Текст книги "Однажды в Париже"

Автор книги: Дмитрий Федотов

Соавторы: Дарья Плещеева
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Он осекся, потому что Анна-Женевьева почти вплотную прошла мимо них, гордо подняв прелестный подбородок с ямочкой.

– Спаси и помилуй нас Господь от подобных ангелов!.. – пробормотал Анри. Он снова сильно обеспокоился за Катрин: как бы и ее не впутали в опасную интригу. Она мало похожа на амазонку, вроде Жанны д’Арк, способную вести войско в атаку с боевым топором в руке. К счастью, она и на Шевретту не похожа, для которой поле политических сражений – постель. Однако Катрин предана королеве, она может с радостью взяться за тайное поручение той же Шевретты. Но там, где герцогиня отделается очередной ссылкой, фрейлина может поплатиться свободой – заточат пожизненно в отдаленный монастырь, и замаливай потом несуществующие грехи…

– Пойдемте к маркизе, Анри, – встрепенулся Ротру. – Там сейчас будет весело: обязательно сцепятся принц де Марсийак и аббат де Гонди. Они любят поспорить. А аббат обещался приехать к шести.

Де Голлю очень не хотелось уходить от камина, но пришлось.

Вокруг постели маркизы уже были сдвинуты стулья и раскладные табуреты. Когда Анри и Ротру вошли, вся компания хохотала. Леди Карлайл тоже была там, сидела возле самой кровати, задорно смеялась и то и дело что-то шептала на ушко хозяйке. А вот де Голль все острее чувствовал себя чужим.

– Я помню ваш гадкий афоризм, Франсуа! – воскликнула маркиза. – «Какая это скучная болезнь – оберегать свое здоровье чересчур строгим режимом!»

– Это не афоризм, мадам, а жизненное наблюдение, – с достоинством ответил де Марсийак. – Я называю такие наблюдения максимами.

– По-латыни «maxima» – значит «величайшая», – громко произнес некий молодой человек, дерзко присаживаясь на постель рядом с маркизой. Она, впрочем, не возражала, и другие гости тоже отнеслись к этому на удивление спокойно. – Кажется, вам, месье, смерть от скромности не грозит!

«Ого, – сказал себе Анри, – так вот кто сюда пожаловал! Ротру оказался прав. Хотя голос у этого смуглого господина не хриплый и ростом он куда ниже того мерзавца с лютней, – хорошо, если мне по плечо, – однако именно на него нужно обратить особое внимание. Он так открыто выступает против кардинала Ришелье, что с него станется платить сочинителям за гадкие песенки. Впрочем, едва ли не все гости маркизы де Рамбуйе были бы рады падению его преосвященства и передрались бы за право нашептывать свои бестолковые советы королю…»

Одетый с неимоверным щегольством, в пурпуэн и штаны цвета адского пламени, с преогромными ленточными розетками на подвязках и такими же розетками на туфлях, с необъятным кружевным воротником, вопреки эдикту кардинала о борьбе с роскошью, этот молодой наглец тем не менее был лицом духовного звания. Однако сутану надевал только в случае острой необходимости. Звали его Жан-Франсуа-Поль де Гонди.

По воле отца он в десять лет принял постриг. Родня посодействовала тому, чтобы в четырнадцать он стал одним из каноников собора Парижской Богоматери. Будь у него желание продвигаться вверх по лестнице церковной иерархии – с его способностями, честолюбием и азартом де Гонди бы, возможно, и на папский престол когда-либо посягнул. Он достиг успехов в богословии – после диспута в Сорбонне получил степень доктора теологии. Он мог произнести такую проповедь, что при дворе неделю только о ней и говорили. Он мог бы даже стать сподвижником Ришелье, но… помешала любовь.

Юного Жана-Франсуа угораздило влюбиться в Анну де Роан, герцогиню де Гемене. Дама была старше него на семь лет, имела супруга, родного брата герцогини де Шеврёз, и двоих сыновей, но все это для влюбленного не имело значения. Страсть де Гонди была совершенно рыцарской. Что, однако, не мешало ему напропалую колобродить с более доступными красавицами. Видимо, таким образом будущий аббат протестовал против навязанного ему духовного сана.

Осенью 1630 года был раскрыт очередной неудачный заговор аристократов против кардинала. Заговорщиков покарали – кого тюремным заключением, кого ссылкой. Обе дамы из семейства Роан были основательно замешаны в этом деле. Но если герцогине де Шеврёз, как говорится, сам Бог велел встревать в интриги, то ее невестка Анна, одна из самых образованных аристократок Франции, гораздо меньше привлекала к себе внимание двора, уже уставшего считать любовников Шевретты. Однако Анна де Роан так же была предана Анне Австрийской и так же принимала участие во всех интригах, которые могли бы пойти на пользу королеве. В качестве наказания обеим герцогиням было предписано покинуть Париж.

Рыцарь де Гонди остался без дамы сердца. Это привело его в ярость. Он объявил свою личную войну кардиналу. И его счастье, что Ришелье никогда не обращал особого внимания на таких салонных вояк. Тем более что де Гонди был малого роста, близорук, некрасив, нескладен и неловок. Насмешница-природа, как видно, решила отыграться за блестящий ум, необычайную одаренность и бешеную энергию влюбленного священника.

Ко всему прочему, де Гонди имел весьма задиристый нрав и постоянно норовил затеять дуэль, мало беспокоясь о репутации противника.

Де Голль подумал и подошел поближе. Де Гонди, красуясь перед дамами, вполне мог брякнуть что-нибудь такое, из чего проницательный человек сделал бы разумные выводы.

Тут в дверях появился лакей маркизы.

– Госпожа де Комбале и госпожа де Сабле! – объявил он.

Маркиза даже вскочить попыталась, но медвежий мешок не дал ей ступить и шагу.

– Боже мой, наконец-то! – воскликнула она и заторопилась: – Господа, господа, освободите стулья для дам! Месье Марсийак, сделайте милость, приведите мою Жюли!

Старшая дочь маркизы любезничала в одной из «голубых гостиных» с поклонником, Шарлем де Сен-Мором, которому предстояло вскоре стать маркизом де Монтозье. Замуж она вообще не собиралась, уверенная, что и в шестьдесят лет найдет женихов. Семейные хлопоты редко бывают утонченными и изысканными, а ей нравилось блистать в материнском салоне среди самых образованных и талантливых парижских кавалеров.

Принц де Марсийак поспешил выполнить поручение и едва не столкнулся с Анной-Женевьевой. Извинившись, он хотел было поцеловать ей руку, но девушка отдернула кисть с таким видом, будто к ней пытался прикоснуться парижский золотарь. Однако и она проводила молодого человека внимательным взглядом, и он, выходя из спальни, обернулся.

Глазастая графиня Карлайл все это видела и улыбнулась, подумав: вот так зарождаются роковые романы. В том, что роман будет именно роковым, она не сомневалась.

Мари-Мадлен и ее молодая подруга вошли, отвечая на приветствия и поклоны дежурными улыбками. Обе были явно не веселы, но госпожа де Сабле все же старалась держаться бодро.

– Выше головку! – шепнула она де Комбале. – Они должны понять, что вам ничего не угрожает. Они должны видеть, что вы – хозяйка Пале-Кардиналь!

Мари-Мадлен вздохнула и благодарно улыбнулась подруге. Хотя ей было не до веселья: она знала, что отец Жозеф слов на ветер не бросает. Но, несмотря ни на что, нужно было показать всему Парижу, что ее положение в Пале-Кардиналь остается прежним. Поэтому мадам де Комбале нарядилась для визита к маркизе в свое лучшее платье и надела самые дорогие драгоценности, в том числе недавно подаренные кардиналом серьги с изумрудами и бриллиантами, которых еще никто в Париже на ней не видел. Мадам де Сабле тоже выглядела превосходно.

Анри искренне обрадовался, увидев свою покровительницу.

Они даже толком не были знакомы, просто матушка де Голля воспользовалась случаем и попросила племянницу кардинала замолвить словечко за сына. После чего семейство де Голлей нанесло благодарственный визит госпоже де Комбале, и матушка с чистым сердцем вернулась в Бретань – теперь будущее Анри было обеспечено. Таких словечек мадам де Комбале замолвила уже немало. И хотя в итоге словечка не потребовалось, поскольку его преосвященство лично выбрал молодого лейтенанта из большого числа претендентов в его гвардию, позже де Голль часто встречался с мадам де Комбале в Пале-Кардиналь, и оба всякий раз радовались встрече. Это была необъяснимая и совершенно невинная симпатия.

Пройдя поближе к Мари-Мадлен, Анри выслушал все обязательные дамские приветствия и понял, что раньше племянница кардинала бывала в отеле Рамбуйе чаще.

– Да я и при дворе появляюсь редко, – отвечала на упреки хозяйки мадам де Комбале. – У вас мне нравится куда больше, Артенис, ведь вы, припоминаю, даже слова «интрига» не выносите?

– Да, у нас споры возникают только о литературе, искусстве и философии, – сказала маркиза. – Я думала, что знаю всех парижских стихоплетов, но леди Карлайл отыскала совершенно неизвестного. Вот он!

Красивым жестом хозяйка салона указала на де Голля.

– Но я знаю этого поэта!.. – воскликнула де Комбале.

– Мадам, я искренне рад вас видеть! – Анри склонился над рукой Мари-Мадлен.

– Так вы – поэт?! – удивилась она.

– Да, по случаю… – смутился Анри и, чтобы избежать следующего вопроса, снова поцеловал руку Мари-Мадлен.

Люси внимательно наблюдала эту сцену. И соображала она быстро. Франсуа де Ларошфуко был бы отличной добычей, но если удастся приручить любовницу самого кардинала, если удастся перетянуть ее на свою сторону – это будет настоящий успех! Женщина, близкая к Ришелье и понимающая, что законный брак невозможен, в один прекрасный день может возненавидеть любовника – такие случаи были графине хорошо известны.

– И я рада видеть вас, Анри, – сказала Мари-Мадлен, но голос у нее был печальный.

– Вас что-то огорчает, мадам? – шепотом спросил де Голль.

Мари-Мадлен вздохнула.

– Отец Жозеф считает, будто мадам велела похитить нового кота его преосвященства за то, что он испортил ее юбки! – возмущенно прошипела в ответ мадам де Сабле. – Мою милую подругу оклеветали… тсс! К нам подходят…

– Господин де Голль, представьте меня мадам де Комбале, – ослепительно улыбнувшись, произнесла Люси. – Вы ведь можете это сделать? Мне, право, неловко просить, но я вижу, что вы оба рады друг другу… – И она опустила взгляд, всем видом показывая смущение.

– Я многим обязан мадам де Комбале, – объяснил Анри. – И она всегда была незаслуженно добра ко мне… Мадам, позвольте представить вам леди Карлайл.

– Я слышала о вас, когда вы приезжали в Париж с графом Карлайлом пару лет назад, – вежливо сказала Мари-Мадлен. – Надолго ли вы приехали на этот раз?

– Мой муж остался в Англии, и я отправилась на континент одна, – премило защебетала Люси. – Даже любящие супруги должны отдыхать друг от друга. Я хочу обновить гардероб, побывать на балах… Я непременно хочу увидеть новый балет, который сочинил его величество Людовик! Вы, французы, должны гордиться: ваш король пишет прекрасную музыку. Я помню его великолепный концерт для скрипок и гобоев!..

– Мадемуазель де Бордо! – объявил лакей у дверей.

Если бы де Голль знал, что Катрин бывает в отеле Рамбуйе, он бы наотрез отказался ехать туда с графиней Карлайл. Но было поздно. Катрин уже входила в спальню маркизы, а англичанка, как на грех, положила надушенную ручку на плечо де Голлю и даже приникла к нему, всем видом показывая: этот молодой человек мне очень нравится. Она верно рассудила, что подобраться к мадам де Комбале, завоевать ее доверие, проще всего таким образом.

– Вы ведь помните этот концерт? – обратилась Люси к мадам де Комбале. Та в растерянности взглянула на подругу – бедной Мари-Мадлен сегодня было не до музыки.

Верная де Сабле самоотверженно поспешила на помощь.

– Кто же не помнит этого концерта? – делано удивилась она. – Мы в Пале-Кардиналь постоянно музицируем, в гостиной мадам де Комбале бывает очень весело. Как раз вчера мы пели на два голоса «Отец мне мужа подарил» – это было так забавно! Вот и господин де Голль подтвердит!

Врать Анри не любил, но иногда приходилось. Да и умоляющий взгляд мадам де Комбале он понял правильно.

– Действительно, получилось очень забавно, – сказал он.

– Жаль, я не знала, что мадам приглашает вас к себе, – капризно заметила Люси, – не то бы раньше попросила вас, мой друг, взять меня с собой, чтобы засвидетельствовать мадам свое почтение. Я бы спела шотландские песенки, они бы всех очень позабавили!

Она отлично видела, что Мари-Мадлен чем-то сильно озабочена, и тоже хотела ее поддержать, ведь эта поддержка в скором будущем хорошо бы окупилась.

– Я не знаю шотландского языка, – призналась Мари-Мадлен.

Люси рассмеялась, и ее звонкий хохот привлек внимание Катрин де Бордо. Фрейлина повернулась и увидела, как незнакомая ей дама, опираясь на плечо лейтенанта де Голля и едва ли не прижимаясь к нему, весело объясняет что-то племяннице кардинала.

Катрин, конечно же, догадывалась, что очень нравится де Голлю. Она поощряла его ухаживания – самую малость, насколько это может себе позволить незамужняя девица. Но она знала также, что молодому человеку просто необходима любовница, – об этом все при дворе толковали и очень удивлялись целомудрию короля, который и в спальне королевы появлялся очень редко, и ни одну придворную даму к себе не приблизил. Сплетники рассуждали так: пусть после болезни его величество еще не готов к постельным подвигам, но зачем же это всем показывать? Можно выбрать сговорчивую особу и навещать ее, чтобы все видели и понимали: король бодр и полон сил. Придворные невольно сравнивали Людовика с его покойным батюшкой, королем Генрихом, который ни одной юбки не пропускал, причем до последних дней жизни был влюблен страстно и бурно, как шестнадцатилетний паж.

Если бы Катрин узнала, что де Голль завел себе подругу где-то в городе, как сделал это его друг де Мортмар (госпожа де Мортмар очень была этим огорчена и не раз жаловалась на сына), она бы отнеслась к этому спокойно. Незримая подруга словно бы не существует. Но сейчас рядом с лейтенантом стояла яркая женщина, от природы кудрявая (это Катрин поняла сразу), прекрасно одетая и ведущая себя с Анри так, как если бы они были новобрачными! Возраст незнакомки Катрин тоже определила верно – за тридцать. Очень опасный возраст, в котором у женщины есть все – ее еще не покинули красота и стройность, уже имеется любовный опыт, в семейной жизни полная определенность, а желания полностью созрели, и бояться нечего.

Это означало, что впереди у де Голля долгие и приятные амурные отношения.

Катрин и не подозревала, что может вдруг, ни с того ни с сего, приревновать. Хуже того, она не знала про себя, что именно ревность подскажет ей, как побороться за любовь де Голля. Странным образом раньше ей эта любовь не слишком была нужна, а вот теперь вдруг потребовалась!

Подойдя к постели маркизы де Рамбуйе, Катрин заговорила куда громче, чем полагается хорошо воспитанной девице, тем более – придворной девице, чей шепот должен был напоминать шелест и при том звучать внятно. Катрин желала привлечь к себе внимание лейтенанта, а точнее, отвлечь его от наглой дамы в оранжевом платье и одержать над ней победу.

Услышав этот звонкий голос, Анри резко обернулся. Мысленно проклиная графиню, он попытался отстранить ее – не тут-то было! Англичанка словно приклеилась к нему.

А в это время аббат де Гонди вдруг почувствовал себя актером, который вынужден молча подпирать декорации. Спор, в котором он блистал, угас, и другие персоны завладели вниманием всего салона. Это было недопустимо, но одновременно имелся верный способ заставить всех замолчать и внимательно слушать себя. Им де Гонди не преминул воспользоваться.

Он подошел к несчастной де Комбале и поклонился.

– Что новенького случилось в Пале-Кардиналь, мадам? – вызывающе громко спросил он. Ближайшие к ним гости тут же прекратили беседу и уставились на наглеца.

– Все по-прежнему, месье, – быстро ответила вместо Мари-Мадлен госпожа де Сабле. Она догадалась, что этот неприятный господин сейчас пойдет в атаку на ее старшую подругу.

– Неужели? А как здоровье его преосвященства?

И на этот вопрос также дала достойный ответ госпожа де Сабле.

– Миледи, прошу вас: дайте мне пройти! – меж тем шипел де Голль, пытаясь стряхнуть с себя англичанку.

– В чем дело, Анри? – преспокойно мурлыкнула Люси и прихватила пальчиками его локон.

Лейтенант смутился. Он не мог позволить себе быть грубым со знатной дамой, но он должен был оказаться рядом с Катрин!

– Его преосвященство так много работает! – издевательским тоном продолжал де Гонди. – Вам, мадам, следует его поберечь… ради блага всей Франции!

Гости маркизы, предчувствуя назревающий скандал, притихли.

– Его преосвященство не нуждается ни в чьих советах, – отрезала госпожа де Сабле. – Тем более в советах родной племянницы.

– Но кто-то же должен позаботиться о его преосвященстве! Ради того хотя бы, чтобы наши добрые парижане перестали беспокоиться. Ведь этак, не зная меры в трудах, недолго и в гроб себя загнать! – съехидничал де Гонди и вдруг запел:

 
Порой великие труды
Приносят странные плоды!
Их дамы обретают тайно –
Год урожайный!
 

Госпожа де Комбале ахнула и побледнела.

Если бы де Гонди вздумал так намекнуть на незаконного младенца любой другой из присутствующих дам, вход в отель Рамбуйе был бы для него закрыт навеки. Но он оскорбил любовницу ненавистного кардинала, и даже «несравненная Артенис», строго блюдущая хороший тон в своем салоне, не сразу одернула наглеца. А уж гости – те просто обрадовались.

Никто не имел ничего против мадам де Комбале – она не блистала остроумием и начитанностью, не злословила, ни у кого не отбивала любовников. Но удар был нанесен по кардиналу.

Мгновенно опознав зловредную песенку, де Голль решительно отстранил жмущуюся к нему Люси и встал перед бессовестным скандалистом. Первая негодующая мысль была: поединок, и немедленно! Однако, посмотрев на щуплого де Гонди сверху вниз, Анри опомнился. Драться с неловким и нескладным аббатом было бы просто неприлично.

Графиня Карлайл заставила де Голля купить накануне дорогие вышитые перчатки. Анри за ненадобностью сунул их за отворот голенища. Сейчас настало самое время вспомнить о них. Лейтенант нагнулся, быстро достал скомканные перчатки, расправил и резко ударил де Гонди ими по щеке. Затем бросил их на пол, повернулся и вышел из спальни маркизы.

Он понимал, что отныне его в отеле Рамбуйе и на порог не пустят. Но иначе поступить он не мог.

Де Гонди несколько секунд стоял, окаменев от неожиданности. И вдруг раздался смех. Непонятно было, кто расхохотался первым. Но подхватили все гости.

Тогда аббат кинулся следом за обидчиком, однако споткнулся и еле устоял на ногах. Хохот громыхнул с новой силой.

– Кажется, наш святой отец доигрался, – укоризненно сказала маркиза. – Мари, моя дорогая, не придавайте значения его инсинуациям! Он, как злая мартышка, которая развлекает хозяев ужимками.

– И ваш уважаемый дядюшка, помнится, именно про него изволил сказать, что у него рожа висельника, – напомнил Жорж де Скюдери. – Я сам слышал!

Этого человека Катрин де Вивон принимала главным образом ради его сестры. Де Скюдери сочинял напыщенные трагедии, а сестра Мадлен пока ничем не прославилась, но маркиза называла ее «Сафо», как греческую поэтессу, и утверждала, что у этой старой девы литературного таланта хватит на полдюжины писателей, нужно только немного подождать.

Люси Карлайл, сообразив, что сама судьба дает ей отличный шанс, мигом оказалась возле расстроенной де Комбале.

– Послушайте, мадам, мы должны что-то предпринять! – зашептала она. – Они будут драться, и лейтенант де Голль обязательно убьет этого гадкого задиру. Мы должны удержать месье де Голля! Он настоящий рыцарь, но он может за это жестоко поплатиться.

– Мне не следовало приезжать сюда… – с истеричной ноткой в голосе ответила Мари-Мадлен. – Но вы правы, миледи, я не хочу, чтобы из-за моих проблем пострадал такой замечательный человек!..

Сбежав по лестнице в вестибюль, Анри остановился. Там было тепло. Очень не хотелось покидать столь уютный дом, но дело было сделано, и пути назад де Голль не видел.

– Стойте, стойте, негодяй! – кричал наверху де Гонди. – Я убью вас!

– Дайте мой плащ! – приказал Анри лакею, стоявшему у двери гардеробной. Хотя в покоях маркизы было прохладно, мужчины оставляли суконные плащи, а дамы – меховые накидки внизу.

Сверху раздались треск и грохот. Де Гонди, поскользнувшись, сверзился со ступенек. Пытаясь удержаться, он ухватился за алебастровую вазу, украшавшую перила, и кубарем полетел вместе с ней. Хорошо еще, что лететь было недалеко – парные вазы украшали лестницу в самом ее начале.

– Черт бы побрал этот дом! – выкрикнул аббат, сидя на полу среди осколков. – Но мы все равно будем драться! Не смейте убегать от меня! Трус!..

Следом за ним в вестибюль сбежал Ротру.

– Господин де Голль, я все видел. Я все понял! – воскликнул драматург. – Я сам все объясню его преосвященству, а теперь уходите!

– Вы это отцу Жозефу объясните! – сердито ответил Анри.

– Да поднимите же меня, дурачье! – в бешенстве воззвал аббат к лакеям, видя, что те и не думают бросаться ему на выручку.

– И ему, и всем, кто пожелает знать правду, – пообещал Ротру. – Но какая гадость!.. Зато теперь весь двор узнает, что святой отец де Гонди поет гадкие уличные песенки.

– Это не простая уличная песенка, – с горечью произнес де Голль. – Ее сочинили не пьяные кучера в кабачке, но человек, имеющий имя и деньги!

– Такую мерзость?!

– Да.

Лакеи наконец поставили де Гонди на ноги, отряхнули с пурпуэна алебастровую пыль и крошки, и аббат первым делом вытащил шпагу.

– Защищайтесь, вы, кардинальский прихвостень! – потребовал он. – Сейчас я вас отправлю на тот свет!

Анри отступил на несколько шагов и с интересом наблюдал, как де Гонди ковыляет к нему, неловко размахивая шпагой.

– Ну, что прикажете делать с этаким дуэлянтом? – спросил он Ротру.

– Уходите скорее!.. – снова заторопил тот, но оглянулся на лестницу и махнул рукой. – Всё! Опоздали. Они уже тут…

Сверху спускались зрители. Многих заинтересовала дуэль между такими неравными противниками, а заодно привлекала возможность погреться возле пламени огромного вестибюльного камина.

– Обнажайте шпагу! Или я при всех назову вас трусом! – пригрозил аббат, становясь в стойку.

Тут Анри осенило.

– Господин де Гонди, я согласен с вами драться, но при одном условии.

– Какие могут быть условия?! – возмутился аббат. – Вы оскорбили меня, и я должен смыть оскорбление кровью!

– А вы оскорбили мадам де Комбале. Так вот…

– Трус!

– Так вот, господин де Гонди, я буду драться с вами при одном условии, – хладнокровно сказал де Голль. – Вы должны назвать имя человека, который научил вас той мерзкой песенке.

– Да вы с ума сошли! – еще пуще взъярился аббат.

– Не хотите – оставайтесь с пощечиной, – спокойно пожал плечами де Голль. – А я пойду. Как вы изволили выразиться, я кардинальский прихвостень, и у меня есть служебные обязанности.

– Перестаньте его дразнить! – зашептал Ротру. – Вы уйдете, а он на меня набросится…

– Что позорного в том, что вы исполняете поручения его преосвященства и получаете за это деньги?..

Драматург не успел ответить. Де Гонди взревел как бык во время гона:

– Я заколю вас, жалкий шаркун! – И бросился на де Голля, целясь шпагой ему в горло.

Анри понял, что бедным аббатом владеет слепая ярость. В последний миг он резко уклонился. Де Гонди, не встретив сопротивления, пролетел мимо, снова споткнулся и пропорол клинком обивку стоявшего у двери в гардеробную кресла.

Гости маркизы дружно зааплодировали.

– Я повторяю, господин аббат, дуэль в обмен на имя сочинителя, – напомнил лейтенант.

– Я вас умоляю, де Голль! Вам нельзя с ним драться!.. – воззвал Ротру.

– Это почему же? Он дворянин, и я дворянин. Дворяне должны отвечать за свои слова.

– Говорю вам, с ним драться просто нельзя. Он же почти слепой!

– Для слепого он довольно шустро двигается…

Де Гонди справился наконец со своей шпагой, освободив ее из кресла, и теперь озирался явно в поисках обидчика.

– Вот, полюбуйтесь, он вас потерял! – горько произнес Ротру, кивнув на аббата. – Подумайте: вы убьете слепого! Он же делает все, чтобы вы его закололи, и что потом?..

– Не мешайте, прошу вас, господин Ротру, – жестко сказал Анри. – Мне не оставили выбора. Я должен узнать имя сочинителя. Человеку, которому я служу и которого очень уважаю, нанесли публичное оскорбление. Да и вы, помнится, у него на жалованье состоите…

– Весь Париж от вас отвернется!

– А вот на это мне плевать!.. Господин де Гонди, вы не передумали драться? Тогда – имя сочинителя, и мы начинаем!

– Вы хотите сделать из меня доносчика, месье трусливый заяц? Не получится! – гордо ответил аббат, разворачиваясь на голос.

– Значит, и дуэли не получится. – Де Голль решительно повернулся к выходу.

Гости маркизы с неподдельным интересом следили за событиями в вестибюле. Такого спектакля они явно не ожидали. И теперь драма готова была вот-вот закончиться, но на сцене появился еще один актер – принц де Марсийак.

– Господин де Голль, вы сами видите: аббат вам не противник, – произнес будущий автор знаменитых «Максим», легко сбегая вниз по ступенькам.

– Вижу, месье, – почти равнодушно ответил Анри, остановившись на пороге. – Он достаточно зряч, чтобы оскорбить даму, и недостаточно зряч, чтобы ответить на оскорбление. Видимо, ему нужен защитник. Это будет забавная дуэль: я защищаю даму, а вы, как понимаю, собрались защищать подслеповатого наглеца?

– Нет, никогда! – закричал де Гонди, грозно размахивая шпагой во все стороны. – Принц, уходите, я сам сумею себя защитить!

– Имя сочинителя! – напомнил де Голль, не двигаясь с места.

– Видимо, мне придется оскорбить вас, месье, чтобы получить вызов! – высокомерно заявил де Марсийак. – И тогда вы перестанете издеваться над бедным аббатом.

– Может, лучше будет, если я оскорблю вас? – усмехнулся Анри. – Но учтите, фехтованию я учился не в салонах у светских дам. И крови успел пролить больше, чем вы извели на свои стишки чернил.

– Принц, это правда! – крикнул кто-то с верхней ступеньки лестницы. – Красный герцог набирает себе гвардейцев из армейских офицеров!

– Вы меня оскорбили?! – удивленно уточнил де Марсийак.

– Если вам угодно считать это оскорблением, то считайте. – И де Голль опять повернулся к аббату: – Имя сочинителя, месье!

– Ради всего святого, на пару слов! – взмолился Ротру, хватая лейтенанта за рукав. – Отойдем сюда, к камину.

– Вы оскорбили меня? – повторил молодой де Ларошфуко, не в силах поверить в такое невероятное событие. – Вы?.. Меня?!..

– Одну минуту, господин де Марсийак, – невозмутимо сказал Анри. – Господин Ротру хочет мне что-то сказать. – Он был от души благодарен драматургу – тот дал ему возможность немного согреться. – Я слушаю вас, господин Ротру.

– Господин де Голль, оставьте в покое аббата, – тихо заговорил драматург. – Он упрям, как триста спартанцев в Фермопильском ущелье. Я берусь узнать у него имя сочинителя, только не деритесь с ним! Эта дуэль вам славы не принесет. И его преосвященство будет не в восторге…

– От дуэли с принцем де Марсийаком его преосвященство тоже будет не в восторге, – вздохнул Анри.

– Но это хоть поединок равных противников… Послушайте, вы не знаете аббата – он вызывает на дуэль всех! И если бы каждый принимал вызов, то Гонди бы уже давно оказался на Гревской площади, посреди эшафота, как несчастный Монморанси[19]19
  Франсуа де Монморанси-Бутвиль сделал решительно все, чтобы попасть на эшафот. Первого противника он заколол в пятнадцать лет. Эдикт против дуэлей, подписанный королем в феврале 1626 года, привел его в ярость – не могло такого быть, чтобы благородного человека лишили права убивать других благородных людей в честном поединке! Забияка поклялся, что будет драться даже средь бела дня в Париже. И действительно – устроил тройную дуэль: сам он бился с маркизом де Бевроном, скрестили шпаги и четверо их секундантов. Королевское терпение лопнуло – Беврон успел сбежать в Англию, а Монморанси лишился головы – в полном соответствии с эдиктом.


[Закрыть]. Но за тем числилось, кажется, всего девятнадцать поединков, а наш аббат имел бы их больше сотни…

– Двадцать две дуэли, – припомнил Анри. – Думаете, мне очень хочется убивать этого чудака?

– Уходите, господин де Голль! Я побегу к госпоже маркизе, она все уладит, я уверен. А вы – уходите!

Последнее слово Ротру произнес слишком громко, и де Марсийак его услышал.

– Я тоже против того, чтобы вы бились с нашим аббатом, – сказал он, подходя. – Но у меня со зрением все в порядке, я не спотыкаюсь о ковры и не налетаю на стены. Я за него, господин де Голль. Не беспокойтесь, о нашем поединке никто не узнает. Мы будем драться в саду госпожи де Рамбуйе.

– Думаете, кто-то из этих господ способен молчать дольше десяти минут? – спросил Анри, указывая на лестницу.

– Ради вас – вряд ли, – усмехнулся принц. – А вот ради меня, точнее ради моего батюшки, эти господа охотно солгут. Допустим, мы поспорили о некоем фехтовальном приеме и решили провести в саду учебную схватку. Они рады будут соврать, потому что…

– …потом будут веселиться: как ловко им удалось обмануть короля и кардинала, – закончил де Голль.

Аббат не слышал этого разговора. Его страстная душа, ослепнув от ярости, выстроила вокруг себя некий особый мирок, и сейчас в этом мирке принц де Марсийак выступал секундантом де Гонди. В предвкушении дуэли подслеповатый фантазер и задира разминался со шпагой, делая выпады и поражая воображаемого врага.

– Не все ли вам равно? – спросил молодой де Ларошфуко.

Анри повернулся к Ротру.

– Вы дали обещание, – напомнил он.

– Да, господин де Голль. Я все сделаю.

– Отлично! Господин де Марсийак, неплохо бы сравнить наши шпаги.

– Если мы сделаем это, все поймут, что поединок настоящий.

– Да и так поймут…

– Так они с чистой совестью скажут, что не видели серьезных приготовлений к дуэли. Положимся на судьбу и на свое мастерство.

Анри кивнул. Принц ему нравился все больше. «Умен, храбр, благороден, красив… Верно, далеко пойдет – достойный отпрыск древнего рода…»

– Где тут выход в сад, господин де Марсийак? – спросил он.

– Господа, – громко заговорил принц, – мы с господином де Голлем поспорили о сущей мелочи – о положении корпуса при выполнении удара из двойной финты, парада и рипоста! Мы выйдем в сад, проведем две-три учебные схватки и вернемся. А вы ступайте к нашей несравненной Артенис. Негоже оставлять без внимания гостеприимную хозяйку.

Если бы Анри дрался с кем-то другим, незнакомым, гости маркизы встали бы у всех окон, ведущих в сад. Но речь шла о возможных неприятностях для будущего герцога де Ларошфуко – и никто не захотел выступить свидетелем дуэли.

Де Гонди, увидев, что лейтенант и принц идут к двери, ведущей в сад, устремился следом. Но Ротру ловко перехватил его и стал что-то нашептывать на ухо. Аббат выслушал только первую фразу, потом резко оттолкнул драматурга и первым выскочил в сад.

Там было все необходимое для схватки: широкие дорожки и просторные газоны между рядами смоковниц. Вот только некстати начался снегопад – последний февральский снегопад, надо думать, та прощальная метель, после которой наступает весна.

– Защищайтесь, месье! – встав напротив де Марсийака, закричал аббат.

– Сейчас, – хладнокровно ответил молодой человек и, вступив в эту нелепую схватку, через несколько секунд выбил шпагу из рук де Гонди. Отлетевший клинок застрял в кроне смоковницы. Аббат нагнулся и завертелся, пытаясь высмотреть оружие на прошлогодней траве, которую прикрыл тонкий слой снега.