Текст книги "Ордынский волк. Самаркандский лев"

Автор книги: Дмитрий Агалаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Но, сумев так быстро подняться, Тимур стал врагом не только могулистанского правителя Туглук-Тимура, но и хозяина своего клана – Хаджи Барласа. Укрывшись в Хорасане, тот наблюдал за тем, как развиваются события на его вотчине. И что же он увидел? Тимур не только остановил посулами и мечом могулов, но и утвердился в Кеше на правах его нового хозяина. И не спешил звать назад истинного правителя этой земли.

То и дело рыча: «Самозванец!» – Хаджи Барлас помчался в Кеш и поднял восстание беков, еще недавно своих подданных. Те плохо понимали, за кем идти: за новым вождем Тимуром или за старым Хаджи Барласом. Силы разделились. Войска столкнулись в долине реки Кашкадарья, в Акяре. В кровопролитной битве, о которой летописец сказал: «Богатыри обоих войск так славно поработали, что век Рустама и Инфандияра был бесславно посрамлен»[16]16
  Рустам и Исфандияр – персонажи поэмы «Шахнаме» Фирдоуси, легендарные богатыри.


[Закрыть]. В конце концов победил Тимур, и его родственник и бывший хозяин Хаджи Барлас бежал в сторону Самарканда, к своему покровителю Баязид-беку. Но этой битве, на фоне угрозы могулов, никто не был рад, и после победы многие беки ушли от Тимура.

В марте 1361 года Туглук-Тимур вернулся с еще большим войском. Теперь он уже твердо решил захватить весь Мавераннахр. И теперь Хаджи Барлас сам бросился к нему на службу, желая заполучить назад свой Кашкадарьинский вилайет. Но никто не спешил вернуть ему землю. А когда казнили его покровителя Баязид-бека, Хаджи Барлас испугался гнева Туглук-Тимура, вновь перешел Амударью, чтобы попасть в спасительный Хорасан, но по дороге вместе с братом пал от рук неизвестных заговорщиков. Одни думали на хана Туглук-Тимура, другие на племянника Тимура. Но когда последний завоюет Хорасан, то показательно истребит многих, кто так или иначе мог участвовать в нападении на Хаджи Барласа, а землю, где был убит родственник-бек, отдаст навсегда его потомкам. Как бы то ни было, но первый из явных противников Тимура, его дядя, сошел с исторической сцены. Никогда бы Хаджи Барлас не принял племянника своим хозяином и владетелем своих кровных земель.

А вот хан Туглук-Тимур вскоре победителем въехал в Мавераннахр. Он был и милостив, и жесток одновременно. Бил кнутом и угощал пряником. Как сказал летописец о втором приходе Туглук-Тимура: «Когда он дошел до Самарканда, страна Мавераннахра целиком подпала под его власть. Все беки вынужденно вошли в подчинение хану. Хан подвергал йасаку[17]17
  Йасак – наказание или казнь.


[Закрыть] всякого, у кого в груди было малейшее сомнение (сомнение в нем, хане. – Авт.). А к тем, кому он доверился, проявлял милость и почтение».

Бунтарь эмир Тимур мог рассчитывать как на первое, так и на второе. Причем куда больше на йасак, чем на прощение и благоволение. Но звериная интуиция подсказывала ему, что хан не станет убивать одного из самых почитаемых военных вождей Мавераннахра. Конечно, хану очень бы этого хотелось! Но он не должен был переступить эту черту.

С такими мыслями и сомнениями строптивый эмир Тимур и въехал в Самарканд в сопровождении отряда избранных бойцов.

Они ехали и озирались по сторонам. Старый обветшалый дворец, охрана могулов повсюду. Враждебные взгляды ненавистных степных волков.

И вот молодой эмир Тимур предстал пред очами хана Туглук-Тимура. Скрестив ноги, тот сидел на возвышении, на ковре, как и положено хану кочевников, в окружении своих приближенных, одетых в дорогие халаты. Рядом с ханом неподвижно сидел молодой человек с очень злым лицом. Сын хана – Ильяс Ходжа Оглан! (Оглан – принц крови Чингисхана.) Вот кто ненавидел Тимура! Позади стояли нукеры хана. Все смотрели на Тимура. Круглые загорелые прокопченные лица, узкие глаза. Чистые монголы! У Тимура тоже отдаленно читались монгольские черты – кровь диких предков, которыми он очень гордился! Но за полтораста лет много разной тюркской крови влилось в его породу, и лицом он уже мало походил на свою далекую степную родню.

– Садись, эмир Тимур, – указал перед собой хан Туглук-Тимур. – Отведай моего кумыса. Лучшие кобылицы Могулистана дали это волшебное молоко. А как перебродило оно! Выпьешь чашу – сразу ударит в голову, и мир расцветет перед тобой!

Он засмеялся, и засмеялись все его царедворцы, сидевшие в расписных халатах и пившие кумыс.

Тимур сел, поджал ноги, испил из пиалы бодрящего напитка. Пил и думал: а не отравлен ли этот кумыс? Но и отказаться пить его – все равно что плюнуть в лицо хану. Могут и зарезать тут же. Показательно. И его соратники за воротами не спасут, и тех еще перебьют.

– Ты любишь этот город? – спросил Туглук-Тимур.

– Да, мой хан, – ответил Тимур. – Я люблю Самарканд, хотя родился и вырос в Шахризабе. В зеленом городе Кеше. Его я тоже очень люблю.

– Города! – презрительно усмехнулся Туглук-Тимур. – Великий Чингисхан заповедал нам жить вольной кочевой жизнью и смотреть на города свысока. Они точно оковы на руках и ногах свободного воина. Каменный дом для человека становится обузой. А домом должны быть земля и небо и твой шатер, который ты можешь поставить где угодно, на любой земле, которую завоевал. Мне тоже нравится твой Самарканд, он красив, но я бы не отдал за него и десяти йигачей вольной монгольской степи! Твои предки были монголами, не так ли?

– Это так, мой хан.

– Вот видишь, в твоих жилах течет самая благородная кровь в мире – кровь господ. (Определение из Ясы Чингисхана. – Авт.) И твои предки ходили в походы с моим далеким дедом?

– И это так, мой хан. Во все походы.

– Это хорошо. Не будем же менять положения вещей. Вот зачем я вызвал тебя, эмир Тимур, – уже куда серьезнее сказал хан. – Всем известно, что ты – первый бахадур Мавераннахра. Ты умен и отважен, ловок и хитер. Про тебя говорят: он как опытный дикий зверь! Силен, вынослив, отважен!

– Благодарю на добром слове, – поклонился Тимур.

– Но порой, как дикий зверь, он и коварен, – многозначительно договорил хан. – Выследит, вцепится и порвет! Только подставь шею! Тебе не откажешь и в этом, – кивнул Туглук-Тимур. – Не так ли?

Тимур поднял на него глаза: куда он клонит?

– В поединке необходимо и мужество, и ловкость, и коварство, – заметил молодой воинственный гость. – Особенно если противник сильнее тебя.

Это был и комплимент, и вызов хану могулов. Но, кажется, Туглук-Тимуру его объяснение пришлось по вкусу.

– Вот что я решил, эмир Тимур. Казан-хан, да будет Аллах милостив к его душе, объединил под своей властью весь Чагатайский улус. Тем самым он действовал по воле своего далекого предка – великого Чингисхана. Эмир Казаган, будь он проклят во веки веков, убил законного правителя этой земли и присвоил власть себе. Он плохо сделал, за что и поплатился головой. – Хан выждал паузу. – Я знаю, что ты служил ему, но кому тебе еще было служить? А еще я знаю, что в твоих друзьях его мятежный внук эмир Хусейн, но прощаю тебе эту дружбу. Тем более что дружба между вождями часто недолговечна и вступают в нее только лишь для того, чтобы укрепить свои силы сегодня. Завтрашний день может все перевернуть.

Он зрил в корень, этот хан могулов! Знал, о чем говорил.

– А теперь о главном, эмир Тимур. – Туглук-Тимур гордо поднял голову. – Потрясатель мира великий Чингисхан и мой предок тоже, и я буду следовать тем законам, которые он утвердил. Улус Чагатая должен быть един, и я пришел в Мавераннахр, чтобы утвердить это правило. Я – новый хозяин Чагатайского улуса, но охватить все великие земли своим вниманием сложно. Я буду править в Могулистане, а мой сын, Ильяс Ходжа, в Мавераннахре. Однажды ты воспротивился этому, но я простил тебя. Более того, у тебя же, эмир Тимур, будет свое великое и уважаемое место, для которого, возможно, ты и рожден.

Тимур был взволнован: куда выведет этот разговор?

Как сказал летописец: «Хан Туглук-Тимур увидел в Сахибкиране властность и величие и потому вручил управление страной ему».

– Ты знаешь эту страну во сто крат лучше меня и моего сына Ильяса. Поэтому я назначаю тебя полководцем при моем сыне, в жилах которого, как и в моих, течет кровь Чингисхана.

Это означало: мы – господа, ты нам подчиняешься и управляешь от нашего имени. Что ж, кумыс пока не убил его, размышлял Тимур, а должность ему предлагали такую высокую, о которой он еще недавно не смел и мечтать! И он не выхватил ее в случайной битве или во время дворцового переворота, а получил ее официально из рук хана. Полководец своего родного государства! Разве что под пятой ненавистных могулов.

– Заодно поучишь моего мальчика, как выигрывать битвы, – добавил Туглук-Тимур. – Ведь неприятели повсюду!

Мальчишка засопел от негодования. Над ним шутили!

– Пыл у него есть, – кивнув на сына, весело рассмеялся отец, – не хуже, чем у нашего великого предка, – да опыта пока маловато! Так что, эмир Тимур, тебе и научить моего смелого мальчика премудростям войны. Ну что, ты согласен на эту должность? Стать моим мечом и мечом моего сына?

– Для меня это великая честь, повелитель, – поклонился Тимур.

– Ну вот, слава Аллаху, мы и договорились! – обрадовался хан. Но он что-то недоговаривал. Хитро оглядел своих сановников. – А если я тебе поручу найти твоего друга – эмира Хусейна, первого заговорщика моего улуса – и привести его ко мне? Что скажешь на это, эмир Тимур?

Все затихли. Эмир Хусейн бежал из Мавераннахра от гнева и мести злобных могулов. Никто не простил его деду убийства хана Казана, никто не простил самому Хусейну его сопротивления.

– А какова будет участь моего товарища? – спросил Тимур.

Тень недовольства легла на лицо хана.

– А уж это как решу я, твой господин.

Тимур вздохнул.

– Мне бы не хотелось вести своего друга на верную смерть. Но если бы я попросил тебя за него и ты был бы милостив, а Хусейн поклялся бы никогда не выступать против тебя, вот когда бы я с радостью нашел его хоть на краю света и привел к тебе.

– Если бы ты! Ели бы я! Сколько «если бы»? – покачал головой Туглук-Тимур. – Хану надо подчиняться беспрекословно, храбрый эмир Тимур! Ну да что нам спорить – будем веселиться! Я в Самарканде, Мавераннахр покорен и лежит у моих ног, а твой меч, Тимур, принадлежит отныне мне. Сейчас будет пир! Музыканты будут ублажать наш слух, а прекрасные танцовщицы и гурии – взгляд и плоть! – Он похлопал в ладоши, призывая обещанные зрелища и веселье. – Да будет так!

Тимур облегченно вздохнул. Нет, травить его, кажется, пока никто не собирался.

Это была чистая правда. Хан Туглук-Тимур, сполна оценив военные таланты эмира Тимура, посчитал, что такого человека лучше иметь в друзьях. И сыну будет у кого поучиться. И Тимуру эта должность была очень кстати – он поднялся еще на одну ступень в иерархии местной аристократии. Практически стал в Мавераннахре вторым человеком после ханского сына Ильяса Ходжи. Но мальчишка ненавидел его, и окружение молодого хана тоже едва терпело своевольного чагатая, уже не раз бившего их в сражениях.

Было Тимуру на тот момент всего двадцать пять лет.

Время от времени Тимур приезжал в Шахризаб для беседы с шейхом Шемсом Ад-Дин Кулалем. Праведник наблюдал со стороны за деяниями своего духовного питомца. И вот в очередной раз он слушал его недалеко от мечети, в садике, у журчащего фонтана. Тимур говорил о постоянных испытаниях, которые выпадают на его долю. Война следует за войной, мира нет, кругом козни, почти все желают ему смерти. Как быть? Как вынести эту ношу?

Длиннобородый шейх кивал воину, похожему на грозовое облако, а потом сказал:

– Тимур, послушай меня. Величие Господа Бога состоит в том, что тех, кого он выделяет из своей паствы, он же подвергает бесчисленным испытаниям. Поэтому за всяким счастьем следует несчастье и за тяжелым трудом следует отдохновение, ибо таково установление Аллаха. Господь Бог, велик он и свят, если кому-либо из своих рабов дает власть и счастье, он испытывает его несчастьями забот. Пророк Юсуф (Юсуф – библейский Иосиф. – Авт.), приветствие ему, – шейх воздел черные от загара руки к небу, – пока не пережил несчастья и трудности, оказавшись в колодце, куда его бросили родные братья и откуда его извлекли чужие купцы, не достиг власти и царства. Адам, отец всего человечества, пока не познал полную лишений жизнь голышом, не достиг милости Господа в виде одеяния из слов: «И избрал его Господь». И наш пророк, лучший из всех пророков, наилучшие приветствия ему, пока не перенес лишений и несчастий переселений, не познал вкус победы. Чем ты лучше Юсуфа, Адама и нашего пророка? Скажи мне, Тимур?

– Ничем не лучше, – покачал тот головой. – Я и в подметки им не сгожусь, учитель. Но я все понял! Спасибо тебе.

– Видишь, мудрость входит в тебя, отважный Тимур. С каждым новым словом, каждой новой мыслью, с каждым новым биением сердца. Не упускай этого великого дара – понимать и усваивать уроки Создателя. Аллах любит тебя, можешь не сомневаться в этом!

Уходя из мечетного садика Шахризаба, одного Тимур не сказал шейху Шемсу Ад-Дин Кулалю. Терпеть невзгоды и лишения, ожидая милости Господа, – была не его доля. Тимур знал это наверняка. Одни лишь белые одежды скромного избранника Господа – это были не его одежды. Он лучше других владел мечом, он был воином. Он был тем хищным ястребом, который кружит в небе, высматривая добычу. Бросается и разит врага. Подчас беспощадно.

Иначе он просто не мог жить. Не умел. И не хотел.

Глава вторая
Адовы муки

1

Они потерялись надолго – Тимур и Хусейн. Пока Тимур был увлечен битвами с врагами хана Туглук-Тимура, выполняя обещанную роль полководца при его сыне, и еще более увлечен победами над неприятелем, потому что ему везло, Хусейн исчез из поля зрения друга. И тогда, во время очередного затишья, Тимур с избранными друзьями и хорошо вооруженным отрядом в полусотню человек отправился искать родственника. Его правой рукой отныне был Хаджи Сайф ад-Дин, славный бахадур. Жена, Ульджай Туркан-ага, напросилась с ним – она тоже беспокоилась о брате и не хотела оставаться в Кеше одна. Детей оставили на заботливую Кутлук Туркан-агу.

Тимур искал друга с добрыми новостями.

Он встретил Хусейна далеко от дома – в пустыне Хивака, у колодца Сагидж, напоившего многих путников, проходивших по этим местам. Хусейн сидел в тени худого деревца. Его окликнули. Он откинул капюшон. Хусейн стал еще чернее лицом. Глаза его блестели еще ярче, но совсем невесело.

Он был похож на демона ночи.

– Великий эмир Тимур, – язвительно усмехнулся мятежный беглец. – Верный друг Могулистана! Изгнанник и бродяга эмир Хусейн приветствует тебя! – поклонился он.

В голосе его открыто звучала издевка. Судьба не просто развела их на время: одному она дала великие привилегии, у другого отняла последнее. Но они обнялись как старинные друзья. Ульджай Туркан повисла на шее брата и долго не отпускала его.

– Как же ты изменился! – со слезами на глазах шептала она. – Я все время думаю, что Аллах отвернется от нашей семьи, что я потеряю тебя!

– Рано отчаиваться, милая, – обнимая сестру, отвечал он. – Аллах воистину велик, и он помогает своим верным детям. Никогда не поверю, что Всевышний отвернется от нас в пользу проклятых могулов.

В кибитке была и жена Хусейна – Сарай Мульк. Как же дрогнуло сердце Тимура, когда она вышла и он увидел ее. Сколько воспоминаний! Неясных, но таких упоительных надежд! Две девочки с сглазами серн со смехом врываются в зал, где юноши сражаются на деревянных мечах! Славные были времена! Казалось, они будут длиться вечно. А еще звучали в ушах слова отца, мудрого Тарагая: «Ты ей не пара». И вот теперь эти две девочки – молодые женщины – вновь перед ним.

– Приветствую тебя, храбрый Тимур, – поклонилась Сарай Мульк. Она вновь опустила глаза, как и тогда, в первый раз, и, кажется, вновь покраснела. – Здравствуй, милая Ульджай. – В ее глазах блеснули слезы при виде самой близкой подруги и родственницы. – Как же я рада видеть тебя!

Жены двух друзей расцеловались. Сарай Мульк приветствовала и приближенных Тимура. Все знали о ее высокой крови и поклонились с особым почтением.

– Почему ты скитаешься, как дервиш, почему не вернешься в Самарканд под мое крыло? – нахмурился Тимур, когда они остались одни. – Страсти улеглись. Я уже не раз просил за тебя и получил для тебя разрешение вернуться на родину.

– Вернуться в Самарканд? – зло усмехнулся Хусейн. – Под твое крыло? Это ты ухватил за хвост удачу – не я. Ты сумел договориться с могулами. Я, Тимур, как и был, внук эмира Казагана, который правил в Мавераннахре, пока могулы предательски не убили его на той охоте, в Зеленой долине, будь они прокляты. Его изуродованное тело всегда у меня перед глазами. И я по-прежнему ненавижу их и считаю этот трон своим. По праву! И хан Туглук-Тимур хорошо знает об этом.

– Я помогу тебе, – сказал Тимур. – Говорю – я выхлопотал и у него, и у Ильяса Ходжи для тебя прощение. Приедешь, поклонишься мальчишке, и конец скитаниям.

– Но так ли надежно твое крыло?

– Что ты хочешь этим сказать?

– На каждую птицу, на самого грозного орла, есть своя стрела. Нет, – покачал головой Хусейн. – Стоит мне вернуться, и даже ты ничем не сможешь помочь мне. Сабля палача, нож убийцы, яд во время пира, стрела на охоте, но что-то обязательно найдет меня и мою семью. Пока Могулистан правит в Мавераннахре, видит Аллах, мне на родине делать нечего. Я должен объехать верных эмиров и беков и собрать войско. Только так я смогу вернуться в родной дом.

Тимур в глубине души понимал правоту своего товарища и осознавал, что его собственное положение крепко, пока он сам крепко сидит в седле и крепко держит в руке меч. И пока за ним стоят избранные воины Мавераннахра. Могулы не любили его – лишь терпели. В качестве врага он был чересчур опасен. И в отличие от Хусейна, внука Казагана, он, Тимур, сын простого бека, не стал бы претендовать на трон в Мавераннахре. Никому и в голову такое прийти не могло! Так почему бы не использовать его военные таланты? Он выигрывал для них битвы, стало быть, могулы перехитрили его. Укротили дикого зверя.

Они утолили жажду у источника, помолились, немного поели. Отряду нужно было где-то остановиться, и они отправились к правителю Хивака эмиру Тюкелю. Это была мрачная каменная крепость с похожим на каземат каменным дворцом и глиняными пристройками к нему и вонючими домами из кирпичей-кизяков из той же рыжей глины, смешанной с верблюжьим навозом. Рыжий вонючий городок, смердящий на всю округу.

Им устроили роскошный пир – зарезали баранов, разложили фрукты, поставили сладости и вина. Все, чтобы забыть о тревогах!

– Лучший из бахадуров Мавераннахра! – повторял нарочито веселый и разморенный вином эмир Тюкель. – Слава Аллаху, ты у меня в гостях! Как же я рад тебя видеть! Пей вино, я знаю, что ты любишь его!

Слишком сладко распевал эмир Тюкель! И слишком обильно подливала вино прислуга в чаши уставшим с дороги гостям.

Ночью Тимура разбудил Хаджи Сайф ад-Дин.

– Просыпайся, вставай! Тимур!

После долгого пути, обильного пира и доброго вина не так-то легко сразу проснуться.

– Что случилось? – спросил он.

Рядом уже встрепенулась его жена – Ульджай Туркан-ага.

– В крепости есть мой родственник, из охраны, он нашел возможность сообщить мне, что нас под утро, когда сон особенно крепок, хотят вырезать всех до одного.

– Как такое может быть?

– Вспомни, как сладок был голос эмира Тюкеля!

Картина вдруг обрела для Тимура ясность. «Лучший из бахадуров Мавераннахра!» – пел хозяин вонючего Хивака.

Это же слова Туглук-Тимура!

– За подлым эмиром стоят могулы, – вырвалось у него. – Узнали, что я уехал с небольшим отрядом, и поспешили предать меня! – Он захрипел от гнева и негодования: – Неужто правда?!

– Это же могулы, – кивнул Сайф ад-Дин. – Подлое племя!

– Тогда все сходится! То-то меня никто не остановил, когда я уезжал из Мавераннахра. Они только обрадовались, видит Аллах! Это Ильяс Ходжа! Стоило мне быть полюбезнее с будущим ханом. Он решил убить меня руками Тюкеля, а заодно и ненавистного ему Хусейна. Двух одним ударом! А я еще звал Хусейна в Самарканд!

– Уходим, Тимур, – повторил Сайф ад-Дин. – Хусейна уже разбудили.

Этой же ночью, собравшись быстро, они бежали. По крепости вскоре разнеслась тревога, и за ними следом высыпало целое войско – тысяча человек. Чтобы наверняка. Их отделяло всего несколько йигачей пути. Возглавил преследователей сам эмир Тюкель.

– Не уйдешь, не уйдешь! – наспех собранный, тоже уморенный после пира, повторял он, идя во главе войска. – Мы не можем упустить его – у него меньше сотни человек!

Но Тимур взял самых лучших и самых верных. Тут был не только Сайф ад-Дин-бек, но и Тагай Буга Барлас, и Олджай Буг Бахадур. Отважные командиры его отрядов. И каждый его воин стоил десяти преследователей. На заре они устроили засаду и сразу положили из луков две сотни врагов. Убитые валом преградили путь своим же. Потом началась схватка. Сверкали сабли в утреннем солнце. Криками раненых и погибающих оглашалась округа.

Вот какое свидетельство, вспоминая строки Корана, оставил летописец об этой схватке:

«И язык сабли говорил в ухо души: “Каждый, кто имеет тебя, лишится”, а звук стрелы вблизи и издали доносил: “Всякая душа вкусит смерть”».

Но отступать было нельзя – с ними ехали две женщины, жены эмиров. К полудню от врага осталось менее сотни, а у Тимура – семь человек. Они ушли от погони только потому, что Тюкель был ранен и придавлен убитой лошадью. Свои посчитали его мертвым. Ради кого гнаться за неприятелем? Убили коня и под Хусейном, он запрыгнул за спину Тимуру, и так они вдвоем уходили в пустыню. Слава Богу, их женщины были хорошими наездницами.

Но так случилось, что к ночи они растерялись. Тимур остался только со своей женой. Через сутки они выбрели на стан туркменов. Для Тимура это был чужой народ. Он спустил на веревке жену в колодец, сказав: «Отдаю тебя, милая, на Промысел Божий», – а сам пошел к хозяевам этих мест. Убьют – не убьют. К счастью, некто Хаджи Мухаммед, гостивший там житель Мавераннахра, узнал Тимур-бека, не дал туркменам расправиться с ними, напоил и накормил раненого беглеца и его жену, дал им лошадей. С именем Господа на устах они продолжили путь. И к великой радости, утром следующего дня встретились в пустыне с Хусейном и Сарай Мульк. Женщины не ожидали увидеть живыми друг друга. И Тимуру с Хусейном пришлось ждать, когда они наплачутся вволю. Вчетвером они продолжали путь вместе. Но еда и вода закончились. А дорога – нет. Сейчас они были легкой добычей. И домой им был путь заказан.

В местности Махмудий, к востоку от Мерва, израненные, изможденные, они попросились к местному аристократу – Али-беку. Но тут их ожидала новая засада. Дав им еды, хозяин долго смотрел на своих гостей, жадно евших, а затем скомандовал своим людям:

– Взять их!

Целая орава бойцов набросилась на них, только ждали приказа. Тимур и Хусейн даже не успели оглянуться, как оказались связанными по руками и ногам. Связали и жен двух эмиров. Всех бросили друг к другу.

– Недостойно так поступать с женщинами, – сказал Тимур.

– Поучи меня, чужеземец, – ответил Али-бек.

Хусейн готов был взорваться и погубить их.

– Молчи, – зная вспыльчивый нрав друга, пробормотал Тимур.

– Я молчу, – процедил тот сквозь зубы. – Молчу…

– Перед тобой внучка великого Чингисхана, – кивнул Тимур на Сарай Мульк. – Развяжи хотя бы ее.

Жена Хусейна благодарно взглянула на него, но вслух гордо сказала:

– Я разделю участь своего мужа.

– Видишь, эмир Тимур? – усмехнулся Али-бек. – Она сама хочет в темницу. – И тотчас переменился в лице. – Ваш Чингисхан, будь проклято его имя, мне не указ. Я – туркмен.

Он и впрямь оказался туркменом и поэтому ненавидел тюрков. Али-бек разбил их компанию и посадил Тимура и его жену в один колодец, Хусейна и его супругу – в другой.

Каков был ужас Тимура и особенно его жены, когда они увидели, что пол под ними шевелится. Это были насекомые. В страшном каменном колодце Али-бек пытал своих врагов: выживут – не выживут. Никакие просьбы и посулы не тронули сердце Али-бека. Тимур просил об одном – чтобы его жена избежала этой участи, чтобы ее вытащили наверх. Просил во имя Аллаха. Умолял. Ответ был: нет! Живность было не перетоптать – она облепила все стены глубокого колодца. День тянулся за днем, по ним, ослабевшим, ползали кровососущие насекомые, дождавшиеся очередного пира; еды и питья почти не давали. И была темнота. Только днем они видели высокое синее окошко над головой, и ночью – осколок звездного неба. Такого притягательного, вожделенного и такого недосягаемого…

– Мы тут умрем, – на пятый день сказала измученная жаждой, голодом и насекомыми Ульджай Туркан-ага.

Она плакала от отчаяния.

– Аллах всемогущ – он спасет нас, – твердил, как заклинание, Тимур. – Верь в это!

На десятый день его жена, искусанная с ног до головы, с зудящими ранами, потерявшая почти все силы, прошептала:

– Я хочу умереть, Тимур…

Он пытался укрепить ее словами, но тщетно. Больше всего он боялся, что рассудок ее помутится от этого испытания. Тимур с трудом прошептал ей слова шейха Шемса Ад-Дин Кулаля:

– «Величие Господа Бога состоит в том, что тех, кого он выделяет из своей паствы, он же подвергает бесчисленным испытаниям. – Губы потрескались, во рту пересохло. – Прежде, чем кому-либо из своих рабов дать власть и счастье, он испытывает того несчастьями забот…»

– Я – не ты, Тимур, у меня нет столько сил, – в ответ прошептала она. – Бог, да простит он меня, переоценил мои силы.

Тимур понимал ее правоту. Испытание, которое он делил с любимой женой, превосходило все границы. Границы ее сил. Но что убивало больше всего, так это незнание будущего. Возможно, это была их казнь. Но особо изощренная, дикая, беспощадная. Сломанный по-монгольски хребет или рассечение туловища пополам в сравнении с этой пыткой – дар небес!

Через месяц он хотел умереть сам, потому что отчаяние охватило его в полной мере. Они обессилели от голода, им не хватало сил убивать ползающих по ним и жалящих насекомых. Они только сидели, вцепившись друг в друга, и ждали смерти. А как холодно было ночами! Они дрожали, но и дрожать нужны были силы. И они оставили их. Они походили на двух похороненных заживо мертвецов.

– Убей меня, Тимур, – в один из дней попросила едва слышным шепотом Ульджай Туркан-ага. – Я больше так не могу…

Прошло долгих полтора месяца, показавшихся им целой жизнью. В аду! И тут, словно пламень из домны, из него вырвался гнев.

– Люди – псы, все люди! – горячо прошептал он. – И проклятые язычники, и мои единоверцы, кто зовет себя мусульманами, – все они псы, – хрипло повторял Тимур, держа в ладонях ее лицо. – Все одинаково алчны и жестоки, все одинаково беспощадны. И глупы в своей жестокости и беспощадности, потому что не думают о возмездии! И все заслуживают только одного – плети. Это кто готов подчиниться. И острого клинка, кто не готов. Любить можно только верных тебе, готовых служить не за страх, а за совесть. Но кто замышляет против тебя, тот должен мучиться. Страшно мучиться. Я давно знал, что живет в их сердцах. Если бы я мог сейчас подняться и взять в руки меч, клянусь Аллахом, я бы вырезал столько людей, сколько бы смог. Десять, сотню, тысячу. Избавил бы землю от этой мерзости, расплодившейся против замысла Бога! Я могу снести побои и оскорбления, но я не прощу им того, что мучаешься ты. Никогда не прощу! И если я выживу, я буду убивать. Буду убивать, буду убивать, – горячо и страстно шептал он. – Беспощадно, жестоко, с радостью…

А у нее уже не было слез, чтобы плакать. Она просто вцепилась в него и ждала, ждала и молила Бога о смерти.

Возможно, именно тогда в Тимуре произошел тот перелом, превративший его из просто воинственного человека, эмира с большой дороги, вождя стаи, в страшного и беспощадного палача. Так случилось само собой, ведь он не верил в избавление. Он ждал смерти. Молил о ней. И он умер. Умер прежний Тимур-бек – веселый и жестокий воин. Практичный наемник, если надо – полководец могулов. Именно в том каменном мешке он возненавидел род человеческий. Тимур и раньше был свиреп и жесток, часто беспощаден, как и положено вождю племени.

Но более жизнь любого из живущих на земле не стоила для него и ломаного гроша.

Их отпустили через шестьдесят два дня. Вытащили из колодца две скорбные тени, неспособные держаться на ногах. Особенно жалкой и страшной была тень его жены – Ульджай Туркан. Она долго щурилась, не понимая, где оказалась. Что-то бормотала. Кожа их покрылась за эти дни язвами от укусов. Лица распухли. Их трудно было узнать. Точно такими же вытащили из другого колодца Хусейна и его жену. Оказывается, узнав, что Али-бек так встретил Тимура, на выручку поспешил Мухаммад-бек, его брат, человек совершенно другого нрава и куда более дальновидный. Увидев измученных пленников, вытянутых на свет божий, он тихо сказал Али-беку, злорадно оглядывающему четыре страшные тени: «Ты совершил великую глупость, мой брат, и она еще аукнется нам!» Их выходили, откормили и с почестями и подарками отправили домой. Все эти дни, находясь в гостях у братьев, Тимур молчал, словно в том колодце потерял дар речи. Да никто и не приставал к нему и его жене с расспросами. Живы – и слава Аллаху.

2

Выйдя из плена, они с Хусейном разделились. Его товарищ так и не рискнул вернуться домой – он уехал с женой в Гармсир, что на реке Хирманд, на границе с Афганистаном. Дело в том, что родной Хусейну Балх тесно граничил с этой горной и неприветливой страной, куда кочевники-могулы и носа бы не сунули, а вот эмир Хусейн знал все афганские дороги с детства. «Если буду нужен, найдешь меня там», – сказал на прощание Хусейн. А Тимур вернулся в Кеш. Он временно остановился у своей любимой старшей сестры – Кутлук Туркан-аги. Она долго плакала, увидев брата и его жену в таком состоянии, а потом взялась лечить их. Она выхаживала их, как двух маленьких детей. Пока Тимура не было, его положение в Мавераннахре не просто ослабло, а почти сошло на нет. Могулы списали его со счетов. Ходили слухи, что он давно мертв. И тут вдруг появляется слушок, что он выжил и лежит дома, в Шахризабе, без сил. Как не добить раненого льва, если есть возможность? Ильяс Ходжа, правитель Мавераннахра и сын хана Могулистана Туглук-Тимура, послал разыскать его. Когда-то Тимур унизил Ильяса Ходжу – выставил его из Мавераннахра, затем отец помирил их, сделал Тимура военачальником сына, но теперь у Ильяса был новый военачальник, послушный, и от прежнего, свободолюбивого бунтаря, можно и нужно было как можно скорее избавиться. Тимуру донесли, что за ним едут. Он собрался быстро, как воин, поцеловал жену, которая шла на поправку, и сестру, и ночью бежал из Кеша. Он знал, кто и где будет ждать его, – Хусейн на границе с Афганистаном. Туда же отправились и многие их ветераны-бахадуры, которым могулы были не рады.

Хусейн с радостью встретил друга.