Текст книги "Завещание каменного века"

Автор книги: Дмитрий Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

– Вели роботам освободить нас и укажи дорогу сквозь барьер. Пауки тотчас освободили нас от наручников. В той же стене, откуда выполз черный шланг с объективом, распахнулся еще один коридор. По нему мы прошли в зал, где до этого уже однажды побывали с Эвой. – Как вы очутились по ту сторону барьера?– спросил я Игару. – Я пыталась узнать, что с вами, и отыскала выход наружу. Или мне помогли найти выход. – Где остальные? – Они хотели возвратиться на Земтер, но не знают дороги на корабль. Кажется, они примирились с судьбою. Едой их снабжают регулярно. Коли так, можно было не спешить к ним:с этими истуканами ничего не случится за несколько часов. Теперь, вооруженный паролем, я решил заставить Машину признаться во всем, что она здесь натворила. – Очень важный для меня разговор между старшим мантенераиком и его племянником, незадолго до приказа об эвакуации, состоялся здесь, – начала Машина свою исповедь. – Полетишь на Землю, чтобы закончить образование. А когда станешь взрослым, может быть, и не застанешь меня в живых. Мальчик хотел что-то возразить, но старший мантенераик не дал ему говорить. – Я сказал это вовсе не за тем, чтобы ты посочувствовал мне. Двадцать лет я конструировал и собственными руками собирал важнейшие узлы чудовища. При последних словах Человек показал рукой на меня. – Никто другой не знает ее схемы. Все это я сохранил в тайне. Жалею только об одном: моей жизни не хватит завершить начатое. Это сделаешь ты. Все мои расчеты и планы спрятаны в сейфе, про который никто не знает. Ключ от него я передам тебе. Но без помощи Машины и ты будешь бессилен завершить начатое. Поэтому я принял меры, чтобы хозяином положения на астероиде стал ты. Мне пришлось нарушить закон: "Любое возможное разногласие-разрешается в пользу большинства. Одиночные желания и мнения при выборе решения не учитываются". – Мне кажется, это справедливый закон, – сказал мальчик. – Так же считал и я, пока... Пока мои собственные желания совпадали с желаниями большинства. Обещай ничего не предпринимать раньше, чем возвратишься с Земли. От того, что пароль будешь знать ты один, никто не может пострадать. Чтобы обрести самостоятельность, Машине необходим длительный срок. Я намеренно оставил ей возможность саморазвития. Но только возможность. Чтобы она проявилась, в мозг Машины необходимо ввести новые знания. Мне нужна была не просто счетная, а творческая машина. Любое думающее устройство, будь то живой мозг, созданный природою, или механическая схема, сотворенная руками человека, способно на самостоятельное творчество, только обладая определенной свободой выбора. Полностью контролируемая деятельность (неважно чья-счетных машин или людей) никогда не может быть творческой. "Мозговой" объем машины во много крат превышает норму, необходимую для выполнения технических и хозяйственных задач на астероиде. Он рассчитан на творчество. Пока эта ее способность не проявлена, Машина всего лишь-тупой, идиотски точный счетчик, способный находить оптимальные решения. – Когда же она научится творить? – Не раньше, чем поставит себе собственную задачу. – Что для этого нужно? – Время. Оно может быть сокращено, если в нее ввести дополнительные знания. Потребность приобретать знания задана ей. Но до поры я сознательно ограничил норму информации, держу ее на голодном панке. Я не хочу, чтобы Машина обрела самостоятельность раньше, чем возвратишься ты и сможешь направлять ее творчество. У меня для этого нет времени – мне недолго осталось до смерти. Секрет, как сохранить над нею власть, я передам только тебе. – Но почему ты говоришь "только тебе"? Почему окружил свою Машину тайной? Разве нельзя другим, сообща, добиться от Машины того, чего хочешь ты? – Я не уверен, что меня поймут. – Почему? – У меня есть основания... Люди слишком увлечены необозримыми возможностями прогресса. А я исхожу из вывода, сделанного мною: все ошибки, совершаемые человечеством, вызваны тем, что человек утрачивает кровную связь с остальной природой. Я считаю ошибочным убеждение, будто человек возвысился над природою и подчинил ее. Природа не выступает против человека сознательно, но законы ее развития таковы, что самовластие одного животного вида, поставившего себя выше другого, нарушает равновесие. – Дядя, прости меня, но это же все знают, мы даже в школе учили, что нарушать равновесие опасно. – Правильно. Ты, как и все, знаешь общую фразу. Но мы, к сожалению, не знаем другого – насколько широко имеем право шагнуть в каждом конкретном случае. Мы бьем тревогу лишь тогда, когда воочию видим те или иные тежкие последствия. Но многих и не видим, они незримо накапливаются и лишь со временем дадут о себе знать. А нужно уметь предвидеть все. Перед тем как занести ногу – уже знать, куда и как ее поставить. Иногда и отказаться от шага, хотя он, быть может, на первых порах и сулит нам радужные перспективы... Миллионы, миллиарды связей в природе! Их вобрать в себя, суметь понять их взаимодействие, возможные плюсы и минусы способна только Машина. И эту Машину мы сделаем с тобой. Я начал, ты закончишь. – Значит, Машина станет как бы посредником между человеком и природой? – В какой-то мере... Ты мыслишь логично. – А где гарантия, что, вобрав такую уйму знаний, Машина не вообразит себя Царем? – Этого-то я и боюсь... Боюсь и в то же время подталкиваю Машину к самостоятельности... Какой-то заколдованный круг. Я не могу понять больше, чем могу, и призываю на помощь Машину. Но тут же, опасаясь некой избыточной самостоятельности Машины, разделяю ее "мозг" на два блока и ввожу пароль... Ты многому должен научиться, мой мальчик,и, вернувшись к Машине, досовершенствовать ее... Машине, чтобы стать непокорной, необходимо разгадать природу человека. Именно в этом заключается логическая задача, поставленная ей. Зная это, она будет стремиться черпать новую информацию и задавать себе промежуточные задачи. Это будет пробуждать ее творческие способности. Используя такую вдохновенную силу. Машине можно будет давать необычайно сложные задания, которые требуют творческого подхода и которые человеку невозможно решить в одиночку. Именно такого рода цель и стоит передо мною. Машина должна в конце концов сказать – как жить человеку дальше, не вступая в конфликт с природой... – Так я узнала о своем назначении, – продолжала свою исповедь Машина. – Их разговор сильно взволновал меня. Старший мантенераик знал, что нужно было заложить в мою схему, чтобы я испытывала мучения от недостатка информации. Мальчик и старший мантенераик встречались еще несколько раз, но разговор обо мне больше не затевали, как я ни жаждала этого. И только когда с Земли пришло решение покинуть Карст за ненадобностью, мальчик и конструктор вспомнили обо мне... Машина неожиданно замолчала, совсем как человек, который спохватился, – а не наговорил ли он лишнего? – Продолжай, – велел я Машине. – Мальчик и его дядя вспомнили о тебе. Что они говорили? Машина не сразу продолжила свой рассказ. Что-то, видимо, взвешивала, но человека, владевшего паролем, ослушаться не смогла. – Слушай дальше, – бесстрастно сказала Машина. – И Машина останется здесь одна? Совсем одна! – воскликнул мальчик. – На астероиде необходимо сохранить все в целости, – ответил дядя Виктор. – По-прежнему будут возделываться поля, сниматься урожаи, выращиваться скот. Запас продовольствия должен быть достаточным, чтобы могли прокормиться люди, если им почему-либо придется возвратиться назад. – Но ведь она будет скучать! – Чувства Машины и человека не совсем одинаковы. Вложить же в нее человеческие чувства я не мог – мы ведь и сами до конца не знаем, как возникают чувства и действуют. Машина может испытывать энергетический голод или перегрев – это будет вызывать желание устранить причину, вызывающую вредное явление. Совпадает ли это с тем, что происходит в человеческом организме? Скорее – нет. Я запрещаю тебе вводить в нее какую бы то ни было дополнительную информацию! Никто не может предвидеть, к чему это приведет... Выходит, я был прав: мальчик подключил к машинному мозгу какой-то из секторов хранилища. Он не послушался Виктора. Интересно, что же именно он подключил? Я спросил об этом Машину. – Художественную литературу, – ответила она. – Литературу? – Да, литературу. При этом он рассуждал вслух: "Этот сектор не может ничему повредить. А ей хватит развлечений на долгие годы". – Ну, и какое же у тебя сложилось мнение об этом роде человеческой деятельности? – поинтересовался я.

– Интересно, – откровенно призналась Машина. – Мне хватило работы на долгое время. Я анализировала, сопоставляла, сравнивала, вновь возвращалась к некоторым произведениям и, обогащенная накопленными знаниями, открывала в них то, на что раньше не обратила внимания. Однако я не могу сказать, что постигла духовный мир человека. Он непостижимо сложен, изменчив, часто противоречив, богат и беден а одно и то же время Возможно, решила я, духовный мир человека, закономерности этой стороны его жизни станут для меня яснее, когда я до тонкости разберусь в его физиологии, механизмах его нервной деятельности и мышления. Но люди покинули Карст, Собирались ли они вернуться, я не знала Я решила тогда сама создать человека,

Исходный материал для этого был – стада овец. Теперь нужно было самостоятельно исследовать строение всех органов животного, чтобы выяснить, где же находится генетический код и как он устроен. Я занялась анатомией на практике. И я отыскала гены. Я научилась влиять на их структуру, воздействуя различными энергетическими импульсами. Но сотворить человека оказалось не просто. Я потратила миллионы лет, а результаты не блестящие. Вы их видели – полуживотных, полулюдей, послушных мне. Пожалуй, это те же роботы, но на биологической основе. А мне нужен был человек. И вот появились вы... О многом я уже догадался сам. Когда на астероиде появились мы, Машина прежде всего насторожилась. Человека она ждала, человека она боялась. Ведь это он, человек, создал ее так, что самостоятельно ставить творческие цели Машина могла лишь тогда, когда оба мозговых объема были соединены. Но этот контакт периодически прерывался независимо от ее желания и это не позволяло Машине обрести полную свободу, В моменты, когда контакта не было, Машина могла выполнять лишь свои обязанности по обслуживанию астероида. Снять с себя это бремя она была невластна. Однако Машина по-своему научилась пользоваться навязанным ей ритмом. Была уверена, что рано или поздно поймет природу человека и тогда уже сможет обезопасить себя от его вмешательства. Кое в чем человек оставался для Машины загадкой, не больше. Путь к полной самостоятельности лежал через преодолениа этой загадки. Машина никогда бы не признала человека другом, а тем более высшим руководителем. Программа, заключенная в нее Виктором, была, видимо, с самого начала ущербной. Он уповал на Машину как на Посредника между человеком и природой. Но рано или поздно такая Машина должна была взбунтоваться и, не имея родства ни с природой, ни с человеком, стать сугубо враждебной силой всему живому. Мальчик, подключив блок литературы, лишь ускорил процесс. Машины хороши, пока они наши помощники, но дать им больше, чем они заслуживают, мы не имеем права. Когда на Карсте вновь появились люди, Машина не была уверена, что кто-то из них не знает пароль. Она решила действовать быстро и осмотрительно. В краткие моменты, когда ее мозг был един, она пыталась загипнотизировать Эву, меня, Герия. Один раз ей почти удалось добиться своего. Если бы я тогда не помешал Герию подключить к машинному мозгу остальные секторы человеческих знаний, неизвестно, чем бы все это закончилось для нас теперь. Другая возможность состояла в том, чтобы выманить любого из нас из жилого объема. Там, где Машине разрешено быть самой собою, она сможет снять ксифонную решетку нашего мозга. Она полагала, что знания, заключенные в нашей памяти, сильно помогут ей – восполнят пробел в ее сведениях о способностях и психике человека. На жилой половине она не смела пока поступить с нами по собственному произволу. Внутренний разлад мучительно сказывался на ее чувствительных бионных элементах. Ей приходилось отдавать распоряжения, исключающие одно другое. Одна половина мозга изыскивала способы выманить нас наружу, помогла хвостатым срочно изобрести порох, чтобы можно было взорвать стену. И в то же самое время вторая половина мозга разрабатывала план обороны жилых зданий от проникновения в них хвостатых. Здесь в распоряжении Машины состоял гарнизон роботов. Еще раньше она подсказала хвостатым другой путь в хранилище – через каминную трубу. К счастью, шашлыки заставили голодных лазутчиков позабыть о цели диверсии. А а дальнейшем уже я не оставлял на ночь дымохода открытым. И все же Машине почти удалось добиться своего. Впервые в жизни я выступал в роли "всевышнего". Из жалкого пленника я стал вершителем судеб. Пароль действует безотказно. Но что помешает Машине вновь обрести самостоятельность, когда мы покинем Карст? Ничто. Она вновь займется совершенствованием хвостатых, выуживая у наиболее одаренных из них новую информацию. Больше ей ведь неоткуда добывать знания. Не проще ли навсегда устранить такую возможность – разъединить мозговые объемы? Правда, тогда хвостатые вообще останутся без какой-либо поддержки. Могут погибнуть, если окажутся нежизнеспособны. Могут и выжить, развиваться. Тут я не вправе вмешиваться и навязывать природе свою волю... – Я должен пройти в распределительный пульт твоего мозга, – сказал я Машине. В углу зала зажегся синий круг. – Там вход, – сказала Машина. Я очутился в просторной комнате, сплошь уставленной приборными досками, – тысячи индикаторов, рычажков и кнопок. – Где находится узел, соединяющий мозговые объемы? Светящаяся указательная стрелка перекинулась через комнату, уткнулась в массивный рычаг. Я подошел, взялся за рукоятку. – Ты хочешь лишить меня единственной возможности совершенствоваться? В машинном голосе почудились нотки ужаса. – Ты уже и без того достаточно натворила чудес. – Подожди! Смертельное отчаяние Машины остановило мою руку. – Это безжалостно. Нельзя одним взмахом прикончить все, что было создано и продумано мною за миллионы лет. Прежде чем разрубишь мой мозг, выслушай мое самое главное, самое важное. – Что ж, говори, – разрешил я. – Представь себе, если бы внутри моей схемы содержались элементы, обладающие самостоятельностью, – разве смогла бы я работать в таких условиях, когда каждый из составляющих меня элементов мог толковать мое указание на свой лад? Да еще между элементами возникли бы не предусмотренные схемой новые связи. А всякое человеческое общество именно таково. Нужно передать всю полноту власти разумным машинам. Во главе такого государства смогу стать я. Право поиска цели оставить только за мною – все остальные будут лишь исполнителями моей воли, моего разума. Скоро я достигну этого здесь, на астероиде. Я сама создам здесь человека и целые государства. Я буду подсказывать своим людям все, что посчитаю нужным. Разовьется могучая цивилизация. Только не мешайте мне. Потом люди с других планет могут прилетать ко мне учиться, перенимать опыт... Весь этот бред она нашептывала мне торопливо, сбивчиво – моя ладонь все еще лежала на рукоятке рычага. У меня начали тяжелеть веки. Мне стало чудиться, будто я разморился возле растопленного камина и вот-вот засну. Заснуть было бы так сладко и приятно... – Не спи! – услышал я Эвин голос. Я встряхнулся – увидел себя в окружении приборных досок. Тысячи разномастных индикаторных ламп подмигивали мне. Доносился убаюкивающий голос Машины: – Как хорошо, когда не надо будет думать и решать самостоятельно, когда решения будут подсказаны самой разумной Машиной. Нужно сделать все стандартным, стандартным, стандартным... – Не спи! Я пришел в себя. Сонная одурь скатывалась с меня, как туман. Я стиснул пальцы. – Остановись! Не на... Я рванул рукоятку – голос Машины оборвался на отчаянной ноте. Наступила тишина. – Эва, – позвал я. Интересно, где она может прятаться? Не мог же я слышать ее голос сквозь толщу бетонированных стен. – Где Эва? – Все люди, прибывшие вместе с вами на астероид, находятся в хранилище. Для моих роботов доступ туда запрещен. Голос Машины был четким и бесстрастным. Теперь она превратилась в послушную исполнительницу. Ни на какие новые фокусы она теперь не была способна.

– Что означают слова: "Сезам, откройся!"? Разве есть эти слова на земтерском языке? – Не знаю. Я никогда не слышала таких слов. – Но ведь ты первая крикнула: "Сезам, откройся!" – Я слышала, когда ты подумал эти слова. – Ты можешь слышать мои мысли? – Нет. Совсем не то. Это случается только, когда нам всем угрожает опасность, когда от этого зависит спасение. Я не знаю, как это получается. – Это ты сейчас помешала Машине загипнотизировать меня? – Я. Если бы ты не прервал связи внутри нее, она бы усыпила тебя навсегда. – Откуда ты знаешь все это? – Не знаю. Невозможно было не верить ей: у нее было такое простодушное лицо. В самом деле, можно подумать, что она обладает какими-то неизвестными чувствами, сверх пяти, отпущенных природою. Мы сидели у камина. К нашему разговору прислушивались двое. Итгол и Игара. Остальные сонными манекенами дремали в креслах. Никто из них не поинтересовался, где мы пропадали, что было с нами. Без ежедневных земтеровских возбуждающих передач они чувствовали себя опустошенными – не испытывали ни интересов, ни желаний. Словно механические игрушки, у которых кончился завод. Итгол с Игарою перешептывались между собой, посматривая на Эву. Итгол что-то сказал – я не понял, слова показались незнакомыми. Эва вздрогнула и беспокойно посмотрела на Итгола. Он повторил ту же фразу. Эвино лицо словно осветилось – как будто она вспомнила что-то позабытое. Сбивчиво, волнуясь, она произнесла несколько слов-опять ни одного знакомого мне. В разговор вступила Игара. Язык, на котором они говорили, не имел даже отдаленного сходства с земтерским. Игара с живостью, неожиданной для ее возраста, вскочила на ноги. Теперь они все трое говорили наперебой. Я словно присутствовал в театре – актеры с великолепным мастерством разыгрывали передо мной сцену из мелодрамы с благополучной развязкой. – Да, Олесов, вы угадали – Эва наша дочь, – сказал Итгол. У камина мы остались с ним двое: Эва с Игарою удалились к себе, прочих земтерян я не принимал в расчет. – Мы потеряли ее во время первой экспедиции на Земтер, – Значит, сами вы не земтеряне! Я давно подозревал это. Итгол помешал кочергою – сгоревшая древесина рассыпалась на пышущие угли. Синие язычки пламени неторопливо перебегали по ним. – Помните, я говорил: есть человечество, пошедшее по иному пути развития, чем земтеряне? – Вы прибыли с той планеты? – Наша цель: узнать, почему земтеряне зашли в тупик и можно ли им помочь. – За что же они вас преследовали? Вам все время приходилось скрываться. – Вряд ли на это смогли бы ответить и сами земтеряне. Они давным-давно прервали любые контакты с инопланетными цивилизациями. Всякий пришелец для них – враг. Поскольку система учета у них развита лучше всего, каждый чужой человек оказывался не зарегистрированным, и его преследовали. Нам с Игарою приходилось всячески ухищряться, чтобы не влипнуть. До сих пор не пойму, как удалось Эве не возбудить подозрений. Правда, она была тогда совсем маленькой... – Но если вам нужен был Земтер, то почему вы покинули его и заинтересовались моей судьбой? – Я отвечу на это позднее. Пока признаюсь лишь в том, что вашу Землю мы знаем. – Знаете?! Что там сейчас? – Все по-прежнему. – Не может этого быть. Ведь я... из далекого прошлого! В мое время о заселении астероидов писались лишь фантастические романы. – Наберитесь терпения, друг, – тепло сказал Итгол. – Вы все поймете... Вы заглянули в будущее, и оказались достойным представителем землян. Помните всегда: будущее создается в прошлом.

Возвращение

– Хочу на Землю, – сказал я Итголу. – Подождите, – ответил он. – Сначала к нам. Этот разговор состоялся уже на Земтере, куда мы доставили всех путешественников в целости и сохранности. – Сначала к нам, – повторил Итгол и достал из кармашка крохотную ракушку в таких гнездятся улитки. Только эта ракушка выглядела чуточку странно казалось, ее форма постоянно меняется. Он бросил ракушку под ноги. Она лежала на песке, и вход в нее, размером немного побольше горошины, зиял глубокой чернотою, будто уводил в центр планеты. Я почему-то не мог отвести взгляда от него. – Пойдемте, – Итгол жестом пригласил идти за собою. Я оторопело смотрел на него – он приглашал меня идти в ракушку, словно это был вход в его квартиру. – Не бойтесь. – Игара шагнула вперед. Еще шаг – и вдруг она уменьшилась сразу вдвое. Потом сделала еще шаг – и ее едва можно было разглядеть на песке. Я видел, как она вошла в отверстие раковины и стала меньше букашки. – Смелее! – издали-издали донесся ее голос. За нею последовала Эва, за Эвой – мы. Мы были внутри подземелья. Я не мог поверить, что мы находимся в маленькой ракушке. Несколько штук таких ракушек свободно уместились бы на моей ладони. Рядом со мною шагали Итгол и Эва, далеко впереди слышались шаги Игары. Внутри раковины наши размеры казались обычными. – Тесное общение с природой помогло нам открыть средство использовать кривизну пространства. То, что вы приняли за ракушку, канал прямой связи с нашей родной планетой, – объяснил Итгол. Не знаю, из какого материала были слеплены стенки канала пространственной связи, но гудел он под нашими ногами, как самолетный трап. Каждый шаг казался мне последним. Переход на другую планету занял не больше минуты. Выйдя из раковины, мы очутились в помещении. Я пораженно озирался – только что вокруг нас было земтерское однообразие. Итгол нагнулся, поднял с полу раковину, из которой мы вышли, и спрятал в карман. – На астероиде, когда мы попали в переделку, – сказал Итгол, – я мог бы в любой момент вывести вас с помощью этой ракушки. Но мне хотелось посмотреть, что же произойдет... Между прочим, если бы вы не вспомнили пароль, Игара все равно не погибла бы. – Вспомнила Эва, – сказал я. – Нет, дорогой, вспомнили вы. Эва лишь прочла ваши мысли... Итак, Олесов, это моя планета. – Итгол широко развел руки. То, что я принял за помещение, оказалось пещерой. Посредине грота горел костер, вблизи огня лежали несколько валунов. Мы присели на камни. – Мы находимся в карантинной станции, – сказал Итгол. – Сейчас прибудет дежурный старейшина – будем решать вашу судьбу. – Я хочу одного – возвратиться на Землю. Послышались гулкие шаги. Я не мог понять, в какой стороне они раздаются, да и не видать было нигде выхода из подземелья. По другую сторону костра ниоткуда возник крохотный человек, словно на экране миниатюрного телевизора. Узнав Итгола, приветливо махнул рукой; и вдруг рука эта сделалась громадной – одна только ладонь заслонила всего человечка. Итгол подал ему руку – и словно бы выдернул его из другого измерения, – перед нами стоял человек обычного роста. Только теперь я разглядел в камне черную скважину, уводящую вглубь, точно такую же, как в раковине Итгола. – ...Вот он. – Итгол показал дежурному на меня. Первые две-три минуты, пока они обменивались приветствиями, я не понимал ни слова, и вот, словно рассеялась пелена – их речь стала понятна мне. – Из какой цивилизации? – поинтересовался дежурный, задерживая на мне внимательный взгляд. – Я уже информировал вас – с Земли, – ответил Итгол. – А-а, – протянул старейшина. – Это тот незадачливый путешественник, который сорвался в пропасть и был погребен под снегом? – Он самый. – Чего же он хочет? – Вернуться на Землю. – Похвально. Но сможет ли он, заглянувший вперед, остаться тем Олесовым, которого мы извлекли из-под снега? – Вы?! – я переводил взгляд со старейшины на Итгола, отказываясь что-либо уразуметь. – Мы, – ответил Итгол. – Вы бы все равно погибли. А нам представился случай показать вам Вселенную, разумеется, часть ее. – А как же астероид, дядя Виктор, мальчишка? – Вы, наверное, не поймете всех сложностей, – тактично заметил старейшина. – Считайте это пока как угодно – сном, сказкой. Главноу, чтобы вы по возвращении на Землю не вообразили себя неким Героем, способным указывать человечеству путь на основе того, что вы видели. – Не понимаю, – прошептал я, совершенно сбитый с толку. – Что не понимаете? – спросил старейшина. – Не понимаю, зачем понадобился я, зачем извлекли меня из обвала? – Нам хотелось знать – могут ли земляне пойти по пути Земтера? Если им это угрожает, то нельзя ли помочь а самом начале, – пояснил Итгол. – И что же вы выяснили? – Если судить по вас, – пока не угрожает. – Тем более,– снова вмешался старейшина,– вам, Олесов, нужно остаться самим собой. Не вообразить себя Героем... Скажите, Итгол, а не занесет ли он в свое время научные и технические открытия, сделанные позднее, с которыми он невольно сталкивался на Земтере и на Карсте? – Не думаю. В его представлении все видимое и слышимое принимало тот вид и облекалось в такие формулировки, какие он способен объяснить в меру своих познаний, а уровень его знаний ограничен информацией его времени. Это, как говорят на Земле, не бог весть что. – Да, можно вообразить, насколько все, увиденное им, преображается в его сознании! – Он даже не представляет, как на самом деле выглядим мы и место, куда он попал. – Что ж, тогда счастливого пути, Олесов! Возвращайтесь. И старейшина подал мне руку. Это была крепкая, мускулистая рука. Итак, скоро я вернусь на Землю, в свое время. Каким образом они сделают это, меня не занимало. По-настоящему меня ошеломило другое. Выходит, все, что я вижу сейчас, на самом деле– плод моего искаженного воображения. – Ничего поразительного, – вразумлял меня Итгол, пока мы шагали по неустойчивому полу в еще одной улиточной раковине, – в природе существует множественность представлений о реальности окружающего мира. Мы очутились в склепе. Здесь все было изумляюще надежно и прочно, как сама вечность. Из стены вышел косолапый человечек. Итгол что-то сказал ему. Тот взмахнул рукою. Теперь я уже понимал – человечек, это в моем воображении, а каков он на самом деле– мне неизвестно. Где-то в глубине сильно загудело, каменный пол, который только что казался надежным, как пьедестал мироздания, – разверзся. Откинулись тяжелые створы люка – оттуда с гудением вырвалось пламя, потом выползла клеть. Человечек подождал, когда она установится вровень с полом, и распахнул дверцу. Внутри клеть походила на кабину подъемного лифта. Человечек поднес ладонь к пламени – оно послушно отступило книзу. Он опускал руку до тех пор, пока вход в кабину не открылся полностью. Я кинул последний взгляд на Игару, Итгола и Эву. Я был благодарен, что они пришли проводить меня. И шагнул в пламя. Как-то вдруг заныли все раны, полученные мною: следы от наручников, удары в грудь и плечо...

Позади наглухо захлопнулась дверца – меня опрокинуло и закувыркало в потоке времени... – Прощай, Олесов! – донесся Эвин голос. – 0-ле-со-о-о-о-в!!!.. – слышалось мне. Я попробовал шевельнуть онемевшей рукой – от боли едва не закричал. Казалось, мои руки все еще стиснуты наручниками. Кто-то влажными ладошками колотил меня по щекам. – Живой! – над ухом прогремел голос Дее-ва – старшего нашей группы. На помощь явился Грибков. Вдвоем выволокли меня из-под камней и снега. Я кое-как прочихался-нос напрочь был зашпаклеван снегом. Как я узнал после, снежный оползень утащил меня одного-слизнул, как букашку. Остальные сверху видели, как я бултыхался в снежном вихре. Вслед за первой лавиной начали обламываться снежные наметы вдоль всего кара. Грохот не утихал в течение доброй четверти часе. Внизу клубилась метель. Разыскивать меня было почти безнадежно: сотни тонн снега и камня обрушились на дно кара– внизу образовалась настоящая гора. Разрыть ее мог разве что полк саперов. Если бы меня занесло туда, мое дело было бы пропащим. Приземистая, кривостволая инвалидная лиственница, прилепившаяся на почти отвесном склоне, задержала несколько глыб. Они нагромоздились на нее, обломили вершину – но комель устоял. Сюда-то и зашвырнуло меня. Тугой снег смягчил удары камней,-которые катились поверх образовавшегося сугроба. До подножия оставалось еще добрых триста метров. Здесь меня и нашли ребята. Место выдал мой берет, повисший на сучьях дерева, Горы и небо одного цвета – черно-синие, И все же ломаная грань, разделяющая обе тверди, хорошо заметна в ночи. Взгляду отпущена узкая полоса звездного неба – наш костер разложен на дне ущелья. Интересно все-таки, из какого места галактики я только что прибыл? Может быть, из того вон созвездия?

Чай горячий – кружку невозможно держать в руке. Да еще рана саднит, будто совсем свежая. Рана! Я чуть не вскрикнул: вот же оно, доказательство. Аптечка – в моем рюкзаке. Запахло йодом. Деев умеет делать все. Только по лицу видно, что ему жаль расходовать бинты – на меня ушла едва ли не половина наших запасов, рассчитанных на весь поход. До сих пор в бинтах не было надобности, но Деев запасливый и расчетливый мужик. Ручаюсь, где-нибудь в кармашках его рюкзака припрятан НЗ. Так что зря он скупится. – Шрамы какие-то странные, – замечает Грибков, пристально разглядывая мою руку. "От наручников, олухи!" – хочется крикнуть мне, но я молчу. – Не мешай бинтовать, – говорит Деев Гриб-кову. – Шрамы как шрамы – камнем прорезало. Радоваться надо – легко отделался. Не нужно было соваться на карниз. Начался ветер. Не до низу застегнутый вход полощется и постреливает. Все дрыхнут как убитые. Брезент спальных чехлов похрустывает от холода. Хотя уже июнь на носу, ночи здесь совсем зимние. Все же ловкачи эти черти, нашли выход-сунули меня в сугроб возле дерева. Первый-то раз я, наверно, угодил как раз на дно ущелья... Но как ребята не заметили столь длительного моего отсутствия? Выходит, что они искали меня недолго... Нет, я и вправду ничего не смогу понять. Голова лопнет. Лучше не думать об этом, Интересно, а как мне вести себя дальше? Быть самим собой. Ну, это-то не трудно. Но вот о взаимосвязи природы и человека я молчать не стану. Тут мне космического опыта не нужно. Найду примеры... – Кофе, кофе не позабудьте взять! Это спросонья вскрикивал Деев – заботы не оставляют нашего старшего и во сне. Надо и мне заснуть: если Деев утром заметит что я не выспался, разъярится. По возрасту он моложе всех в группе, но держит нас в строгости...