355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дмитрий Вересов » Знак Ворона » Текст книги (страница 2)
Знак Ворона
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 01:15

Текст книги "Знак Ворона"


Автор книги: Дмитрий Вересов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

– Ты знаешь, что я тебе скажу! Я тебе скажу, что никакая ты не мать. Не видывал свет еще таких матерей. Попрыгунья-стрекоза – лишь бы все порхать, голливудским прихвостням головы кружить! Сорокалетняя парфетка, кукушка, подбрасывающая своих детей! – в устах сестры термин “парфетка” прозвучал как оскорбление.

– Лиза, угомонись, давай поговорим по-человечески…

– По-человечески. Ну, давай, говори. Если тебе есть что сказать.

И Таня осознала, что не может ничего сказать, ровно ничегошеньки. Ну как, как объяснить ей, такой родной, близкой и вместе с тем такой далекой сестре, то, что не поддается объяснению. Рассказать ей про звездную жизнь? Про свору журналистов, дежурящих у подъезда? Про то, что борьба за “Оскар” ведется не только на съемочной площадке? Нет, если она начнет расписывать Лизке свою теперешнюю жизнь, это только подольет масла в огонь. Ведь именно она, Татьяна, в погоне за славой и успехом, обрекла свою старшую сестренку на скучную жизнь курицы-наседки при чужих птенцах. Хотя разве не сама Лизка позвонила тогда в Мунлайт-Пикчерз? Разве не она устроила Татьяне кинопробы и буквально силой заставила ее поехать в Голливуд? И она, Татьяна, не виновата, что все так обернулось: так хорошо для нее. Хорошо? Хорошо, да не во всем. Засыпать, вспоминая, как смеются твои дети. Думать о том, что они, наверное, уже подросли, изменились, и она этого не видит, только слышит вечерами их голос, идущий издалека по проводам. А теперь вот старший начал Лизку мамой звать… Теперь у него две мамы, а через какое-то время останется одна, та, которую он будет считать настоящей. И неужели это будет не она, не Татьяна?!

А Лизавета не унималась.

– Молчишь? Правильно молчишь. А хочешь услышать правду? Правда в том, что младший, твой младший, уже начал называть меня мамой. Меня!

У Тани больно защемило сердце. Так больно, что она невольно схватилась за грудь. За что с ней поступают так жестоко? Почему за счастье заниматься любимым делом, за то, что в этом деле к ней наконец-то пришел успех, почему за это надо платить такую страшную цену? И что ей теперь делать – бросить все, отказаться от последнего в жизни шанса?

– Лиза, остановись, что ты говоришь!

– Говорю, что есть! Я рада заменить твоим детям мать. Но я тоже женщина из плоти и крови. И я не монашка, чтобы раньше времени ставить на себе крест. Я не хочу и дальше думать о том, как бездарно уходят последние годы накануне беспросветной старости, уходят на то, чтобы быть сиделкой при детях вертихвостки-сестры, которая тем временем разводит шуры-муры с голливудскими красавчиками! Ты бы почитала, что о тебе пишут! Боже! Да я бы на твоем месте давно от стыда сгорела! И дети, они ведь тоже слышат, что другие об их маменьке говорят! Мало им папаши-уголовника, теперь еще и мама, прости господи, шлюха!

Лизка уже не говорила, она кричала. И, достигнув апогея, выкрикнув в трубку такое обидное, грубое слово, вдруг разрыдалась. А Татьяна сидела, пригвожденная к креслу, не находя слов. Сестра ее задела, и больно задела. И сильно обидела. Не тем, что пошла на поводу у глупых сплетен. Татьяна понимала, что многое Лизавета сказала сгоряча, что, поплакав, она раскается и извинится. Едва ли она и в самом деле до такой степени верит всей этой печатной белиберде. Просто для нее, женщины в последней стадии свежести, все эти россказни о чужих любовных похождениях как красная тряпка для быка. Потому она и злится. Но то, что она назвала Павла уголовником! Ее ослика-Пашку, с которым так не вяжутся предъявленные ему обвинения. Этого Татьяна не могла простить даже родной сестре. А если, чего доброго, она станет настраивать против него детей?!

– Лиза, не смей так отзываться о Паше! Ты же знаешь, что все доказательства его виновности не стоят и ломаного гроша!

На том конце провода раздавались всхлипывания. А потом прозвучало то самое, неизбежное “прости”.

– Прости, я не знаю, что на меня нашло. Я не хочу думать плохо ни о тебе, ни о Павле. Но так дальше продолжаться не может, поймешь ты наконец?!

И тут Татьяну осенило. Решение возникло в мозгу, как яркая вспышка. И оно оказалось простым, как дважды два. “Все гениальное просто, не просто, а очень просто! И почему я до сих пор этого не сделала?”. Сжав двумя руками телефонную трубку, Татьяна прокричала:

– Лизка, я все поняла! И у меня есть план, мистер Фикс! Хватит лить слезы – через неделю мы снова будем все вместе!

Татьяна купила в Лос-Анджелесе дом.

Базироваться далее в Сан-Франциско не представлялось более возможным. Американская киноактриса по статусу и определению своему должна жить в Голливуде. В Лос-Анджелесе.

Мальчишки восприняли переезд как некое ковбойское приключение, и жизнь Татьяны снова наполнилась визгами, криками, вечными разборками между братьями, в которых ей – их матери – надлежало быть теперь ежедневным справедливым судьей… Судьей перманентного действия. Теперь дом ее снова стал настоящим домом. И когда случалось, что дети вдруг затихали, ей, как и положено настоящей матери, становилось тревожно, потому как ей было необходимо знать – а где старший? А где младший? А что вы там делаете? А где вы попрятались? Ау! А не затеяли ли вы какой-нибудь опасной шкоды? Не лопаете ли вы аспирин, играя в голодающих полярников?

И как она могла почти целый год обходиться без этих визгов, без этих вечных разборок – кому первому полезать в машину, кто будет первым давить на кнопки плей-стэйшн, кто будет первый идти в ванну и так далее, и тому подобное…

И Таня снова впадала в задумчивость. Кто она? Женщина и мать? Или она – голливудская актриса со всеми вытекающими?

И снова теснили грудь воспоминания о счастливых деньках в их доме в Колорадо. В Колорадо, где они были все вместе и где у детей был отец, а у нее – ее ослик-Пашка…

Колину она позвонила по совсем неожиданному поводу.

Из “Юнайтед Артистс” она получила уведомление, что в связи с выходом в продажу нового альбома песен Григория Орловского под названием “Дым твоего опиума”, госпоже Розен причитается некая сумма.

И каково было ее изумление, когда она узнала, что за тот диск, над которым они с Григорием работали почти три месяца, ей достанется всего шестьсот долларов, по расценкам девочки на подголосках, что в конце рефрена поет свое “упи-упи-ду”…

Она позвонила Колину, чтобы тот помог своими адвокатами, дабы разобраться с дикой несправедливостью.

– А у тебя самой-то копия контракта с “Ю.А.” есть дома? – прежде всего поинтересовался Колин.

И когда выяснилось, что все документы были у Григория, которому Таня бесконечно доверяла, Колин сказал, не скрывая раздражения. – Ты постарайся забыть и о Грише, и о твоей работе с “Юнайтед Артистс”, мне не жалко, если мои адвокаты, специалисты по авторскому праву, пороются в этом деле, но я, априори знаю, что такая солидная компания как “Ю.А.” Вряд ли станет мухлевать с такими суммами, судя по всему, контракт, который ты подписала с руки ныне почившего в бозе Григория, был составлен в его пользу. Так что, забудь и наплюй!

Однако несмотря на горечь стыдного сознания, что тебя обманули, разговор этот с Колином получился неожиданно приятным и имел мажорное окончание, которое подсластило полынный привкус горечи и стыда.

– Какие планы на послезавтра? – спросил Колин.

– Послезавтра? – переспросила Татьяна. – Послезавтра ничего, никаких планов.

– Тогда поезжай в банк за своими брильянтами и готовься: будешь моей парой на балу у губернатора.

– Где-где? – переспросила Татьяна.

– На ежегодном балу у губернатора штата Калифорния, – медленно и раздельно произнес в трубку Колин Фитцсиммонс.

– Хорошо, я очень рада, хоть это так неожиданно, – сказала Таня в растерянности.

Колин не соврал, когда сказал Татьяне, что идея пригласить ее стала такой же неожиданностью и для него самого.

После второго своего развода с кинозвездой Мелани Д’Аршбоу Колин посещал великосветские рауты, сопровождаемый разными спутницами. Но этикет Голливуда предполагал в каждом таком выборе некий потаенный смысл, который потом тут же на следующее утро выливался в виде метровых заголовков лос-анджелесских газет.

“Новая подружка режиссера Фитцсиммонса? Она получит главную роль в новом фильме?”

Или: “Новая невеста, которая взамен своих прелестей получит миллионы Колина Фитцсиммонса? ”

Именно поэтому Колин частенько приходил на подобные мероприятия с Алабамой Джонс. Про нее – про веснушчатую маленькую девчушку – подобных сплетен никто не распускал.

Но вот пригласить на бал к губернатору Таню Розен!

Сам Колин был занесен в число приглашенных еще полгода тому назад. А пригласить в качестве дамы Таню, идея пришла именно веснушчатой Алабаме. И именно после длинного, в милю, интервью на целых десять разворотов в “Лос-Анджелес Тайме”, где Таня “умыла” Тони Сазерленда своей “парфеткой”…

Колин Фитцсиммонс будет на балу с перфектной женщиной.

В русской литературе был такой штамп – женщина, приятная во всех отношениях. Теперь именно Татьяне предстояло ввести новое понятие о женщине – во всех отношениях совершенной. Она и поет. Она и танцует. Она и умна. Она и музыкальна. Она и красива. Она – просто прекрасна.

Именно так и рождаются “Оскары” – сказал на это Эд Факноумо.

Он и слово-то это – “Оскар” – тоже произносил, смешно шепелявя – “Ошкар”.

Да, именно так и делаются “Оскары”, подтвердила Алабама, которая специально приехала, дабы поглядеть, проверить, как Татьяна приготовилась к балу.

Поглядеть, да и проинструктировать – о чем и с кем говорить.

“Оскары” делаются не столько на съемочной площадке, Таня, сколько в голливудских кулуарах, дорогая моя, и бал у губернатора как раз то место, где решаются многие подобные дела, а твое паблисити – что-то вроде разведки боем, что-то вроде подготовки предполья перед тем, как будет принято окончательное решение…

* * *

Госпожа Бетриббс-Тиранозавр Ордена иллюминатов – Таня Дарлинг – леди Морвен тоже должна была объявиться на балу у губернатора штата Калифорния. Там должно было собраться общество, чуть ли не на треть представленное ее единомышленниками и единоверцами.

Когда верный Лоусон начал зачитывать список приглашенных, Таня кивками головы отметила и Петти, и Макмиллана, и Гейла Блитса… Все они – добропорядочные калифорнийцы, верные дети своего штата!

Но когда Лоусон дошел по списку до фамилии кинорежиссера Фитцсиммонса и прочитал, что сопровождать его будет русская киноактриса Таня Розен, госпожа Бетриббс насторожилась и сказала тихо:

– Мы не будем на балу у губернатора, Лоусон, у нас годовщина…

– Но, госпожа, годовщина смерти лорда Морвена двадцатого, а бал шестнадцатого…

– Мы не будем на балу, у нас годовщина, – сухо повторила Татьяна и жестом показала Лоусону, что он свободен.

Дубойс – Делох

Штат Вермонт. Дача “Солженицыно-2”

1997

Питер почему-то вдруг начал ощущать неуловимую связь со своим английским другом-профессором, связь, какая бывает разве что между родными братьями. И не просто родными братьями, но братьями-близнецами – двойняшками, которых даже советская армия, далекая от тонких метафизических парадигм, и та по своим внутренним правилам никогда не разлучала, а предоставляла им возможность служить в одном подразделении.

Питер не спал ночами.

Он думал о том, что говорил ему профессор Делох: о неразрывности связи двух полюсов – идеалистическом и материалистическом представлении о мирозданье, о слитности “инь” и “янь” в представлении философов древнего Востока, о неразрывной связи материального с “зафизическим” у древних греков, о вульгаризации философии современной западной цивилизацией, утратившей истинную гармонию знания, заключавшуюся в примирении противоположностей, сближении непримиримых полюсов, начала и конца, материи и идеи, слова и дела… Сперва Питер полагал, что Делох представляет собой верный пример сумасшедшего. Он, конечно, пользовался некоторыми находками спятившего старикана, как пользуются в ФБР и КГБ услугами экстрасенсов. Ведь допер же Делох своим умом, кто скрывался за убийством Фэрфакса!

Однако после того, как Питер сам побывал в сумасшедшем доме “Плейграунд”, ему стало казаться, что они с Делохом как два сообщающихся сосуда.

И теперь Питер уже не был настолько уверен, кто из них двоих сумасшедший.

Бессонными ночами Питеру казалось, что он думает дуэтом – вместе с Делохом, как два удаленных друг от друга компьютера, связанных одним модемом… И болезни мозга у них общие…

Сумасшествие.

А разве можно назвать здравыми мыслями о том, что Татьяна… та Татьяна, которую они с Делохом вместе и нашли, когда искали убийцу Фэрфакса, что она – леди Морвен, Таня Дарлинг, Таня Захаржевская – что-то вроде Вечного жида!

Делох порою просто бредил наяву, когда подобно пифии, закрыв глаза, в упоении собственными эзотерическими откровениями, начинал вещевать. Питер и половины не понимал из того, что скороговоркой говорил тогда Дубойс. Он как будто читал некую только ему видимую бегущую строку на небесах, где в небрежно раскрытой ангелами Книге Судеб сбрендившему с ума-разума профессору Делоху удавалось подглядеть некие секретные странички…

А ведь в них есть смысл! А ведь наличие строгой системной связи между явлениями есть в наличии!

Питеру становилось не по себе от этих мыслей.

Либо он и правда сходит с ума, либо они с Делохом стоят на грани чего-то очень и очень необъяснимо важного. Настолько важного, что их знание может обернуться некими изменениями для судеб всего человечества.

Питер лежал на холодной веранде и слушал дождь. Лежал и слушал себя.

Прислушивался к собственному сумасшествию. Вермонтский дождь барабанил по крыше. Было зябко под тонким шерстяным одеялом. Но Питер не вставал, чтобы включить обогреватель.

Он боялся.

Он боялся, что обогреватель засекут со спутника. Нет, он точно сбрендил! Какой еще спутник? Это настоящая паранойя. Как у любимого персонажа из сологубовского “Мелкого беса” – у Ардальона Борисовича Передонова, когда тот перед свадьбой пометил себя чернилами, дабы в церкви его не подменили…

Но отчего бы и не засечь его со спутника? Ведь тепловое излучение от обогревателя видно на инфракрасном экране?

Как Эрнесто Че Гевару в середине шестидесятых в боливийских джунглях поймали? Со спутника – по инфракрасному излучению от костра, возле которого грелись партизаны. Эту хрестоматийную операцию ЦРУ они еще на первом курсе спецпредметом проходили…

Питер все же встал и, прошлепав босыми ногами по холодным, влажным от ночного конденсата доскам, воткнул в розетку шнур обогревателя.

Открыл дверь веранды. Туман. Всю поляну перед дачей заволокло. Как будто облако спустилось с небес и решило переночевать на лужайке. А настанет утро – взлетит облачко и поплывет, себе дальше – в далекие страны.

Питер напялил на себя свитер и снова лег, натянув тонкое шерстяное одеяло на самую макушку.

Все же они с Делохом оба сумасшедшие. И еще не известно, кто из них сумасшедший в большей степени!

Марша Гринсдейл, она же леди Морвен, она же – Таня… Она позволила ему называть ее Таней…

Таня перевезла его в Вермонт, в эту почти сибирскую тайгу, которую за сходство с российским оригиналом так полюбил великий Нобелевский лауреат.

Татьяна и сама, конечно, оперативница и конспиратор, тянущая на девятый класс по десятибалльной шкале, принятой у них в ФБР, но так как дело с нынешним переходом на нелегальное положение было для них обоих вопросом жизни и смерти, место схрона, лежку выбирал сам Питер.

Зная все способы, по каким ФБР может разыскать пропавшего в США человека, Дубойс пошел по отработанной схеме, принятой и опробованной Министерством юстиции в комплексе мер по защите ценных свидетелей.

Они с Татьяной выискали по каталогу продаж недвижимости охотничье бунгало в самом медвежьем углу Соединенных Штатов.

А Георгу Делоху отныне было дано право звонить леди Морвен напрямую, минуя Лоусона.

Татьяна многому научилась у своего покойного муженька, и сведения по искусству конспиративной связи легли на благодатную почву, подготовленную еще первым этой почвы пахарем – Вадимом Ахметовичем. Татьяна вообще была способной ученицей, но что касалось любимых с детства шпионских предметов, то здесь она все хватала с лету, как чайки в Ницце, паря в потоке средиземноморского бриза, хватают на лету кусочки багета, бросаемого им глупыми американскими туристами.

У иллюминатов не было системы связи вроде той, что в России называли “кремлевской вертушкой”. Но Таня дала Делоху такой номер телефона, который никто не прослушивал. Никто, кроме тех, кто и так, безо всяких церемоний мог в любой момент войти в ее – Татьяны – земную жизнь, в любом месте, будь то салон самолета “Транс Уорлд Эйрлайнз” или лифт на станции метро “Лестер Сквер”…

Но Татьяна теперь опасалась не их.

Она опасалась простых земных грешников из ФБР, обслуживающих противостоящую ей в клубе иллюминатов оппозицию.

С Георгом Делохом у Татьяны образовалась странная связь. Георг был единственным человеком, кто не догадывался о двойной сущности леди Морвен, а знал это наверняка. И он сам до этого дошел. Сам.

И если Питер… Питер Дубойс был… или, вернее, как ей очень бы самой хотелось надеяться, становился ее другом, то Питер в силу своего заземленного толстенной несгораемой шиной вульгарного материализма убеждения, что нет в мире иных законов, чем законы Ньютона и Ломоносова – Лавуазье, Питер мог понять и ощутить только половину ее жизни.

Он знал много ее тайн. Почти все. Ему были ведомы все ее земные связи. Но ее – Татьяны – двойственности, амбивалентности ее бытия, дуализма ее сути понять он пока еще не был готов. И Татьяна не торопила его.

А вот Георг…

А вот Георг сам пришел и выложил ей все. Как будто он был свидетелем ее тайных явок, явок с чертом Вадимом Ахметовичем…

Значит, Грегор стал теперь ее самым близким другом и духовником.

Он и Питер. Оба они теперь имели привилегию называть ее по имени.

Татьяна…

– Мне нужно срочно увидеться с нашим другом, – сказал Делох.

– Пока организовать вашу встречу не представляется возможным, – ответила Татьяна, испытывая неподдельное сожаление и неловкость от того, что ее друг может заподозрить ее в неискренности.

– Но это очень нужно нам всем, – настаивал Делох сокрушенно и даже как-то потерянно.

– Потерпите недельку, нам надо перевести нашего друга в такое место, где всем нам будет удобно общаться.

– Но это не терпит отлагательства, даже вы не имеете контроля за реально отпущенным временем.

– И тем не менее, и тем не менее…

Они понимали друг друга с полуслова.

Теперь у нее был духовник и советник. Вернее, у нее были друзья и советники.

Их надо было теперь собрать под одной удобной крышей. Крышей в прямом и переносном значении этого слова.

А дача в Вермонте, которую в память о знаменитом соотечественнике своем они с Питером назвали “Солженицыно-2”, дача эта не была на сто процентов непробиваемой. Не исключалась малюсенькая вероятность того, что ФБР как-то пронюхает… Пронюхает и нагрянет.

Поэтому Таня по плану, разработанному Питером, готовила новую хатку. Новый схрон. Она отныне все делала только советуясь с Питером.

Ах, почему они не повстречались пять лет тому назад?

Отследить перемещения Татьяны в пространстве и по следу этих перемещений найти Питера в принципе не представляло для ФБР никакого труда. Каждый уикенд личный самолет леди Морвен – этакий реактивный летающий офис с салоном на шесть персон, производства “Дасо-Аэрокосмик Спесьяль” – вылетал из лондонского Хитроу, где всю неделю терпеливо ждал свою родовитую хозяйку, и, за восемь часов перелетев Атлантику, садился в аэропорту Кливленда… Чего уж проще – проследить, куда из аэропорта направится молодая леди!

Однако не был бы Питер Дубойс самым лучшим оперативником и разработчиком знаменитой “девятки”, кабы не провел он за нос своих коллег-фэбээровцев.

Пригодилась тут Питеру строго законспирированная и не зарегистрированная в анналах связь. Личная связь, личный агент Питера, завербованный им еще в первый год службы.

На вырост.

Питер тогда как в воду глядел, что пригодится.

С этим агентом они и разыграли якобы бурный роман, что приключился вдруг с молодой вдовушкой! Ведь с точки зрения спецслужб, если у человека нет слабостей – значит, этот человек мертвый.

Неживой.

Агента свели с Татьяной месяц назад в Ниагара-Фоллз, куда леди Морвен якобы ездила просто-напросто отдохнуть от дел – подышать влажным простором радужных брызг перед предстоящим осенью заседанием Капитула. Там, в Ниагара-Фоллз, она специально, по совету Питера, назначила и встречу с Петти и Макмилланом. Для отвода глаз…

Все было разыграно как по нотам.

Агент Питера, выдававший себя за скучающего жиголо, выехавшего отдохнуть на уикенд поохотиться на богатых дамочек, демонстративно подкатился к леди Морвен у Петти и Макмиллана на глазах, когда они с Татьяной лакомились форелью в недешевом ресторанчике “Пуасон де Ниагара”.

В ресторане звучала музыка. Агент подошел к столику, за которым сидела высокопоставленная троица, и пригласил леди на танец.

Татьяна сдерживающим жестом остановила телохранителя из свиты Макмиллана, де, она не прочь развлечься и не видит в том ничего опасного для себя.

Потом был еще один танец, и еще один.

А потом развеселившаяся от пяти демонстративно выпитых бокалов “дю ван роз”, похотливо хохоча, закатывая глаза и пьяно закидывая голову, юная вдова объявила своим спутникам, что намерена покинуть их и заняться личной жизнью.

– Вы видели, как этот жиголо лапал ее за ягодицы, как будто это дешевая деревенская шлюха? – возмущенно говорил своему спутнику шестидесятипятилетний Уильям Петти-младший.

– Я видел, что это несомненно нравилось леди Морвен, она не только не отвела его руку, но еще теснее прижималась, – ответил Макмиллан.

– О темпора, о морес! – воскликнул Петти-младший.

– Но вспомните себя в ее годы, милый Уильям, – сказал Макмиллан, кивая официанту, готовому еще раз наполнить бокалы.

Татьяна теперь добросовестно отрабатывала версию влюбленной самки.

Фэбээровцы, естественно, срисовали агента уже на следующий после их знакомства день.

Там все было чисто!

Судимостей нет.

Приводов нет.

Уроженец Соединенных Штатов.

Занимается бизнесом.

Холост.

Гетеросексуал…

Живет в Кливленде…

Вот отныне Татьяна и принялась летать на уикенды в Кливленд. Словно запавшая на юного любовника пожилая потаскуха.

Для маскировки она проехалась с агентом Питера по кливлендским магазинам и сделала крупные покупки. Подарки юному любовничку.

Часы “роллекс” с бриллиантами, автомобиль “Феррари”, домашний кинотеатр невероятных размеров…

Внешне все выглядело даже чересчур банальным: влюбилась женщина!

Однако, каждый вечер после того, как наружное наблюдение устанавливало прибытие Татьяны на квартиру своего кавалера, леди Морвен уже через час с небольшим, выбравшись по системе канализационного коллектора в соседний с домом гараж, неслась загримированная под старушку, неслась в Вермонт за рулем быстрого и надежного “шевроле”.

Татьяна шутила.

Она всегда теперь была в приподнятом настроении, потому что она приезжала к настоящему, наконец-то обретенному другу.

– Это квайтия ябочего Иванова? – смешно картавя по-русски, спрашивала она из-за дверей. – Если это квайтия ябочего Иванова, то меня нужно сйочно накоймить и спьятать, накоймить и спьятать…

Питер сперва не понял. А потом смеялся, когда Таня объяснила ему что к чему.

Они пили крепкий душистый чай. Чай из русского самовара. Пили чай и обсуждали их дела.

Теперь и отныне все разработки делал новый Танин аналитик – Питер Дубойс.

– С тобой очень хочет увидеться Георг Делох, – сказала Татьяна.

– Этот сумасшедший? Он мне тут каждую ночь снится, – усмехнулся Дубойс, – я тоже хотел бы потолковать с ним.

– Но сейчас привезти его сюда нет никакой возможности, – сказала Таня, – придется отложить вашу встречу до переезда на остров…

– До переезда на остров, – задумчиво согласился Питер, – если нефтяники с прогрессистами не успеют тебя укокошить до осеннего заседания Капитула.

– Они очень озабочены моим романом, – сказала Татьяна, – и я думаю, это может ускорить события, они меня непременно захотят снова выдать замуж.

– Поглядим, – сказал Питер, – поглядим, по-моему, у них есть сейчас два подходящих жениха.

– И ты не ревнуешь, – игриво спросила Таня, подливая густой заварки в чашку своего друга.

– Я не умею ревновать, – сказал Питер и грустно улыбнулся.

Генеральная идея того, как осуществить побег из “Сэнди Плейграунд”, родилась в голове у главного узника хитрого дурдома – у Питера Дубойса. Тем самым, наверное, он еще раз подтвердил существующее мнение о том, что обитатели сумасшедших домов являются лучшими в мире креативщиками.

Леди Морвен, или как ее здесь знали – инспектор Минюста Марша Гринсдейл, лишь добросовестно украсила ствол его основной идеи листвой качественно разработанных деталей.

Татьяна беспокоилась, что будет трудно найти кандидатуру на место “мешка”, но опытный, собаку съевший на оперативных разработках Дубойс подсказал ей, что идеального “мешка” не нужно посвящать ни в какие условности. Идеальный мешок должен быть уверен, что все взаправду, а не понарошку.

Поэтому сперва Татьяна потратила полдня на просмотр резюме частнопрактикующих врачей-психиатров, дабы по фотографии выбрать из них мужчину примерно такого же возраста и комплекции, как Питер. Потом она встретилась с тремя отобранными кандидатами в “мешки”, и остановилась на блондине тридцати пяти лет, докторе Киршеншнайдере.

У Генриха Киршеншнайдера был диплом медицинского факультета Пенсильванского университета и ученая степень. Он искал работу по специальности, а Марша Гринсдейл – инспектор Министерства юстиции – такую работу ему и предложила работу врача-эксперта в постоянно действующей региональной комиссии Минюста. Как объяснила инспектор Марша Гринсдейл, работа эксперта в комиссии заключалась в осуществлении надзора за правильностью содержания в закрытых психиатрических заведениях тех лиц, кому такая мера была определена судом.

Марша предлагала Киршеншнайдеру две недели испытательного срока и затем – постоянную работу в комиссии Минюста в качестве штатного инспектора.

Киршеншнайдеру понравилось все. И зарплата, и условия работы – не каждый день в офисе, и возможность писать отчеты дома… Да и сама начальница – аппетитная Марша Гринсдейл – ему тоже понравилась.

Договорились, что, как только будут готовы все документы – новые идентификационные карты сотрудника Минюста, Марша пригласит господина Киршеншнайдера поехать вместе с ней на первую инспекцию.

– Это что-то вроде работы комиссии по правам человека? – спросил Киршеншнайдер.

– Что-то вроде того, только от Федерального правительства, – ответила Таня.

Ребятки Гейла Блитса – сливки его лучших программистов – в считанные часы сделали идентификационные карты на нового сотрудника Министерства юстиции, и ввели новые сведения в банк департамента кадров.

Снова, как и в первый раз, когда инспектор Марша Гринсдейл ехала на первое свидание с Питером в “Сэнди Плейграунд”, хакеры Гейла Блитса, которые все еще работали на Таню, послали в закрытую психушку извещение о том, что к ним направляется инспектор Гринсдейл в сопровождении специалиста-психиатра, сотрудника специальной комиссии министерства.

И снова Гейловы программисты перехватывали ответный запрос из “Сэнди Плейграунд” и посылали туда подтверждение вместе с прикрепленными файлами, содержащими фотографии и иные признаки идентификации – радужные сетчатки глаз и снимки правых ладоней.

“И в суму ее пустую суют грамоту другую”, – пробормотала Татьяна, когда главный Гейлов программист показал ей результаты своей работы.

А Мешок ничего не подозревал. Как и положено хорошему “мешку”. Поэтому он не нервничал, не потел, не бегал глазками, не заикался, отвечая на вопросы охранников…

Маршу Гринсдейл здесь уже знали. Она была в “Сэнди Плейграунд” в шестой раз, и все дежурные смены охранников узнавали ее – такую симпатягу из Минюста. Тем не менее, порядок всегда оставался прежним – магнитная идентификационная карточка вводится в приемное устройство, охранник задает несколько дежурных вопросов…

Все в порядке.

Можно проезжать.

Они с Киршеншнайдером идут по коридору.

Они внутри. Теперь…

Теперь, по этому коридору они должны будут выйти вместе с Питером.

А на его месте останется Киршеншнайдер.

Мешок.

– У нас будет конфиденциальная беседа с пациентом, – сказала Татьяна главному администратору. И нам бы хотелось, в целях чистоты эксперимента, чтобы беседа велась не в больничном боксе, а в привычном для пациента помещении, лучше если даже в его спальной комнате…

Им предоставили такую возможность, и формально они могли разговаривать с Питером без свидетелей.

Формально.

Если не брать в расчет скрытые видеокамеры, установленные фэбээровцами во всех углах.

Но на всякие ваши ракеты у нас найдутся свои противоракеты, говаривал некогда премьер русского правительства Никита Хрущев.

Новая разработка секретных лабораторий – голографический видеоблокировщик – была создана не для того, чтобы грабить музеи живописи и выносить оттуда полотна Мане и Сезанна, обманывая видеокамеры Лондонской Национальной галереи. Голографический видеоблокировщик вообще-то был для этих целей слишком дорог, потому как стоил пока, как “Мона Лиза” Леонардо с “Мадонной” Рафаэля вместе взятые. Ну, может, чуть подешевле!

Для кражи картин такая система была слишком не рентабельной.

Поэтому и Министерство обороны не торопилось закупать этот прибор, посчитав, что на поле боя дешевле будет пожертвовать лишней ротой морских котиков, чем пускать противнику в глаза столь дорогостоящие солнечные зайчики.

Блокатор обманет видеокамеры на шесть минут. За это время надо будет вколоть Киршеншнайдеру укол морфия, переодеть его в больничную пижаму и уложить в кровать.

И кроме того, за эти шесть минут надо будет переодеться и перегримироваться Питеру.

Плейграундскому беглецу.

Но и это было не все.

Главное заключалось в том, что за те два часа, что шел неторопливый разговор врача-инспектора Минюста с больным Дубойсом, Гейловы программисты должны были ввести в компьютер новые идентификационные признаки – радужку глаз Питера и его ладонь вместо радужки и ладони “мешка”.

Мешок должен будет несколько часов проспать глубоким сном в палате Питера… А проснувшись – очень изумиться той ситуации, в какую он попал.

– Ничего страшного, – говорил Питер Татьяне, когда они уже мчались по шоссе, – ничего страшного, его месяца три подержат в крытке, попотрошат на допросах и, когда выяснят, что он ничегошеньки не знает, – выпустят, взяв подписку о неразглашении, у нас не раз такие штуки случались, и за это в ФБР не расстреливают, так что пусть твоя совесть будет спокойна!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю