Текст книги "Вверх по течению (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Старицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Естественно до обеда не успел все сделать. И поев в столовой вместе с бойцами, проверил исполнение ими задания и ушел в штабной тир в подвале.

Расстрелял там все патроны из своего трофейного револьвера кроме одной зарядки барабана.

Показалось мне мало и ефрейтор, заведующий тиром, выдал мне большой имперский табельный револьвер и кучу патронов, которые я с таким же остервенением сжег довольно быстро.

На мишени даже не смотрел особо. Попадал в них и ладно. Оружие‑то незнакомое. Тогда на опушке мне просто повезло. Могло быть и хуже. Вахмурку, к примеру, пулей задеть. Тренинг нужен.

Отпустило слегка вроде напряжение. Все же первый раз такими проблемными солдатами командую, что с ними постоянно озираться требуется: не вздрючат ли меня самого за них. Как говориться: оглянись вокруг себя… И вот тут устав это наше все…

Вернувшись на рабочее место, я поставил на стол перед ефрейтором блеснувший латунью трофейный патрон.

– Можешь такие достать?

– Сколько вам их нужно? – повертел мой снабженец патрон в пальцах.

– Хотя бы сотню для начала. Тренироваться мне нужно, чтобы револьвер стал продолжением руки. Но для такого умения сотни патронов сжечь очень даже мало, но хоть что‑то…

– Попробуем, – он вынул потрепанную записную книжку из кармана.

– Кто там у нас на трофейном складе… – листал он захватанные страницы. – Есть такой. Отпустите меня до ужина?

– Беги. На ужин не опаздывай.

А сам пошел мягонько подгонять своих мажоров. Пугая их работой до утра, если вовремя мне все не сдадут. Нашел я у них мягкое вымя, дергая за которое получаешь питательное молоко работоспособности. Комфорт они любят, буржуи.

15

Артиллерийский полигон располагался в двадцати километрах к западу от города. Старый полигон, давно оборудованный не только уставными позициями, но и деревянными павильонами для отдыха и работы офицеров.

В одном из таких павильонов, пока вся толпа генералов и офицеров осматривает на позициях трофейные орудия, мы сейчас развешиваем наше коллективное творчество на веревочках, привязанных к заранее прибитым к чертежам рейкам. Расставляем лавки и украшаем трибуну оратора указкой и графином с водой.

В соседнем павильоне заранее расставляют столы для банкета 'придурки' из штабной столовой. Получится, не получится у Вахмурки начальство поразить, а на природу господа уже выехали… Разве что специалиста по шашлыкам не хватает, для полной картины сходства с российской армией. Не едят в королевстве шашлыки, вместо них заранее приготовлены тушеные свиные рульки. Их останется только разогреть.

Пушки на позициях имели архаический вид. Достаточно сказать, что на них не было никаких накатников, но зато с тылу у каждой построен из хороших досок вогнутый крутой и высокий пандус, который под действием силы тяжести возвращал откатившийся на него хобот станины обратно на позицию автоматически.

И началось. Бах… бах… бах… бах… по ушам. Хлопки в небе белыми облачками. Вот визга шрапнели из‑за дальности слышно не было. И так около часа. Согласно принятого в восточном царстве регламента артподготовки пехотного наступления.

Орудийная прислуга носилась как наскипидаренная, выдавая максимально возможную скорострельность орудий. Пустые ящики от снарядов только отлетали с орудийных двориков на боковые брустверы, откуда их полигонные помогальнки утаскивали в неизвестном мне направлении. А на позиции притаскивали в восемь рук новые ящики. И все бегом с соблюдением самых жестких нормативов.

Командир батареи – крепенький майор, не выпускающий их рук бинокль, периодически давал указания о переносе огня вглубь цели или перемещения его по фронту.

Наконец установилась тишина, осязаемая такая, хоть ножом ее режь. И вся инспектирующая стая полковников во главе с тремя генералами через полигонную грязь поперлась пешкодралом смотреть результат обстрела.

И мы за ними по знаку Вахрумки.

Я лишь поблагодарил небо, что по недостатку времени так и не обиходил новые хромовые сапоги и ходил еще в старых юфтевых. Застарелая жидкая грязь временами стояла выше щиколотки.

Обстреливаемая позиция с полевым инженерным обеспечением была поделена на три равные части.

Новации Вахрумки.

Обычные имперские полевые окопы.

И надземные люнеты и флеши, которые кто‑то по ретроградности отстаивал в применении, как я краем уха слышал.

Укрепления ниже уровня земли все созданы в две 'нитки'.

Кто‑то шибко умный понаставил в позициях обычные магазинные голые манекены из папье – маше. И это было весьма наглядно.

В люнетах и флешах шрапнель выкосила девяносто процентов личного состава манекенов.

В уставных окопах почти половину.

В окопах Вахрумки с козырьками, перекрытиями, блиндажами и ДЗОТами только четверть и только из тех, кого поставили на открытое место. Все пулеметы на его позиции сохранили свою условную работоспособность.

Пехотный генерал с побагровевшим лицом мрачно ходил по позициям, приказывая адъютантам перевернуть ему, то один, то другой манекен. И все больше мрачнел. Потом подошел к генерал – адъютанту Штуру и громко заявил, так чтобы все остальные слышали.

– Тот, кто это все придумал, заслужил 'Имперский крест', ибо это заслуга перед всей империей. Готовьте представление императору, я его подпишу. Это просто феноменально по своей незамысловатости, а сколько солдатских жизней сохраняет. А вы что думаете?

– Я согласен с вами, – поддержал пехотного и артиллерийский генерал. – Шрапнель перестала быть панацеей победы на поле боя. Теперь нужны другие снаряды для прорыва пехотных укреплений. Толи дело в прошлую войну с республикой… – мечтательно закатил он глаза под кустистые брови. – Те в красных штанах и голубых мундирах прут на нас как на параде плотными колоннами, а мы их сверху шрапнелью посыпаем… Кончилось золотое время артиллерии. Пишите, Штур, представление. Я его тоже подпишу, кто бы этот гений ни был.

Довольный Штур только руки поднял, как бы сдаваясь перед авторитетом двух полных имперских генералов.

– Представление непременно будет уже завтра, господа. Вы его увезете с собой к императору. А сейчас я всех прошу вернуться в павильон, где автор этих новых полевых укреплений прочитает нам свой доклад. Надеюсь, что он будет краткий, и на обед мы не опоздаем, – и при этом Штур выразительно посмотрел на майора Вахрумку. – А после обеда для вас приготовлен сюрприз… Какой, сейчас не скажу – сами увидите.

Доклад прошел на ура. Вахрумка уложился в двадцать минут и сорвал генеральские аплодисменты, а также заключительные уверения какого‑то инженер – полковника (как подсказали – из штаба Западного фронта), что теперь война с Республикой, временно перешедшая в позиционную фазу, получит новое дыхание.

– Ибо сохранение личного состава в траншеях это сохранение рабочих в тылу, следовательно – произойдет повышение нашего экономического и военного потенциала. Ибо нынешние войны, как бы нам от этого не становилось грустно, выигрывают не столько солдаты, сколько заводы и транспорт. Даже самый стойкий солдат с самым совершенным пулеметом не выиграет битву, если ему вовремя не подвезут патроны, – закончил он свою речь.

Наглядные пособия, изготовленные в моем бюро, пришлись очень даже в кассу. И мысленно я себе поставил плюсик по службе. По крайней мере, выдержал экзамен на руководителя структурного подразделения. До этого я служил в штабе как бы в аванс.

Потом для высоких чинов был банкет в павильоне, а нас покормили на полигонной кухне, чем мои мажоры были очень недовольны. Пришлось им напомнить, что солдат должен стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы. А для банкетного стола с генералами они все, несмотря на высокопоставленную родню, рылом не вышли, то есть чинами.

– Так что служите и обрящете, – закончил я свое нравоучение. – И учтите, вам еще павильон, где доклад делался от грязи отмывать, что полковники сапогами нанесли.

О – о–о – о–о! такого охудения в глазах человеков я дано не видел. Даже если на это выделят полигонных помогальников, то я откажусь – пусть мажоры грязной тряпкой елозят… в габардине. Им полезно.

За время генеральского банкета, полигонная обслуга, заклеив обрывками газет 'ранения' манекенов вновь расставила тех по позициям, едва успев по времени, когда слегка поддавшая коньяка сытая и добрая высокая комиссия вновь нарисовалась на орудийных позициях.

– Ну и где ваш сюрприз? – спросил генерал артиллерии Штура.

Тот вытянул за цепочку из нагрудного кармана кителя плоские золотые часы, щелкнул крышкой, с удовольствием прослушал пять музыкальных тактов, и лишь потом ответил.

– Да с минуту на минуту ожидается. С запада. Отсюда хорошо будет видно. Проявите воинское терпение, господа.

И точно через пять минут на фоне кучерявых облаков сначала появилась хорошо различимая точка, которая по мере увеличения превращалась в розовый дирижабль полужесткой конструкции.

Плавно спустившись на две сотни метров от земли, дирижабль прошел над опытовыми позициями и сбросил на каждую по два десятка шариков. И вскоре над позициями раздалось два десятка взрывов.

– Вот чего только для убийства человека не придумают, а на скотину один нож, – озадаченно произнес генерал пехоты.

– Впечатляет? – спросил генерал Штур.

– Да не то слово. Выходит теперь и окопы нам не помогут?

После бомбардировки дирижабль отошел к дальнему восточному углу полигона и сбросил у мачты причальный конец, обильно полив с неба водой подбежавших к канату полигонных помогальников.

Я сразу своих чертежников погнал, чтобы они, взяв у полигонной обслуги шесты, отметили на разбомбленной позиции самые крайние попадания по центрам воронок. А потом промерили рулеткой расстояние между ними. И все записали и зарисовали. С каждой воронкой.

– Ты что‑то задумал, фельдфебель, признавайся, – навис надо мной Вахрумка, незаметно отойдя от генералов, и глядя на то, как мои мажоры бегут по полигону.

– Так точно, господин инженер – майор, хочу доказать неэффективность такого бомбометания на ваши позиции, – прогнулся я перед непосредственным начальством.

– Это ты здорово придумал, хвалю, – заулыбался инженер, который как оказалось, также ничего не знал о сюрпризе генерала Штура. – А почему ты думаешь, что бомбардировка с воздуха оказалась неэффективной? Отсюда же ничего не видно.

– Осмелюсь пояснить, господин инженер – майор, просто я внимательно смотрел, как летят эти шарики к земле. С большим рассеиванием от воображаемой вертикали. Эти… гм – гм… на дирижабле, посчитали, что кидают свои снаряды в безвоздушном пространстве, а воздух имеет разную плотность на разной высоте. Это я вам как горец утверждаю по собственному опыту. Я часто видел, как камни в горах падают. Вы, прежде чем допускать летунов к своим позициям потребуйте от них указать на плане точное место, в которое они целились. Думаю, обнаружиться много сюрпризов и для них.

– Резонно, – покачал головой Вахрумка. – Вот… бегут уже летуны докладывать об своих успехах.

К передней гондоле дирижабля прислонили лестницу, по которой спустились три офицера в черной коже и вполне себе привычных для меня фуражках с белым верхом и мелкой рысцой побежали к батарейной позиции. Где наверняка сверху заметили генералов.

Когда они подошли на расстояние, что можно было разглядеть их лица, то я не выдержал и засмеялся.

Вахрумка посмотрел на меня с некоторым удивлением.

– Кругом знакомые все лица, господин инженер – майор, – пояснил я свое поведение. – Крайне левого не припоминаете?

Вахрумка не стал ломать свои глаза и посмотрел в бинокль. Хмыкнул пару раз и сказал мне, понижая голос.

– Его сиятельство собственной персоной… И уже лейтенант… Интересно. За какие такие заслуги его произвели раньше срока?

– Наверное, за вовремя украденную идею, – ляпнул я и осекся: язык мой – враг мой.

Вахрумка посмотрел на меня и ничего не сказал, только покачал осуждающе головой. Или мне так показалось.

– Когда ты успел ему подкинуть идею кидать бомбы с дирижаблей?

– Еще на перевале, господин инженер – майор, помните, над нами точно такой дирижабль проплывал. Еще вся работа в батальоне тогда встала.

– Да припоминаю что‑то… Но при чем тут граф?

– Вот тогда я и подумал, что с такого грузоподъемного аппарата можно легко разбомбить все наши позиции, что мы настроили на перевале. И высказал это вслух. А рядом со мной кроме этого юнкера никого не было тогда.

– Подойдем поближе, фельдфебель, послушаем этих хвастунов.

– Господин инженер – майор, осмелюсь спросить: а в королевской армии свои дирижабли есть?

– Опять что‑то придумал? – Весь его вид показывал: за что мне это наказание?

– Есть идеи, только я бы не хотел, чтобы слава досталась графу. Лучше уж нашему королевству.

– Есть у нас пара разведывательных аэростатов с одновинтовой машиной для корректировки огня артиллерии, но они намного меньше этого аппарата. И грузоподъемность у них слабая. Дирижабль не может поднять в воздух вес больше половины собственного веса… – и тут инженера что‑то озарило. – Есть еще один недостроенный… Сугубо экспериментальный… Но с начала войны на него перестали отпускать субсидии…

– А можно мне будет на него посмотреть?

– Все. Молчи, фельдфебель. Все разговоры такие потом, – оборвал меня Вахрумка, потому что мы уже подошли к свите.

Летуны гордо отчитались перед генералами об 'уничтожении полевых объектов бомбардировкой с воздуха, что является абсолютной новинкой в военном деле и может быть с успехом использовано против превосходящего врага для остановки его наступления'.

Но тут вылез вредный Вахрумка и попросил летунов показать на плане, куда они целились, когда бросали свои бомбы. Вахрумку поддержали генералы и капитан – старший из команды дирижабля, нехотя начертил на его схеме три кружочка.

– А вы с большей высоты бомбить можете, капитан? – спросил его генерал артиллерии. – А то на таком расстоянии с такой высотой цели я собью ваш пузырь с третьего шрапнельного выстрела. С этой вот позиции, – он похлопал рукой в перчатке по казеннику трофейной пушки. – Две сотни метров как раз подходящая высота для срабатывания вышибного заряда.

– Осмелюсь доложить господин генерал, – отчитался покрасневший капитан, – с большей высоты бомбить полевые позиции можно, но соответственно вырастает рассеивание падающих снарядов и падает точность бомбометания.

– А если по вашему аппарату, капитан, залпом выстрелит целая рота, а то и батальон. Что тогда? – это уже генерал пехоты вставил свои пять копеек. – С двухсот метров даже косорукие солдаты по такой большой цели не промажут.

– Ваше превосходительство, – четко ответил командир дирижабля, – мелкие дырки от пуль не нанесут большого вреда дирижаблю. Даже если весь батальон и попадет по баллону, то у нас все равно останется положительная плавучесть, и мы сможем уйти на безопасное расстояние. Небольшой ремонт и мы снова в строю.

– А если они будет стрелять по гондоле управления и выбьют весь экипаж? На таком расстоянии это вполне вероятно, – не отставал от него пехотный генерал.

– Тогда мы все умрем за нашу родину со словами верности нашему императору, ваше превосходительство, – вылез с ответом инженер – лейтенант граф Клевфорт.

– Никто не сомневается в вашей храбрости, лейтенант, – заявил генерал Штур.

– Лучше пойдем смотреть причиненные вами разрушения на месте, – предложил генерал пехоты и как бы раскаиваясь, обратился к Штуру, – Если вы не против, конечно, как приглашающая сторона… раскрыть, так сказать… тайны вашего сюрприза.

– Я только 'за', – ответил генерал – адъютант короля, и повернулся к воздухоплавателям. – И вы все за нами не отставайте.

Летуны, наверное, матеря про себя всех возможных генералов на свете поперлись за свитой в грязь в своих щегольских ботинках с крагами. На что сухопутные офицеры только посмеивались – им в сапогах не затекало.

На позициях все выглядело откровенно жалко. А воткнутые в мелкие воронки шесты наглядно показали чудовищный разброс попаданий да еще вдалеке от того места куда воздухоплаватели целили. В сами траншеи попали только три бомбы, да и то вероятно случайно. И одна такая даже не взорвалась. Вообще неразорвавшихся снарядов оказалось почти четверть от сброшенного количества.

– Мда… – завил полковник с Западного фронта. – Не умеете пока.

– Господин полковник, – пылко воскликнул граф Клевфорт, – все дело в несовершенных терочных запалах сбрасываемых снарядов, но мы работаем над их усовершенствованием.

– И поэтому бомбите с двухсот метров, – утвердил генерал артиллерии. – Иначе они у вас в воздухе взрываются. Понятно… Лучше бы вы усердно работали над взрывателем, который срабатывает при ударе о землю. С моряками посоветуйтесь. У них давно есть такие взрыватели, что даже при соприкосновении с водой срабатывают. Им они не нравятся, а вот вам в самый цвет пойдут.

– Будет исполнено, ваше превосходительство, – граф вскинул руку к козырьку.

– Кобчик, – заметил меня генерал Штур и подмигнул мне левым глазом, – а ты что про это все скажешь?

И генерал обвел рукой рассматриваемые комиссией позиции.

– Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, у меня пока нет дельных мыслей, так как я не знаю всех возможностей этого дирижабля, – вытянулся я в струнку. – Но судя по оставленным воронкам, инженерное оборудованные полевые позиции инженера – майора Вахрумки с честью выдержали и это испытание. Бомбы меньше пятидесяти килограмм весом и применять по ним не стоит. А учитывая поражение манекенов… то очевидно, что осколочное действие от примененных бомб практически никакое. Даже слабее шрапнели. Пока это просто выброс ресурсов на ветер. Но это мое личное мнение, экселенц, которое может быть и неправильным.

Штур угукнул в ответ и покатал сапогом неразорвавшийся чугунный шарик.

– Это что? Гранаты со старых арсеналов времен республиканской революции у соседей? – грозно спросил он летунов. – От гладкоствольных пушек?

– Ничего другого нам не дали… – развел руками воздухоплавательный капитан.

– Начинка – черный порох?

– Так точно, экселенц, – на командира дирижабля стало неловко даже смотреть.

– Так, – подвел итог Штур. – Бомбардировку укрепленных позиций с воздуха до появления нормальных снарядов считаю преждевременной. Нечего врага смешить.

Генералы с ним согласились, а полковников с летунами никто и не спрашивал.

От как оно… нажил я сейчас врагов себе с этим Штуром на пустом месте. Как пить дать. 'Минуй нас пуще всех печалей, и барских гнев, и барская любовь'. Гениально сказано.

16

Я все же проявил твердость и убедил Вахрумку отправить моих мажоров в нормальный учебный лагерь на курс молодого бойца, чтобы хоть как‑то привести их в военное состояние без постоянного ручного управления с моей стороны. Штаб все же воинская часть, а не детский сад. Прибегнул даже к шантажу: либо моя нормальная ударная работа с его наставлением по полевой фортификации либо мне самому дрючить мажоров до кондиции, что мое время отнимет почти все. А иллюстрации для граверов я и сам могу начертить. Легко. Особенно в отсутствие любимого личного состава.

Показал ему еще свой проект переоборудования чертежного бюро кульманами и прочей новой оргтехникой, что также требует времени на внедрение. В месяц как раз уложусь при должном финансировании.

Но, закралось у меня подозрение, что вопрос мажорами решился быстро и относительно легко только потому, что приезжие имперские генералы выразили Штуру свое неудовольствие по поводу их внешнего вида и возмутительно гражданского поведения. О чем с недовольным видом тот при случае выговорил мне же, как мою недоработку. Так что по горячим следам Штур охотно наложил на мое прошение свою грозную резолюцию. И, как я подозреваю, почти все разборки с их влиятельной родней взял на себя.

При попытках этой родни наехать лично на меня по телефону я включал тупого фельдфебеля – горца. Не положено. Устав. Дисциплина. Идет война. Родина в опасности… Для убедительности в свой имперский язык включал сильный рецкий акцент. Даже адъютант Штура впечатлился их жалобами на меня, о чем мне с восхищением высказал как‑то.

На пятый день после полигонных страданий штаб – ефрейтор сопроводил всех моих мажоров по железной дороге в летний лагерь. Штур выбрал им место учебы, дислоцированное подальше от города, в сторону тыла, чтобы чадолюбивым маменькам туда было крайне неудобно ездить, а сердце за кровиночку не болело. И я вздохнул с облегчением. И вообще мне бы в подчиненные кого‑нибудь попроще, повульгарнее…

И еще из приятного. Я получил нежданную премию в двадцать пять золотых кройцеров за идею железнодорожных орудий. Целое состояние для простого фельдфебеля, в месяц получающего жалования чуть меньше трех золотых.

Королевские инженеры оказались на высоте. За прошедшее время в городском депо ударными темпами успели наваять пять вундервафлей железнодорожного хода из длинных 48–ми калиберных 120 миллиметровых морских скорострелок, оборудованных гидравлическими накатниками. Морская артиллерия в империи вообще развивалась с большим отрывом от сухопутной. Так что стволы королевским приказом взяли готовые с завода, решив, что новые орудия для строящегося минного крейсера еще успеют поставить на верфь, а оборона столицы важнее. Полевые испытания показали дальность стрельбы чугунной болванкой до девяти километров, а морским фугасным снарядом до двенадцати. Срочно ваяли на патронном заводе укороченный фугасный снаряд для сухопутного применения с усиленным осколочным действием. И большей дальностью выстрела – до девятнадцати километров.

Первое боевое применение вундервафлей на железном ходу прошло успешно, учитывая, что вся стратегия восточного фельдмаршала Смигла сводилась к наступлению его войск вдоль железных дорог, а остальные направления являлись как бы поддерживающими. Две железнодорожные пушки с безопасного для себя расстояния за полчаса превратили захваченную цугулами приграничную узловую станцию в мелкое крошево, чем сорвали новое наступление войск восточного царства, подняв на небо три состава с боеприпасами, которые, детонировав, разнесли в округе все, что не успели уничтожить большие морские снаряды. Командир дивизиона (а каждая такая пушка считалась батареей) стал кавалером 'Рыцарского креста'. О нем писали в газетах. Остальных также не обошли наградами только без излишней помпы.

С восьмидюймовой мортирой еще шли отладочные работы. Там какие‑то проблемы вылезли с устойчивостью платформы из‑за большей тяжести орудия. В итоге поставили ее на две многоосные ходовые части от списанных паровозов и нормально утащили на дальний полигон. Результаты пока не объявлялись.

Я не удержался и сказал Вахрумке, что такая мортира хороша будет только в наступлении при прорыве ну… очень серьезных укреплений. А в обороне города ей просто не найдется достойных целей.

На что майор лишь пожал плечами.

– Теперь это любимая игрушка короля.

И вопрос закрылся сам собой. Такая мортира пока была одна, но назвалась уже громко – Первый его королевского величества лейб – гвардии мортирный полк особого могущества. И шефом этого полка являлся сам король. Следует ли думать, что вторая железнодорожная мортира станет вторым таким гвардейским полком, я не знал, но подозревал что такое вполне возможно. Пострелять во врага с безопасного расстояния и при этом числиться крутым фронтовиком немало желающих найдется в придворном окружении. Ну и высокие категории чинов там как бы в обязательном приложении – гвардия. А королю всегда можно будет потом хвастаться, что он даже свою гвардию не пожалел – кинул в прорыв.

Показывал адъютант Штура мне даже эскиз эмблемы новых гвардейских войск. Сквозь серебряное железнодорожное колесо просунуты золотые скрещенные пушки. Обшлага и петлицы черно – красные. Парадный мундир гвардейский уже шьют на первый расчет. К гарнизонной швальне не протолкнуться. Хорошо, что мои заказы успели сделать, а так бы я был хорош. Особенно без шинели в преддверии поздней осени.

Незаметно я солидно оброс барахлом, совсем лишним в быту солдата. Выкроив как‑то вечерок, я собрал все шмотки, что у меня относились к рецкому стройбату, и вместе со старым ранцем отослал почтой на гору Бадон – там они целее будут.

За неделю наставление по применению новой полевой фортификации было ударными темпами написано инженер – майором, а я изготовил к тексту все многочисленные иллюстрации и чертежи. Добавил в текст только необходимость построения траншей зигзагом на случай флангового обстрела шрапнелью и обустройства заграждений третьим рядом кольев с колючей проволокой (послезнание – великая вещь). Вахрумка с добавлениями согласился, и поехало все в типографию за авторством инженер – майора Вахрумки, под редакцией генерал – адъютанта Штура. Ну и меня на последней странице упомянули мелким шрифтом там, где выходные данные – 'автор иллюстраций фельдфебель С. Кобчик'. Вот так вот ' в ЦК помирают, и мне нездоровится', как любил приговаривать мой дед.

В день выхода первого тиража 'наставления' Вахрумка подарил мне золотые часы плоской луковкой с двумя крышками. Один в один как мой отобранный бароном трофей. Символично. И приятно.

Но мне все не давала покоя нахлынувшая на меня еще на перевале любовь к дирижаблям и тот факт, что ставка главнокомандования восточного царства находится всего в трехстах километрах от линии фронта. Как соблазнительно все это совместить…

Случай часто решает все. В отдел к Вахрумке поступил списанный с флота по ранению моложавый капитан – лейтенант с 'Солдатским крестом' в петлице и протезом вместо левой руки – последствиями первого морского сражения с островным флотом на северных морях. Победу в этом сражении каждая сторона приписывала себе. Но как я думаю, стороны просто разошлись каждая при своих повреждениях, когда кончился световой день.

Случайно разговорился со мной моряк в столовой, и что называется – зацепились языками, и результатом нашего совместного творчества стала нормальная авиабомба. Типовой шестидюймовый фугасный снаряд с приваренным к нему примитивным коробчатым стабилизатором. И тем самым бракованным снарядным взрывателем, который срабатывал от соприкосновения даже с водной поверхностью. Тех оказалось богато на складах и моряки сами не знали, что с ними делать. Преждевременный взрыв снаряда на поверхности толстого броневого листа линкора разве что пару заклепок выбивал. Эти взрыватели в настоящее время на флоте активно заменяли на более тугие, что взрывались после пробития броневого пояса корабля.

На заводе в шумном цеху под громкий стук парового молота старый инженер возразил только против газовой сварки на снаряженном снаряде.

– Проще и безопасней, господа, несколько сквозных отверстий на станке высверлить и закрепить на длинные болты заранее склепанный стабилизатор. На него же не обязательно пускать хорошую сталь? Пойдет любая. Изделие же одноразовое.

Ну да, а электрической сварки тут пока нет, – подумал я, – тут еще долго не будет. А газовая огнеопасна.

– Да хоть кроватное железо, – ответил я заводскому инженеру. – Тут главное чтобы этот стабилизатор в падении от сопротивления воздуха не сорвало.

Тем же вечером служебная записка с чертежами и описание нового типа авиабомбы легла на стол Штура. И тот дал добро на производство опытной партии, курирование которого возложил на нашего моряка. И правильно. Я для этой миссии и чином не вышел, и инженерной грамотейки у меня хрен да ни хрена. Все что я умею – внешний вид нарисовать.

Полигонные испытания с разведывательного аэростата показали вполне приемлемую точность и достаточное могущество нашей авиабомбы для разрушения полевой фортификации. Даже блиндажи в три наката не спасали манекенов от сорока восьми килограммового подарка с неба.

По незнанию реалий не отходя от полигона огребли мы с каплеем знатных звиздюлей от инспектора артиллерии королевства, потому как на складах, оказывается, полно хранится старых семидюймовых снарядов от артсистем, которые уже лет десять как сняли с вооружения, а шестидюймовый калибр сейчас самый востребованный на флоте, да и в армии стоит на вооружении корпусной артиллерии.

Ну, нам‑то все равно: семь, так семь… Больше оно не меньше. Хотя, как пояснил мне каплей, взрывчатка в старых снарядах сильно слабее по своей бризантности. Но это нам монопенисуально. Все равно переделки это временная мера. Почувствует генералитет вкус к бомбардировкам, станут заводы авиабомбы делать специально. Тут к бабке не ходи…

Бомбу в целом приняли к производству и выделили необходимые ресурсы. Назвали ее 'воздушным снарядом капитан – лейтенанта Плотто', а меня поздравили старшим фельдфебелем. Таким образом, с третьей звездочкой в петлицу достиг я своего потолка военной карьеры. Чуть больше, чем за полгода. Надо снова идти к Данко и слать 'родне' новый портрет.

Пользуясь случаем, я напомнил своим кураторам о недостроенном в городе большом дирижабле. Штур поморщил лицо, проехался по склочному характеру изобретателя, но дал добро на осмотр его пригодности переделке в бомбардировщик. Но при условии, что это займет разумное время.

В тот день с деревьев стали облетать первые желтые листья.

На восточном фронте образовался стратегический тяни – толкай по принципу 'сопка наша – сопка ваша' примерно на линии построенного Вахрумкой укрепрайона, который не давал врагу совершить обходной манер в тыл стационарным фортам, которые прикрывали железную дорогу и мост через реку Слави. Южнее отогузкая пехота не только остановила, но даже несколько потеснила цугулов обратно, хотя и не до границы. Севернее до самого берега моря простирались сплошные болота до зимы непроходимые. Да и то это если зима будет суровой и лед намерзнет достаточной толщины. Там пока даже разведчики не шарились. Ни наши, ни их. Каждая сторона считала этот участок непригодным для маневров сколь‑нибудь значимых войск.

По – прежнему оповещение населения о происходящем на фронтах было весьма слабым и фрагментарном. Военных корреспондентов как таковых в местных газетах еще не было. Журналисты предпочитали осаждать только большие штабы.

Для обывателя пока не произошло никакой разницы в образе жизни по сравнению с мирным временем. Разве что людей в военной форме в городской толпе существенно прибавилось. И пару дворцов местная патриотическая аристократия выделила под госпитали. Раненых стало много. Ну и чисто гражданские поезда стали реже ходить. Сам видел, как вагоны третьего класса брали штурмом. Первый и второй класс охраняла полиция, усиленная солдатскими патрулями.

Хорошее осеннее утро. Мешало им насладиться то, что я маялся с похмелья, так как вчера сознательно проставился в фельдфебельском клубе. Уже понял местную службу, где от фельдфебелей часто зависит намного больше, чем от самого высокого начальства. Особенно в части добычи всяческих ништяков и сбора информации. Просто идеальное место для шпиона. Контрразведки как таковой, как я разобрался, тут еще не существовало в принципе. А гриф секретности относился лишь к некоторым документам. Так что если входишь 'в круг', то знаешь много.