Текст книги "Дорога"
Автор книги: Дмитрий Сорокин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Сорокин Дмитрий
Дорога
Д.Сорокин
Дорога
Рассказ
Выхожу один я на дорогу...
Лермонтов
Я сам себе и небо, и луна,
Голая, довольная луна,
Долгая дорога бескайфовая...
Аукцыон
– Что тебе снилось? – спросил он полушепотом, теребя ее распущенные локоны.
– Вишенка, – горестно вздохнула она.
– Вишенка?!
– Ну, да. Как будто я сижу в каком-то не то кафе, не то ресторане, вся из себя в вечернем платье, пью свой любимый коктейль с вишенкой на дне бокала. Допиваю, и хочу съесть эту вишенку, но никак не могу ее достать. И только потом понимаю, что вишенка – ненастоящая, она вмурована в дно. Такой облом, до сих пор плакать хочется.
– М-да-а... – задумчиво протянул он, привстал, дотянулся до двери купе и приоткрыл ее. – Машка, два чая, быстро! – рявкнул он неожиданно раскатисто, этаким "командирским" голосом.
– Сей момент, уже лечу! – долетело блеяние проводницы с другого конца вагона.
– Ты что, знаком с этой проводницей? – с подозрением спросила она.
– Первый раз с ней еду. А что, ревновать изволишь?
– Да нет, какая уж тут может быть ревность...Любопытно просто, и потом, если симпатичных попутчиц не попадается, кто тебе мешает клеить проводниц?
– Фу, что за лексикон: "клеить"... И вообще, такого не бывает, чтобы мне не попадалось симпатичных попутчиц! Это же закон природы!
– И со всеми ты столь же безжалостно откровенен по утрам? Вплоть до цинизма?
– Да. Зато по-честному.
– Да кому на хрен нужна такая честность?! Люди хотят сказку! Вчера, когда ложилась с тобой в постель, я ждала сказку.
– Ну, и?..
– Да, это была сказка. Но поутру они проснулись... и сказка кончилась. Осталась циничная честная правда.
– Ладно, будет сейчас тебе сказка, – пробормотал он, наблюдая, как проводница ставит на столик два стакана чая в подстаканниках и торопливо удаляется.
Он сел на полке, потер руки, будто донельзя был чем-то доволен, затем сноровисто снял с окна замызганную занавеску, встряхнул, накрыл ей оба стакана. Она наблюдала за этими манипуляциями с нескрываемым интересом. Он потянулся, повернулся к ней:
– Хочешь, анекдот расскажу?
– Хочу.
– Знаешь, что говорят женщины разных национальностей своим мужчинам после ночи любви? Американка: "О'кей, Боб, это было почти как День Нзависимости!". Немка: " Я, я, Гансхен, дас ист фантастиш, натюрлих!". Француженка: "Пьер, Жан, Патрис, все было шикарно, гран мерси, мальчики!". Русская: "Вася, спасибо, конечно, милый, но, не выпей ты вчерась две бутылки, было бы круче!". Украинка: "Ось це и усе?!!". Почему ты не смеешься?
– Потому что это не анекдот, а горькая правда жизни, – вздохнула она, поправляя одеяло.
– Ладно, а теперь смотри! – и он движением профессионального Дэвида Копперфилда сдернул занавеску со стаканов. Никакого чая в них уже не было: один полон густой темно-красной, почти черной жидкости, цвет второго напитка был немного светлее, на дне угадывались очертания вишенки. Он протянул ей вожделенный коктейль.
– Ой! А как это?!!
– А вот так, – совершенно серьезно объяснил он. – Просто так. Пей, не бойся, – и он пригубил из своего стакана.
– А ты что пьешь?
– Глинтвейн.
– У-у, круто. Я такого еще не видела. Ты, наверное, фокусник?
– Бери выше. Я – волшебник.
– А вчера говорил, что журналист. – Она изобразила гримаску капризничающего ребенка, он не выдержал и рассмеялся.
– Одно другому не только не мешает, наоборот, помогает.
Она погрузилась в раздумья и коктейль, глядя в окно на убегающую назад бесконечную вереницу убогих огородиков с не менее унылыми хибарками, он не мешал ей, одеваясь.
– Ты куда? Уходишь?!
– Ну, сразу "уходишь"! Так легко ты от меня не избавишься. Курить иду. Ты же не выносишь табачный дым?
– Не выношу.
– Поэтому и приходится ползти в тамбур.
– А зубная щетка для чего?
– А угадай с трех раз.
– Ну, а одеваться-то зачем? Чтобы не шокировать старых дев из соседнего купе?
– Одеваться затем, что в тамбуре холодно. Сейчас зима, ты не забыла? С этими словами он вышел, закрыв за собой дверь.
Она поставила недопитый коктейль на столик, обняла колени. Мысли упрямо лезли в голову, а как раз думать-то ей хотелось сейчас меньше всего.
Он курил в тамбуре, радуясь, что едет в респектабельной части поезда, где сплошные "СВ", и потому вероятность встречи с вечно пьяным быдлом исчезающе мала. Он думал о ней, удивляясь тому, что на сей раз, кажется, не так, как всегда, а что-то другое, глубже, что ли. И тут же с тоской думал, что, хотя, вроде бы, и глубже, а все равно закончится, как всегда, и нет конца и края этому "как всегда", и всегда было именно так...
– Я забыла, – обескураженно призналась она, когда он вернулся в купе.
– Что забыла?
– Я забыла, что сейчас зима. Представляешь? Крымская зима не считается, она почти зеленая и потому ненастоящая. То, что за окном – тоже не в счет: нас-то там нет... А вот то, что сейчас в Москве, со счетов уже так легко не сбросишь...
– Стоит ли об этом думать? – легкомысленно отмахнулся он, проворно раздеваясь и забираясь под одеяло.
– Знаешь, я допила коктейль.
– И что?
– И съела вишенку.
– Ну, и как?
– Почти как настоящая. Почти. Но что-то нереальное в ней все же было...
– Не думай об этом. – Он жадно поцеловал ее, она ответила...
– Что это?!! – спросила она, обретя, наконец, дар речи.
– Это Москва, – ответил он, застегивая "молнию" сумки.
– Как Москва? Почему здесь лето?!! Сколько же мы ехали?!! Полгода?
– Что-то около полутора суток, как и положено. Поезд уже остановился. Ты готова? Пошли.
Она вышла на перрон, с раскрытым от удивления ртом рассматривая окружающую действительность. Курский вокзал прямо-таки лучился чистотой и сверкал бесчисленными зеркальными стеклами, там и сям в кадках росли самые настоящие пальмы, в небе пролетела стая здоровенных розовых пеликанов. Вокруг неспешно прохаживались легко одетые люди, все с беспечными улыбками на лицах...
"Стою тут как дура в этой своей чебурашковой шубе, – с тоской подумала она, – а... а ведь это он опять наколдовал! Боже, как здорово! Настоящая сказка!". Она обернулась, чтобы выразить ему свой полный и безоговорочный восторг, сказать, что все ерунда, ведь вокруг такая сказка, а потом набраться храбрости и позвать с собой, в эту ужасную пустую квартиру... Рядом никого не было. Он не просматривался ни в одном конце полупустого перрона. "В вагоне спрятался!" – догадалась она, и тщательно обыскала весь вагон. Затем весь поезд...
"Да, это сказка. Потрясающая волшебная сказка, – думала она, бредя в направлении метро. – Но зачем мне эта сказка без тебя?". А вслух, то ли всхлипнув, то ли усмехнувшись, спросила:
– Ось це и усе?
Он поскользнулся на раскатанном мальчишками льду, с трудом удержал равновесие, выматерился, пошел дальше, лавируя между жизнерадостными желтыми куртками молодежи и унылыми серыми пальто старшего поколения. И думалось ему в этот момент о многом. Что все было великолепно, но кончилось именно так, как он и предсказывал, то есть как всегда. Что сейчас надо идти домой, а там... И что как минимум неделю придется провести дома, в этаком полусне, когда отказываешься воспринимать реальность, как реальность, и убеждаешь себя, что просто спишь и видишь затянувшийся не слишком приятный сон. Зато потом, наверное, будет новое задание, и новая дорога, и новые чудеса... И что чудеса чудесны сами по себе, вот только себе самому он так и не смог начудесить ничего серьезнее бутылки виски или стакана глинтвейна... А ведь так хочется наколдовать себе что-нибудь по большому счету! Счастливую семейную жизнь, например...
