, забрать тела погибших товарищей, а также прихватить оставшихся в живых лжемонахов – ох, зря вы так, господин протоинквизитор! Теперь-то я точно не спущу это дело на тормозах, и плевать мне на взаимоотношения с церковью!

Я был на ногах уже больше суток, и это были, мягко говоря, непростые сутки. И тревожили меня сейчас не полученные в бою раны, а накопившаяся усталость, но позволить себе потратить хотя бы час времени на сон я не мог. Нельзя было упускать инициативу – Никита Андреевич не будет сидеть сложа руки.

С удовольствием проделал бы этот путь в карете, но тогда пришлось бы выбирать для передвижения только широкие улицы, где вероятность повстречаться с патрулями была очень велика. А вот перекрыть все возможные пути выхода из города для небольшого отряда из двух десятков всадников видится задачей невыполнимой.

Сначала пришлось удалиться от центра в сторону западной окраины, потом мы долго петляли по границе жилых кварталов и района мануфактур, являвшегося своеобразным прародителем городских промышленных зон, постепенно смещаясь к северу. При пересечении улицы Северной, за пределами города переходящей в Кузнецкий тракт, с трудом разминулись с патрулем красномундирников. А вот перейдя в восточную часть Ивангорода, уже почувствовали себя свободнее – здесь было много новостроек, затеряться среди которых не составляло особого труда.

Выбравшись за город, мы пустили коней в галоп. Вплоть до самого военного городка местность здесь тянулась открытая, и если уж где-то можно было перехватить меня, так это здесь. Но то ли мои оппоненты еще не сумели сориентироваться в изменившейся обстановке, то ли у них элементарно не было под рукой достаточных сил для противодействия, но никакой засады на нашем пути не случилось. Лишь на въезде в военный городок Восточный дежурный офицер предупредил нас:

– К нам красномундирники пожаловали!

– Много? – поинтересовался князь Григорянский.

– Офицер и два солдата, – охотно поделился новостями дежурный, – с полчаса как прибыли, да мы их тут держали, пока от коменданта приказ пропустить не поступил! Они злились, бумагой с печатями размахивали, но мы – ни в какую! Пусть у себя в Сыскном приказе командуют.

– Отлично, поручик! Благодарю за службу! – похвалил я дотошного офицера, въезжая под арку ворот.

– Рад стараться, ваше сиятельство! Все по уставу!

Правильно, все по уставу! Разыскники есть служащие Сыскного приказа, а не Воинского, так что пусть тут своими бумажками с печатями не размахивают. Это во дворце нам приходится кроме званий и должностей учитывать еще положение при дворе и родственные да дружеские связи, а здесь все просто и ясно: разрешат вышестоящие командиры войти в городок, значит, войдете, не разрешат – извольте отправляться восвояси.

Мы-то как раз были для дежурной смены вышестоящим начальством, потому никаких заминок с пропуском не возникло, и, промчавшись мимо тренирующих штыковой удар солдат, спустя пару минут мы уже входили в здание штаба.

В приемной царила напряженная обстановка. Помещение было заполнено армейскими офицерами разных полков, обеспокоенно перешептывающимися и бросающими откровенно неприязненные взгляды на сиротливо стоящих в углу двоих красномундирников. Бедняги явно чувствовали себя не в своей тарелке, но так все и было задумано.

При нашем появлении все разговоры мгновенно стихли, офицеры замерли по стойке смирно.

– День добрый, господа офицеры! – на ходу поприветствовал я собравшихся.

– Здравия желаем, господин генерал-лейтенант! – гаркнул в ответ хор мужских голосов.

А в кабинете коменданта городка, которым сейчас являлся мой давний знакомец полковник Торн, разыгрывался другой акт этого спектакля. Майор Чусовой нервно расхаживал по комнате, заложив руки за спину, а Филипп Христофорович сидел за столом, невозмутимо глядя на посланца Глазкова сквозь напяленное на нос пенсне. Предъявленный красномундирником документ одиноко лежал на столешнице перед полковником.

– День добрый, Филипп Христофорович! – я пожал руку попытавшегося вскочить Торна, одновременно сделав ему знак, что он может остаться сидеть.

– Не такой уж добрый, Михаил Васильевич, – полковник все-таки поднялся и лихо щелкнул каблуками, – судя по успевшим дойти до нас слухам, так вообще не добрый.

– Вы, как всегда, правы. Но мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы не усугубить ситуацию. Что тут у вас? – я по-хозяйски потянул со стола бумагу за подписью Глазкова.

– Да вот, – Торн махнул рукой в сторону замершего посреди кабинета Чусового, – господин из Сыскного приказа пытается указывать нам, что делать.

– А, майор Чусовой! – воскликнул я, делая вид, что только что заметил его присутствие. – Мне кажется или вы уже арестовывали меня сегодня? И что же? – я небрежно взмахнул бумагой. – Опять то же самое: задержать, арестовать, доставить! Обвинение в убийстве патриарха, покушение на жизнь государя! Как же мне надоела вся эта чушь!

Поддавшись эмоциям, я разорвал приказ Никиты Андреевича на маленькие кусочки и подбросил в воздух. Замысловато кружась, частички важного документа упали на пол. Зря. Нужно было сохранить – вдруг бы в качестве улики пригодился?

– Служба, ваше сиятельство! – выдавил из себя майор. – Я только выполняю приказы своего командира.

По его обескураженному виду можно было заключить, что он никак не ожидал встретить меня здесь. Скорее всего, ставка делалась на Северный военный городок, где сейчас был расквартирован мой родной первый Белогорский пехотный полк. Только этот вариант был отвергнут мною сразу, как самый очевидный.

– Понимаю вас, господин Чусовой, да только и вы нас поймите, – я направился было к майору, чтобы усилить эффект от своих слов, произнеся их, глядя ему прямо в глаза, но вовремя вспомнил, что тот чуть не на голову выше, и остановился у края стола. – Здесь подчиняются распоряжениям начальника Воинского приказа, а не Сыскного! А поскольку Федор Иванович из-за вражьих происков временно не может исполнять свои обязанности, значит, в данный момент вся полнота власти в Воинском приказе принадлежит мне, как первому заместителю его высочества. Следовательно, мы тут имеем полное право послать вас с незабвенным Никитой Андреевичем далеко и надолго.

– Как вам будет угодно, ваше сиятельство! – угрюмо отозвался Чусовой.

– Но мы сделаем по-другому! – я усмехнулся, поскольку не собирался задерживать красномундирников против их воли, но и не отпускать раньше времени. – Мы отправимся в столицу вместе с вами, майор! Вы, мы с князем Григорянским, а также третий Белогорский пехотный полк и два эскадрона кузнецких драгун в придачу.

– Но, ваше сиятельство! – воскликнул Чусовой, видимо, желая упрекнуть меня в попытке захвата власти.

– События сегодняшней ночи обязывают меня ввести усиленные меры безопасности! – отрезал я. – Полковник Торн, будьте добры отдать нужные распоряжения, а я пока напишу приказы для комендантов других военных городков!

Вот так, Никита Андреевич! Слишком много на себя берете! Я-то отдаю себе отчет, что меня не вся страна любит, но вас-то любят еще меньше, а мой авторитет в армии просто несопоставим с вашим. Так что в ближайшие часы я переверну ситуацию обратно с головы на ноги.

В Ивангород мы вошли около двух часов пополудни если не под приветственные крики публики – все-таки настроения в городе после ночных событий были испуганно-настороженные, то не без ноток одобрения уж точно. Слухи об аресте разыскниками Князя Холода и его чудесном побеге из застенков уже распространились среди горожан, а что подчиненные Глазкова, что служители инквизиции не пользовались любовью в народе. Так что на меня, шествующего во главе армейских колонн, жители столицы смотрели с восхищением и надеждой.

Войти в крепость не составило особого труда. Распоряжений на мой счет Никита Андреевич отдать не удосужился – видимо, не ожидал от меня подобной прыти, а усиленные наряды дворцовой гвардии пропустили меня без особых проблем, поскольку в отсутствии государя подчинялись опять-таки руководству Воинского приказа.

Однако же я не кинулся сразу искать Глазкова во дворце, а отправился прямиком в свои покои, к жене и сыну. Уж это явно поважнее будет сведения счетов со старым параноиком.

Превозмогая вновь навалившуюся усталость, я взбежал к себе на этаж и постучался в запертые двери.

– Кто там? – донесся до меня обеспокоенный голос Иванникова.

Слава богу! Значит, Сашку красномундирники не тронули, а он, предупредив Ольховского, не побоялся вернуться во дворец.

– Открывай, Сашка! Я вернулся. Все в порядке!

– Ваше сиятельство, слава богу! – Щелкнул замок, дверь распахнулась, явив моему взору вооруженного обнаженной шпагой и пистолетом моего секретаря.

– Здесь все нормально? Княгиня дома?

– Миша! Слава богу! – появившаяся из внутренних покоев Натали бросилась в мои объятия, но тут же отстранилась, внимательно оглядев меня с ног до головы. – Ты ранен!

– Пустяки. Вот Игнату досталось. Пришлось оставить его у Григорянских дома. Павлуша как?

– Все хорошо, я велела его сегодня не выводить на улицу.

– Правильно сделала. Царский дворец временами бывает чертовски опасен для проживания. Наверное, стоит готовиться к переезду в свой дом, а то близость к трону когда-нибудь сыграет с нами злую шутку.

Вопрос о переезде поднимался у нас не единожды, но каждый раз что-нибудь мешало принять решение о переселении. Жить во дворце было не так уж удобно, а учитывая рождение сына и увеличившийся штат прислуги, еще и достаточно тесно, но престиж и близость к центру принятия решений пока перевешивали. У нашей семьи, объединившей наследство Бодровых и Ружиных, были обширные владения в Холодном Уделе и Корбинском крае, но поскольку большую часть времени мы проводили в столице, то пришлось озаботиться и здесь покупкой участка под строительство своего дома. В данный момент он уже был почти готов – близились к завершению отделочные работы. Так что уже можно было плюнуть на небольшие неудобства и съехать из этого вертепа. Тем более что новый дом, первым в столице, был оснащен водопроводом и местной канализацией.

– Я все сделаю, – супруга взяла меня под руку и отвела в угол комнаты, подальше от чужих ушей. – Миша, прошу тебя, будь осторожен! Глазков – сволочь изрядная, но ты же знаешь его помешанность на соблюдении интересов Ивана Федоровича! Государь не простит, если ты расправишься с ним. А из-за протоинквизитора могут быть большие неприятности с церковью.

– Не волнуйся, дорогая, – поспешил я успокоить Наталью, – для меня сейчас главное – обеспечить Федора лучшим лечением, какое только может быть. Ты знаешь, мне не нужна власть, мне нужна возможность делать нашу страну лучше и сильнее. И сейчас нужно реагировать на наглое покушение на жизни государя и наследника и смерть митрополита и других отцов церкви, а не устраивать междоусобицы. Так что крови не будет. По крайней мере, на моих руках. Но и совсем оставить действия этой парочки без внимания тоже нельзя.

– Ты выглядишь очень уставшим, может, стоит поспать несколько часов, потом браться за дела?

Боится, что глупостей наделаю. Да нет, я уже все продумал. И остыть успел. Если бы мне отец Пафнутий или Никита Андреевич попались сразу после боя в гостиничном дворе, может, я и дал бы волю эмоциям, а сейчас – нет. Глазкова нужно аккуратно «придушить», «перекрыть ему кислород», чтобы не мешал работать. А вот протоинквизитора пора убирать с политической доски, этот товарищ совершенно невменяем и недоговороспособен. Чего доброго, еще в выборы нового патриарха влезет, а это нам совсем не нужно. Долго я его терпел, но произошедшее сегодня ранним утром – это уже далеко за гранью дозволенного. Никто не давал права инквизиции создавать бандформирование, да еще впускать его членов в царский дворец и натравливать на людей.

– Не волнуйся, Натали, – я аккуратно поднес ее руку к губам и поцеловал, – всего несколько важных распоряжений, и я вернусь. Действительно нужно поспать, ночка выдалась убойная.

Небрежно произнося фразу «несколько важных распоряжений», я словно намекал на простоту предстоящих дел, однако же все было совсем не так.

Перво-наперво я вызвал во дворец доктора Георга Карловича Мейнинга. Однажды он уже спас жизнь царевичу Федору, почему бы не попробовать еще раз? После того случая в поместье графа Измайлова по моей рекомендации бывшего фрадштадтца, а ныне подданного Таридии привлекли к преподаванию сначала в Южноморском, а потом и в Ивангородском университете, потому вызвать его во дворец оказалось делом несложным.

Убедить личного врача семьи Соболевых Ивана Юрьевича Ракитина прислушаться к мнению Мейнинга тоже было нетрудно, а зная деликатность и дипломатичность Георга Карловича, не приходилось сомневаться, что два профессионала скорее найдут общий язык, чем будут с пеной у рта доказывать верность именно своей точки зрения.

Далее я посетил канцлера и утвердил его во мнении, что правительство должно выполнять свою работу, несмотря на события последних дней. Все должно идти своим чередом, государственный механизм должен работать безостановочно.

Затем мы вместе с начальником Посольского приказа Арбениным набросали текст ноты протеста, которую он должен был сегодня же вручить фрадштадтскому послу.

После Посольского приказа пришла пора пообщаться с главными редакторами двух пока единственных печатных изданий страны: «Вестника» и «Известий». При кажущемся сходстве тематики и названий «Вестник» считался газетой сугубо проправительственной, доносящей до широких масс взгляды и идеи правящей верхушки. «Известия» же те же самые новости подавали в более легковесной манере, позволяя себе иногда делать выпады в сторону более консервативных коллег и каждый выпуск завершая публикацией новинок от местного поэтического цеха. Смешной для человека двадцать первого века набор отличий в местном обществе создавал иллюзию серьезного противостояния, чем и привлекал дополнительное внимание к обеим газетам, обеспечивая им бешеную популярность. На людях и главные редакторы, и корреспонденты «Вестника» и «Известий» смотрели друг на друга косо и разговаривали исключительно «через губу», но, когда я вызывал издателей пред свои светлые очи, оба дружно выслушали мои пожелания и наставления, без ссор и ругани. Объяснялось это очень просто – самим своим существованием газеты были обязаны мне и финансировались из государственной казны.

Сегодня я в полной мере воспользовался своим кураторством прессы, изложив редакторам нужную версию происшествий. Ответственность за взрыв пороховой мины я целиком и полностью возлагал на фрадштадтских шпионов, а свой побег из застенков Сыскного приказа подал как нападение разбойников, прикрывавшихся именем святой инквизиции, на спешившего по государственным делам в сопровождении офицера свиты и двух служащих контрразведки князя Бодрова. Особый упор делался на назначение пожизненных пенсий семьям погибших и оплату образования их детям за мой личный счет – народ должен знать, что я всегда забочусь о своих людях, даже после их смерти.

После газетчиков я встретился с главами контрразведки Ольховским и внешней разведки Буровым. Сначала по отдельности, потом с обоими вместе. С расследованием взрыва по большому счету было уже все ясно, требовалось быстро сделать ответный ход, дать понять островитянам, что возмездие за подобные выходки будет быстрым и неотвратимым. Несколько проектов по Фрадштадту у нас уже были в работе, но выводить их на решающую стадию еще было рановато. А вот провести небольшую акцию устрашения, которая бы идеально вписалась в общую картину нашей большой игры, – в самый раз. Посмотрим еще, кто кого, но, видит бог, не мы это начали!

Только разобравшись со срочными делами, я нашел время для Глазкова. Да и то вышло это случайно.

Я знал, что начальник Сыскного приказа в помещениях своей службы отсутствует и что территорию царского дворца он не покидал, но выяснять его местоположение я не приказывал. А тут зашел в покои государя осведомиться о состоянии здоровья и нос к носу столкнулся с бледным и взъерошенным Никитой Андреевичем. При нем было трое красномундирников, со мной – офицер и три солдата охраны. Кроме того, в комнате находились еще двое слуг и горничная. В воздухе явственно запахло грозой, все присутствующие на мгновение замерли в немой сцене.

– Каково состояние государя? – холодно осведомился я, глядя в упор на главу разыскников.

– Слава богу, опасности для жизни нет. Лекари говорят, что дней через десять Иван Федорович сможет вернуться к исполнению своих обязанностей.

Сказано это было нервно, но с вызовом и даже небольшой долей злорадства в голосе. Боится господин Глазков, сильно боится, прикрывается именем государя в надежде, что я испугаюсь монаршей реакции на свои действия. Святая наивность! Никита Андреевич напоминал мне сейчас пешеходов, переходящих дорогу не глядя по сторонам, но с осознанием своей правоты и в полной уверенности, что все автомобили уступят им дорогу. Много ли толку будет от такой правоты, если кто-то из водителей не успеет затормозить? Так и в этом случае: поможет ли Глазкову обращенный на меня царский гнев, если он уже дней десять, как будет мертв? Смешной, ей-богу.

Вдвойне смешной, учитывая тот факт, что мне гораздо выгоднее сейчас с пользой для себя использовать его напуганное состояние, а не заморачиваться местью.

– Господа, будьте добры, оставьте нас наедине с Никитой Андреевичем! – обратился я сразу ко всем присутствующим. Дважды просить никого не пришлось. Даже красномундирники поспешили покинуть помещение, не дожидаясь кивка со стороны своего начальника.

– Бодров, ты понимаешь, что это все… – Глазков сделал нервный жест рукой, долженствующий, видимо, указать на все плохое, творящееся прямо сейчас по всей Таридии, – попытка государственного переворота? Ты осознаешь, каковы будут последствия для тебя?

Начальник Сыскного приказа, как всегда, фамильярничал, позволяя себе обращаться ко мне не по этикету. Ну да бог с ним, меня мало заботили такие вещи, хотя я мог бы давно ткнуть его носом в это дело, да еще при обществе, чтобы уж наверняка проняло.

– Одна древняя народная мудрость гласит, что все беды государства идут от плохих дорог и дураков. Так вот, с плохими дорогами мы уже успешно боремся, как бы нам еще дураков извести!

– Что-то я не припоминаю такой народной мудрости, – нахмурил брови Никита Андреевич.

– А у тебя вообще память короткая, – я решил тоже плюнуть на приличия, обращаясь к оппоненту исключительно на «ты». – Я-то думал, что мы с тобой давно друг про друга все поняли и пришли к состоянию равновесия. Но проходит совсем немного времени, и ты все начинаешь сначала. Неужели мало я сделал для Таридийского царства? Неужели мало я доказывал свою верность трону, что ты раз за разом подозреваешь меня в измене? Сколько еще раз нужно сказать, что я не рвусь к власти, что меня вполне устраивает та роль, что отведена мне сейчас?

– Лукавишь, Михаил Васильевич, ох, лукавишь! – Глазков погрозил мне пальцем и тут же утер носовым платком выступившую на лбу испарину. – Не устаешь кричать на каждом углу, что власть тебе не нужна, а сам с каждым днем все больше ее под себя подгребаешь! Уже и наследник трона под твоим влиянием находится, я уж не говорю про царевича Алексея и Григорянского – те вообще пляшут под твою дудку!

– Они мои друзья, а друзей не заставляют плясать под свою дудку, как ты выражаешься! Друзья – это особые люди, им можно доверить даже самое дорогое, их не бывает много и потому их нужно беречь. И я всегда, по возможности, стараюсь это делать. Что же до власти, то в сотый раз повторяю, все мои усилия направлены на благо страны, а не на мое собственное благо.

– Слишком велико стало твое влияние, князь, потому и спрос с тебя вырос. И соблазны твои тоже выросли.

– Да пошел ты к черту! – не выдержал я, заставив испуганно замолчать раздухарившегося было Никиту Андреевича. – Короче, Склифосовский! – вырвалась у меня фраза из всеми любимого фильма, заставившая Глазкова нервно озираться в поисках непонятного и таинственного Склифосовского. Пришлось исправиться: – Короче, Глазков! Я готов закрыть глаза на твою очередную глупость с подозрениями на мой счет. Но я не хочу слышать даже намека на оправдания по поводу проникших в подземелье бандитов протоинквизитора! А потому будь добр немедленно арестовать отца Пафнутия и разорить все его разбойничье гнездо!

– Но…

– Если этого не сделаешь ты, то я сделаю сам. Но ты ведь понимаешь, сколько он даст показаний против тебя, коли попадет в мои руки? Займись этим немедленно! Протоинквизитор дел натворил столько, что уже на пожизненную каторгу хватит, а то и на отсечение головы! Там и потеть-то сильно над доказательствами не придется. Сделай это, Никита Андреевич, и можешь не опасаться за свою жизнь! В отличие от тебя я понимаю, что сейчас нам с внешним врагом разбираться нужно, а не междоусобицы затевать!

– Да поймите вы, Бодров, – воспрял было духом Глазков, получивший возможность сменить неприятную для себя тему, – вы своими громкими разоблачениями втянете нас в очередную войну! Даже если это сделали фрадштадтцы, нужно обстоятельно во всем разобраться, хорошенько продумать каждый шаг и тихо, без огласки, нанести ответный удар.

– Надо же, какие здравые мысли! – показушно восхитился я двуличию своего оппонента. – Как меня обвинять, так тебе ничего не нужно! Виновен априори, так сказать!

– Да разобрались бы во всем! – небрежно махнул рукой Никита Андреевич, вновь пытаясь проскочить мимо неудобной темы с людьми протоинквизитора. – В прошлый раз же разобрались!

Терпение мое не беспредельно. У меня аж в глазах потемнело от желания немедленно съездить главе сыска по физиономии. Как легко у него все получается: чуть какое подозрение, так Бодрова в тюрьму, а там и разбираться можно начать! А в остальных делах лучше не спешить! В войну я, видите ли, страну втяну! Как будто эта война уже не идет! Взрыв пороховой мины в центре нашей столицы – это что, не война? Или то, что Фрадштадт профинансировал формирование в Улории целой армии из наемников и вновь толкает Яноша Первого на ссору с нами, является секретом для кого-то? Обдумать, подготовиться… Можно подумать, мы с царевичем Федором ни о чем не думаем и ничего не предпринимаем, а тупо бьем баклуши в ожидании следующего удара! Нечего вообще лезть в чужие дела, когда свои далеки от порядка!

Видимо, я не совсем совладал со своим лицом, отразившим обуревающие меня эмоции. Потому что Глазков испуганно отшатнулся. Но нет, и здесь я сумел взять себя в руки:

– Будьте добры заниматься внутренними делами и не лезть в международную политику! Не ваше это дело! – на этой фразе я невольно запнулся, поймав себя на том, что вернулся к обращению на «вы» с главным красномундирником. Вот что воспитание делает – хочу нахамить и не могу! – Завтра утром, Никита Андреевич, первой новостью, услышанной мною, должна быть новость об аресте нашего верховного инквизитора. Очень вам не рекомендую разочаровывать меня! Спокойной ночи!

Хотя время еще только приближалось к семи вечера, я решил отправиться-таки на отдых, потому что силы мои были уже на исходе и усталость от таких бурных суток брала свое. Движения давались с трудом, и сосредоточиваться на какой-либо мысли становилось все труднее.

Все срочные дела я переделал, помочь Федору оправиться от ран я сам, к сожалению, не могу, а вот обеспечить во время болезни царевича продолжение его политики постараюсь. Ближайшие пять-шесть дней – при поддержке верных мне штыков, а там царевич Алешка из Бобровска примчится, и через него уже можно будет действовать вполне законно. А еще я одного из двух своих главных недоброжелателей в столице натравил на другого.

Что ж, пора и честь знать! Это были очень длинные сутки, и, клянусь богом, я заслужил этот отдых!