Текст книги "Искусство. Система навыков Дальнейшего ЭнергоИнформационного Развития"

Автор книги: Дмитрий Верищагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

А мог бы, если бы не срывался, оказаться на стотысячном!

Однако из-за свойства разума срываться на этот путь требуется или сто жизней, или сто последовательно подхватывающих идею людей…

Неудивительно, что человечество прогрессирует как разум ТАК медленно.

Вот, к примеру, человек издревле искал способы продления жизни. И все эти поиски рано или поздно заканчивались простыми узлами из эгрегориальных понятий, тупиком для запутавшихся или эликсирами для дураков. А может, разгадка была близко, в пределах досягаемости какого-нибудь одного человека… Но в это время подул ветер, и он забыл о том, о чем думал, а теперь концепция уже обкатана эгрегорами и бесплодна.

К сожалению, эта проблема тесно связана не с чем-нибудь, а с самим устройством, со структурой нашего мышления.

К счастью, она тоже имеет решение.

Как вы, наверное, догадались, что теперь мы будем говорить о теории третьего, заключительного этапа пятой ступени.

Сам центральный механизм разума служит барьером для развития разума.

Мы поставили очень серьезный вопрос.

Мы его решим.

Но пока подведем итог.

Навыки пятой ступени дают возможность разуму человека взаимодействовать с явлениями большого мира, обычно скрытого за эгрегориальной иллюзией, и принципиально позволяют независимо существовать в нем.

Ахиллесова пята мышления

Для того чтобы обнаружить источник столь некстати выросшей перед нами проблемы, нам придется окунуться в довольно интимный процесс, в ходе которого наш разум ведет свою неустанную работу по постановке вопросов и поиску решений.

Как он направляет собственную энергию, куда?

Итак, зачем и, главное, как мы думаем?

Кое-что об этом мы знаем.

Наше мышление предназначено для того, чтобы выстраивать модели окружающего мира. Это наша своеобразная машина времени, пусть неточная, будущего видеть в общем-то она не может, случается и ошибается, но для нас этого вполне достаточно. Живому организму мышление приносит огромную пользу – позволяет увидеть, как будут развиваться события, если будет сделано то-то и то-то, дает ему возможность выживать в меняющемся мире, быть на шаг впереди событий.

Птица, пользуясь мышлением, улетает до того, как кошка начнет ее надкусывать. Дятел вычисляет местоположение личинки в толще древесины и получает представление о том, какая она вкусная… если, конечно, он продолбится к ней под влиянием этого желания и не плюнет на полпути.

Принципиально мышление человека не отличается от мышления животных. Конечно, оно более изощренно, способно выстраивать абстрактные и значительно более сложные представления, но в целом служит той же самой цели.

Это можно выразить так: если мышление животных – это машина времени, посылающая их в ближнее будущее этого мира, то мышление человека – это машина, посылающая его в альтернативные миры, которые совершенно необязательно имеют взаимоотношения с реальным будущим реального мира. Этому свойству нашего мышления мы обязаны такими прекрасными созданиями человека, как наука, искусство, литература, философия.

Но в то же время в одном отношении наше мышление недалеко ушло от мышления животных.

Ни они, ни мы не отражаем своим мышлением мир целиком.

Это неудивительно – ведь назначение мышления состоит в том, чтобы прогнозировать не все, а только значимые для существа явления. Пусть только потенциально, косвенно значимые, но этим признаком должен обладать любой предмет мышления.

Иначе говоря, все, о чем мы думаем, должно так или иначе представлять для нас интерес. Но что является причиной этого интереса? Что-то абстрактное? Похожесть предмета мысли на интегральное уравнение?

Нет, конечно, все банальнее, дорогие читатели.

Значимость предмета – это, как ни прискорбно слышать полагающему себя разумным существу, всего лишь отношение этого предмета к биологическим (куда входят и социальные) потребностям человека, которые выражены для нас эмоциями.

Мы физически неспособны не просто думать – а даже подумать – о предмете, не обладающем для нас никакой эмоциональной окраской.

Нет – скажете вы – вот, к примеру, я могу легко прямо сейчас подумать о звезде номер 35 в созвездии Кассиопеи. А она для меня не обладает никакой значимостью. Хоть бы ее и вовсе не было.

Если поразмыслить над этим примером, то станет ясно, что хоть сама звезда никакой значимостной окраски для вас и не имеет, но вот этот образ, который вы сейчас привели для примера, ее имеет. Расшифруем.

Я говорю об интересных для вас (надеюсь) вещах. Интересны они потому, что имеют прямое отношение к вопросу персонального выживания и качества этого выживания. Я сказал, что мышление может быть занято только тем, что окрашено интересом. Этот тезис также обретает интерес, потому что имеет отношение к вещам, важным для выживания. Я сказал о том, что мы даже подумать о незначимых вещах неспособны. Тем самым само понятие «незначимая вещь» обрело значимость относительно «способен или неспособен», что ведь действительно важно.

Вы тут же стали перебирать в своей памяти вещи, которые незначимы (но ведь вы откуда-то о них знаете, не так ли, что-то заставило вас сосредоточить на них свое внимание), – и нашли эту самую звездочку.

Эта звездочка со всей определенностью не имеет для вас никакого значения сейчас – как звезда. Но как фигура аргументации в данной беседе – очень и очень имеет!

Ее удалось ввести в процесс мышления только потому, что она, будучи связана с эмоционально значимым предметом беседы, явилась как бы ментальным инструментом, способным изменить равновесие в сложившемся рисунке понятий – сделать вывод, прогноз, отличающийся от рисунка, который был без этого понятия. Вся ценность, значимость этой звездочки в том, что она могла оказаться инструментом. А иначе мы о ней и не вспомнили бы.

Однако посудите сами: не может же живое существо каждый раз, когда ему потребуется сделать прогноз о значимости для себя тех или иных предметов, проводить тестирование, насколько они значимы в текущий момент.

Например: вот собака… ага, рычит и лает; огонь… жжется, горячий; лыжи… на ногу надеваются, скользят; дубина… тяжелая, стукнешь – и больно; мамонт… откусишь и вкусно – так пойдем же на охоту с собакой, забьем мамонта и зажарим его на огне.

Значимость предметов и их свойств возникает в ходе опыта – реального или мысленного, а затем хранится в памяти.

Причем не по отдельности и не в виде списка предметов, к каждому из которых привязана этикетка со свойствами. Так хранить их было бы бесполезно – к примеру, вода будет иметь значение «хорошо», если нужно помыться, и «плохо», если она капает с крыши. Получается уж очень большой список.

Элементы опыта хранятся в памяти индексированно, в виде целых ассоциативно связанных систем значений, что позволяет быстро и эффективно строить последовательные рассуждения, переключаясь с понятия на понятие.

Вот благодаря такой связанности понятий мы и можем использовать понятия-инструменты, иногда даже чистые абстракции.

Например, цифра 7. Число мистическое: семь нот, семь дней недели, цветов радуги, основных чакр… Но вряд ли вы можете что-нибудь сказать о каком-нибудь другом числе, скажем 58 257. Что это за число, зачем оно нужно? У большинства людей оно ни с чем не связано. Может быть, для кого-то оно символично, может быть, что-то говорит математику… и уж всяко заинтересует каждого, если это его зарплата. Есть значение – предмет обрабатывается мышлением. Нет значения – игнорируется.

При этом значимость нового понятия – понятия, созданного в процессе мышления, – создана только степенью его родства со значимыми вещами, способностью привести к их реализации. Как в детском стишке: «Потому что в кузнице не было гвоздя».

Есть очень значимая вещь. К примеру, опасный зверь тигр. Есть след этого тигра. Есть старый след тигра. Есть рисунок тигра. Есть что-то напоминающее тигра. Видите, как уменьшаются значения?

А вот шкура тигра уже несет на себе сочетанные значения: дороговизна-престиж-тепло-опасность-экология.

Все значения, которые мы имеем в нашем сознании, образованы именно таким образом.

Мы можем говорить о дереве значений (вид сверху, лучше представить его ветви и ствол светящимися пропорционально толщине) или поле значений. Здесь значения как бы исходят из общего ствола, от самых мощных реакций биологического тела, к которым сознание не имеет ни малейшего отношения, все они запрограммированы инстинктивно. Мы немного обсуждали это при изучении второго этапа пятой ступени.

Наш разум вынужден обслуживать биологические потребности. И эмоции – это привод, первичная энергия, которая преобразуется мышлением, вечно решающим уравнение о перемещении в градиенте от «плохо» к «хорошо». Эта энергия заставляет двигаться наш разум и тело.

На самом деле это даже прекрасно. Ведь разум появляется на свет неискушенным и неопытным. Без инстинктивных подсказок: это по условиям игры «хорошо», а вот это – «плохо» (больно, страшно, неприятно), у него не было бы ни стимула, ни направления развития. Ничего он не смог бы сделать в этом мире.

Но для зрелого разума, стремящегося развиваться дальше, такое свойство является серьезной проблемой.

А энергоинформационное развитие представляет собой ценность как раз только для зрелого разума. Незрелому же перескок через эгрегориальную фазу развития личности пользы не принесет.

Чем ближе понятие находится к стволу-источнику зафиксированных в опыте эмоциональных значений, тем оно высвечено ярче, насыщеннее. Чем дальше – тем оно более тонкое, слабое.

Эта энергия совершенно необходима для направления мышления, она притягивает любую свободную энергию, которой техники второго этапа пятой ступени дали нам в избытке, и ее притягивает тоже, определяет направление, в котором разум решит прокладывать векторы. Ведь мышление все время норовит проложить свой путь в зону ясных ориентиров.

«Ясных», увы, означает «вызывающих недвусмысленную эмоциональную реакцию биологической программы».

Когда человек погружается в размышления, он выстраивает цепочку рассуждений, углубляясь в природу вещей, жонглируя все более тонкими понятиями, выстраивая между ними зыбкие линии связей, отыскивая инструмент, способный послужить решением составленного им уравнения… Он все дальше и дальше уходит от ствола.

Все более тонкими становятся понятия, все сложнее их различать.

Но внимание у человека – одно, и оно склонно отвлекаться на более яркие фигуры. Это инстинкт, и с ним ничего не поделаешь.

Чем больше разница между значимостями фигур, тем труднее сосредотачиваться на более тонкой, тем больше энергии забирает этот процесс.

Чем дальше заходит мысль человека, тем тоньше становится материя его размышлений, неизбежно она перестает различаться

Что будет, если человека вдруг что-нибудь отвлечет?

Его внимание соскользнет с предмета размышления.

Много ли нужно, чтобы отвлечь человека?

Чем тоньше понятия, тем проще.

Неизбежно наступает предел, когда детали предмета размышлений становятся для мыслителя неразличимыми на фоне обычных сигналов внешнего мира – света, звука, ощущения собственных движений. Он достиг своего предела.

Именно поэтому все великие мыслители, странники духа, стремятся минимизировать внешние раздражители и хоть чуть-чуть, но сэкономить энергию, необходимую для нацеливания разума, оттачивают сложнейшие логические системы, позволяющие выделить нужное понятие. Открытия этих людей бесценны для человечества.

Непроницаемый туман, шумы неотличимых друг от друга сигналов закрывают от человека дальние границы размышлений.

Он не может вырваться из радиуса своей чувствительности. И с этим с налету ничего не поделаешь.

Это же не просто – чувствительность. Это и успешность, и результативность мысли.

В самом деле, что это я? «Великие», «мыслители»… а ведь этот предел разума не менее, а может даже больше, ограничивает обычного человека!

Нетренированный разум, переполненный мощными сигналами тела, хаотичные события, не дающие сосредоточиться… Думаю, не нужно объяснять, что это имеет прямое отношение к тому, почему некоторые люди оказываются просто не в силах продвинуться в социуме дальше разнорабочих.

Кто-то не может уловить решение мировой проблемы, а кто-то – выигрышного выхода из обыкновенной жизненной ситуации. Размер проблемы не имеет значения.

Имеет значение то, что у каждого человека благодаря этой особенности мышления есть свой неодолимый предел.

Казалось бы, ситуация безнадежна. Но если бы она действительно никак не преодолевалась, то каждое следующее поколение вяло пережевывало бы те же мысли (помните, «вечные вопросы»), что и предыдущее, приходя к тем же выводам.

Но ведь нет. Потому что на помощь человечеству приходят (разумеется, небескорыстно, накладывая на мышление неизгладимый отпечаток) наши старые знакомые – сети социального мышления, эгрегоры.

Конечно, они не собираются (по причине отсутствия у них сознания) оказывать какую бы то ни было помощь. Дело тут в следующем. Часть понятий, до которых додумались люди, становится достоянием социума и используется эгрегорами в качестве фокусных объектов, узловых точек переключения тех или иных эгрегориальных цепей. Они становятся проводниками эгрегориальных интересов и обрабатываются коллективным мышлением.

Чтобы увидеть, как это происходит, поговорим о таком физическом явлении, как туннельный эффект. Теоретически и математически это непростой феномен из области квантовой физики, предсказанный как один из выводов, проистекающих из принципа неопределенности Гейзенберга. Согласно ему, элементарная частица не имеет конкретного положения в пространстве, а скорее существует где-то в нем с определенной вероятностью. Именно поэтому электрон на своей орбите не может быть определен как частица, находящаяся в том или ином месте.

Думаю, абзац вышел довольно скучный. И многие из вас начинают терять линию рассуждений строго в соответствии с обсуждаемыми особенностями мышления. Но потерпите еще немного.

Если следовать из принципа Гейзенберга, то при определенных условиях электрон может проходить через заведомо непроницаемые для него препятствия. Не пробивая их, а просто возникая как бы из ничего по другую сторону этого барьера. Преодолевая барьер словно при помощи телепортации.

Уже интереснее, правда? Это потому, что с детства каждый мечтает научиться проходить сквозь стены. Но мы, в конце концов, не электроны. Так что интерес уже опять пропадает…

Разнообразных квантовых эффектов можно насчитать сотни. Сами по себе они ничего, кроме публикации в каком-нибудь ну очень специализированном журнале, в данный момент не заслуживают.

Но, как я уже говорил, этот феномен стал объектом социального влияния. Можно создать такие условия, что одни электроны препятствия не минуют, другие – пройдут. Создать переключатель.

Если вы не посвящены в суть дела, вам это не больно-то интересно.

Весь фокус в том, что такие переключатели будут очень маленькими. И их можно сделать много. Вся микроэлектроника построена на туннельном эффекте.

Телевизоры, автоматы, станки, компьютеры, телефоны. Гейзенберг не мог бы сам додуматься до этого: только разные люди и при помощи игры эгрегориальных интересов.

Не правда ли, телевизоры, компьютеры, телефоны – они уже «поинтереснее», эмоционально повкуснее самого туннельного эффекта будут? Их применение понятно и приятно. И они служат хорошим поводом помнить о существовании туннельного эффекта?

Таким образом, эгрегоры, играя малозначимым понятием в интересах удовлетворения стандартных биологических стремлений, человеческими руками добавляют ему все больше значимости, осуществляя нечто вроде эволюции понятий и пристраивая понятие в случае удачи в то или иное средоточие энергоинформационных связей, где энергия – это энергия интереса, эмоций человека.

И человек, не обладающий еще выстроенным деревом значений, родившийся позднее, впервые получает это понятие в другой ситуации, куда более эмоционально значимой, чем первооткрыватель. Оно расположено ближе к стволу его дерева значений. А значит, он сможет пройти от этого понятия в своем мышлении чуть дальше, чем первооткрыватель, пока опять не упрется в границу собственного мышления. Потом эгрегориальный слой опять передаст созданное им уже следующему человеку… и так далее и тому подобное.

Прямая иллюстрация поговорки: «Старую собаку не выучишь новым фокусам». Так совершенный дикарь не станет придавать значение денежной облигации, не имея в себе эгрегориально поддержанных понятий, позволяющих постичь механику товарно-денежных отношений. Съесть ее нельзя, надеть невозможно… А человек сведущий, используя эти бумажки, может создать систему, способную прокормить и одеть тысячи людей.

Не правда ли, описанная функция эгрегориальных сетей поистине драгоценна для человечества? Ведь именно социальный компьютер дал толчок к эволюционному развитию человечества. И ему мы должны быть благодарны за то, что сейчас разговариваем на эту тему.

Впрочем, ему же мы должны быть «благодарны» и за то, что не в силах поговорить на множество других тем, пропущенных человечеством в своем развитии.

Взять хотя бы тему книги – сколько в ней слов, чтобы описать довольно простую ситуацию. И все потому, что эгрегориальный социум не дал людям возможности найти отточенные понятия, позволяющие сосредоточиться на том, что вне него. Только и всего.

Фантастическая мощь эгрегориальной вычислительной машины скована тем, что любое обработанное ею понятие «обкатывается» под нужды усредненных биологических побуждений, становясь специализированным инструментом их удовлетворения.

Каждое движение человека она возвращает ближе к инстинктивным задачам.

Пеленает разум в животный мирок.

И чем дольше обрабатывает, тем больше обстругивает смыслы.

Ведет к счастью удовлетворения, а не к счастью созидания.

К сытому забытью, а не к вольным просторам.

К биологическому итогу.

Мы же говорим об индивидуальном энергоинформационном развитии.

И нас, понимающих бесконечность разума и великий простор, открытый за питаемым инстинктами эгрегориальным мирком, интересует то, чтобы разум мог идти в своем исследовании мира так далеко, как ему понадобится.

Мы ценим роль и мощь эгрегориальной машины, мы благодарны ей – но ограниченность личного мышления не может устроить нас никоим образом.

Хотя то, что понятие с усиленной значимостью может быть подвергнуто более глубокому исследованию, мы запомним. Этот эффект мог бы принести нам пользу. Но о нем мы поговорим, когда будем обсуждать сами техники третьего этапа пятой ступени.

Итак, первое ограничение разума состоит в том, что предел углубления индивидуального разума в проблему конечен в силу самого устройства нашего мышления.

Но есть еще и второе ограничение.

Оно проявляет себя там же, на сумеречной границе индивидуального познания, среди недодуманных и недоокрашенных значимостями новых понятий.

Оно наносит самый большой вред как раз людям искушенным, тем, чья система значений обширна и сложна.

Это происходит в момент осознания новой вещи. Вот что-то новое появилось в поле зрения – и это новое, разумеется, нужно понять. Встроить в ту систему значений, которая имеется у человека, выстроить связи, ассоциации, построить аналоги – короче, расшифровать увиденное по всем статьям.

Чем больше и разнообразнее система значений, тем лучше удается квалифицировать и описать новый предмет. Тот предмет, который привлек уже внимание и опознан как новый. Это прекрасно получается с предметами и явлениями материального мира – чем сложнее система значений, тем лучше опытный человек поймет встреченное явление. Уж всяко лучше неопытного.

Но так происходит с предметами, которые удовлетворительно классифицируются при помощи элементов системы значений, когда фрагментов опыта, как мозаики, хватает для того, чтобы описать предмет. Конечно, если речь идет о наборе известных качеств…

Думаю, вы уже догадались. Позвольте, а новый ли это предмет?

Нет, конечно, наверное, новый. Но ведь состоит он из элементов старых, как их комбинация. Принципиально новое, может быть, просыпается в нем в каких-нибудь отдельных свойствах. Но все же это что-то из того же набора… вроде новый… но на самом деле какой же он новый?!

По сути, развитая система значений великолепно позволяет распознать новый элемент в классе уже известных человеку.

Это прекрасно – вот есть предмет, явление. Огромный жизненный опыт мгновенно находит аналогии, подмечает особенности, выделяет главное… раз! – и все понятно! Опыт, товарищи, и еще раз опыт.

А что, если это предмет ДЕЙСТВИТЕЛЬНО новый?

То есть тот, элементы которого являются новыми или составляют какое-нибудь новое качество, которое адекватно должно быть записано в новую ассоциативную ветку, сформировать новый, так сказать, класс?

Когда предмет (явление, образ, слово) только появился, он имеет очень малое значение (конечно, мы ведем речь о познании, о мыслительном процессе и ничтожных признаках, которыми проявляет себя новизна, поэтому вероятность того, что этот предмет заявит о себе недвусмысленно, к примеру, больно укусит, очень мала). Малое в том смысле, что в тот момент, когда он появляется, он как бы вторгается в мировосприятие человека, притрагиваясь к его системе значений, на максимальном удалении от элементов системы значений, имеющих выраженное значение.

Он как бы появляется, но в тени.

Его нужно осознать – привязать к системе значений.

Иногда это достигается за счет вообще какого-нибудь абсурда, гиперболы – так, всем новооткрытым человек почему-то всегда пробует лечиться.

Мы лечились магнитами, рентгеном, радиацией, абсентом, опиумом, лазером, героином, кокаином, амфетаминами, голограммами. Теперь вот очередь наночастиц и торсионных полей… Человеку свойственно обольщаться. И в принципе такое насильственное введение предмета в поле значений помогает его быстрому распознанию человечеством.

С ярко выраженным предметом это сделать просто. К примеру, с таким, который кусается.

Так, в свое время, еще в 1930-е годы, какая-то из фирм – производителей зубной пасты (помню марку «Дорамад» и еще кое-кого из сейчас рекламирующихся) выпускала зубную пасту с радиоактивными веществами. Была омолаживающая косметика с радием и торием. А в СССР продавали шоколадные конфеты «Радий». С настоящим «природным и полезным» радиоактивным металлом радием, о чем было гордо указано прямо на обертке (сейчас «полезного вещества» там уже нет, но марка вроде бы жива до сих пор).

Кстати, это очень красноречивый пример и «разумности» эгрегора, и общей пользы от эгрегориального «мышления» для человечества.

Конечно, столь ярко и недвусмысленно проявляющее себя вещество не могло не распознаться впоследствии быстро и правильно. Другие эгрегоры пожрали этот при первых признаках слабости.

А вот если проявление неярко, человек не может сразу определить: да имеет ли замеченное им хоть какое-нибудь значение?

И вот здесь происходит вещь уже не слишком приятная. Предмет размышлений туманен, значения его слабы, он распознан еле-еле.

Там же, примерно в той же области значимости, располагается много таких же тонких значений, не до конца и не целиком увиденных человеком.

При помощи них, как при помощи мозаики, он и осознает попавший в его поле зрения новый предмет. Ведь мы говорим о персональном значении, которое непросто выявить, не так ли?

И он прирастает к системе значений неточно. С ошибками.

Это все равно как если бы человек, увидев квадрат, а имея в опыте только треугольники, опознал его как фигуру из треугольников. Оно, конечно, правильно – но главное свойство предмета оказалось потерянным.

В наше восприятие за день вторгаются тысячи вещей, понятий, особенностей, признаков. Иногда – сотни тысяч.

Человек, увидевший новое, понимает его при помощи уже имеющихся значений. Чем тоньше увиденное, тем менее верно, потому что для нового значений еще нет

Физически мы не можем уделять им всем максимальное внимание.

Часть из них является, безусловно, новыми, важными для нашего познания, содержащими в себе ответы на жизненно важные вопросы, способными открыть для нас огромные перспективы… А мы их не замечаем.

И не замечаем благодаря уже имеющейся у нас сложной системе значений, жизненного опыта, которая поставляет столько кусочков мозаики, что при помощи них можно превратить сколь угодно новую вещь в обрыдло-знакомую.

«Устами младенца глаголет истина», «Старую собаку не выучишь новым фокусам»… Да и вообще, как вы помните, именно пожилые люди, вроде бы более опытные, почему-то легко попадаются на удочку дешевых мошенников… Никогда не думали почему? Ведь они не в маразме, люди опытные, знающие.

А все просто: мошенники изменились с той поры, когда их жертвы сформировали себе это понятие, – и были опознаны жертвами как заслуживающие доверия приятные люди. Вот и все.

Человек жаждет нового, ищет нового. Его разум отчаянно жаждет увидеть, узнать, смочь…

Но в кляссере понятий находятся измельченные на составные части знакомые вещи, и мир, воссозданный при помощи этих понятий, оказывается почему-то все тем же, до боли знакомым и обыденным.

Многие знания, много печали.

Так жить скучно.

Так жить, если ощутил эту закономерность, неприятно.

Мало того что наш разум не может далеко отойти в своих размышлениях от персонально или, что чаще, социально окрашенных понятий.

Мало того что эти социально окрашенные понятия, перед тем как попасть в систему значений человека, проходят обкатку, в ходе которой от них остаются почти одни только биологические смыслы.

Так еще и чем больше элементов хранится в сформированной опытом системе значений человека, тем сложнее ему, увидев новое, понять, что это новое, и распознать его правильно, а не как элемент старого.

Чем это чревато, кроме в общем-то крайне неудобной и обидной позиции? Да и то, неудобной только для человека, который осознал себя как разум и пытливо вглядывается в окружающий мир, а не для прилипшего к телику большинства?

А чревато это тем, что такое положение вещей опасно кризисом осознания.

Если бы не было этих кризисов, вероятность которых зависит от нескольких факторов, может быть, количество теленаркоманов было бы значительно меньше. Людям не требовалось бы гасить нереализованность просмотром того низкопробного силоса, которым переполнен эфир.

Вот что происходит.

Мы уже выяснили: чем дальше продвинулся разум (а он стоять на месте не может, мы познаем мир даже во сне), тем более эфемерные, сложные значения его окружают.

Чем больше этих значений, тем более вероятно то, что новое будет распознано неправильно и, соответственно, неправильно присоединено к системе значений.

Если это новое играет в жизни хоть какую-нибудь роль, то человек, воспринявший его неправильно, и взаимодействует с ним неправильно. Взводит пружину.

И наступают неблагоприятные последствия.

Множество человеческих начинаний погибло, потому что разум срывается с предмета глубинного размышления

Уж неприятности-то неправильно распознать очень сложно. Пыльным мешком по голове.

Та-ра-рах!

И в одночасье наступает кризис. Потому что нужно действовать, а действие вовлекает проверенные примитивные значения.

Все сложные, глубокие, прогрессивные значения, которые были выведены на основе неправильного, летят в тартарары.

Человек в стрессе, от сложных значений в других областях он отвлечен – его энергии не хватает, чтобы на них сосредоточиться.

Он опирается на социальные эгрегориальные понятия более низкого уровня.

Пробует выстроить систему, чтобы совладать с несчастьем.

Выстраивает ее (опять повторюсь) на основе собственных более низкого уровня значений, а также на основе полученных извне эгрегориально обкатанных или за счет этого эмоционально, энергетически насыщенных…

Резинка сократилась.

Коза отброшена к центру круга, к столбу биологической программы. Сизифов камень скатился с горы.

Обратно человеку не вернуться, ведь в тонких прогрессивных значениях нет компаса.

Слова-то он, может, и помнит. А вот значений, тому, что придавало жизнь размышлениям, уже нет. Они уничтожены, пересчитаны.

Все начинается заново.

И это очень грустная картина.

Хотя мы с вами говорим прежде всего о познании, это явление затрагивает всю человеческую жизнь.

После такого кризиса человек чувствует себя лучше, но вынужден познавать и действовать заново. Часть его опыта уходит псу под хвост.

Как спланированная правительствами инфляция уничтожает накопления человека, так и это свойство нашего разума уничтожает то, что бесконечно дороже денег, – линию мышления, оплаченную временем жизни.

И обиднее всего здесь то, что разум играет против себя. Его процесс понимания, когнитивная работа сама по себе приближает кризис: как бы одновременно растит дерево и подпиливает его.

Круг познания каждого в отдельности ограничен, и центр его – неясные биологические побуждения. Чем больше знаний, тем больше помех узнаванию нового. Смысловая натяжка в центре, смысловая натяжка на периферии. Неизбежен срыв системы и выращивание ее по новой.

Грустно и отдает безнадежностью. Пони бегает по кругу.

А еще обидно то, что при кризисе без нашей вины выбрасывается целый кусок нашего опыта, который оплачен невосполнимым временем нашей биологической жизни.

Разум может даже создавать энергетическую причину для собственного движения, но не в силах удержать ее в одном направлении.

Последовательность жизни, пути, поиска нарушается кризисами.

Что было бы, если бы разум не имел такой ахиллесовой пяты?

Представьте себе кристально ясный разум.

Не пропускающий ни одного нового признака.

Способный всегда решить задачу, если он ее перед собой поставил.

Свободно расставляющий вехи для направления энергии своего мышления.

Воспринимающий мир ярко и вновь, как ребенок, но мудро, как старец.

Если бы наш разум не имел этого дефекта, то у человечества сейчас было бы совершенно другое лицо. В мире было бы меньше глупости и страха, а больше счастья и свободы.

Мир был бы совершенно другим.

Решение этой триединой проблемы, состоящей из границы глубины индивидуального познания, затрудненности осознания нового и, как следствие, эгрегориальной направляемости значений, подарило бы человечеству новую эру. Когда каждое движение разума приносило бы добрый плод и не пропадало бы втуне.

Свободному разуму, живущему в большом мире, вне социально-эгрегориальной иллюзии, преодоление этой проблемы жизненно важно.

Разум, преодолевший кризис, способен пройти неограниченно далеко

Ведь только тогда разум может начать черпать не только причины, но и направление своего движения из себя самого: из прошлого мгновения своей жизни, а не из внешних для него биологических и эгрегориальных инструкций.