Текст книги "Горец. Кровь и почва (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Старицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

  – Вы покажете мне своего сына?

  – Он сейчас спит. Но если вы не будете шуметь... Идемте. Его спаленка на третьем этаже, – она встала из-за стола.

  Все такая же стройная, прямая, тонкая...

  В маленькой комнате черноволосый ребенок спал, обняв большую мягкую игрушку. Лицом он был схож с матерью. Красавчик будет. Смерть девкам. Спал он на правом боку, мне не составило труда откинуть черную шелковистую прядь волос от левого уха и увидеть в тусклом свете ночника нашу родовую родинку. Мой сын.

  – Убедился? – шепнула баронесса. – Пошли. А то разбудим.

  Едва мы вышли из детской, то в коридоре женщина неожиданно, но вполне ожидаемо впилась своим ртом в мои губы пиявочкой, одновременно подталкивая меня в свою временную спальню дальше по коридору. Ее спальню на втором этаже, как оказалось, отвели для моих покоев.

  – О, мой герой, – простонала она уже в будуаре, захлопывая за нами дверь ногой.

  Накрылся отдых. Если женщина хочет – мужчина обязан.

  Генерал-адъютант Молас метался по кабинету из угла в угол рассерженным тигром. Наконец остановился передо мной, резко выдохнул и заявил.

  – Я отстраняю тебя, Савва, от дальнейшего участия в операции.

  – Операция по принуждению к миру уже закончилась, экселенц, – напомнил я. – Мои части соединились с войсками фельдмаршала на вокзале. Мятеж подавлен. Гвардия приведена в повиновение, разоружена и сидит в казармах под охраной.

  – Мятеж подавлен, – согласился со мной Молас, – а вот его корни ты сам очень неаккуратно обрубил. Какая была надобность расстреливать всех Тортфортов разом? Да еще у стены вокзала? Напоказ. Из пулемета!

  – Чтобы больше бунтовать было неповадно, – огрызнулся я. – Я не только Тортфортов там пострелял, но всех мятежных офицеров, что не сложили оружие по моему приказу. Я их об этом предупреждал. А я слов на ветер не бросаю.

  – Услужливый дурак опаснее врага, Савва, – глаза императорского генерал-адъютанта метали громы и молнии, но голос его был ровен и четок. – И как прикажешь теперь нам выходить из этого положения, как выявлять их затаившихся сообщников в имперском правительстве? В столичном обществе? При дворе? В генштабе?

  На этот наезд я заранее знал что ответить.

  – Это ваша епархия, экселенц. А я был в своем праве. Согласно императорскому рескрипту я наделен правом внесудебной расправы над мятежниками. А на ваш последний вопрос отвечу, что по опыту знаю: слуги и денщики часто видят больше хозяев.

  – Не учи отца! И баста! – повысил на меня голос главный разведчик империи, ударив кулаком по столешнице. Да так что подскочил тяжелый чернильный прибор.

  – Если я вам с императором больше не нужен, экселенц, – не обратил я внимания на вспышку генеральского гнева, – то прошу отпустить меня в Рецию. Все равно рано или поздно вы меня в нее опять загоните. Не в первый раз. Я поработал для вас ''Кровавым Кобчиком'', теперь вы можете поработать с ними добрым дядюшкой, попутно пугая мною несговорчивых.

  – И какую награду ты себе за это хочешь?

  – В гражданской войне, экселенц, награды неуместны, – отрезал я.

  – Ты действительно так думаешь? – поднял генерал брови.

  – Конечно. Мятежники не внешние враги, а такие же подданные императора и имперские граждане, как и мы с вами. Какие могут быть награды за братоубийственную бойню. Вы видели ''гвардейский фарш'' на шоссе?

  Молас резко кивнул, сжав губы. Но вслух ничего не сказал.

  – Сколько там было истинно виновных? А сколько честно выполнявших устав и приказ? Как мы их в этом фарше рассортируем. Фарш невозможно прокрутить назад.

  – Мда... – Молас обогнул стол и сел в рабочее кресло, поправив бронзовый чернильный прибор на столе. – Что еще я мог услышать от изобретателя кухонной мясорубки?

  – Вы еще меня поясом для женских чулок попрекните, экселенц. Это модно сейчас у интеллигенции.

  Чувствовал я себя предельно уставшим. Ночь не спать. Причем не спать очень активно. С рассвета до обеда воевать в первых рядах. Причем воевать без приказа сверху. Не говорить же Моласу, что таким образом я обезопасил своего сына. Ну, как мог. Мне бы еще барончика – мужа матери моего сына придушить для полного счастья, но он далеко – в плену у республиканцев. Руки у меня коротки.

  – Итак, констатируем, что клан Торфортов больше в империи не существует, – генерал сломал в пальцах карандаш с досады.

  – Не совсем так, экселенц. Барон Тортфорт сдался в плен республиканцам, убив своего денщика, дал врагу подробные показания и тем чуть не сорвал нам решающее наступление по прорыву позиционного тупика на Западном фронте. И вряд ли я унасекомил всех Тортфортов в империи. Только тех, кто мне под руку попался. А жаль. Зловредная семейка.

  – Что ты с ними сделал? – переспросил генерал-адъютант.

  – Извел как вредных насекомых, – пояснил я.

  Молас помолчал немного. Потом закурил.

  – Что ты на самом деле хочешь? – наконец спросил он меня, что его волновало. – Скажи честно, Савва.

  Я честно и ответил.

  – Работать хочу. Авиацию развивать. И не хочу участвовать в ваших дворцовых интригах. И я устал от крови, экселенц. Честно.

  – Иди пока, Савва, – устало махнул рукой Молас. – Твою судьбу решит император.

  Я вышел из кабинета императорского генерал-адъютанта в Кордегардии и широко улыбнулся. У меня получилось. Скоро уеду домой.

  – Вы так выглядите, командор, словно вас только что произвели в генералы? – с легким подхалимажем завистливо спросил майор Сувалки.

  – Должен вас огорчить, майор. Наград за подавления мятежа не будет. Мне так кажется.

  И надев шинель, я вышел на улицу.

  Снегопад закончился. И вздыхая свежий, слегка морозный воздух я направился прогулочным шагом в дом лесничего проведать герцога. Пора его везти домой.

  Ремидий пребывал в легкой послеоперационной лихорадке. На лице выступали капельки пота, которые периодически промакивала тампонами сестра милосердия – угрюмая блеклая женщина бальзаковского возраста.

  Увидев меня в дверях, герцог вымучено улыбнулся.

  – Наслышан уже, – буркнул он и показа глазами на медичку.

  Я намек понял, забрал у женщины тампон и попросил ее выйти на время из палаты. Она попыталась возражать, но что я грозно цыкнул.

  – Мне вас отсюда под конвоем вывести? Я могу.

  – Он может, – подтвердил герцог. – Он императорский чрезвычайный комиссар.

  Когда за сердитой сестрой милосердия закрылась дверь, я проверил, не подслушивает ли кто в коридоре. Приказал часовому в холле никого к этой двери не подпускать и плотно закрыл ее за собой.

  – Садись. Рассказывай, – приказал герцог. – А то я тут как в вакууме. Видите ли, меня нельзя беспокоить... Вредно это... Тьфу на них.

  – А просьбу для начала можно озвучить, ваша светлость? – принялся я промокать его лицо свежим тампоном.

  – Для тебя всё, что захочешь, – улыбнулся герцог уже без гримасы.

  – Нужно имение на берегу моря у Риеста. Можно небольшое.

  – Тебе?

  – Нет. Моему сыну.

  – Вам в Отрадном уже тесно?

  – Нет, это не Мите. Это моему побочному сыну и его матери. Они Тортфорты.

  – Ну, ты и кобель, – восхитился герцог и тут же поменял тему. – Увезешь меня домой?

  – Обязательно, ваша светлость. Как только разрешат вас передвигать с места на место.

  – Вот именно... передвигать, – сплюнул герцог на паркет. – Меня теперь два драбанта носить на руках будут. Думаешь, это приятно чувствовать себя перемещаемой вещью?

  – Не будут, ваша светлость. Я вам кресло-коляску сделаю. Ее вы сами сможете двигать руками. Легко.

  Ремидий улыбнулся ласково как добрый дедушка, пригладил усы. И заявил.

  – Ты хороший сын, Савва.

  Я оторопел.

  – Да, да, ты не ослышался. Ты мне сын по обычаю кровавой тризны и это я признаю. Извини, что я с этим так долго медлил. И в наследовании трона ты теперь третий после детей Альты. А теперь рассказывай, как ты гвардию гусеницами давил?

  – Я еще и всех Тортфортов расстрелял, ваша светлость.

  – Да ну? – открыл от удивления рот Ремидий. – Рассказывай быстрее...

  Предрассветный бросок через мосты удался нам даже не легко, а очень легко.

  На первый мост пустили БРЭМ и две танкетки и на второй ''артштурм'' и две танкетки, которые рывком на скорости пролетели на противоположный берег и смели охранение мятежников на баррикадах.

  Под прикрытием бронетехники бежали в атаку штрафники.

  За ними штурмовики.

  Третьей волной саперы и обычная пехота растеклись по городу с большим желанием набить кому-нибудь морду с особой жестокостью за такую раннюю побудку без завтрака.

  Ударили мы всей наличной массой сжатой в два кулака. На западной стороне столицы я оставил только малый заслон следить за внутренним городом, чтобы оттуда никто не выходил. Сказал император ''не трогать'' – мы не трогаем. Только пусть сидят на попе ровно.

  Завесу у мостов с пулеметными гнездами на хилых баррикадах смяли с ходу отвалами бронемашин, и взяли гвардейцев в казармах как говориться со спущенными штанами, точнее вообще без штанов, спящими... Я охудеваю, дорогая редакция, с таких инсургентов. У них и бунт идет по расписанию. Винтовки по уставу в оружейке под замком!

  Люди Моласа очухались и подбежали к намеченным объектам, когда они были уже заняты нами.

  Так что если не считать боя за вокзал, то это была моя самая бескровная операция. На все про все ушло полтора часа. И город наш. Больше беготни, чем дела. Ни одного убитого с обеих сторон. Так... несколько сломанных рук и челюстей.

  Но на вокзале находился штаб мятежников. И там никто не спал. Солидная охрана – больше роты при шести пулеметах. Остальные действующие войска мятежной гвардии отражали части фельдмаршала на подступах к товарной станции. И пушки все были у них задействованы там. Канонада до вокзальной площади доносилась.

  Совещались с командирами недолго. Прямо на улице. Разработали диспозицию, и я лично выдвинул мятежникам ультиматум, крича его через медный рупор. Кто из мятежников не сложит перед законным императором оружие в течение пятнадцати минут, будут расстреляны на месте без суда и следствия.

  – ...это гарантирую я – командор Кобчик, – завершил я короткую угрозу.

  Не поверили.

  МНЕ НЕ ПОВЕРИЛИ!

  А я, наивный, думал, что у меня уже сложилась определенная репутация.

  Как все тут запущено...

  С первыми же выстрелами противника в нас, мы пулеметными очередями выдвинутых на вокзальную площадь танкеток со звоном вышибли сплошные зеркальные стекла в высоких стрельчатых окнах этого красивого здания, заставив мятежников попрятаться за толстые кирпичные стены. Под прикрытием шквального огня бронетехники перекатами подкрались к вокзалу штурмовые группы и полетели в оконные провалы экспериментальные светошумовые гранаты на основе магния и примитивных взрывпакетов.

  Молодец Помахас, гений, ловит идеи просто на лету, перед моим отъездом в столицу притащил он похвастаться передо мной новым изделием – три десятка в ящике. Мне было тогда некогда разбираться, но я чисто по хомячиной привычке забрал эти изделия с собой. Вот и пригодились. Испытали в боевой обстановке.

  ''Шок – это по-нашему''.

  Потом резкий рывок в пустые глазницы вокзальных окон рецких штурмовиков, орудующих направо и налево прикладами. И вот уже штрафники, заскочившие в вокзал вслед за ними, вяжут одуревших, ослепших, оглушенных мотающих головами пленных мятежников, припасенными заранее обрезками веревок.

  Несколько автоматных очередей за зданием, со стороны рельсовых путей.

  Несколько очередей во внутренних помещениях.

  И все.

  Потери единичные с обеих сторон. Причем с нашей только раненые.

  Я спокойно, прикрываемый Ягром, вошел в вокзальный зал ожидания, хрустя под каблуками битым стеклом на полированных каменных плитах. Огляделся, скривив губу. У окошек касс стояла толпа связанных по рукам гвардейских офицеров. У другой стены толклись связанные унтера и рядовые. Молодцы ребята успели хоть как-то пленных рассортировать.

  – Переписать их всех. Пофамильно. – приказал я. – Кто тут граф Тортфорт-старший?

  Можно было и не вызвать. Гвардейский полковник был тут только один. Но он и не скрывался. Вышел вперед довольно нагло. Морда надменная. Подкладка распахнутой шинели красная, генеральская. Ну да, его чин равен генерал-лейтенанту. Он явно надеялся, что его не будут наказывать строго. Подумаешь, бунт не удался? Он же неприкасаемый. Фамилия происходит от первых графов империи. Столп отечества. Герб не менялся семь столетий.

  – Так вот ты какой, северный олень, – хмыкнул я. – Ничего особенного. – Приказал, – Отделите Тортфортов от всех остальных.

  – С кем имею честь? – вскинул граф породистый подбородок.

  – Нет у тебя никакой чести, подонок, – спокойно сказал я, глядя в его наглые карие глаза. – У гвардии честь – верность. А твоя честь закончилась, когда ты взрывал императора с электорами. Но не повезло тебе. Законный император и мой герцог выжили. А мое имя Кобчик. Савва Кобчик. Посмотри на меня внимательно, потому что я – смерть твоя. Этого к остальным Тортфортам отведите.

  Когда это было сделано я дал новую вводную.

  – Отделите тех, кто отдавал приказы от тех, кто их выполнял. Тортфортов не трогать, – прикрикнул, видя поползновение штрафников выдернуть из их группы двух молоденьких юнкеров.

  Через некоторое время принесли мне три списка. Тортфорты отдельно. Офицеры. И все остальные.

  Бумагу со списком рядовых и унтеров я отдал Ягру.

  Подозвал одного фельдюнкера запомнившегося мне своим зычным басом и подал ему свою раскрытую планшетку.

  – Читай.

  Тот с выражением прочитал императорский указ о создании ЧК и рескрипт о назначении меня чрезвычайным императорским комиссаром с правами внесудебной расправы при подавлении бунта гвардии в столице. И вернул мне планшет. Хорошо декламирует, с чувством, ему бы в театре выступать, а не в гвардии служить.

  – Выводите всех на площадь, – распорядился я. но увидев в дверях двух офицеров конторы Моласа, виденных мною в Кордегардии Охотничьего замка дал дополнительный приказ. – А здесь собрать все документы, до единого клочка бумаги. Пусть это будет даже старый железнодорожный билет.

  Мне вот интересно как это городские обыватели четко распознают, когда надо прятаться, чтобы не попасть случаем под раздачу, а когда можно толпу создавать безнаказанно. Зевак набежало...

  А ведь и получаса не прошло со взятия вокзала. Со стороны товарной станции еще стрельба слышна. Там с двух сторон мои пехотные роты и гренадеры фельдмаршала Аршфорта зажали и додавливают остатки мятежников. Боюсь, что пленных там брать не будут. Уж очень ожесточенная доносится оттуда до нас перестрелка.

  Выстроили Тортфортов в ряд у глухой вокзальной стены на позор и заставили ждать, пока писарь под мою диктовку писал приговоры комиссара ЧК, об увольнении их (список прилагается) с военной службы ''с позором за измену и дискредитацию высокого звания императорского гвардейца''.

  Когда с Тортфортов штрафники срывали ''с мясом'' погоны и ордена по их строю пронесся едва уловимый вздох облегчения. Они решили, что это всё.

  Однако пока Тортфортов позорили, штурмовики по моему приказу прикатили на площадь старый семиствольный гатлинг на высоких орудийных колесах. Не пригодился он инсургентам в обороне вокзала. Послужит нам...

  После чего зачитали второй приговор. ''За мятеж против законной власти и покушение на жизнь священной особы монарха, за зверское убийство пяти из шести электоров империи, за то, что не сложили добровольно оружие перед законной властью''... далее следовал список сорока трех представителей клана Тортфортов, графов, баронов, вицеграфов и бургграфов... ''придать сметной казни через повешение''.

  – Вам понятно? – ехидно спросил я. – Понятно, что вас повесят высоко и коротко, и вы будете висеть, пока не умрете?

  Тортфорты возмущенно вскинулись и из их ряда раздались выкрики, что это не по закону – дворян вешать. Про честь после нашей беседы на вокзале с графом они больше не заикались.

  Переждал пока они оторутся и махнул рукой глашатаю. Тот зычным басом продолжил зачитывать.

  – Но учитывая, что все они до последнего момента находились на военной службе, то заменить им повешение расстрелом, – и, свернув приговор в трубочку, глашатай отдал его писарю.

  Над площадью нависло молчание всё еще не верящей во все происходящее толпы.

  Я же снова взял слово.

  – По-доброму, господа, надо бы провести над вами кровавую тризну, – положил я руку на кортик.

  Стоящие в ряд у глухой вокзальной стены Тортфорты заметно дернулись, знают, знают, что такое кровавая тризна.

  – Но мой большой вождь остался жив и потому много чести вам будет поганить о вас благородную сталь всего лишь за его ноги.

  С этими словами я взялся левой рукой за скобу управления огнем, наведя пулемет на крайне правого в этой скорбной шеренге – графа Тортфорта-старшего, стал крутить руку спуска плавно ведя гатлинг справа налево.

  Потом еще раз слева направо.

  А там и патроны в длинном магазине закончились, как, впрочем, и Тортфорты...

  Что я при этом чувствовал? Только то, какое это все-таки неудобное оружие – гатлинг. Но ложиться пузом на брусчатку за нормальный пулемет было как-то не комильфо. А тут лафет за котором можно стоять в полный рост.

  Штурмовик прошлись вдоль вокзала и произвели контроль. И пусть мне не говорят, что расстреливать два раза не по обычаю. Смешивать личную вендетту и государственный интерес тоже, вроде как, не по обычаю. Я должен был убедиться, что Тортфортов не стало.

  Остальных мятежных офицеров расстреливали уже штрафники. Поодиночке. Заведенным обычаем после зачтения приговора ''в двенадцать ружей без суда'', сменяясь в порядке общей очереди. Чтобы палачами побыли все из них. И такой льготы, как сообщения об одном холостом патроне я им не дал. Ибо не фиг... Крысиный король не должен знать сомнений, когда гоняет крыс.

  Освободил я от экзекуции только командира штрафников из-за ранения руки. Не удержал бы он винтовку.

  Чувствовал ли я что-нибудь особое после этой казни? Не знаю... Я просто сдержал свое слово.

  Как-то, еще на Земле, один летчик, когда его спросила очередная гламурная журнашлюшка: ''что он чувствует, когда сбрасывает бомбы на города с людьми?'' то ответил ей: ''облегчение фюзеляжа''. Вот и я чувствовал только облегчение фюзеляжа. И больше ничего.

  Разумом же я просто просек, что за меня никто здесь эту работу делать не сделает. Побрезгуют. И получат в будущем еще один путч, может быть даже успешный. И тогда уже к стенке будут ставить тех, кто мне дорог.

  Так что или-или...

  Или мы, или они.

  Лучше мы их, чем они нас.

  А так хоть имперская аристократия страх божий почувствует, несмотря на то что боги из этого мира ушли.

  Вечером подошел ко мне фельдюнкер граф Гримфорт, – командир штрафников и подал пачку прошений от своих подчиненных о переводе их из гвардии в армию, конкретно в штурмовые части. Штурмовиками поголовно захотели стать все бывшие офицеры-гвардейцы, перебежчики второго дня. Впечатлились как те воюют. Только два майора попросились в ведомство второго квартирмейстера.

  – Ну а вы? – спросил я, когда пролистал всю пачку и не нашел в ней заявления от самого графа.

  Мне нравился этот неунывающий граф. Нравилось, как он стойко перенес разжалование в штрафники. Как он воевал в эти дни. Умно, расчетливо, смело. Людей зря не клал. И вообще не дурак, хоть и аристократ.

  – Что мне, генералу, делать на штурмовом батальоне? Не поймут. Вы же сами знаете, дорогой барон, как в армии нервно и трепетно относятся к рангам. Решат что это вид опалы. Ссылка в наказание. В линейную пехоту я сам не хочу. Лучше сразу после перевода в армию выйти в отставку. Генералом.

  По выражению глаз видно, что в отставку ему не хочется.

  – А вы не рассматривали перевод в авиацию?

  – Летать? – удивился он.

  – Может и летать, если научитесь. Но скорее всего, командовать наземной базой.

  – Я подумаю, господин командор. Это же командный тупик для карьерного роста?

  – Зримо да. Но кто знает? Кто знает? Вид войск молодой, перспективный... Может, через десяток лет появятся не только авиадивизии, но и авиационные армии.

  – Вы так верите в свои аэропланы?

  – Не верил бы, не занимался бы ими.

  – Я так понимаю, вы предлагаете мне быть вашим помощником по всему наземному хозяйству?

  – Правильно понимаете. Не только по хозяйству, хотя это и очень важно в техническом роде войск, но командовать еще охраной, полигонами, аэродромной службой, ремонтниками... Есть чем навьючить, – улыбнулся я.

  Граф ненадолго задумался, а потом выпалил как шапкой оземь.

  – Я согласен. Но у вас нет генеральских чинов. Полковник максимум... Ну и демон с ними.

  – Это только для летно-подъемного состава, граф. И пока нас еще мало. Мы – первые.

  – Я с вами, командор. С вами служить не скучно.

  – Добро пожаловать на борт, дорогой граф, – протянул я ему руку для пожатия.