Текст книги "Разбудить бога"

Автор книги: Дмитрий Янковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Слышно было, как Кирилл нервно хохотнул.

– Потом их сумасшествие пошло дальше. Они создали нечто вроде боевого отряда. Люди-скорпионы! Разящие молнии! Жуть! Убивали всех, кто мог потревожить сон грибов. Ведь если они проснутся, то всему хана, сам понимаешь. А потом дела пошли хуже. Их бредовым идеям нашлись подтверждения. Ну представь, что будет, если дурака не только заставить богу молиться, но еще и чудо настоящее показать. Так бы он просто шишку набил, а так череп вдребезги и ошметки мозгов по всему храму. Нехило?

Судя по звуку из динамика, Кирилл прервался, чтобы нюхнуть кокаина. Я его понимал. Когда знаешь, что через пару часов непременно умрешь, закинуться какой-нибудь дрянью не помешает. Почему нам на войне коксу не давали? Дорого, наверное. Хотя мы временами коноплей и промедолом так убивались, что хоть на куски режь, только смех вызовет.

– Короче, Хранителям явилось чудо, по их мнению, доказывающее правоту грибной веры, – продолжил Кирилл, пошмыгав носом. – Оказалось, что проекция гриба есть не только в реальности, но и в сфере взаимодействия! Бог он или не бог, но они этот гриб и там нашли. Это сильно все осложняло. Очень Хранителей заботило, чтобы никто не мог разбудить Спящего Бога. Но не могли же они постоянно держать отряд спящих воинов в сфере взаимодействия! И вот же шельмецы – нашли они выход. Очень страшный выход. Их идея, дорогой, состояла в том, чтобы тоже находиться в двух реальностях одновременно, подобно их дурацкому богу. Вспомни состояние, в котором ты пребывал после понюшки грибной дури. Вроде и спишь, находясь в сфере взаимодействия, но между тем слышишь и частично чувствуешь то, что происходит в реальности. Однако Хранители без всякого порошка решили проблему гораздо более эффективным способом. Они решили породниться с грибом, чтобы обрести его свойства. Хотя бы некоторые. Они ввели его споры себе в кровь, прикинь. И это дало удивительные результаты! Грибок в крови разросся и прижился, пустил грибницу в теле, но этот паразитизм никак на их здоровье не отразился. Разве что худоватыми они стали и аппетит сильно вырос. Ну там еще некоторые проблемы вроде есть, но мне в точности узнать не удалось. Однако факт в том, что у хранителей появились удивительные способности. Вплоть до внушения другим собственной невидимости. Причем там как-то химия замешана и оптика глаза. Похоже, они способны выдыхать галлюциногенные грибные споры. Но очки спасают. Со стеклами. Пластик не действует. Еще они умеют один стандартный глюк наводить, еще с древних времен. Как раз того самого человека-скорпиона, который их прославил в веках.

Кирилл сделал паузу, словно я мог ему ответить. Пауза затянулась, хотя воспроизведение диктофона работало. Странно. Я прислушался и уловил едва заметные звуки на грани чувствительности микрофона. Шуршание? Бумаги прячет? Не понятно. У меня создалось ощущение, что он заговаривает зубы. Но кому? Не мне же, черт возьми! Вдруг у Кирилла зазвонил телефон.

– Да, – ответил он. – Нет, пока займите его чем-нибудь.

Динамики дрогнули – Кирилл бросил трубку на стол.

– Ну вот, Саша, – сказал он. – Говорят, ты прибыл. Так что мне надо заканчивать, извини. Очки, короче, твои. Это ясно. А самое главное чуть не упустил! Тебе ведь интересно, почему Хранители на тебя напали? У них есть поверье, будто каждый хозяин сферы взаимодействия рано или поздно встретится с Посланником. А хозяином я тебя назначу, дорогой. Передам тебе свою империю вместе со всеми проблемами. И по эту сторону реальности, и по ту.

Я услышал звонкий щелчок его зажигалки. Чиркнуло колесико. Кирилл продолжил:

– Посланника все видят по-своему, но ты сразу поймешь о чем речь. Природу его я не знаю, но, скорее всего, это какая-то полуразумная энергетическая сущность, реально способная перемещаться между сферами. В полной его разумности я очень сильно сомневаюсь. В любом случае разума в нем не больше, чем в пчелином улье или в сообществе муравьев. Посланником Хранители называют его по той причине, что верят в его связь со Спящим Богом. Типа он доносит до спящих людей волю Спящего Бога. Около трех тысяч лет назад в среде Хранителей возникла секта, члены которой считали, что Бог хочет проснуться. Вроде как ему надоел этот сон. Наш мир ему надоел, понимаешь?

Я услышал писк клавиш мобильника, а затем голос Кирилла:

– Зиночка? Задержите Фролова еще, пожалуйста. Я скажу, когда его можно будет впустить. Это я о тебе, дорогой. Ладно, не хочется долго томить тебя в коридоре, к тому же ты наверняка ссышь, что я тебя пристрелю перед смертью. Ссал ведь? Знаю, знаю. В общем, члены этой секты считали, что в реальности они охраняют своего бога достойно. Опасность, по их мнению, заключалась в людях вроде меня, кто не только часто находится в сфере взаимодействия, но и рулит в ней. Человека вроде меня они правомерно называли Хозяином Сферы. И вот представь, они вбили себе в голову, что я могу разбудить Спящего Бога, если Посланник попросит меня об этом. Казалось бы, смешно…

Он выдержал паузу и продолжил, приблизившись к микрофону:

– Не падай в обморок, но эта хреновина мне реально являлась и действительно терла по ушам, чтобы я разбудил Спящего Бога. Мол, мир катится в пропасть, Бог устал спать и прочее, и прочее. Типа, на этом основании я его должен разбудить и исчезнуть вместе со всем миром, чтобы бог отдохнул, снова лег спать, и родил новый, более совершенный мир. Типа, таким образом я спасу мир от агонии и приму участие в сотворении новой, более совершенной Вселенной. Я этого Посланника послал подальше, но на Хранителей это никак не подействовало. Они от меня не отстали. Потом я узнал, что они независимо ни от чего хотят физически уничтожить каждого хозяина пути в сферу взаимодействия. Мне раз десять приходилось с ними сталкиваться. Троих я убил. Одного поймал и внятно объяснил, что будить их бога не собираюсь. А потом отпустил. Помогло. Но очки я на всякий случай не снимал до сегодняшнего дня. Чего и тебе желаю, ты ведь теперь хозяин сферы взаимодействия, дорогой. Ты мой преемник, и этим все сказано. Хотя положение у тебя незавидное. Базу ты взорвал, а значит, воспользоваться своими хозяйскими полномочиями не можешь. Обидно? Я-то хоть знал, ради чего трясусь, а тебе не позавидуешь. Надеюсь ты все же сумеешь извлечь пользу из того, что я передам тебе не только проблемы, но и чертову уйму денег. Рекомендую, кстати, мой способ. Задействуй Эдика, поймай одного из Хранителей и проясни ему ситуацию. Все. Эдик в курсе, это он помог мне поймать одного невидимку. Ну все. Бывай.

Запись кончилась.

– Хороши дела, – пробурчал я себе под нос. – Эдик в курсе! Вот почему он так спокойно все выслушал…

Нельзя сказать, что я очень уж удивился услышанному. После всего произошедшего со мной и с Катькой меня трудно было чем-нибудь поразить. Хотя нет, вру. Удивление все же было. Тем странным фактом, что Кирилл перед смертью не только передал мне все свои дела, деньги и имущество, но еще оставил эту запись с очками в виде бонуса. Что им двигало? Я не мог понять, и это меня пугало гораздо сильнее, чем я сам себе признавался в этом. Ну ладно бы хотел навесить на тебя свои проблемы в отместку, это я бы понял. Но зачем давать советы и очки оставлять в наследство? Хотя, кроме проблем, мы с Катькой действительно получили чертову уйму денег. Именно чертову – иначе не скажешь. Снова вспомнился страшный взгляд Северного Оленя во сне, и у меня спина покрылась мурашками.

Я взял себя в руки, примерил очки. Они пришлись впору. Вид получился немного диковатый, но не хуже, чем у самого Кирилла. Внешне мы с ним совершенно не были похожи, но столь необычные очки – круглые, без оправы, как у героя японских комиксов, – изменили мое лицо очень сильно, внеся некоторое сходство с бывшим начальником. Честно говоря, непонятно было – в лучшую сторону произошли изменения или в худшую. Усилившееся сходство с Кириллом оставило нехорошее впечатление, но я загнал его поглубже усилием воли.

Глава 6
Посланник

Катьке мы тоже купили очки. Точно такие же прозрачные, без диоптрий, круглые. Теперь мы смотрелись точно как герой и героиня какого-нибудь анимэшного «Хельсинга». Ей бы еще крутой плащ вместо шубки, как в «Матрице», получилось бы совсем зашибись. А вот мое черное пальто вполне годилось вместо плаща. Выглядело в любом случае не менее круто.

Все время, пока мы разъезжали по магазинам в поисках этих очков, за нашим «Бентли» цвета белой ночи катил «Мерседес» с ребятами Эдика. Спереди прикрывал тяжелый японский джип, тоже с бойцами. Из-под его колес летело липкое снежное месиво, залепляя нам лобовое стекло. Водитель хмурился, дворники молотили без остановки. Однако охрану нам в любом случае придется терпеть, пока Алиса не будет поймана. Драться с ней без посторонней помощи было для нас с Катькой непозволительным риском. Ей хотелось, конечно, выцарапать Алисе глаза, но умом она понимала, что ввязываться в драку не стоит. Черт-те чем эта драка могла бы закончиться, и что тогда Максу делать?

– Может, действительно, забить на все и махнуть на гастроли? – спросила Катька, когда мы уже подъезжали к дому. – Правду твоя Зинаида говорит. Публика не может состоять из одних мудаков.

– Согласен, – кивнул я.

– Хочешь меня выпроводить из-под обстрела? – покосилась она на меня.

– И в мыслях не было! – Я помотал головой. – Не хочешь ехать, оставайся. Но вообще меня расстраивает твоя депрессия. Все ведь затевалось ради того, чтобы ты могла петь, как хотела. Иначе ради чего вся эта возня? Не ради денег ведь!

– Да уж… – Она вздохнула. – Попадалово это. Денег туева хуча, а счастья нет.

– Мне кажется, что иначе и не бывает. Чем больше денег, тем меньше счастья. Ни времени, ни сил на него уже не остается. Но из всего надо уметь извлекать пользу. Лично мне понравилось снимать фильмы, так что в любом случае о произошедшем я не жалею.

– Ну да. Хорошо свои средства есть. А так ни один инвестор на такое кино ни копейки бы не дал. Там ведь не прославляется ничего, во что эти инвесторы уже десять лет вкладывают миллиарды. Продавать будет трудно.

– Не факт, – пожал я плечами, прекрасно понимая, что она права. – Альтернативное кино сейчас в моде.

– Да я не о том, – отмахнулась она. – Дело ведь не в коммерческой выгоде. Далеко не все выгодные проекты пускают на широкий рынок. Именно по идеологическим соображениям. Будут в лицо улыбаться, а за спиной резать.

Я знал, что далеко не во всем она права. Чаще всего режут именно провальные с коммерческой точки зрения проекты. Никто не будет заниматься тем, на чем нельзя заработать много и быстро. Так что дело чаще всего не в идеологии. И упрекнуть инвестора чаще всего не в чем. Однако в данном вопросе были некоторые не всем заметные нюансы, с которыми мне приходилось сталкиваться не раз. А дело все в том, что качество продукта и интерес к нему потенциального потребителя почти никак не связаны с его коммерческим успехом. Поскольку коммерческий успех – это не то, сколько можно заработать на прокате одного фильма или на продаже одной книги. Любое предприятие становится выгодным только тогда, когда начинает производить что-то массово, иначе никак. Ведь каждый месяц надо оплачивать труд работников, место на складах и торговых прилавках, транспортные расходы, услуги охраны и многое другое. В результате получается, что выпускать продукта надо много или очень много, а много гениальных произведений искусства не бывает. Гении не работают на конвейере, вот и все. Зачастую гениев выпускать даже невыгодно. Вот, к примеру, гениальный фильм посмотрит миллиард человек. И все. А средненький фильм посмотрит всего десять миллионов. Но средненьких фильмов можно выпустить сотню за год, когда речь идет о мировой киноиндустрии. Вот уже и миллиард зрителей, причем с гораздо меньшими затратами и большей производительностью. Гениальный же фильм в лучшем случае получается один в несколько лет. Вот и вся арифметика. И ведь что еще плохо: посмотрев гениальный фильм, на средненький люди уже не пойдут, а это дополнительные потери прибыли. Так что, на взгляд промоутера, лучше бы их вообще не было, гениальных фильмов. Пусть Феллини какой-нибудь продается себе скромненько на DVD, а массовому зрителю надо внушать моду на другое. На спецэффекты, к примеру. Это ведь гораздо легче – спецэффекты. Посадил сотню операторов за компьютеры, и никакого тебе геморроя. А то над костюмами придется работать, актеров заставлять играть. И зачем?

– Никакой тут нет идеологии, – хмуро ответил я Катьке. – Массовому продавцу выгодно наличие на рынке большого количества товара, который легко производить. Легко – не значит дешево. Главное – чтобы баланс с выгодой соблюдался. Легко – это когда минимум творческих затрат и максимум технологических, потому что работать с творческими продуктами крайне сложно. Все творческие работники ужасно капризны. На себя посмотри. Вас, творческих работников, хрен посадишь на конвейер. А товар надо именно клепать. Это и есть «формат», а не какая-то там идеология. Легкость в производстве – вот что главное. Технологичность. Независимость от таких творческих понятий, как вдохновение, например. Или какая-то эфемерная близость к стихиям.

– И что в этом хорошего? – покосилась на меня Катька.

– Ничего. – Я пожал плечами.

– Вот и я о том. В этом мире хоть из кожи выпрыгни, все равно получится только говно. Поскольку сам мир так устроен, что штучный и качественный продукт выгодно производить лишь в том случае, если можно продать его очень дорого. Массовому потребителю, как ты его называешь, это не нужно. Он лучше возьмет кроссовки под «Пуму» за триста рублей, чем «Пуму» за триста долларов.

– Люди в этом не виноваты. И производители, кстати, тоже. Я вообще не могу представить систему, при которой выгодно было бы производить нечто хорошее.

– А я могу, – жестко ответила Катька. – Если бы все не воровали, а делали хорошо каждый свою работу, то и массовый товар не был бы так плох, как сейчас. Конечно, хороший товар произвести сложнее, и возни с ним больше, и уровень потребителя должен быть высоким. Да. Все так. Плохо другое. Плохо то, что для повышения технологичности выпускаемых товаров производитель всеми доступными способами занижает качественные запросы конечного покупателя. Поэтому я и говорю об идеологии. Идеология инвестора состоит в том, чтобы массово выпустить как можно больше плохого товара, пусть даже с начальным убытком для себя. Но зато потом, когда все привыкнут к этому качеству, можно будет без особых затрат сделать что-то лишь немногим лучше, и оно сразу станет хитом. Возьми хотя бы шоу-бизнес. Каждый день на сцену выпускают раскрашенных проституток с вокзала, не умеющих попадать ни в одну ноту. Зачем? Поют им хвалу, ставят в какие-то рейтинги. Зачем, по-твоему?

– Я знаю зачем, – хмуро ответил я.

Еще бы мне не знать! Мне каждый день самому приходилось участвовать в этой системе. Когда у одного продюсера десять музыкальных проектов, из которых семь полное дерьмо, а три более или менее приличных. Мы месяц крутим эти семь по всем каналам радио и телевидения, печатаем сказочные истории об этих звездах в глянцевых журналах, а затем, когда от них всех уже тошнить начинает, выбрасываем в эфир и в печать три оставшихся. Те, что более или менее хороши. И они тут же на фоне предыдущего дерьма становятся всенародными хитами. Эта технология была надежно отработана еще в конце девяностых годов, как рассказала мне Зинаида Исаевна. Убытки от семи провальных проектов, о которых через месяц слушатель прочно забудет, оказываются намного меньше, чем прибыль от трех хитовых. И так работают все без исключения. Некоторые крупные звезды, которые обходятся без продюсеров, сами из собственного кармана спонсируют молодых исполнителей, просовывают их на радио с одной-единственной целью – создать себе фон для успеха. Потом о молодых дарованиях никто и не вспомнит, они идут как пушечное мясо, а звезды сияют все ярче.

– Но ведь не всегда было так, – вздохнула Катя. – Были Синатра, Армстронг, Утесов, Шульженко. И спрос на них был без всякого преувеличения массовым. И не требовалось выпускать мегатонны дерьма для того, чтобы оттенить их таланты. Почему?

Этого я не знал. Поэтому просто пожал плечами.

– У меня такое ощущение, – неожиданно произнесла Катька, – что мир остывает.

– Что?! – от удивления я вздрогнул.

– Ну… – Она замялась. – Мне кажется, что энергия мира все время нарастала, нарастала, а потом вдруг перевалила через наивысшую точку и теперь стремительно понижается.

– Почему?

– Не знаю. Но не думаю, что это из-за сферы взаимодействия. Тут наверняка действуют более глобальные механизмы.

Я не выдержал и в подробностях передал ей наш разговор с Северным Оленем. Катька слушала очень внимательно, а когда я закончил, сказала:

– Понятно, что собой представляет твой Олень. Это проекция коллективного бессознательного на твое сознание. Все чувствуют, что мир катится в пропасть, но не все могут выразить это словами. Ты тоже чувствуешь, тоже не можешь выразить, а потому во сне у тебя на подсознательном уровне все соединилось в стройную картину.

Я усмехнулся. У Катьки действительно была удивительная интуиция. Из массы разрозненных фактов она без видимого труда собирала в голове некую теорию и могла довольно доступно ее сформулировать. Но самое забавное в том, что чаще всего она оказывалась права. Ведь именно она предсказала опасность использования свойств сферы взаимодействия в корыстных целях одного человека.

Однако в данном случае у меня было свое особое мнение по поводу Северного Оленя. Она ведь не видела его взгляд. Мне трудно было поверить, что такой взгляд мог быть у какой-то абстрактной проекции коллективного бессознательного. Нет, легче было поверить в жутких демонов и в существование самых настоящих чертей, чем в абстрактность Северного Оленя.

– Возможно, – я предпочел не возражать ей.

Добравшись домой, Катька созвонились с Максом. Там все было в порядке, что здорово нас успокоило. В любом случае, если Макс будет в безопасности, это даст нам дополнительные степени свободы, а это в сложившейся ситуации немаловажно. Я разместил ребят Эдика в отопляемом флигеле, велев дежурить по двое у ворот и входных дверей дома. Очки запретил снимать категорически. Об окнах позаботится компьютер, тем более что выбить бронированные стекла Алисе было бы не по силам. Дверь была единственным уязвимым местом, поэтому все мои предосторожности были направлены на нее. В конце концов я решил разместить еще двух охранников прямо в холле, чтобы не сводили взгляда со входа. Компьютеру я дал команду полностью блокировать электронный замок и даже снять с него основное питание. В общем-то эти меры успокоили и меня, и Катьку.

– Во сколько нам на вечеринку? – спросил я.

– Начинают там в одиннадцать вечера, но первыми приезжать нам не по пафосу, – ответила она. – В полночь, если явимся, будет нормально.

– Тогда, может, поспим немного? А то вымотался я до последней возможности.

Катька была не против. Мы выпили чаю и улеглись, бросив очки на тумбочку у кровати. От Катькиного плеча пахло теплом и уютом, я прижался к нему щекой и понял, что на большее меня уже не хватит. Все меньше сил и времени оставалось на настоящую радость, все больше уходило на дела, которые я предпочел бы не делать. Но не делать их было уже нельзя.

«Ну и сукой же я стал… – с неприязнью подумал я. – Хуже Кирилла».

У меня мелькнула мысль, что, если Катька уедет на гастроли, мы можем расстаться на неделю или даже больше. Я зажмурился и поцеловал ее в мочку уха. Сердце забилось чаще, я скользнул ладонью по ее спине и ощутил, как она прогнулась, – Катька крепче прижалась ко мне. Наши губы встретились и слились в неожиданно жарком поцелуе. Мир дрогнул. Его словно ударной волной разнесло далеко в стороны, оставив нас наедине друг с другом. Я не ощущал кровати под нами, не ощущал потолка и стен – только наши слившиеся воедино тела и первозданную бесконечность Вселенной. Мы вместе, шаг за шагом, прошли все фазы зарождения мира – медленный нагрев первозданной материи, слияние проточастиц под воздействием нарастающей энергии, а затем Большой Взрыв, вознесший наше объединенное естество на пиковые вершины разгоревшейся страсти. Через несколько минут безудержное пламя начало остывать, мир вокруг нас сомкнулся, встав на прежнее место, а мы остались лежать, обнявшись, на пахнущих лавандой простынях.

– Как долго мы не были вместе… – шепнула Катька мне в ухо.

– Больше недели, – ответил я, не открывая глаз.

Она положила голову мне на грудь.

– Если бы не ты и не Макс, этот мир не стоил бы ни гроша, – еще тише сказала она. – Жаль, что нельзя сделать новый.

– В новом нам может и не найтись места.

– Может. Но все равно этот очень уж криво устроен. И ничего с этим сделать нельзя – ни усилием, ни старанием, ни деньгами…

Я не стал отвечать. Да и что на это можно ответить? Я лежал с закрытыми глазами, уже ощущая приход того странного и совершенно уникального ощущения, которое всегда наступает через несколько минут после хорошего секса. Его почти невозможно передать словами, то ощущение, поскольку оно за пределами внутреннего диалога между сознанием и органами чувств. Оно целиком состоит из смутных образов, часто совсем непонятных. Мысли ощущаются чуть ли не физически, они бродят под черепной коробкой, сливаются в причудливые фигуры, а потом оказывается, что форма этих слившихся фигур и есть новая мысль. Еще в таком состоянии кажется, что можно видеть с закрытыми глазами. Вот и сейчас, не поднимая век, я довольно отчетливо видел комнату и мог сказать, где что стоит на полке. Однако это ощущение было ложным – несколько раз в таком состоянии я пробовал открывать глаза, и каждый раз выходило, что предметы находятся не там, где мне привиделись. Когда-то это меня огорчало, но сейчас нет. В мире оказалось много более весомых чудес, чем умение видеть с закрытыми глазами. Мне теперь хватало того, что это ощущение было до предела приятным. В мире, несмотря на все его чудеса, приятного остается все меньше.

Мысли в голове бродили, сталкивались, сливались, образуя все новые и новые формы. Это внутреннее созерцание настолько сильно меня увлекло, что я незаметно погрузился в сон. Честно говоря, я это не сразу понял. Просто мысли как-то очень незаметно превратились в клубящиеся облака, медленно плывущие мимо меня. Это было странно – я ощущал под ногами опору, но в то же время вокруг не было ничего, кроме неба и кучевых облаков. Вспомнились детские мечты: лежать в этих белых лохматых перинах и поглядывать сверху на землю, на то, как проплывают внизу крошечные домики, поля, деревья и серые нити дорог. Пожалуй, в этом мире такой фокус можно было бы устроить без особого труда – облако, в котором я находился, уверенно держало меня. Сделав несколько шагов, я убедился, что пушистый материал, из которого оно состоит, довольно упругий и полупрозрачный. Он мало походил на вату, скорее напоминая поле, вроде магнитного. Только видимое. В детстве я любил играть магнитами, поднося их друг к другу одноименными полюсами. При этом они вели себя чудесным образом – отталкивались, словно между ними пролегал слой невидимой мягкой резины. И вот такая же странная субстанция теперь держала меня.

Над головой ярко светило солнце, но было оно, на мой взгляд, чуть желтее, чем на привычном земном небосводе. Ветер почти не ощущался, его силы хватало только колыхать волосы, но, когда я добрался до края облака, у меня дух захватило от скорости, с которой оно неслось над землей. Километров сто в час, не меньше. Внизу плыли бесконечные горные массивы, расползающиеся к горизонту. Казалось, можно рукой дотянуться до самых высоких вершин. При взгляде на этот фантастический пейзаж да еще в столь фантастическом ракурсе, сердце замирало от восторга. Облако подо мной клубилось, непрерывно меняя очертания, воздух был чистым и свежим, я и не думал, что хоть в одном из миров можно с таким наслаждением дышать полной грудью. Несмотря на яркое солнце, было прохладно, скорее всего из-за высоты, на которой меня несло ветром.

И вдруг я ощутил настойчивый, иначе не скажешь, взгляд в спину. Медленно обернулся и разглядел позади себя Северного Оленя. Он стоял, опустив голову, как бы в нерешительности, чуть искоса поглядывая на меня. Я вспомнил, как напугал меня его взгляд в прошлом сне, но сейчас кроткое травоядное подобных фокусов выкидывать, похоже, не собиралось. Но все равно беззаботное и восторженное счастье, только что владевшее мной безраздельно, понемногу начало улетучиваться, как утренний туман над лесным озером.

– Здравствуй, – очень грустно и тихо сказал Олень.

– Привет, – ответил я, перебираясь на середину облака.

– Тебе нравится здесь?

– Да.

– Я нашел этот образ в твоих детских мечтах, – сообщил Олень. – Хотелось сделать тебе нечто приятное. Среди бесконечности сфер всегда можно найти то, что нужно. Особенно если знать, что и как искать.

– Это настоящий мир?

– Да. Один из великого множества. – Он помолчал немного, затем спросил напрямик: – Хочешь попасть сюда после смерти?

– Ты что, можешь это устроить? – Я не смог скрыть сарказма.

– Да, – просто ответил Олень. – Это одна из многих моих возможностей. Один из людей написал, что у Господа обителей много. Он сам не представлял, насколько прав. Ему я тоже позволил самому выбрать мир для пребывания в вечности. Мне понравилась эта фраза про Господа.

– И что он выбрал? – заинтересовался я.

– Рай, – коротко ответил Олень. – В его понимании, разумеется. Мир без гравитации и без тверди, заполненный светом.

– И ему понравилось?

– Почем мне знать? – удивился Олень.

От его ответа повеяло таким же сумеречным ужасом, какой напугал меня в прошлом сне. На этот раз получилось намного слабее, но меня все равно проняло как следует. Я твердо решил избегать неудобных для Оленя вопросов.

– Честно говоря, я еще всерьез не задумывался о посмертном существовании, – сказал я. – Видишь ли, всего год назад я вообще не верил в существование души после смерти. Но, если ответ тебе требуется прямо сейчас, я готов его дать.

– Слушаю.

У меня по нервам снова пробежала слабая волна напряжения.

– Мне бы не хотелось после смерти расстаться с Катькой и Максом, – твердо заявил я. – Если мне суждено умереть первым, я бы хотел, чтобы они потом…

– Я понимаю, – кивнул Олень. – А место? Что бы ты хотел видеть вокруг себя, кроме них?

– Остров, – ответил я. – Такой, как в романе Жюля Верна «Таинственный остров». Чтобы он был большим, безлюдным, имел множество разнообразных ландшафтов. Степь, гору повыше, лес, хорошие пляжи, дюны. Пусть будет осока, тростник вокруг озера. Скалы тоже хорошо. И водопад. А вокруг острова океан. Только вулкана не надо. А то у них, у вулканов, бывают время от времени извержения.

– Такое место есть, – чуть подумав, сказал Олень. – Остров размером с Крым. С таким же богатством ландшафтов и климатических зон. На юге субтропики и горы, на севере прохладная ковыльная степь. И со всех сторон океан. Мы можем посмотреть этот мир прямо сейчас. Хочешь?

– Да, – ответил я.

Облака тут же исчезли. Точнее они теперь были в голубом небе, там, где им и положено быть. А мы с Оленем стояли на невысоком холме, за которым вздымались куда более серьезные горы. Некоторые достигали высоты полутора километров, по моим прикидкам. Вокруг нас простирался не очень густой сосновый лес, причем сосны стояли мачтовые, высоченные. В них мягко шумел теплый ветер. До слуха доносились вздохи океанского прибоя, пахло хвоей, грибами и теплой сосновой корой. Между деревьями росла сныть, а на вершине холма, где земля была суше и тверже, виднелся подорожник и конотоп. Я поднялся туда и увидел за соснами взъерошенные дюны, заросшие колышущейся на ветру осокой.

– Чуть дальше на восток есть водопад, – сказал Олень. – Под ним чистое озеро, в котором можно купаться. И еще тут есть много чего. На севере степь, на востоке холмистый лиственный лес…

– Я бы хотел показать это место Кате и Максу, – заявил я.

– Это не сложно, – ответил Олень.

Я услышал хруст ветки за спиной, обернулся и увидел Катьку. К моему удивлению, она была одета точно так, как в день нашей первой встречи, – в поношенные вельветовые брюки и свитер.

– Это и есть твой Северный Олень? – спросила она, глянув через мое плечо. На ее лице не мелькнуло и тени удивления.

– Да, знакомься. Тебя не удивляет, что мы с тобой в одном сне?

– А что такого? – Катька пожала плечами. – Раньше ты мне часто снился. Погоди-ка… Так это…

– Нет, это не сфера взаимодействия, – успокоил я ее. – Совершенно другой мир. Олень предлагает мне выбрать его для жизни после…

– Понятно, – нахмурилась Катька. – Но вообще тут клево. Люблю, когда дюны, ветер и осока. Похоже на Питер. Только океан вместо Балтики.

– То есть ты не против?

– Жить тут всегда? Даже за.

– Это остров.

– Тем лучше. Можно Оленя погладить?

– Не знаю. Спроси у него.

– Можно, – ответил Олень. – И почеши за ухом. А то там, кажется, паразит какой-то вцепился.

Катька подошла и потрепала мифическое существо за ухом. Олень зажмурился от удовольствия. На его морде эта почти человеческая гримаса выглядела не очень естественно, но и олень был не самым обыкновенным.

Я заметил, что с пригорка, на котором мы встретились, можно было без труда спуститься к дюнам и к пляжу за ними. Склон холма оказался пологим и удобным. Я хотел сказать это Катьке, но, когда обернулся, ее уже не было. Олень смотрел на меня.

– Где она? – спросил я.

– Спит, – ответил он. – Но ей здесь понравилось.

– Я видел.

– Значит, это место годится?

– Годится. А Максу ты тоже покажешь?

– Зачем? Все равно ему с вами будет лучше, чем где-то еще.

– И ты всем предлагаешь выбрать место, где провести вечность?

– Нет, конечно. Чаще всего души людей после смерти оказываются не в тех сферах, в которые хотели попасть при жизни. Каждая сфера, Саша, представляет собой нечто вроде стабильной энергетической орбиты, по которой электроны обращаются вокруг атомного ядра. Чем большую энергию человеку удалось накопить при жизни, тем в более плотную сферу попадает его энергетическая сущность. Ну сфера взаимодействия исключается, она слишком плотная, а вот другие доступны. Понятно, что разумному существу удобнее и приятнее пребывать в более привычных плотных сферах. Поэтому древние космогонические религии так много внимания уделяли повышению энергетики организма. В менее плотных, в очень удаленных от реальности сферах существовать сложно. Там законы совсем другие, и чем дальше, тем они менее стабильные.