Текст книги "Небо в огне. Штурмовик из будущего"

Автор книги: Дмитрий Политов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Товарищ майор, мне бы карту?

– Получишь немецкую. Мы тут отыскали несколько штук. Соответствующие пометки нанесли. Сигнальный пистолет и ракеты сейчас принесут. Что еще? – Командир устало потер лоб. – Ты уж постарайся, сержант, добраться до наших. На словах попроси батареи для рации нам прислать и лекарства. Ну и боеприпасы, само собой.

– Товарищ майор! – Откуда-то из леса вынырнул долговязый небритый боец. – Немцы!

– Твою мать! – спал с лица командир. Повернулся к капитану и заорал: – Ильин, давай мухой в кабину! – Затем подшагнул к Григорию, крепко сжал его за плечи и, пристально глядя в глаза, тихо попросил: – Сержант, мы их задержим, насколько получится, а ты лети! Слышишь?!

– Постараюсь! – коротко ответил экспат и опрометью кинулся к «шторьху». Тот старинный аппарат, что они все-таки собрали с умельцем-самоучкой, ему довелось пилотировать несколько раз. Поэтому Дивин искренне надеялся, что и с местным самолетом он справится. В принципе, нужно только поставить его против ветра, а дальше полный газ, и фьюить – в небо! Жаль только, что второй попытки, судя по вспыхнувшей где-то вдалеке, за деревьями, перестрелке, у него уже не будет.

Григорий вместе с Рыбаковым помог капитану забраться в кабину, протиснулся следом и крикнул пограничнику:

– Колодки убирай!

Поехали!

* * *

– Браток, курево есть?

Григорий повернул голову. Напротив него, привалившись спиной к борту, сидел пожилой боец в шинели с прожженной полой. Он устало смотрел на Дивина, баюкая свою забинтованную правую руку. Экспат виновато улыбнулся, нет, мол. Раненый криво усмехнулся:

– Что, тоже энкавэдэшники последнее выгребли? А, не куришь? Жаль. Да ты не удивляйся, я видел, как тебя на проверку тягали. Меня вон тоже, – он слегка приподнял забинтованную руку, – крутили будь здоров. Все склоняли к тому, что это я сам себе стрельнул, представляешь? А я ведь у себя в колхозе первейший плотник был, куда ж там без руки, она ведь у меня рабочая. Дурачье! Хорошо, разобрались. Кстати, стесняюсь спросить, где тебе физиономию-то так знатно подкоптили?

– Самолет фрицы подожгли, вот и зацепило, – нехотя ответил Григорий. Распространяться на эту тему не хотелось, и так уже замаялся писать объяснительные. Экспат откинулся назад, прикрыл глаза и сделал вид, будто задремал. А в голове все продолжали крутиться события последних дней.

Полет на «шторьхе» едва не доконал экспата. Он-то привык, что имперские аппараты обладают мощной тяговооруженностью, летят фактически на двигателе и плевать хотели на критические углы атаки, а эта винтовая птичка постоянно норовила свалиться в штопор, как только Григорий пытался задрать нос. Пока приноровился не делать резких движений, бедолага-капитан у него за спиной блеванул раза три. Ильин и без того выглядел неважно, а воздушная акробатика окончательно добила его. Поэтому дальнейший полет превратился для Дивина в форменный ад. Мало того, что сержант практически на рефлексах управлял машиной, так еще и карту пришлось читать самому. Нет, когда капитан маленько оклемался, подсказал кое-что – без его помощи экспат наверняка оказался бы неизвестно где. Вот когда Дивин в очередной раз остро пожалел об отсутствии приборов автоматической навигации – сейчас ввел бы маршрут в компьютер и сидел поплевывал.

В итоге до места назначения они добрались на последних каплях горючего. Наплевав на возможные последствия, экспат посадил самолет на мало-мальски пригодную для этого полянку, забыв подать условленный сигнал. Поэтому их с капитаном благополучно скрутили подоспевшие красноармейцы, принявшие незваных гостей за заблудившихся немцев. Хорошо еще, что вовремя подоспел особист – он-то, как оказалось, был в курсе их полета.

Ильина отправили в медсанбат, привезенные им документы – в штаб, а экспата посадили под замок в каком-то сарае, где обреталось еще несколько бойцов. На робкие протесты энкавэдэшник отреагировал вяло. Буркнул «разберемся» и был таков. Дивин решил обождать. А что, в принципе местные в своем праве – если подумать, то личность он для них абсолютно непонятная. Имелось бы удостоверение, тогда другое дело. А так… бросили и забыли. Даже на допросы несколько дней не вызывали.

У Григория создалось впечатление, что представители местной контрразведки чего-то ждут. И он даже примерно представлял, что именно – видать, в руки подобравшим его после крушения людям попало кое-что из снаряжения и оборудования сбитого «Когтя». А тот вредный старикан – Махров – сумел в нем немного разобраться и объяснить, какую ценность они представляют. Оставалось надеяться, что окруженцы будут пробиваться к своим еще долго.

На пятые сутки до него все-таки дошла очередь. Дивина кликнули на выход и отвели в сильно натопленную избу. Дали карандаш и тоненькую пачку бумаги. Велели написать подробно все, что он помнит, что видел и что знает.

– В районе, где тебя подобрали окруженцы, – терпеливо объяснял ему спустя пару часов старший политрук, проводивший проверку, разбирая каракули экспата, – действительно пропали три звена штурмовиков. Их послали уничтожить немецкую колонну бронетехники, обнаруженную нашей разведкой. Только вот беда – сержанта Дивина ни в одном экипаже не было!

– Так я никогда и не утверждал, что я Дивин, – терпеливо отвечал Григорий. – Вы же в курсе, товарищ старший политрук, что у меня после падения с памятью неважно.

– Да-да, – отмахнулся от него особист. – Командование сводного отряда указало в сопроводительных бумагах, что это они так поняли твое бормотанье. А ты про себя ничего не вспомнил за это время?

– Увы! – Экспат постарался ответить как можно более искренне. – Постоянно пытаюсь, но пока безрезультатно.

– Жаль. Ну а полет последний? Как летел, что делал, переговоры по радио, может, какие вел?

– Смутно, – осторожно сказал Григорий. – Вроде бы из-за облаков вывалился и на немцев напоролся. Они на дороге прямо подо мной оказались. На гашетку нажал, потом сразу сильнейший взрыв, вспышка перед глазами, запах гари, удар и все.

– Негусто, – постучал карандашом по столу старший политрук. – У меня, правда, имеется донесение покойного ныне политрука Залыгина. В нем он утверждает, что ты нанес серьезный ущерб фашистам и тем самым спас отряд. И капитан Ильин данный факт подтверждает. Выходит, ты герой, а, Дивин?

– Вам виднее, – уклончиво ответил экспат. – Как я могу об этом судить, если помню все фрагментами?

– Что ж, проверим, – подытожил особист. – Посидишь пока в сарае. А мы подождем, что на наш запрос из авиаполка ответят.

– Скажите, – рискнул спросить Григорий. – А про отряд наш ничего не слышно? Я когда улетал, они в бой с немцами вступили – меня прикрывали. Может, вышел кто?

Старший политрук помрачнел.

– Разгромили их, – глухо сказал он. – Окружили и разгромили. В живых никого не осталось. Местные жители сообщили, что было несколько пленных, но об их судьбе пока ничего не известно.

«Ишь ты, – сообразил экспат, – они, получается, в тыл к немцам разведгруппу забросили, раз местных жителей сумели опросить. Видать, Махров-то напел знатно. Да, странный старикан. Хотя, может, и какая-то другая причина была – не зря же, как выяснилось, в отряде рация оказалась».

Прошло еще три дня тягостного ожидания. Дивин отчаянно мерз в продуваемом всеми ветрами сарае, голодал, но стоически переносил это нелегкое испытание, выпавшее ему. Однажды его навестил врач. Осмотрел ожоги, похмыкал, а потом велел мазать какой-то вонючей гадостью из маленькой баночки. После этого другие обитатели сараюшки предпочитали не приближаться к экспату из-за резкого запаха.

Но все имеет обыкновение когда-нибудь заканчиваться. В один из дней Григория снова вызвали к уже знакомому особисту. В избе помимо мрачного старшего политрука обнаружился еще и высокий молодцеватый полковник с папкой в руках. Он весело подмигнул арестанту, чем привел того в тягостное недоумение – командир был совершенно незнакомый. Дивин внутренне подобрался. Хрен его знает, что сейчас предстоит услышать, может быть, у них тут принято шутить, когда на расстрел отправляют.

– Вот что, сержант, – старший политрук смешно пожевал губами. – Авиаполк недавно отправлен на переформирование после тяжелых боев. А канцелярия погибла под бомбежкой. К тому же, как нам удалось установить, вся эскадрилья, что летала в тот день на штурмовку, сгорела, как сухой хворост в костре. Но ты не дергайся раньше времени. Рассказ твой проверили, факты подтвердились. Ты действительно тогда знатно немцев приложил. Поэтому командование приняло решение, учитывая все обстоятельства дела, отправить тебя в запасной учебный полк. Заодно подлечишься до конца. Документы получишь на имя сержанта Дивина. Почему – объяснит товарищ полковник. Прошу.

– Спасибо, – полковник неторопливо раскрыл свою папку. – Ты, Дивин, привез из вражеского тыла очень важные документы. Командующий лично приказал представить тебя к награде. А учитывая, что ты еще и колонну фашистов уничтожил…

– Простите, товарищ полковник, – набрался наглости экспат, – но документы те добыл пограничник из нашего отряда. Рыбаков его фамилия.

– Сержант, не забывайся! – прикрикнул на него особист, хлопнув ладонью по столу. – Почему перебиваешь старшего по званию, совсем нюх потерял?

– Ну, не будем излишне строги, товарищ старший политрук, – слегка натянуто улыбнулся полковник. – Да, о чем это я? Ах да… так вот, командующему доложили твою фамилию и звание. Поэтому представление на орден Красной Звезды подписано именно на сержанта Дивина. Тем более, ты все равно настоящего имени не помнишь. В общем, поздравляю! А пограничника твоего тоже не забудем, не волнуйся. Это похвально, что за товарища переживаешь. Ну, чего молчишь-то?

– Служу трудовому народу! – вытянулся Григорий. В самом деле, не стоит зарываться. Фортуна – штука переменчивая, возьмет да и повернется в одну секунду задом. Так что лучше всего сейчас помалкивать, поедать начальство преданным взглядом и изображать из себя образцового служаку.

– Иди, Дивин, – приказал особист. – Жди во дворе. Скоро машина пойдет на станцию, я прикажу, чтобы тебя захватили. Документы получишь перед отъездом.

Вот так и получилось, что ехал нынче новоявленный сержант Григорий Дивин в запасной авиационный полк куда-то под Ижевск. Название это ничего не говорило экспату. Но он твердо решил, что приложит все усилия для того, чтобы стать своим в этом мире, потому что чутье подсказывало – он здесь застрял надолго.

* * *

– Ну и что мне с тобой делать? – командир полка подполковник Гусев оторвался от чтения сопроводительных документов и мрачно посмотрел на замершего перед ним по стойке смирно экспата. – Тут сказано, что ты башкой приложился и не помнишь ни хрена. Это верно?

– Не совсем так, товарищ подполковник, – спокойно ответил Дивин. – Я слабо помню все, что было перед тем, как меня сбили. Еще, – он замялся, – не до конца вспомнил, как управлял штурмовиком. Но постепенно в памяти все всплывает, – торопливо закончил сержант, видя, как наливается краской командир.

– Да твою же в бога душу мать! – подполковник стукнул кулаком по столу. – Совсем уже охренели! Мне нужны боевые летчики, а не идиоты! – Гусев осекся. – Извини, сержант, не хотел обидеть. Но и ты пойми, – он нервно чиркнул спичкой и прикурил папиросу, – в таком состоянии, как сейчас, я не могу допустить тебя к полетам. Вдруг в воздухе забудешь, в какую сторону штурвал тянуть? Давай поступим следующим образом, – командир на секунду задумался, – сначала пройдешь всестороннюю медкомиссию, и уже она решит, годен ты к летной работе или нет. Поэтому дуй сейчас к нашему врачу, а он скажет, куда тебе дальше. Усек?

– Слушаюсь. Разрешите идти?

– Иди.

Григорий и не подозревал, чем обернется полученный приказ. Он-то по наивности думал, что врачи его быстренько проверят, убедятся, что имеют дело не с психом, и все – снова-здорово учебный полк. Ага, разбежался!

В окружном госпитале, куда его сопроводил полковой эскулап, усталый и задерганный доктор нехотя изучил сопроводительные документы Дивина, а затем объяснил сержанту, что тому придется задержаться у них на некоторое время. На сколько? Ровно до тех пор, пока врачи не будут уверены, что пациент полностью здоров. То есть в данном конкретном случае до полного восстановления памяти. Но вот беда: специалистов данного профиля в госпитале не имелось. Был только один невропатолог со знанием основ, но по понятным причинам он не демонстрировал особенного энтузиазма. Так что будущее представлялось сержанту весьма смутным.

Но Григорий сдержался. Не тот расклад, чтобы переходить на нелегальное положение. Требовалось врасти в чужую реальность. И потому экспат сделал вид, что абсолютно согласен с заключением врача, понимающе поулыбался – правила есть правила – и покорно последовал за пожилой санитаркой. Сдал форму и вещи, получил взамен серый больничный халат и поплелся по коридору вслед за провожатой.

В палате сержанта ждал очередной неприятный сюрприз. Здесь находились его товарищи по несчастью – такие же бедолаги с потерей памяти после ранений и контузий. Только, в отличие от Григория, они не симулировали. И поэтому наблюдать за ними оказалось особенно жутко. Хорошо еще, что их было всего трое.

Двое позабыли только те или иные периоды свои жизни, а вот третий начисто утратил практически все навыки. Его здесь звали «Ваней» – человек не помнил даже своего имени.

Лечение заключалось в том, что всех пациентов учили всему с нуля, как детей. А по мере получения бытовых навыков у них постепенно восстанавливалась и память.

Иногда.

После двух недель, проведенных в госпитале, экспат почувствовал, что готов лезть на стенку и выть. Иногда ему даже хотелось пойти к доктору и рассказать о себе всю правду. Что останавливало? Догадайтесь! Естественно, нежелание загреметь в настоящую дурку. Нет, конечно, если удастся перейти в боевой режим, то тогда ему поверят. На те несколько секунд, что будут жить. Вряд ли на этой планете найдется кто-нибудь, кто способен обуздать скользнувшего за грань мантиса. Так что этот вариант оставался на самый крайний случай.

Поэтому Григорий старался точно и четко выполнять все предписания врачей и всем своим поведением демонстрировать им, что все случившееся лишь досадная случайность, которая не может помешать ему вернуться в строй.

И на третью неделю ему улыбнулась удача. Собственно, он просто отирался в холле возле выздоравливающих бойцов, впитывая, точно губка, информацию. Для него сейчас она была поистине на вес золота. Особенно ему помогли в этом беседы с политруком. Другие красноармейцы расценивали политзанятия исключительно в качестве законной возможности передохнуть и спокойно подремать, но экспат с лихвой воспользовался представившейся возможностью и словно клещ вцеплялся в добродушного пожилого капитана, изводя того многочисленными вопросами, так или иначе касающимися практически всех сторон жизни обычного советского гражданина.

А еще Григорий запоем читал газеты, слушал радио и старался общаться с местными. Доктор поначалу ругал его за то, что сержант постоянно сбегал из своей палаты, а потом махнул рукой и разрешил. Экспат догадывался, что врач надеется, что общение с нормальными людьми может помочь в восстановлении памяти пациента. Правда, если учесть, как выглядела сейчас физиономия Дивина, на полноценный обмен информацией рассчитывать не стоило – по первой окружающие шарахались в сторону при встрече с ним. Но потом ничего, привыкли. Да и не только Григорий имел на теле и лице отметки ранений и ожогов. Зато у него нормально работали руки и ноги. И потому мог помочь неходячим в отсутствие санитарок.

В одной из палат он познакомился с летчиком. Молоденький паренек со смешным чубчиком оказался пилотом бомбардировщика. Он сам окликнул Григория, когда тот помогал лечь на кровать старшине-танкисту с закованной в гипс ногой.

– Эй, сержант! Мне сказали, ты тоже летчик?

Экспат чуточку помедлил, а потом нехотя ответил:

– Есть такое дело.

– Ух ты, а я уж думал, что один здесь из авиации, – обрадовался раненый. – Будем знакомы, лейтенант Баринов. Виктор. Летал на «СБ». А ты?

– На штурмовике. «Ил-2», слыхал?

– Немного, – лейтенант закашлялся. У него была перебинтована грудь. – Ох, черт, дышать трудно, – пожаловался он Григорию. – Осколок от зенитного снаряда словил, когда мы мост бомбили. До сих пор не понимаю, как сумел самолет до аэродрома довести и посадить. А у тебя что?

– Контузило, – неохотно признался экспат. – Штурмовик сбили, грохнулся неудачно. Память маленько отшибло. Что-то помню, что-то – нет. Ну и, как видишь, морду подпалило.

– Да уж, подкоптили тебя фрицы, – сочувственно кивнул лейтенант. – Но ты не унывай, браток, все наладится. Кстати, если хочешь, заходи, я тебе расскажу что-нибудь, может, вспомнишь все быстрее?

– Было бы здорово, – осторожно ответил экспат. Появление в госпитале еще одного пилота весьма смахивало на провокацию местных спецслужб. Хотя, может быть, у экспата просто-напросто разыгралась паранойя? – А у тебя часом наставлений или инструкций каких-нибудь нет при себе? – Дивин решил катнуть пробный шар. – Полковой доктор перед тем, как отправить меня сюда, обещал достать, но, видать, запарка у них сейчас. А я бы почитал с удовольствием.

– Ну ты и спросил, – Баринов опять зашелся в надсадном кашле. – Зачем они мне здесь? И вообще, ты не шпион, часом? Да расслабься, чего вскинулся, шучу я! Не вешай нос, я могу ребят своих попросить, они пришлют. Меня навещают здесь время от времени. Полк наш на переформирование вывели, стоят неподалеку.

– Было бы здорово, – искренне обрадовался Дивин. – Из запасного полка никто не приходит, а мне бы матчасть подучить, а там, глядишь, поверят, что я не идиот, и к полетам допустят.

– Только ты учти, по твоим штурмовикам у нас вряд ли что найдется, – предупредил его лейтенант. – Так что для начала могу разве что по «У-2» литературу достать.

– Годится! – довольно засмеялся сержант. – Лиха беда начало!

* * *

– Красавец! – выдохнул восхищенно стоявший в строю рядом с Григорием долговязый сержант. – Вот бы поскорее за штурвал!

Дивин недовольно покосился на него. Тоже мне, нашел красоту – этот угловатый самолетик, замерший на летном поле, в подметки не годился даже самому простенькому имперскому атмосфернику. Но, что теперь делать, придется летать на том, что есть в наличии. Хорошо, что удалось вырваться из госпитального заточения!

Экспат провел в больнице несколько долгих месяцев. Взаперти его не держали, но всевозможными проверками и анализами по-настоящему замучили. В итоге, с некоторыми оговорками, какими-то записями в истории болезни, но все же признали годным к летной работе. Григорий не знал, что именно сыграло на его стороне, но вдаваться в такие подробности, если честно, даже не собирался. Разрешили и разрешили!

Лейтенант Баринов, с которым сержант сильно сблизился за это время, держался той точки зрения, что потери на фронтах заставили врачей отойти от своих принципов – пилоты требовались в действующей армии как воздух. Особенно после зимнего контрнаступления под Москвой. Местный вождь – Сталин – в одном из своих выступлений заявил, что, дескать, 1942 год станет победным и немцев окончательно разобьют и вышвырнут с территории СССР. Поэтому Красная Армия наращивала свои силы, чтобы выполнить полученный приказ.

Как бы то ни было, Григорий старался не забивать себе голову и просто наслаждался возможностью снова оказаться в небе. В запасном полку он сначала летал на смешном допотопном биплане «У-2». Полеты чередовались с теоретическими занятиями и строевой подготовкой, дни сменяли друг друга, а первоначальный восторг постепенно утих. На смену ему медленно, но верно пришла глухая тоска и раздражение. Да сколько же можно?! Когда, наконец, их начнут учить летать на настоящем боевом самолете?

Экспат вместе с другими курсантами с завистью наблюдал за другими летчиками, которые вовсю осваивали остроносые «МиГи». А вот их группа, которую собрали для обучения на штурмовиках, пока ждала, когда пригонят учебные самолеты. Ходили слухи, что «Ил-2» настолько хорошо зарекомендовали себя в боях, что каждый из них ценился буквально на вес золота и распределялся чуть ли не лично товарищем Сталиным.

Для Григория, выросшего в высокотехнологичном мире с развитой промышленностью, это выглядело дико, но изменить что-либо было не в его силах. Поэтому он просто сцепил зубы и настойчиво грыз гранит местной науки. Его старания не прошли не замеченными начальством, и довольно скоро его назначили старшиной группы. Дивин заикнулся было, что не достоин такой чести, но получил строгий выговор от ротного.

– Не ожидал от вас! – кипятился сутулый капитан с землистым нездоровым лицом. – А еще орденоносец! Стыдно должно быть, товарищ Дивин. Что? Никаких разговоров! Напоминаю, что вы находитесь в армии в военное время. А потому… кру-гом!!!

Да, награда наконец-то нашла своего героя. В один из дней командир полка вручил на торжественном построении сержанту орден Красной Звезды. Экспат и думать про него забыл, а, оказывается, где-то в штабах все-таки провернулись какие-то бюрократические шестеренки и тому давнишнему представлению командующего фронтом дали ход. И вот теперь на гимнастерке Григория красовался чуть выше левого нагрудного кармана темно-вишневый знак отличия. Надо же, когда-то он вместе с другими курсантами имперского летного училища мечтал об орденах, а вот теперь, получив награду, не испытывал ровным счетом никаких особенных эмоций. Нет, приятно, конечно, что его отметили, но, что называется, до небес прыгать почему-то не хочется.

Окружающие, правда, придерживались иной точки зрения. Кто-то из курсантов искренне восхищался товарищем, кто-то завидовал, но, что характерно, равнодушных не было. А командиры, как выяснилось, и вовсе использовали данное обстоятельство для того, чтобы нагрузить экспата дополнительными обязанностями. И не то чтобы они уж так сильно его напрягали, просто возиться с другими людьми Григорию не понравилось. Объясняешь кому-то из них самые что ни на есть простейшие вещи, а он лишь глазами хлопает, как баран, и мычит что-нибудь невразумительное. А наказывают в итоге кого? Правильно, старшину группы! Ну и на хрена ему такое «счастье»?

Но постепенно Дивин втянулся. Прежние проблемы ушли на задний план. А на смену им пришли другие. В частности, вот этот самый долговязый сержант – здешний тезка по фамилии Рыжков. Нет, парень-то старательный, можно сказать, энтузиаст, но вот уровень знаний у него оставлял желать лучшего. Да и откуда им было взяться у деревенского паренька с семью классами за плечами, пришедшего в авиацию по комсомольской путевке? Приходилось буквально тянуть его за уши, помогая осваивать нелегкую летную науку.

А теперь вот экспата одолевали нехорошие предчувствия, что прежние его мучения покажутся легкой прогулкой на фоне предстоящего обучения товарища пилотированию штурмовика. За себя-то Григорий особо не переживал. Главное, как оказалось, было понять основные принципы работы здешних аппаратов, а дальше включились и полученные в имперских учебных заведениях навыки и врожденные способности. Опять же, более острое, чем у людей, зрение, хорошая реакция и сила весьма помогали там, где человек пасовал. Не случайно в его летной книжке очень быстро появилось несколько хвалебных записей. Вроде: «Техника пилотирования отличная. Летать любит. Трудолюбив. Летных происшествий не имеет. В воздухе спокоен, не устает, летает уверенно» и тому подобных.

Поэтому за изучение «Ила» сержант взялся с бесконечной уверенностью в собственных силах. При ближайшем рассмотрении машина ему понравилась. Не чета, конечно, «Когтю», но для здешних реалий очень даже ничего: послушная, с хорошим вооружением и бронированием. Настоящий «летающий танк», как прозвали его в советских ВВС. Напрягало разве что отсутствие стрелка, который явно напрашивался для прикрытия задней полусферы. Ходили слухи, что в первоначальном варианте он был, но затем в силу неизвестных причин от него отказались. Странное решение.

Штурмовик изучали полтора месяца. Но все имеет свойство заканчиваться рано или поздно. Вот и несколько сотен пилотов запасного полка в итоге выслушали приказ и… Дивин схлопотал трое суток губы за пререкания с командиром после того, как узнал, что его оставляют в тылу в качестве инструктора.

«А вот хрена вам! – твердо решил экспат. – Ни за какие коврижки здесь не останусь». И дело было вовсе не в наличии такого уж жгучего желания повоевать, просто Григорию страсть как надоело возиться с новичками. А Рыжков, тот и вовсе стал являться в кошмарных снах.

Поначалу Дивина и слушать не хотели. От увещеваний командиры очень быстро перешли к наказаниям, но упрямый сержант стоял на своем. Разбирательство дошло до командира полка, но и подполковник Гусев не смог переубедить назойливого сержанта. В итоге смутьян огреб трое суток. А после отбытия наказания вдруг получил назначение в часть. Сначала Григорий заподозрил в этом какой-то подвох, но вскоре узнал, почему начальство сменило гнев на милость: в полк прибыла группа инструкторов из аэроклубов.

И вот в конце марта 1942 года сержант Дивин отправился на Северо-Западный фронт в 586-й ШАП [3]3
  ШАП – Штурмовой авиационный полк.


[Закрыть]. Правда, как водится, не обошлось без ложки дегтя – в поезд экспат садился не один. Увидев в штабе попутчика, Григорий едва не застонал: только не это!

– Ну вот что ты лыбишься?

Рыжков недоуменно нахмурился:

– А что не так, товарищ сержант?

– Все не так, – Дивин едва сдержался, чтобы не выматериться. Вот ведь, нагадили-таки ему напоследок отцы-командиры, отомстили – подсунули вечную головную боль! – Ты почему раньше не уехал, чудушко?

– Так это, – засмущался Рыжков, – живот у меня прихватило. Вот и лежал в санчасти. А тут, значит, вы…

– Живот, говоришь, – недобро сощурился Григорий. – Что, на базаре шмотки сменял и обожрался на радостях? Смотри, если в дороге заболеешь, сам из вагона выкину, мне засранцы поблизости не нужны. Понял?!

Тезка испуганно кивал.

Ехали долго. Поезд то несся на всех парах, то едва-едва тащился, замирая почти на каждом разъезде. В товарном вагоне, даже без нар, было неуютно. Спасала только установленная в центре печка-«буржуйка». Сперва, правда, к ней не нашлось дров, но на какой-то станции Дивин заставил товарища сбегать на разведку, и тот, на удивление, не подкачал, приволок целую охапку разломанного штакетника. Дело сразу пошло веселее.

* * *

В село, где расположились летчики штурмового полка, они добирались на машине. На станции повезло – случайно узнали, что сюда идет попутная полуторка с боеприпасами. Рыжков сначала сбледнул с лица, когда понял, что сидит на ящиках с бомбами, но потом ничего, освоился.

Экспат наблюдал за ним с легкой усмешкой. Подумаешь, на бомбах прокатился – попал бы ты, хлопец, на ударный имперский авианосец, там, считай, все одна огромная бомба. Жахнет, только обломки по космосу. Сержант отвернулся и принялся разглядывать от нечего делать проносившиеся мимо пейзажи. Разрушенные дома – торчат только остовы печных труб – воронки, разбитые артогнем траншеи, какие-то перекрученные взрывами железки, ошметки. Да кольнула раскаянием запоздалая мысль, здесь война тоже по земле прокатилась огнем и мечом.

– Эй, летуны, – грузовик притормозил, из кабины высунулся шофер, – вылазьте! Вам вот по этой улочке прямиком в штаб.

– Спасибо! – поблагодарил его Рыжков. И тут же пожаловался: – Гриш, чего так холодно?

– Пилотку на уши натяни, – посоветовал ему Дивин. Но и сам поежился. В шинельке, ботинках и обмотках и в самом деле было, мягко говоря, не жарко. – Двигай энергичнее, враз согреешься!

Дошли до штаба. Отловили какого-то командира, доложились по всей форме. Тому явно было не до них, поэтому документы он просмотрел как-то вскользь.

– Вам командир полка нужен, – штабной вернул приятелям бумаги и махнул небрежно рукой, указывая направление. – Сейчас вон туда пойдете, окажетесь на КП полка. Там спросите майора Хромова. Вот ему и доложитесь. Выполняйте!

– Ишь, цаца какая, – стучал зубами Рыжков, пока они шли на КП, – даже обогреться не дал! Эх, Гриша, чует мое сердце, влипли мы с тобой по самые уши.

Сержант угрюмо молчал. Да, не так он себе представлял прибытие на фронт. Вообще здесь все было не так. Нет, понятно, конечно, неоткуда в этой реальности взяться утонченной элегантности мантисов или грозной торжественности Империи, но все таки, почему так приземленно, обыденно? С самого первого дня вокруг только грязь, пот, кровь, холод, голод… неужели настоящая война выглядит именно так? Черт, из кабины «Когтя» все смотрелось совсем иначе. Ладно, прорвемся!

Дошкандыбали до КП. Майор Хромов, невысокий крепыш с умным волевым лицом, принял их гораздо приветливее, чем штабной командир. И сразу перешел к делу.

– Прибыли? Молодцы, ребятки. А сколько у вас налета на «Иле»?

– Двадцать пять часов, – отрапортовал Дивин.

– Добро! Смотрю, воевал уже? Это радует, нам летчики с опытом позарез нужны. Ну а у тебя, хлопец?

Рыжков замялся.

– Десять часов.

– Небогато, – поморщился комполка. – А лет тебе сколько?

– Девятнадцать.

– Тьфу ты! – враз расстроился майор. – Пацан совсем. Ну, хоть совершеннолетний. Ладно, идите во вторую эскадрилью, скажите, что я вас послал.

Сержанты вышли на улицу. Уже начинало темнеть. Куда идти, они не знали, а спросить Хромова постеснялись. И что делать? Хорошо, мимо проходил какой-то старлей в щегольском реглане нараспашку и залихватски сбитой на затылок фуражке. К нему приятели и обратились за помощью.

Старший лейтенант с интересом обозрел их, посмеиваясь, но дорогу все-таки подсказал. Пока дочапали до нужного дома, совсем стемнело. Вошли в просторную горницу. Окна в избе были завешены одеялами, царил полумрак, на столе чадила коптилка. Не успели оглядеться, как вдруг откуда-то из угла вышел насупленный капитан.

– Кто такие? – спросил он хриплым со сна голосом. – Чего нужно?

– Сержанты Дивин и Рыжков прибыли в ваше распоряжение для прохождения службы! – отрапортовал экспат.

Капитан скептически осмотрел их, криво улыбнулся и махнул рукой.

– Прибыли, так располагайтесь. Вещи свои вон там в углу бросайте. Возле печки пошурудите, там где-то в чугунке картошка оставалась. А после спать ложитесь, завтра будем разбираться, что вы за птицы.

Утром первым делом комэск капитан Малахов приказал переодеть сержантов и снабдить всем необходимым для полетов. Им выдали комбинезоны, шлемофоны, планшеты и карты. Затем Маслов снабдил их необходимой литературой и строго приказал:

– Изучайте район боевых действий. Буду проверять, чтоб от зубов отскакивало! – И ушел с остальными летчиками на КП эскадрильи.