Текст книги "Загадка Большой тропы"

Автор книги: Дмитрий Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Дмитрий Сергеев
Загадка Большой тропы

В геологическую партию

Гриша пробудился от острого чувства нетерпения. Было раннее утро. Паровоз отрывисто гудел в утреннюю тишину, однотонно стучали колеса. Мимо окна стремительно проносились сосновые перелески, редкие постройки, каменистая дорога, грузовая автомашина с зажженными фарами (шофер, видимо, забыл выключить свет). Проплыл поселок, за ним на бугре кудрявый лесок, весь из молодых березок, розовощеких в утреннем свете.

От сознания, что это не сон, что он на самом деле едет в геологическую партию, захватывало дух.

Вчера вечером отец помогал Грише нести на вокзал рюкзак, туго набитый вещами и продуктами в дорогу. Накануне в партии выдали аванс, и Гриша весь день носился по магазинам, покупая для себя все необходимое.

Поезд медленно отходил от перрона, омытого первым летним дождем. Рядом с вагоном шагал отец, постепенно отставая, и говорил:

– Ты матери-то напиши, как доедешь, а то ведь она изведется.

Но вот за водонапорной башней скрылась угловатая сильная фигура отца. Поезд уносит Гришу вперед, в новую жизнь.

Мальчик знал, что в одном поезде с ним должны находиться геологи Братовы Валентина Гавриловна и Павел Осипович, но вчера при посадке он не заметил их в толпе пассажиров.

Еще недавно в планах Гриши Смирнова на будущее геология не занимала никакого места, да и знал он о ней понаслышке и уж никак не предполагал, что судьба вскоре тесно свяжет его жизнь с геологической партией. Мысль устроиться работать на летние каникулы возникла отчасти из желания помочь родителям (у отца с матерью на руках пятеро детей, а он, Гриша, – самый старший), отчасти причиной тому послужила давняя мечта о покупке велосипеда.

Денег в семье на такую роскошь, как велосипед, не было, да и Гриша считал, что в его годы – полные пятнадцать лет – пора рассчитывать на свои силы.

Однако найти работу оказалось не столь простым делом: малолеток нигде не брали. Гриша уже было отчаялся в успехе, как ему неожиданно повезло. Начальнику геологической партии Братову долговязый русоволосый подросток с настороженными карими глазами чем-то понравился, и геолог решил взять Смирнова на лето маршрутным рабочим.

Гриша смотрел в окно и старался мысленно вообразить свое близкое будущее. Что за работа в партии, он не представлял себе и мечтал только о возможности увидеть диких зверей, о романтической жизни в палатке, о ночевках у костра, о тяжелых походах… Да мало ли о чем можно еще мечтать, впервые уезжая из города в тайгу и горы.

…На станцию, где нужно сходить, приехали утром. В соседних купе еще спали. Несколько пассажиров, высадившихся из разных вагонов, казались сиротливо покинутыми. Вдоль путей оголтело носилась рослая овчарка и лаяла вслед отошедшему поезду.

– Смирнов, иди сюда! – услышал Гриша голос начальника.

В числе пассажиров мальчик не вдруг узнал Валентину Гавриловну и Павла Осиповича Братовых: дорожные костюмы сделали обоих непохожими на тех геологов, какими он видел их в управлении. Особенно необычно одета Валентина Гавриловна: вместо платья на ней полосатая шерстяная кофта и легкие спортивного покроя брюки, на ногах не туфли, а ботинки. Она выглядит много моложе, чем в городе: глубоко надвинутая клетчатая шапочка (такие недавно вышли из моды у лыжников) закрывает три тонких линии морщин на широком лбу, а тень от большого козырька затушевывает сетку морщин под глазами. В яркий солнечный свет попадают только кончик носа, редкий золотистый пушок над верхней губой, плотно сжатые губы и крутой подбородок. Несмотря на серьезную сосредоточенность (Братова редко улыбается), лицо Валентины Гавриловны не оставляет неприятного впечатления: курносый нос смягчает суровую складку губ.

Павел Осипович в кирзовых сапогах и лыжном костюме стал как будто ниже ростом.

Возле Братовых куча рюкзаков, чемоданов и саквояжей. На одном из чемоданов насупившись сидит старушка в очках и пуховом платке; рядом на мягком саквояже полулежит спящий мальчик; второй мальчик, намного старше первого, стоит в стороне, залихватски сунув руки в карманы брюк.

От станционного здания послышался крик:

– Машина здесь за углом!

Валентина Гавриловна притронулась губами к по розовевшим щекам и лбу спящего сына, подхватила его на руки. Мальчик не проснулся, только беззвучно прошлепал что-то губами. Все направились к станции, лишь бабушка осталась сидеть на вещах. Гриша, слегка согнувшись под рюкзаком, шел позади Братова. За плечами у начальника тоже огромный рюкзак, руки заняты громоздкими чемоданами. Сзади, напугав Гришу, подбежала овчарка, ткнулась носом в ноги и понеслась дальше. Рядом шагал старший братовский мальчишка, он вынул руки из карманов и тащил корзинку, часто сменяя руку.

«Слабоват, – решил Гриша. – Хорошо хоть, не совсем белоручка, немного помогает».

Внезапно ручка плетеной корзинки оборвалась. Мальчик хотел подхватить за дно, но не успел – содержимое (бумажные свертки, лимоны, апельсины, конфеты и картонная коробка с надписью «Цветная тушь») рассыпалось между шпал.

«Вот раззява», – подумал Гриша, останавливаясь помочь неудачнику, который уже ползал на четвереньках, подбирая перепачканное добро. За коробку с тушью они ухватились одновременно и впервые посмотрели друг другу в лицо. Гриша едва не раскрыл рот от удивления – ему улыбалась сероглазая чуточку веснушчатая девочка. Растерявшись, он продолжал тянуть коробку на себя.

– Мальчик, отпусти, – попросила она, – если мы разобьем хоть один пузырек, мама убьет меня.

Гриша разжал пальцы.

– У тебя такая жестокая мама?

– О, да! – воскликнула девочка почти серьезно, только губы у нее чуть дрогнули в улыбке да в глазах вспыхнули озорные искринки. – Тебя как звать? – спросила она.

– Гриша. А тебя?

– Наташа. – Толкнув коробку под мышку, девочка протянула руку. – Будем знакомы.

Уложить обратно в корзинку все не удалось, коробку с тушью Наташа оставила под мышкой. Корзинку понесли вдвоем. Разговаривать было не время: приходилось торопиться, остальные уже скрылись за углом станции. Та же овчарка подбежала к ним и сердито заворчала на Гришу.

– Байкал, не смей! – приказала девочка, и собака, оставив мальчика в покое, запрыгала вокруг нее, нетерпеливо лая.

Гриша на ходу рассматривал новую знакомую. Она была ловкая, подвижная и вовсе не походила на «раззяву», как он мысленно окрестил ее вначале. В дорожном костюме Наташа и впрямь похожа на мальчишку. Только кончики кос, чуть приметно выглядывающие из-под зеленой вязаной шапочки, пышные виточки светлых кудряшек на висках да особенные, мягкие линии в очертании подбородка и губ выдают в ней девочку.

Возле машины между Наташей и бабушкой завязался спор.

– Бабушка, ты поедешь в кабине, – решительно заявила девочка.

– Нет уж, милая, садись в нее сама. Вам, молодым, бензинные запахи любы, а мне и без того тошно ездить.

– Нет, бабушка, поезжай ты: я не хочу.

– А я вовсе не поеду, – рассердилась бабушка. Она, должно быть, всерьез принимала спор с внучкой, не замечая, что та просто озорничает.

– Наташа, перестань! – вмешалась Валентина Гавриловна. И по тому, как девочка сразу притихла, Гриша понял, что матери она и в самом деле побаивается.

От станции в село Перевальное ведет проселочная дорога, да и той пользуются редко – нет особой нужды. Не проехали и двух километров, как начались неприятности. Вначале застряли в лощине. Здесь дорога пересекла зыбкую топь по старой гати. Надсадно гудел мотор, нагретые скаты скользили по грязи, разбрасывая хлесткие брызги мутной жижи. Машину вытаскивали все, кроме бабушки и маленького Игорька, Наташиного брата.

Широкая низина между двумя грядами отлогих сопок сплошь заболочена. Плохо наезженная дорога пересекала ее, причудливыми зигзагами вихляя между кочек и зарослей кустарника. Машина останавливалась почти через каждые сто метров. Пассажиры дружно спрыгивали наземь. Наташа и Гриша шли ломать ветки и собирать валежник для настила под колеса. Все перепачкались. Жидкий ком грязи, вылетевший из-под колеса, угодил Наташе в лицо и густыми струйками расплылся по щекам и подбородку. Больше всех смеялась сама пострадавшая. На черном фоне замазанного лица девочки слепящей белизной сверкали зубы и белки глаз.

Свободно вздохнули, только достигнув подножия песчаных холмов. Здесь все умылись в ручье и заняли свои места в кузове (в кабине ехал Павел Осипович, держа на коленях Игорька).

Наташа не могла поймать Байкала – он, задрав хвост кренделем, довольный носился по лесу. Поехали без него. Пес бежал впереди ЗИСа, держа голову вполоборота назад, словно приглашал автомобиль потягаться в скорости, но быстро отстал и бежал следом, выдерживая одинаковое расстояние. Из разинутой пасти обрывком красной ленты болтался язык.

– Хитрый, выбирает место, где нет пыли, – заметила Наташа. В голосе ее слышалось явное восхищение.

– Как устанешь – скажи, – крикнула она Байкалу и с деланным равнодушием отвернулась. Но шутки шутками, а собаку ей было жаль, и поэтому долго смотреть по сторонам она не могла. Как только машина набавляла скорость, увеличивая разрыв между кузовом и собакой, Байкал нагонял автомобиль и, войдя в новый темп, бежал на прежней дистанции.

Наконец Наташа не выдержала и забарабанила в верх кабины. Машина остановилась на одну минуту, Байкал сам заскочил в кузов, по мешкам и рюкзакам пробрался к Наташе, разбрызгивая по сторонам слюну.

Желтая колея дороги тянется через сосновый лес: воздух вокруг настоем густыми хвойными запахами. Блики горячего солнца и синеватые тени ветвей, пересекающие полотно дороги, искристым ручьем несутся навстречу, запрыгивают на кабину, пятнами скользят по лицам и спинам людей и падают на вспыленную дорогу через задний борт кузова. Кое-где упругие ветки свисают почти до земли, хлещут в смотровое стекло кабины и неласково, колюче гладят пригнувшихся пассажиров по спинам.

– Головы! – подает Наташа сигнал опасности, и все нагибаются.

Гриша ловит ладонями ускользающую хвою сосновых веток и улыбается. Девочка знаком приглашает его занять место около себя.

Кузов нагружен почти вровень с верхом кабины. Ребята устроились рядом на тугих спальных мешках, подставив лица теплым уларам встречного ветра.

Прищурив глаза, Гриша смотрит вперед, на раздвигающуюся перед ними стену леса. Город и все, что связано с ним, осталось далеко-далеко позади. Для Гриши начинается новая жизнь, непохожая на прежнюю.

От этих мыслей его отвлек восторженный возглас Наташи:

– Смотри, Гриша, горы!

С холма, на который взобралась дорога, внезапно открылся вид на горы. Поначалу они представились совсем близкими. Скалистые и снежные зазубрины их громадами поднимались над зеленой гладью леса и волнами сопок. А позади без предела лежала дымчатая и сиреневая даль, сплавленная воедино с бледно-голубой каймой нижнего края неба.

А потом, сколько ни ехали, – горы стояли все на том же месте. От них нельзя было оторвать глаз. Они поглощали все внимание, словно гипнотизировали своей дикой, неотразимой красотой. Щемило сердце от радостной мысли, что едешь туда, к ним.

А машина все катится и катится, то ныряя в провалы долин, то тяжело вползая на холмы. Черная крыша кабины, накалилась, к ней нельзя притронуться рукой.

В средине дня приехали в небольшое село. Здесь остановились на обед.

Когда выехали из деревни, зной уже спал. Наташа и Гриша заняли прежние места. Они чувствовали себя давнишними знакомыми. Они уже многое узнали друг о друге. Наташа закончила седьмой класс, Гриша – восьмой.

– Как ты сдал экзамены? – поинтересовалась девочка.

– Да так. Не очень, – признался Гриша. – По русскому и по физике тройки.

– Это не беда, – утешила Наташа, – лишь бы перевели. – Но сама не утерпела, похвасталась: – А я все на пятерки сдала.

И, чтобы это звучало не слишком хвастливо, поспешила добавить:

– У нас многие хорошо сдали: не сильно придирались.

…Конец пути ехали в темноте. Впереди ЗИСа бежал небольшой треугольник света, выхватывая из мрака стоящие по сторонам сосны. В кузове все спали или дремали, кроме Наташи и Гриши. Они смотрели вперед на еле видимые при луне далекие очертания гор.

Наконец Перевальное. Машина взобралась на последний холм перед деревней. Показались окраинные домики, вынутые из темноты светом фар. В окне одного из них вспыхнул огонек и сразу погас, тотчас такой же огонек зажегся в окне соседнего дома и тоже потух – это стекла отражали свет приближающегося автомобиля.

Село давно спит. Тихое, задумчивое, стоит оно на берегу ревущей речки. Луна повисла над зазубринами гор. В ее свете хребет кажется ниже, он словно отодвинулся вдаль.

Спать Гриша устроился на сене в сарае. В широкие щели светит луна, совсем неподалеку незнакомо шумит река. Гриша никак не мог уснуть. Быстрее бы кончалась ночь, да посмотреть на реку, на горы, а главное, скорее дальше в путь – к горам, в гущу настоящих приключений. К чему только ночь такая длинная?

Почти рядом с ним кто-то тяжело вздыхал. Эти вздохи напомнили о матери.

«Надо будет завтра написать открытку», – подумал он. На письмо не хватит слов. Дома все равно не поймут, как он счастлив сейчас, какое нетерпение и жажда неизведанного сладко раздражают его.

Уже засыпая, он догадался, что вздыхает рядом с ним в стайке корова. Она вздыхает тяжело, протяжно и удивительно человечно, как могут вздыхать только старые люди.

Дом под камералку

Для партии нужно найти помещение под лабораторию. Павел Осипович с утра решил сходить в сельсовет узнать, можно ли на селе арендовать дом, а заодно поискать среди жителей еще одного проводника. Во дворе он увидел Гришу. Мальчик смотрел в сторону гор.

– Гриша! – окликнул его Павел Осипович. – Ты уже позавтракал?

– Да.

– Хочешь прогуляться со мной?

Павел Осипович с головы до ног оглядел шагающего рядом подростка и снова, как при первой встрече, подумал: «А для своих лет он довольно крепок».

Братов решил, что пора подробнее познакомить Гришу с обязанностями, какие ему придется выполнять в партии. Надо чем-то завлечь его, чтобы трудности походной жизни не показались мальчику сразу слишком мрачными. Начальник и позвал Гришу в надежде дорогой потолковать.

Сельсовет оказался неподалеку.

Их встретил председатель сельсовета Николаи Алексеевич Речинов, худощавый мужчина средних лет. У него чисто выбритое скуластое лицо, в котором по разрезу глаз угадывалась дальняя монгольская линия предков. Он сам подвинул стулья для гостей ближе к столу, сел напротив, поставив локти на старый массивный письменный стол, и выжидающе по глядел на посетителей.

Павел Осипович назвал себя и сказал:

– Нужна ваша помощь. Ищем дом под лабораторию в аренду на лето.

Председатель задумчиво поглядел на потолок, зачем-то шевеля сухими бескровными губами. Гриша видел в окно, как по широкой улице мимо дома на незаседланных лошадях галопом проскакали два мальчика. Он с завистью поглядел вслед им. Сидеть на стуле в просторной пустой комнате с плакатами на стенах и слушать деловую беседу взрослых не очень-то весело. Но скоро разговор заинтересовал.

– Есть один пустой дом, – сказал наконец Речинов. – Но… знаете, у нас здесь многие еще верят во всякую чушь: в чертей, в ведьм, в привидения…

Он замялся, видимо затрудняясь, как объяснит новому человеку положение вещей.

– Что за дом?

– Дом братьев Елизовых. Их двое: Степан и Роман. Роман всю жизнь бобылем прожил, а у Степана до войны жена была и сын, только ушли они оба от него, в город уехали. Дом он свой бросил, заколотил окна и двери, перебрался к брату. Так и живут вдвоем.

– Хороший дом-то?

– Ладный, пятистенный. Да вот у нас недобрые слухи идут про него. Бабы и детишки под вечер мимо ходить боятся.

– А что так?

– Шорник наш Васька Политаев как-то рассказал, будто ночью в доме Степана Елизова огонь увидел. А дом-то в ту пору уже пустовал. Ну, ему и в интерес стало: кто это там среди ночи огнем светит. Подобрался к завалинке да и заглянул в ставень. И, должно, почудилось ему со страху. Прибежал домой еле живой. Жену перепугал. А потом, как отошел, возьми да и сбрехни, будто видел, как в доме на полу покойный Иван Елизов с чертом в карты играл. Народ быстро подхватил, и пошло по селу. Нашлись и еще такие, кто по ночам в доме огонь видел. Другому ведь сбрехать – одна утеха. Раз ночью собрались наши комсомольцы да вошли в дом. Ну, конечно, ничего там нет. Только Степан, как узнал про это, озлился. Прибегал в сельсовет жаловаться. Предупредил: если еще кто ночью будет шариться в его доме – пристрелит. Больше не ходят туда. Степана боятся. Он у нас смурый.

– Что ж, для нас привидения – не помеха, – улыбаясь, заверил председателя Павел Осипович. – Вы расскажите мне, как найти этих Елизовых.

– Прямо на бугре, вон за тем домом, что с белеными ставнями.

Речинов отошел от стола и показал рукой в окно.

– Да я, пожалуй, проведу вас, – решил он.

Пока поднимались на бугор к дому братьев, председатель рассказывал:

– Елизовы у нас на селе лучшими охотниками были. Больше всех белки добывали.

– А сейчас?

– Да вот уже лет пять как не ладится у них дело.

– Бросили охоту?

– Какой бросили – из тайги не выходят и лето и зиму. Вовсе одичали, только вот зверь на них не идет больше. Дом-то вот этот будет, – указал он на похилившийся большой пятистенный дом с заколоченными ставнями.

Дом стоял на отшибе. Сразу за ним начинался кустарниковый лесок, куда убегали овечьи тропки. Забор вокруг двора развалился. Мрачная пустота заброшенного жилья поразила воображение Гриши. Ему уже рисовалась увлекательная тайна. В самом деле, в таком доме только привидениям и водиться. Павел Осипович немного задержался и внимательно осмотрел дом. Открыли скрипучую калитку и прошли во двор. Двор зарос крапивой и полынью. Дверь в дом заделана накрест приколоченными плахами. Даже ход на чердак забит досками.

Небольшой дом Романа стоял под бугром, тоже на окраине деревни. По размерам он больше походил на курятник, чем на человеческое жилье. Странно, почему это братья забросили просторный дом и поселились в избенке?

– Есть кто дома? – спросил Речинов, отворив дверь.

Никто не отозвался.

– Нету, что ли, никого? – снова спросил он, переступая порог.

– Проходи, коли уж вошел, – послышался изнутри не очень-то гостеприимный голос хозяина.

Вошли в полутемную избенку. Большую часть ее занимала огромная русская печь. Два окна, из которых половина стекол выбита и заменена досками и фанерой, давали мало света, хоть и были обращены в солнечную сторону. Половицы перекосились и скрипели под ногами. Около стенки под окнами стояла широкая лавка, рядом с ней неуклюжий стол; в переднем углу закопченные образа, под ними древний, обитый жестью сундук. Кроватей не было. Их заменили полати, пристроенные над печкой под самым потолком.

Братья, удивительно похожие друг на друга, оба бородатые, с квадратными плечами, одинаково сутулые, внимательно смотрели на вошедших. Один из них сидел на сундуке лицом к окну; в руках он держал ичиги и иголку с дратвой. Второй за столом на лавке заряжал патроны к берданке. В доме пахло табаком и потными портянками.

– Здравствуйте, хозяева! Добрый день! – одновременно приветствовали Речинов и Братов.

– Присаживайтесь, где стоите, – предложил один из братьев, тот, что сидел на сундуке, а сам, не глядя на гостей, продолжал свое дело. Взял иголку в губы, отчего лицо его сделалось сосредоточенным, достал с подоконника шило и не спеша стал прокалывать дыры в подошве.

– Мы к тебе, Степан, по делу, – сказал Речинов.

– Ну, сказывай. – Степаном оказался тот, что снаряжал патроны.

– Дом у тебя без толку пустует. – Оба брата подняли головы и, как показалось Грише, недружелюбно поглядели на председателя. – Сдал бы ты его в аренду геологической партии на лето.

– Кому это? – спросил Степан.

– Да вот ему, начальнику партии. Дом-то зря разваливается.

– Не ты строил, не тебе и жалеть.

– Так-то оно верно, – согласился Речинов. – Да ты о людях подумай. Им дом нужен. Для пользы будет.

– Кому польза?

– Мы вам за аренду хорошо заплатим, – решил вмешаться в разговор Павел Осипович. – И дом отремонтируем: окна вставим, щели законопатим…

«Видно, хозяева мужики зажимистые», – подумал он про себя.

– Нам в том доме не жить. И этого за глаза.

– Ну так и дело с концом, – быстро проговорил Речинов. – Сразу и решим: сколько вам положить на лето?

– Нисколько не нужно.

– Так-то оно и лучше.

– В дом я никого не пущу. Вот и весь сказ мой.

– Эк, какой ты, – сокрушенно покачал головок Речинов.

Павел Осипович вздохнул:

– Ну что ж, если так, придется в другом месте искать.

– Зачем же в другом месте, – возразил председатель сельсовета. – Дом ведь зазря пустует. Он, Степан-то, еще одумается.

– Мне думать неча.

– Ну, хорошо, – согласился Павел Осипович. – Хоть и жаль.

Он решил подействовать на братьев по-иному.

– Может, кто из вас на работу к нам пойдет? – обратился он к Елизовым. – Для партии нужны хорошие проводники, а про вас здесь слава как про лучших охотников.

– Это чего делать? – спросил Роман.

Если внешне братья ничем не отличались друг от друга, то по голосу их легко было узнать: у Степана громкий рокочущий баритон, Роман же говорил глухим, словно придавленным, басом.

– Работа простая, – объяснил Павел Осипович. – Сопровождать нас в тайге, следить за лошадьми, отыскивать тропы. Вы, наверное, здесь все пади знаете и по Каменной не раз ходили.

– А где вы собираетесь ходить?

– В верховьях Каменной, ну и в соседних речках тоже.

– А что делать-то или искать чего?

– Смотреть будем, какие камни здесь в горах, потом карту составим. Ну и золото искать станем тоже.

– Ишь ты! – глухо выдавил Роман. – Камни смотреть? А чего их смотреть: камень он камень и есть, хошь сколь на него смотри. Да и нешто по камням карту делают? А золота тут нету.

– Отродясь не бывало, – подтвердил Степан.

– Так вовсе и нету? – спросил Речинов.

– Вовсе нет. А то бы давно сыскали, охотников много ходит.

– А про Рудакова не слышал? – напомнил Павел Осипович.

– Как же, слыхал. Только разговоры – не золото.

– А как же все-таки насчет работы? Пойдет кто из вас? А то и оба идите. Мы и двоих возьмем.

Братья переглянулись.

– Нет, не подходит это нам, – сказал Степан.

– Не наше дело, – подтвердил Роман и снова потянулся за шилом.

…Когда отошли от дома, председатель смущенно почесал за ухом:

– Вот он какой народец у нас тут.

– Что же, все такие?

– Нет! Где же все. Таких-то больше и не сыщешь. Пойдемте, я вам еще один дом покажу. В нем, правда, живут двое стариков. Ну да они к кому-нибудь переберутся. Сейчас лето – не зима, детей малых у них нет.

Павел Осипович посмотрел на Гришу и вдруг спохватился:

– Ты, Гриша, беги. Тебе, наверно, наскучило уже с нами. Побеседуем в другое время.