Текст книги "Крутой секс"

Автор книги: Дмитрий Стрешнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Чистой воды дурь, безо всяких фокусов. Героин или кокаин – что выбираешь?

– А еще пару косяков для ребят вынуть можешь?

– нагло ответил вопросом на вопрос Потерянный.

– Если надо, я у тебя из ширинки живого кролика выну.

Опер пару раз подбросил в воздух пакетик – и тот исчез, словно растворился в воздухе.

– Теперь он у тебя вот тут, – объявил опер, показывая на нагрудный карман черного уркаганского пиджака Потерянного.

Потерянный потянулся было к своему карману, но опер резво схватил его за руку.

– Э, нет! Сначала понятые. Где наши понятые? – крикнул он.

Из задних рядов вышли двое и откозыряли.

– Понятые явились!

– Ну что: будем теперь вытаскивать дурь? – поинтересовался опер. – Теперь можно.

– Ладно, начальник, забьем, – смирился Потерянный, убирая пальцы от кармана. – Делай что хочешь, и расстанемся друзьями.

– Выводите персонал! – скомандовал опер. – Сумочки, мобильники и прочую дребедень с собой не берем!

– Я поеду с вами! – категорически сказала мадам Цыкина.

– Пускай едет, – согласился опер. – За товаром нужно приглядывать.

Как честно предупреждал опер, забрали всех лолитуток, даже девушку с извилистой фигурой. Бедная Катя попыталась еще раз объяснить окружающим, что оказалась в неподходящей компании совершенно случайно:

– Я вовсе не та, за кого вы меня принимаете!

– А я – генеральный секретарь ЦК КПСС, – убедительно отвечал на это опер. – Осмотреть помещение! – приказал он. – И всех особ женского пола изъять! Всех тащить в автобус.

Омоновцы бросились по коридору, распахивая двери, и, разумеется, добрались до той, за которой мы оставили Севу. Услышав щелканье открывающегося замка, Сева обрадовано сказал:

– Наконец-то!

Не склонные к опрометчивой интеллигентской восторженности Котя и Чуча промолчали. И угадали.

Заглянувшая в комнату фигура в камуфляже ткнула пальцем в обеих дев:

– Ты и ты! На выход!

– По какому праву?.. – завела было Чуча, но более умная Котя одернула ее:

– Молчи, дура!

Они обе покорно засеменили к двери, и Чуча снова подала голос:

– А как же чемоданчик?

– Молчи, дура, а то отнимут. После придем и заберем, – прошипела Котя.

– Не волнуйтесь! Я позабочусь о ваших вещах! – крикнул им вслед Сева.

По мере того, как курятник выводили наружу, Потерянный становился все мрачнее и мрачнее, что заставляло его окружение трепетать. Наконец главарь сумел выдавить из пылающего нутра:

– Крутой у нас сегодня секс!

Его желтые глаза злобно сощурились, но вдруг он вспомнил и повеселел:

– Ну, что же, зато хоть травой разжился!

Он запустил пальцы в карман и шарил там до тех пор, пока не убедился, что внутри ничего нет. Совершенно ничего.

– Ах, гнида-опер! Прихватил меня!

Взбешенный Потерянный схватил с ближайшего столика замысловатую статуэтку, изображающую нечто нераспознаваемо эротическое и швырнул в стену. Осколки с веселым треском брызнули во все стороны. И тут Костик неосмотрительно брякнул по привычке:

– Это мне напоминает один случай…

Потерянный выбросил руку, загреб затрещавший материал Костиковой куртки и притянул ее к себе вместе с владельцем.

– Наелся я твоего фуфла! – просипел он Костику в самое лицо, а потом приказал ближайшему громиле:

– Запри этого суслика куда-нибудь, чтобы я его больше не видел!

Помолчал и добавил:

– А ключ проглоти!

Недаром предупреждали древние: вот, мол, как проходит земная слава!

Сильная и жесткая рука поволокла мяукающего что-то в свое оправдание Костика прочь от разъяренной пантеры, в которую превратился Потерянный, и доволокла до двери с торчащим из замочной скважины ключом. В это время Сева, прислушивающийся к опасным звукам в коридоре, снова решил выглянуть наружу, чтобы оценить ситуацию. Однако дверь внезапно сама рванулась ему навстречу, а в распахнувшийся проем влетел человек и очутился в Севиных объятьях. Согласно элементарным законам физики, Севу отбросило назад, а дверь снова захлопнулась, и в замке крякнул повернувшийся ключ.

– Да отстаньте же от меня! – возмутился Сева, судорожно отпихивая чужое тело.

– И… извините, – пробормотало тело. – Я не виноват…

– Зачем же было сломя голову вбегать? – запальчиво спросил Сева.

– Я не вбежал! – возразил Костик. – Меня сюда закинули.

– Тогда, – все так же сердито сказал Сева, – может быть скажете, что тут творится, и куда я, собственно, попал?

– Неужели не ясно? – огрызнулся Костик. – В бордель. А творится здесь сплошной бардак.

– Скажите, – обеспокоенно спросил Сева, оглушенный этими словами, – вы не видели там, за дверью, девушку в таком… платье… кажется, зеленом? И что это за грубые люди в военном?

– Девушек там было полным-полно самых разных, но всех замели, – с готовностью сообщил Костик. – Поэтому вашу зеленую не помню.

– Но почему они увезли всех женщин? – в смятении воскликнул Сева. – Почему они мужчин проигнорировали?

– Везде свои порядки, – пожал плечами Костик.

– Есть места, где все наоборот. Когда я работал переводчиком в Багдаде, мне пришло приглашение на одно культурное мероприятие. Мой приятель Юрик Ершов попросил захватить его жену, которая умирала со скуки. Я говорю: «Юрик, на приглашении написано: «На два лица», а я иду со своей благоверной. Так что ничего не обещаю». Он говорит: «Ну, может как-нибудь пройдете». Приезжаем, куда надо, я подхожу с двумя бабами к парню на входе. Он прочитал приглашение, потом повертел головой во все стороны и спрашивает: «А где второй приглашенный?» Я тут же сориентировался и отвечаю: «Я один». Он нас всех троих широким жестом запускает внутрь: «Проходи!..».

Вместо того, чтобы хотя бы снисходительно улыбнуться, Сева застонал, снова подбежал к двери и некоторое время увечил об нее свое нежное тело наивного интеллигента, пытаясь вырваться на свободу.

– Главное – не терять голову в любой ситуации, – сказал между тем Костик у Севы за спиной. – Я в этом убедился в Бейруте во время гражданской войны. Начинается артиллерийский обстрел – все побросали машины, где попало, и разбежались. Тут же появляется невозмутимый полицейский и начинает вешать штрафы за неправильную парковку.

Не сумев победить дверь, Сева вспомнил про окно, и в отчаянном порыве принялся крутить ручки на раме.

– Скорее! Помогите мне! Что вы стоите? – закричал он Костику. – Девушка, о которой я спрашивал, – моя жена. Я должен ее спасти!

Костик присвистнул. Нечасто удается увидеть мужа, отдавшего свою жену на заработки в бордель.

– Эх, сейчас бы лестницу! – в тоске воскликнул Сева, распахивая раму.

«И икры с шампанским», – хотел насмешливо заметить Костик, но подавился первым же словом.

Потому что на край окна с легким стуком действительно легла верхушка лестницы.

20

Тем временем с другой стороны того же здания из подъезда вывели и вслед за Катей погрузили в милицейский автобус женщину, изяществом похожую на кобру, и женщину в пышном платье, в котором всего немного чересчур, и длинноногую девушку с походкой как у заводного страуса, и девушку с грудями острыми, словно латинская буква «дубль-ве»… короче, весь коллектив мадам Цыкиной. С Катей на всякий случай обращались аккуратно: сразу видно, что выглядит поприличней, не исключено, что спит с каким-то солидным папиком, наскулит ему – потом нахлебаешься.

Последними в салон залезли опер и два ОМОНовца, и автобус, подвывая казенным мотором, без особого энтузиазма покатил по улице.

Сначала пассажиры молчали. Однако затянувшееся путешествие располагало к общению. Скоро вокруг зашумели разговоры, и до Катиных ушей с разных сторон стали долетать обрывки фраз, которыми обменивались между собой девушки:

– …Я и представить не могла, что он такой хрю…

– …Убила бы ее, а потом его… Нет, его бы оставила для перевоспитания…

– …Поверь подруга, любовь начинается как раз там, где кончается секс…

– …Мой племянник говорит: скоро нас всех прогонят, а разврат будет исключительно через компьютер. Загнал пару ключевых слов – и получай полное удовольствие…

Очевидно, Катиным спутницам было не привыкать к подобным приключениям. А вот самой Кате не с кем было перемолвиться словом, поэтому она обратилась к оперу:

– Куда мы едем, Глеб Сергеевич?

– Могу объяснить, но неохота язык воспалять, – беззлобно отозвался тот.

Да и с чего бы ему не быть в благодушном настроении, если выполнение ответственного задания шло пока успешно.

– И в самом деле, Глеб Сергеевич, рассказали бы, – заметила девушка-заводной страус. – Этот самый депутат – очень он старый?

– А вам что больше по душе? – полюбопытствовал опер.

– Чем старее – тем козлее, – за всех ответила мадам.

Вот так, рассуждая о предметах почти философских, они вместе с автобусом добрались, наконец, до пункта назначения, оказавшегося по всем приметам частной сауной.

– Конечная! – объявил опер. – Вылезаем.

Возле сауны ждали несколько человек в неброской одежде. Один из них, с полными губами, сделал оперу римское приветствие.

– Как у тебя?

– Все стандартно! – отозвался опер. – Бардак прибыл.

Рядом с губастым вился службист рангом пониже, прижимая к уху маленькую рацию.

– Ну? Где они там? – строго спросил его губастый.

– Подъезжают.

– О чем говорят?

– Объект интересуется, не получится ли как в прошлый раз.

– Кого спрашивает?

– Помощника.

– Что тот говорит?

– Мамой клянется, что не получится.

– Мамой – это хорошо, это убедительно. Еще что объект говорит?

– Говорит, что любит секс в сильных формах, что прыть уже не та, но пятерых осилит.

– Так, – заволновался губастый. – Объявляю готовность номер один! – и сообщил еще кому-то по рации:

– Приступаем к заключительному этапу операции «Крутой секс»!

– Всем по местам, лишние авто убрать! – скомандовал он. – Девкам раздать полотенца – и в баню!

– Слышали? – сказал опер Кате и остальным. – Готовность номер один – это значит, чтоб через минуту все были в белье счастливых цветов. Лично проверю.

Мадам осталась вместе с опером снаружи, а ее питомиц (и Катю тоже, разумеется) запустили в обитое душистым финским деревом развратилище. Девушки развеселились, приключение уже начинало становиться забавным. С воодушевлением они принялись извлекать из туфель и чулок напедикюренные ногти, а потом вообще начали визжать и щипаться. В разгар веселья в помещение вошел губастый.

– Тихо! – прикрикнул он. – А то щас раздам всем сестрам по мозгам! Не куролесить тут, друг другу товарный вид не портить!

После этого вступления губастый достал и показал фотографию.

– Вот этого обработать по первому разряду, чтобы визжал.

– Ишь – старый хрен, а все за девчонками прихрамывает, – заметила женщина в золотисто-песчано-бежево-черном, снимая с себя последнее бежево-черное.

– Обработаем! – заверила остальная компания.

Удовлетворенный губастый вышел. Невзирая на его строгое предупреждение, веселье снова тут же возобновилось. Одна только Катя не принимала участия в невинных банных шалостях. Не то чтобы она была ханжа, а просто увиденная фотография напомнила ей что-то. И вдруг она вспомнила и закричала:

– Постойте! Послушайте! Знаете, что за тип сейчас сюда заявится?

Голос ее был столь взволнован и пронзителен, что все остальные примолкли и обернулись.

– Какой такой тип? – спросила женщина, изяществом похожая на кобру.

– Тот, которого нам показали! На фото! – продолжала Катя. – Знаете, кто он? Не знаете? Вы что, газет не читаете?

Конечно, будь Катя переспелой интеллигенткой с поджатыми губами, унылой рыбой-моралисткой с выпученными от негодования глазами, ей бы сказали… сами знаете, что сказали бы ей. Но услышать упомянутые слова из уст биксы, превосходство всех параметров которой проступало даже сквозь неподходящий прикид, и которая к тому же не заносилась, и даже губы намазать по-ядреному не умела – тут даже болезненная женская зависть и чувство здоровой шлюшьей конкуренции ко всеобщему удивлению угасали.

Поэтому после Катиных слов между дамами возник изумленный говор, в котором можно было различить слова: она… читает… газеты!..

– Вы что, новости по телевизору не смотрите? – продолжала удивляться Катя. – Это же Ковригин! Он позволил снести исторический дом в Зачатьевском переулке! Ему общественность писала, просила. Это был чудесный дом, в нем даже один литератор жил! Депутат должен закон защищать, а он… Вы знаете, что это был за дом!

Катя тряхнула головой – разлетелись беспечные волосы. Ах, как в этот момент она была хороша!

Дамы наконец прекратили щипаться и обступили Катю.

– Откуда ты все это знаешь?

– У меня муж все знает. Он общается с лучшим знатоком по этой части – профессором Аркадием Марксовичем Потаповым!

– Ах, вот как! – загорелась женщина рельефная, как Гималаи. – Мы тоже девки нормальные, подкрученные, соображаем. Сейчас обеспечим крутой секс этому тошнотику, народному желаннику, которого нам тут сватают!

– Чулками задушим! – подтвердила ее товарка.

– Все лицо расцарапаем! – заявила другая, забыв, что у нее, как, впрочем, и у всей команды, ногти исключительно накладные.

– Устроим содом с геморроем!

– Оторвем *! – предложила третья.

Не хочу уточнять, что именно желают оторвать мужчинам рассерженные женщины. Смею заверить, что не голову.

В самый разгар бунта рассерженных фурий дверь открылась и в помещение вошли две мужские фигуры. Одна из них была в белом халате и украшена той самой головой, которая, собственно, и стала причиной всплеска эмоций. Другая фигура была облачена в костюм и галстук, поскольку даже в бане оставалась при исполнении.

– Вот он! – закричала Катя.

Депутат не успел согнать с лица похотливую улыбку, как перед ним оказалась девушка с извилистой фигурой и влепила оплеуху со всей страстью оскорбленного избирателя.

– Вот тебе! За литератора!..

Девушку с извилистой фигурой тут же оттеснили другие гражданки, желающие самостоятельно оценить деятельность депутата.

– А это тебе за Пушкина!.. За Лермонтова!.. За Чернобыль!..

Оправдывая харчи, помощник попытался было возмутиться:

– Это что за базар? Вы что, стервы, себе позволяете?

Ах, как часто у нас под производственным усердием понимают примитивную показушную суету. Частный сектор бурно отреагировал на чиновничье желание обозначиться.

– Мама золотая! Он еще хамить нам будет! – взорвалась женщина с природными бонусами. – Таких поганых клиентов – нам надо?

Помощник мигом был прижат к стене двумя бюстами, каких он в жизни не видел, а для надежности также придушен галстуком.

В поднявшемся крике можно было разобрать некоторые энергичные слова, которые в телерадиопередачах стыдливо заменяют чем-то вроде мышиного писка.

– Да постойте же, дамы, что это на вас нашло? – попытался депутат перевести беседу в привычное русло политической демагогии, но бунт уже окончательно вышел из-под контроля.

– Подлец!., он!., угробил!., национальное!., достояние!.. – носилось в воздухе над головой депутата.

– Достояние? Какое именно? – переспросил тот, но тут же исправился: – Вы это о чем? Что такое городите? Цыпочки, давайте поговорим ласково.

– Лучше умереть стоя, чем сидеть у тебя на коленях, козел! – в запальчивости выкрикнула одна из девушек, смутно вспомнив читанное что-то в детские годы – гордое и дерзкое.

Умелые пальцы жриц любви потянулись к депутату явно не с целью доставить ему удовольствие.

– Не впадайте в уголовщину! – визгливо предупредил депутат, пытаясь овладеть ситуацией.

Но это был писк ласточки среди шума поднявшейся бури.

– Ах, ты нам еще угрожать?

Украшавшая стену сауны маска африканского идола с выпученными глазами вдруг очутилась в руках у рельефной женщины и угрожающе взлетела над головой депутата. Еще секунда – и произошло бы непоправимое. Но непоправимого не случилось, потому что следом за маской из стены потянулся провод. Оказалось, что, во-первых, этот провод почему-то приделан изнутри к маске, а во-вторых, что он не такой длинный, как хотелось бы. Рельефная женщина с удивлением обнаружила, что маска застряла в воздухе и сопротивляется усердным дерганьям.

– Нинка, смотри, провод не порви! – крикнули ей товарки, которым сбоку было все хорошо видно. – Опер же предупреждал: нам про этого ушлепка еще кино снимать!

Прозвучавшие слова подействовали на депутата, словно какие-нибудь волшебные «блумс-блямс» в детском фильме. Выпучив глаза и распихивая тела, он ринулся к рельефной женщине, отобрал у нее африканскую морду и с хрустом вырвал из ее нутра провод. На конце провода открылся небольшой подглядывающий приборчик, в который депутат со сладострастием сказал:

– Конец представлению, мать вашу!

После этого он бросил деревяшку на пол и принялся топтать ее ногами, крича помощнику:

– Это, по твоему, крутой секс? Урою!

Быстро уяснив смысл сказанного, помощник выскользнул за дверь. Депутат с матерными проклятьями подхватил с пола африканского идола и выбежал следом.

Трудно описать, какое поднялось вслед обоим улюлюканье, не обошлось даже без дикарских плясок.

Веселье было прервано новым появлением губастого и его подручных. Губастый был мрачен.

– Ну, спасибо, стервы, – сказал он. – Удружили!

– А зачем этот козел ценный дом погубил? – запальчиво закричали на него со всех сторон. – В нем, между прочим, литератор жил!

Губастый обреченно махнул рукой.

– М-да, надо было на вокзале ловить… Всех шлюх вернуть обратно. И поскорей, пока я им ноги не переломал!

– Ах, сейчас потеряю девственность от страха! – язвительно заметила на это одна из совершенно распоясавшихся жриц любви.

21

Сева подбежал к окну и убедился, что обмана зрения нет: от подоконника, на котором он лежал животом, до самого тротуара протянулась длинная лестница, и по этой лестнице снизу уже поднималась какая-то фигура.

– Эй! – закричал Сева. – Разрешите воспользоваться вашей лестницей?

Лучше бы он этого не говорил! Фигура испуганно замерла, а потом поспешно полезла вниз. После этого лестница попыталась отъехать от окна, но Сева вцепился в нее, продолжая взывать:

– Прошу вас, не пугайтесь! Здесь вполне интеллигентные люди!

Лестница нерешительно замерла, а потом удивительно знакомый голос спросил снизу:

– Это случайно не вы, Всеволод?

– Я! Я! – закричал Сева. – А вы кто?

Впрочем, ему тут же припомнилась песенка, исполняемая этим же голосом на несуществующий мотив в предыдущем романе:

Была весна, цвели дрова и пели лошади,

Верблюд из Африки приехал на коньках.

Ему понравилась колхозная коровушка —

Купил ей туфли на высоких каблуках.

– Профессор! Это вы?

И действительно, – вы не поверите, – по лестнице прямо в Севины объятья, поблескивая очками, поднялся не кто иной, как профессор Аркадий Марксович Потапов.

– Какая неожиданная встреча!

За то время, что они не виделись, профессор почти не изменился: на голове торчала все та же седая шевелюра, правда, уже кое-где с полянками, протоптанными временем; шею украшал легкий шарф, перекрученный, словно веревка.

Следом за профессором Потаповым по лестнице в комнату поднялся еще один гражданин.

– Знакомьтесь, – сказал профессор. – Это Филипп Марленович.

Филипп Марленович был почему-то в заляпанных зубной пастой тапочках. Короче – сразу видно: тоже научный интеллигент, некуда клейма ставить.

– А! Как же, помню! – радостно сказал Сева. – Профессор мне о вас рассказывал. Как поживает ваш сын Сократ Периклович?

– Перикл Филиппович, – сухо поправил Филипп Марленович. – Сократ Периклович – это мой внук.

Даже из этих немногочисленных слов было ясно, что он из тех людей, которые на вопрос: «Скажите, этот автобус по Солянке идет?» обычно отвечают: «А как еще он, по-вашему, может идти?».

– Филипп Марленович – удивительно начитанный человек! – вмешался профессор Потапов. – Читает все подряд. Одно время даже увлекался семантикой тамгообразных изображений горного козла.

– Козлы – это круто! – согласился Сева. – А еще я помню «Лихорадочные скитания постмодернизма».

Потапов застонал.

– Это написал профессор Коськин, а Филипп Марленович написал «Многообразие ракообразных».

– А над чем вы сейчас работаете, Филипп Марленович? – спросил Сева, чтобы загладить оплошность.

– Над монографией «Лев Толстой в третьем квартале 1883 г.».

– Сильно! – поразился Сева. – А вы, профессор, что пишете?

– «Причина временности марксизма в православной России в свете древнеиндийских вед», – скромно сказал Потапов.

– Работа, полная научных заблуждений, – буркнул Филипп Марленович.

– Значит, все еще долбитесь в своем институте, профессор? – поинтересовался Сева у Потапова.

– Цинизм, молодой человек, это первая стадия гибели разума, – желчно заметил на это Филипп Марленович.

– Увы! – сказал профессор. – Наш Институт истории цивилизации закрыли. Видимо, ни история, ни цивилизация никому в этой стране не нужны. А жаль, занятные все-таки штуки.

– Значит, вы больше не хореограф-почниковед? – сказал Сева.

– Археограф-источниковед, – привычно поправил профессор. – Но здесь любой декрет бессилен что-либо отменить. Археографом был, археографом и умру.

– А ведь как могло быть все хорошо в нашей прекрасной стране! – мечтательно сказал Сева.

– Ерунда! – оборвал Филипп Марленович. – Рассказы про упущенные возможности – это для старушек.

– Почему это? – спросил уязвленный Сева. – А вот в Китае… – начал было он, но Филипп Марленович насмешливо оборвал его:

– А вот на Марсе!..

При упоминании этого космического светила Сева невольно посмотрел в окно, где в московском небе все так же ровно и безмятежно пылало зарево городских реклам.

– Вы здесь живете, Всеволод? – спросил профессор, воспользовавшись паузой и с любопытством озираясь.

– Да нет, я просто в одну историю попал, и мы тут вроде как в ловушке. Вроде той, подземной, в которой мы с вами как-то очутились, разыскивая либерею царя Ивана Грозного… – тут Сева спохватился: – Извините, должен вам представить моего товарища по несчастью… – он замялся, поскольку сам еще не успел узнать имя неожиданного знакомого. Но тот проявил воспитанность и тут же сообщил:

– Константин. Можно просто Костик и на «ты». Без отчества и фамилии. А то, знаете, фамилии разные бывают. У одного чиновника, к примеру, была фамилия Красота. Он слал начальству телеграммы типа: «Урожай погиб. Красота».

– Так что же все-таки случилось с вами, Всеволод? – снова спросил профессор, стоически дослушав Костика. – Какая-такая нехорошая история?

– Увы, Аркадий Марксович! – вздохнул Сева. – У меня большая проблема… Не хочу мучить вас подробностями… Короче, у меня похитили Катю.

Профессор вскрикнул и прижал руки к груди.

– Кто? Не может быть!

– Может, профессор, может! – горько сказал Сева. – При этом похитители, как вы понимаете, не представились.

– Что же делать? – в отчаянии воскликнул Потапов.

– Боюсь, придется пойти стандартным путем. Вы не помните случайно телефон Зашибца? Надо бы посоветоваться со специалистом…

– Действительно, как я сразу не подумал! – сказал профессор. – Филипп, помнишь: я тебе рассказывал про нашего знакомого следователя? Настоящий Шерлок Холмс!

– Шерлок Холмс – идеалистическая картинка призрачного рая общества мнимой справедливости, – мрачно отозвался Филипп Марленович.

– Однако, как ты категоричен, Филипп! – возразил профессор. – Ты порой совершенно неадекватен окружающему миру!

– А может, это мир неадекватен здравому смыслу?

– саркастически отозвался Филипп Марленович. – Если бы все были такими, как я, то исчезли бы производители жвачки, закрылись казино, разорились производители глупых книжек и золотых часов…

– Все ясно, – сказал Сева. – Наступил бы экономический кризис. Но мы говорили о Зашибце. Вы не помните случайно его телефон, Аркадий Марксович?

– Разве вы не знаете, что такое мнемоника? – гордо сказал профессор. – А я, пользуясь ей, запоминаю, что угодно. Я запомнил: у Зашибца первые три цифры совпадают с высотой Останкинской телебашни минус номер моей квартиры.

– И какова же высота Останкинской телебашни? – спросил Сева.

Глаза у профессора сощурились, а рот приоткрылся. После почти минуты неестественного напряжения сил он вздохнул и предложил:

– Может, еще кого-нибудь спросим? Филипп, ты случайно не помнишь высоту Останкинской башни?

– Случайно не помню, – сухо сказал тот. – Но прекрасно помню, что ей надставляли антенну. Вас интересует высота до того или после того? С флагштоком или без?

– Не переживайте профессор, – вмешался Сева в беседу двух ученых. – В любом случае вы появились в нужный момент, чтобы спасти нас из этой ловушки. И как вас только угораздило оказаться здесь в такой час, да еще с лестницей? По-моему, это не самый лучший способ покорять вершины науки, а?

– Во-первых, наука многолика, – сказал профессор. – А во-вторых, не забывайте, что творческую деятельность мозга нельзя обуздать.

– Что вы имеете в виду? – не понял Сева.

– Видите ли, – начал Потапов, но слегка замялся. – Мы тут как бы придумали себе некоторое умственное развлечение. Мы играем в буквы.

– Играете в буквы? С лестницей? – изумился Сева.

– Не понимаю, почему бы откровенно не сказать, что это не игра, а война разума против никчемного мира, погрязшего в бездушной и наглой рекламе! – вмешался Филипп Марленович.

– Да нет же, Филипп! – возразил профессор. – Это просто игра изощренного ума! Филологический, так сказать, каприз!.. Короче, Всеволод, мы ищем подходящую вывеску и снимаем с нее буквы, чтобы получился другой смысл. Занятный такой, знаете ли… Веселый… – при этом профессор помахал в воздухе руками, показывая, какой должен быть занятный этот самый смысл.

– Извините, – сказал Сева, – но я ничего не понял.

– Давайте я вам поясню на примерах, – сказал профессор, вдохновляясь и загораясь внутренним огнем. – Вы заметили, к примеру, сколько развелось в последнее время вывесок «Стоматология»?

Сева подтвердил, что заметил.

– Но иногда, – продолжал профессор, – когда идешь по улице, то отдельные буквы на вывесках и на рекламах что-нибудь заслоняет: дорожный знак, или фонарный столб, или другой щит с рекламой. И вот представьте, что у слова «Стоматология» исчезла первая буква!

– Ну и что? – пожал плечами Сева.

– Как – что?! Получается: «Томатология»! Наука о томатах! Разве не смешно? А мы специально снимаем буквы, чтобы человек шел – и читал: «Свежие рты» вместо «Свежие торты», «Распродажа Таней» вместо «Распродажа тканей»!.. По ночам ездим – и снимаем буквы!

– Но зачем? – воскликнул Сева.

– Мы привыкли что-то делать! – гордо сказал профессор. – Творческие силы ищут выход и находят его!

– Так ходили бы на выставки, в театры!

– Современный театр – бред и пошлятина! – категорически сказал Филипп Марленович. – Мы сами себе организуем захватывающий театр! – и он показал рукой в окно – туда, где в небе над крышами домов висел тлеющий отсвет рекламных огней.

– Признайтесь, что вы делаете это просто для самоутверждения – и я снова буду относиться к вам, как к нормальным людям, – сказал Сева.

– Между прочим, – заметил на это профессор, – даже самые бесполезные идеи порой приносят пользу. Алхимики, например, гоняясь за химерой философского камня, мимоходом изобрели порох и макароны.

– А мы, например, спасли вас. Хотя пока непонятно, насколько это полезное дело, – в меру грубо добавил Филипп Марленович.

Сева прикусил язык.

Чтобы всех примирить, Костик громко сказал:

– Совершенно правильная мысль. Никогда не спешите делать незнакомым людям добро. Однажды я ехал в троллейбусе, видим: бежит человек, а двери уже закрываются. Пассажиры, разумеется, кричат водителю: «Подождите! Человек бежит!». Тот добежал, влез в салон, говорит: «Спасибо», а потом: «Билетный контроль. Предъявите талоны и проездные!».

– Хотя я уважаю юмор, но не понимаю, как можно шутить в такой ситуации, – сказал профессор, выслушав очередную Костикову историю. – Нам же надо спасать Катю! Едемте ко мне! Мы разыщем телефон Зашибца!

– Да уж, думаю, что в этих стенах нам оставаться совсем ни к чему, – согласился Сева.

Он подошел к окну и выглянул наружу. Половина луны висела над городом как топор.

– Ух, высоко! Какая же вывеска привела вас сюда, Аркадий Марксович? Что-то я ничего не вижу.

– Она находится с другой стороны крыши, – пояснил профессор. – Это реклама бытовой техники фирмы «Бош». Там такая надпись: «На нас можно положиться». Мы собирались снять две последние буквы.

– Крутая штанга! – восхитился Костик.

– А по-моему, довольно банально, – заметил Сева. – Неужели вы думаете, что это кто-нибудь заметит, не говоря уже о том, что оценит?

– Почему же! – заерепенился профессор. – Один раз наше творчество даже попало в прессу! Это было с вывеской «Все виды кровли».

– И что же вы с ней сделали? – спросил Костик.

– Мы сняли букву «Л» в последнем слове! – гордо сказал профессор.

– Классно! – восхитился Костик. – А какая фенька у вас была самая крутая?

Профессор сконфуженно захихикал.

– Честное слово, неудобно как-то говорить…

– Не надо быть рабом буржуазных предрассудков! – вмешался Филипп Марленович. – Тем более, что идея, профессор Потапов, была ваша.

– Так какая вывеска пала жертвой могучего профессорского ума? – поинтересовался Костик.

– «Ссуды в кредит», – проговорил профессор после некоторой заминки.

Костик захохотал.

– Догадываюсь! Гениально! Две последние в первом, правильно?

Профессор Потапов сморщился то ли от смущения, то ли от удовольствия, то ли от того и другого сразу.

– Послушайте! – возмутился Сева, которому было не до гениальных ученых шуток. – Я между прочим только что потерял жену! Может все-таки займемся поисками Кати?

– В самом деле! – спохватился профессор. – Дорога каждая минута! Скорее вниз!

Сева лег грудью на подоконник и высунулся наружу.

– Откровенно говоря, вызывает трепет струн в душе… И как вы не боитесь так лазить? Это хуже, по-моему, чем под землю.

– Лучше всех лазает Филипп Марленович, он отчаянный. Даже по водосточной трубе ухитряется. Здесь дом вообще старый, затейливый. Если бы мы вас не встретили, то по этому карнизу Филипп Марленович дополз бы вон до той пожарной лестницы…

Костик посмотрел на обоих ученых с сомнением. Действительно, о профессоре с первого взгляда можно было подумать, что он безобидный, как огурец, но после их приключений в подземельях Сева знал, что это не так.

– Так вперед! – воскликнул Потапов. – Точнее – вниз!

– Подождите! – вспомнил Сева. – Я должен захватить одну вещь.

Он вытащил из-за кресла блестящий металлом чемоданчик.

– Меня попросили за ним присмотреть две девушки. Из-за которых я, откровенно говоря, и попал в эту историю.

– И что – красивые девчонки? – слегка изменившимся голосом поинтересовался Костик, в голове у которого пережитое накануне сплелось с услышанным от Потерянного и стало стремительно связываться в единый сюжет, уже известный нам с вами.

– Какая разница, красивые или нет! – в сердцах сказал Сева. – Мне они абсолютно до лампочки!

– Держу пари, – продолжал Костик, – что у одной на шее были красно-зеленые стекляшки, и что обе интеллектом не блистали. Верно?