Текст книги "След на лыжне"
Автор книги: Дмитрий Сергеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Дмитрий Сергеев
След на лыжне
Детективная повесть
I
Участкового разбудил стук по стеклу. Стучали не громко, но настойчиво. Иван отбросил одеяло. Крашеные половицы леденили босые ступни. Синие сугробы искрились под луной. Три мутных тени маячили у завалинки. За двойными рамами не было слышно голосов. Иван открыл форточку.
– Послухай, Ваня, Иван Ильич... – пьяным голосом бормотал старик Ступин.
Участковый знал: у Ступиных свадьба, младшую, Октябринку, выдают за Анкудинова. Вспомнили про него, пришли звать.
– Не, деда. Нельзя мне. Трезвость нужно блюсти. А то сегодня свадьба, завтра – крестины. Утречком... Когда поднимутся, забегу, поздравлю молодых.
– Да ты послухай, Ваня, – перебил его Ступин. – Жених-то, Кеха, пропал.
– Как пропал? Говори толком.
– Я и говорю. Ты двери отопри, а то много через форточку натолкуем.
Участковый натянул брюки, обулся на босу ногу и вышел в сени. Полуночники ввалились в избу. Со Ступиным пришли Кешины дружки. Говорил старик, они поддакивали и кивали. Строгая серьезность была на их захмелевших лицах. Парни понемногу начинали трезветь. Впрочем, участковый не приглядывался – так ему показалось: начали трезветь. И невозможно было разглядеть этого при умирающем свете огарка. Хоть дизелист накануне и посулил крутить движок всю ночь ради свадьбы – электрического света давно уже не было...
Иван зажег выручалку – десятилинейную лампу. За окнами стало черно.
– Седайте, – предложил Иван, указывая гостям на лавку.
На миг его взгляд задержался на одном из дружков. Изможденное лицо с запавшими глазами показалось незнакомым. Но уже в следующее мгновение участковый узнал парня – то был Юра Шиляк, леспромхозовский механик.
– Дело-то, вишь, особое, – начал объяснять Ступин, примащиваясь на лавку. – Кеха-жених, стало быть, он... этакий, – дед повертел растопыренными пальцами у себя над ухом. – Он завсегда был с вывертами. Мало ему по-людски на свадьбу явиться – вздумал на лыжах. Дескать, лыжи – по-современному, двадцатый век. Будто этот... олимпиец. Пока, мол, в объезд крутите, на сопку взбираетесь, я – прямиком через хребет, опережу вас. Это он имя говорил, – указал Ступин на молчаливых дружков. – Сам прийти поленился. Ты бы, Ваня, фортку захлопнул. Вона как сквозит – занавески полощет. Опять надует мне в ухо, как под Николу зимнего.
Иван подошел к окну, закрыл форточку. Просторные без портянок сапоги хлябали на ногах. По пути взглянул на Шиляка. Ничего примечательного, особенно сейчас, в лице механика не было – такой он всегда. Красавчик! Ему бы еще голос да в телевизор его пустить – девки бы вовсе с ума посходили. Вот только изможденный он, будто уработался. Небось успели подзаложить, хотя и без жениха свадьба.
– Ну и что дальше, деда? Кеха на лыжах побег, невтерпеж стало... Издалека?
– Из Петляево, от станции. Сам через сопку на лыжах, а их, – Ступин опять показал на дружков, – ко мне в кошевку. Костюм свой новый имя бросил, дескать, на месте переоболокусь.
– Думали, правда, опередит нас. Куда там. – Голос у Юры Шиляка совсем не песенный – с хрипотцой. Один только голос и подводит парня. Другой бы ему голос – и артист.
– Час-второй подождали, – подхватил Ступин. – Гости истомились. Без жениха какое застолье? В Петляево звонили, справлялись, может, беда какая: лыжи сломал – назад воротился или того хуже, ногу подвернул...
– Ну ты сказанешь, деда. Кеша Анкудинов ногу подвернул? – Иван потянулся, зевнул. – Явится. К Октябринке он и без ног приползет. Идите-ка вы, братцы, к себе – я досыпать лягу.
Неожиданная мысль пришла участковому: дед Ступин и Кешины дружки сговорились разыграть его, чтобы заманить на свадьбу. Гости сейчас ждут их, заранее хохочут над облапошенным участковым. Знают, что иначе его не заманишь на гулянку – будет отнекиваться.
– Ну ты, однако, и этот... как его – бюрократ, – рассердился Ступин.
«Нет, не разыгрывают», – решил Иван.
– Думаешь, полушубок тебе казенный дали, так и власть стал? Ты должен представить жениха в лучшем виде. Октябринка с ума сходит, взбрело ей: «Убили Кешу!» Ум у нее помутился. Шутка ли, жених пропал? Такое разве в спектакле бывает. А для нее какой спектакль? Свадьба, поди.
– Вот то-то и оно – не спектакль. Ладно уж, все равно теперь не уснуть.
Иван сбросил сапоги, начал обуваться заново. Гости вышли из дома, слышно было – топтались, разговаривали во дворе.
За перегородкой скрипнула койка – тетка Ира поднялась с постели. Полуночники разбудили и ее.
– Можно к тебе, Ваня? – заглянула она в дверь и вошла, не дожидаясь разрешения. – Ты, Ваня, хорошенько приглядись к механику,– зашептала она. – Он загубил Кеху, боле некому.
– Ладно, теть Ира, пригляжусь, – обещал Иван.
С прошлой весны, когда Юра Шиляк пристрелил ее шкодливого кота Тимошку, тетка склонна была подозревать леспромхозовского механика во всем, что было и чего не было.
– Ты бы и сам поостерегся, Ваня.
– Ладно, остерегусь. Вот он мой сторож, – хлопнул Иван по кобуре.
Тетка покачала головой, явно не довольная легкомыслием своего постояльца.
* * *
В доме Ступиных было не весело, будто не на свадьбу сошлись, а на поминки. Октябринка, измученная и заплаканная, все еще в свадебном платье, забилась в угол, продолжала реветь. Ее по-детски обиженное лицо выглядело некрасивым. Измятую фату она держала в руке вместо платка, вытирала ею слезы. Иван только взглянул на нее, расспрашивать не стал. Ничего не могла она прибавить к тому, что он уже знал: своего жениха Октябринка не видела со вчерашнего вечера.
Из гостей лишь самые бесцеремонные сидели еще за столом – им все равно было, с женихом или без жениха.
Мать невесты показала участковому ненадеванный Кешин костюм, купленный накануне. Никаких других вещественных доказательств, что жених был, в доме не нашлось.
Дед Ступин и дружки выжидающе смотрели на участкового. Иван притворился, что не понимает их. Ему хотелось, чтобы кто-то другой, не он, сказал: «В Петляево надо ехать – оттуда искать по следу».
– И гадать нечего – едем в Петляево, – сказал наконец Ступин.
– В Петляево так в Петляево, – принял Иван подсказку.
– Оттуда по следу искать надо.
– Нету его! Сердце мое чует – нету, – запричитала вдруг за стенкой Октябринка. И понесла несусветное: – Я его убила! Ой, какая я подлая! Под-ла-я!
Подружки утешали ее, уговаривали.
Пока Ступин распрягал коней, Октябринкина мать поднесла Ивану.
– Да ты че придумала, Фекла Андреевна. На службе я. Нельзя.
– А то я не понимаю – на службе. Так ведь пока до Петляево доберетесь, тверез будешь. Выпей для сугрева.
– Разве что для сугрева, – уступил Иван.
Но только пригубил, как вспомнил, куда они сейчас поедут и с кем он там увидится.
– Не, – решительно отставил он водку. – Ты, Фекла Андреевна, не обижайся. Вот разыщем Кешу, доставим на место, тогда....
Дед Ступин шумно распахнул дверь, запустил в избу холод.
– Готовы аспиды, – объявил он, хлопая руками в верхонках.
Кони у деда Ступина не свои – полагались ему как егерю. Больше-то в деревне почти не осталось лошадей. Вместо них завели мотоциклы, а кто и машину. Только сейчас, в морозы, редко у кого на ходу эта техника. Так что на конях они скорее прибудут в Петляево.
Иван сел в середку, с боков втиснулись дружки, оба в дохах. Дед устроился в передке. Медвежий тулуп на нем черной горой заслонил от участкового половину звездного неба.
Ельник начался сразу за поскотиной. Сквозь темную хвою мигали разноцветные звезды. Глухие пади утопали в заснеженной мгле. Лунный свет искрился, бежал по молчаливым сугробам. Тишина обступила проселок. Холод стремился навстречу кошевке из сумрака низин. Иван прятал лицо в поднятый воротник казенного полушубка. Дружки с обеих сторон привалились на него, захрапели. Он тоже было задремал под чистый звон одинокого колокольчика.
Внезапно встрепенулся, будто кто подтолкнул его в бок. Вспомнилось лицо Юры Шиляка, каким оно увиделось в первое мгновенье. Вернее, вспомнилось чувство, которое он испытал. Нечто странное и чуждое на одно лишь мгновение проглянуло тогда в знакомых чертах. Какая-то отрешенность, углубленность в себя. Таким Иван никогда прежде не видел Юру.
Впрочем, у него есть повод задуматься.
Сейчас сонный Юра Шиляк навалился на Ивана справа, тяжелая, безвольная голова давила на плечо. Иван плечом же отталкивал ее. Недолгое время Юра держался прямо, потом голова его снова начинала клониться.
Взбирались на гору. Лошади перешли на шаг, Ступин не понукал их. Впереди сквозь редеющий березняк из глубины синего неба пробивались мигающие огни – приносили на землю трепетный свет неведомых миров. В последнюю зиму Иван запоем читал фантастику. Не мирное ночное небо виделось ему над заснеженной тайгой, а чудный космический мираж.
Он встряхнулся. Нужно не об этом думать. Составить план, с чего начинать, когда приедут в Петляево. Сколько времени прошло с тех пор, как Анкудинов встал на лыжи? Часов семь-восемь! Март уже начался, а какой холодище. Все тридцать! Не меньше. Это днем десять-пятнадцать по сводке, а ночью... На Кеше свитер и лыжный костюм. За восемь-то часов можно в сосульку превратиться. Если с ним случилось что на лыжне, так только костер и может спасти. Да ведь сейчас в тайге и костер не вдруг разведешь. Было же в позапрошлом году – и не в марте, в мае – двое горе-охотников заблудились. Повалил снег, костер не смогли разжечь – все спички исчиркали впустую. Когда их нашли, они уже окоченели. Правда, то были не местные, приезжие, с запада. Кеша – коренной таежник. С ним такого не случится.
Подумав об этом, Иван начал поглядывать в сторону от проселка – не поблескивает ли где. Как раз здесь, на перевале, лыжня близко подходит к дороге. Но справа ничего не видно – одна темень. Зато слева начало светлеть. Снова посмотрел направо: березы и те кажутся черными. А чуть дальше в глубь леса – вовсе непроницаемо. Где-то в пади, на самом ее дне у наледи, сейчас клубится туман, ползет из низины воздух, пропитанный морозными иглами. Запросто можно окоченеть.
Нет! Что угодно, только не это. Не таков Кеша Анкудинов. Ивану тут же вообразился другой исход, куда более вероятный. Приедут в Петляево, а там их ждет новость – нашелся Кеха. Не снимая тулупов и полушубков, все четверо ввалятся в контору поссовета. На рабочем столе сидит Кеша Анкудинов. В одной руке – кружка с дымящимся горячим чаем, в другой – телефонная трубка. Кеша, не отрываясь от телефона, – весь поглощенный тем, что слышит в трубке, – кивает вошедшим, ставит кружку на стол, по очереди пожимает руки, продолжая изредка говорить что-нибудь невразумительное:
– Ну да... Так ведь... Ты должна понять... У меня...
А на другом конце провода, все еще не придя в себя, сотрясаясь от счастливых, облегчающих рыданий, никак не может совладать со своим голосом, что-то бессвязное, укоризненное наговаривает и наговаривает Октябринка.
– Ну вот, деда, принимай свою потерю, – скажет Иван.
И вдруг он заметит взгляд Юры Шиляка, кривую усмешку, скользнувшую по его губам. Сколько же воли и скрытой силы потребовалось тому, чтобы подавить свои чувства – обиду и ярость отверженного?
Еще два года назад кто бы мог предположить, что именно возле Октябринки будут увиваться двое таких парней. Да вокруг каждого из них сами девки могли табуниться. Девки не чета Октябринке. Будь на ее месте старшая сестра Светка – другое дело. Светка – красавица, под стать Юре Шиляку. А Октябринка... И смотреть не на что: ни ростом не удалась, ни лицом. А вот надо же – завлекла сразу двоих. А после, глядя на них, начали липнуть другие. Правда, у них шансов не было, все сознавали, что Октябринка выберет либо Юру Шиляка, либо Кешу Анкудинова. Большинство склонялось в пользу Шиляка. Анкудинов Кеша, хотя и бравый парень и умелец на все руки, но рядом с цыганисто кудрявым и чернобровым леспромхозовским механиком как-то тускнел. Но Октябринка предпочла Кешу.
Всего неделю назад состоялся между ними окончательный сговор, и свадьбу тогда же назначили скоропалительную. И в тот же вечер парни разодрались. За Иваном бабы прибегали, чтобы разнял. Жестоко дрались. Не из тех Юра Шиляк, кто может снести такую обиду. Бабы в деревне после такой драки так и поговаривали про Шиляка:
– Прикончит он Кеху. Из-за угла.
Почему-то все были убеждены: прикончит, и непременно из-за угла.
Но ничего не случилось. Буквально в канун свадьбы соперники помирились и вчера вместе ездили в райцентр. Юра Шиляк помогал жениху выбирать свадебный костюм и подарок невесте. Участковый все же задремал – укачало, когда кошевку покатило вниз по извивам длинного спуска. Открыл глаза внезапно – сани занесло на повороте, чуть не опрокинуло. Пробудились все трое. Дед Ступин, неповоротливо застывший в передке, оглянулся.
С косогора открылась низина, показались заспанные, придавленные снегом избы и немного поодаль за ними кривулина железнодорожной насыпи. Сквозь поредевшую темень красной головешкой светился огонь семафора. Откуда-то неразличимо приносило гул идущего товарняка.
Тишину нарушили собаки, забрехали все разом. Донесло сиплый гудок электровоза. Давно уже этот звук стал здесь обыденным, но все равно слуху таежника он чужд. Впрочем, это, может быть, потому, что Иван не привык к нему – в Усово хрип электровоза не слышно. Хоть напрямую от станции нет и десяти километров, но Кедровый увал надежно заслонил их от шума, обычного на железной дороге.
Подкатили к дому Парамона Анкудинова, Кешиного дяди. Хозяин спросонок удивленно глядел на ранних гостей. Стосвечовая лампочка, висевшая без абажура и плафона, обжигала глаза. Хорошо им тут, рядом со станцией: в любое время суток свет. Прежде Ивану в голову бы не пришло позавидовать петляевцам. Это теперь, когда он поступил в университет на юридический заочный, ему понадобился свет по ночам.
– Где Кеха, жених? – не поздоровавшись с хозяином, накинулся на него Ступин. – Шутки играть вздумали, над Октябринкой изгаляться!
Он озирал избу так, словно и впрямь рассчитывал найти потерянного жениха, который запрятался где-нибудь в углу.
– Где ему быть? – недоумевал Парамон. – На свадьбе. Нас со старухой звал. Собрались было... – Но не договорил, махнул рукой, указывая в сторону светелки, где за ситцевой занавеской стояла кровать и где сейчас, судя по этому жесту, была хворая жена Парамона.
– На свадьбе! – возмутился дед. – К вам разве из конторы не прибегали, не сказывали – потерялся жених?
– Прибегали. Так не поверили. Думали, шуткуют.
– Шуткуют! – вовсе взорвался Ступин. – Нету Кехи, потерялся! Какая свадьба без жениха?
– Ладно, деда, не кипятись, – остановил его Иван. – Начнем по порядку.
Собственно, с чего следует начинать, он не знал. Отправил дружков на станцию, чтобы позвонили оттуда в Усово. Он еще надеялся, что Кеша отыскался.
Лишь теперь, когда дружки ушли, их шаги затихли в отдалении, и дед Ступин угомонился, не наседал больше на Парамона, из светелки стал слышен тихий голос тетки Дарьи:
– Вань, а Вань, – звала она.
Участковый откинул занавеску, прошел в комнату. Голова тетки Дарьи была повязана платком.
– Чего с Кешей? – спросила она.
– Найдется, – заверил Иван.
– Боюсь я, Ваня, худо бы не было. Эта бесстыжая стравила парней – обоим подмигивала, завлекала. Говорили ей: не доведет это до добра.
Иван помялся, переступая с ноги на ногу. Вот и тетка Дарья во всем винит Октябринку – стравила парней. Про себя подивился: откуда жене Парамона известно все. Не ее же молчун-муж приносит новости. А сама Дарья уже полгода не выходит из дому. Подружки навещают... И тут же пришло в голову, что вот точно так же тетке Дарье перескажут все сплетни про них – про него, участкового, и про учительницу из интерната Галину Александровну, Галю. И сегодня он сам даст повод для сплетен. От здешних женских глаз ничего не скроешь: все видят, обо всем догадываются. И никого он не обманет, сделав вид, будто свиделись они случайно, так обстоятельства сложились.
– И куда он спешил, ровно кто гнался за ним, – продолжала Дарья. – Времени не нашел заглянуть. Этого черта нездешнего послал родную тетку на свадьбу пригласить.
Иван не сразу сообразил, кого назвала она чертом – Юру Шиляка.
Вернулись дружки. Нового ничего не принесли. В Усово Кеша Анкудинов не появился. Медлить нельзя – нужно идти по следу, искать его на лыжне.
Теперь Иван уже рассуждал по-другому. Про себя ругал Ступиных и всех свадебных гостей. Нужно было немедленно, как только дед с дружками приехал в Усово, бить тревогу. Дотянули за полночь. Он и себя корил: отнесся к известию о пропаже жениха несерьезно, думал, с ним шутки шутят. Сразу надо было из Усово выйти кому-то по лыжне. Неизвестно, на каком отрезке с Кешей случилась беда. Что случилась беда, он теперь не сомневался.
С трудом дозвонился до районной милиции. Рассказал обстановку. За полтора месяца, как он заступил участковым, это был первый случай, когда ему пришлось звонить в район по срочной надобности. Иван изо всех сил старался не быть многословным, изложил только самую суть, коротко и ясно. По крайней мере, самому так казалось – коротко и ясно.
– Что собираешься делать?
– Идти по следу.
На другом конце провода немного помедлили, что-то взвешивали в уме.
– Лады, – немного спустя произнес дежурный. – Держи нас в курсе. Будем ждать звонка.
Кому вместе с ним идти по следу, было ясно – Юре Шиляку. Второй дружок Вася Коряжин на лыжах не ходок. Снаряжение попросить в интернате – не должны отказать.
– В понятые пригласим Хворостову Галину Александровну.
– Да забери ты их обоих, – взмолился дед Ступин. – А то Галку Хворостову придумал... Глазами будете друг на дружку постреливать.
– Ты, деда, говори, да не заговаривайся. Не на прогулку пойдем.
– Да мне, хоть с кем иди. Коней жалко.
Ночь была на исходе, вышли из дома Анкудиновых. Почти всюду топились печи. Пахло непривычной для тайги гарью: в Петляево, пользуясь близостью станции, многие жгли уголь, дровами только растапливали. Старую русскую печь почти нигде не увидишь – поубирали, сложили плиты. Неприступным оборонительным валом возвышалась на задах деревни насыпь – железнодорожная ветка вела к лесопогрузочной платформе. Сейчас там громоздился черный остов брошенного склада.
Учительницу Хворостову, как и рассчитывал Иван, застали дома: было воскресенье. Она давно поднялась. На столе перед ней лежала кипа ученических тетрадей. Рядом пустая кружка с остатками парного молока и надкушенная горбушка. Галя была в вязаной кофте, толстой суконной юбке в крупную клетку и в пимах-обрубках на босу ногу. Увидев нежданных гостей, застеснялась, спрятала ноги под стол.
– Мы к вам, Га... – участковый на мгновенье замялся: при посторонних неудобно было называть ее просто по имени. – Мы к вам, Галина Александровна, – сказал он. – Кеша Анкудинов потерялся.
– Кеша Анкудинов?.. – недоуменно спросила учительница.
– Женится он, – объяснил Иван. – На свадьбу вчера вечером вышел, еще засветло... – Он обернулся за поддержкой к Юре Шиляку.
– Засветло, – подтвердил тот. Помедлив, поправился: – Смеркалось.
– Все равно, вечером вчера, – с нажимом произнес Иван. – Вышел от вас на лыжах прямиком через Кедровый. А в Усово не пришел.
– Это что же такое? – Она поглядела на окно, на синие наплывы инея. Забыла про свои обрубыши, вышла из-за стола. – Где же он? Ой, да вы присядьте. Хоть на скамью. А то стулья принесу, – метнулась было в другую комнату.
– Никаких стульев, – замахал участковый руками. – Некогда рассиживать. Если вы согласны быть понятой, собирайтесь с нами. Выйдем по следу на лыжах. Вы у нас лучшая лыжница. И занятий у вас сегодня нету.
– Ну уж и лучшая, – запротестовала Галина Александровна. – Повезло: шестаковские не выставили своих. – Собрала со стола тетради, унесла в другую комнату. – Мигом переоденусь, – сказала из-за перегородки. – Ой! Это я так и щеголяла перед вами в пимах! Ужас!
– Ничего ужасного, – успокоил ее Иван. – Вам в пимах личит.
– Ой, какая же я дура! Тут человек потерялся...
Участковый тоже смутился: не время для этого. Больше всего неуместность их легкомысленного поведения подчеркивало сосредоточенное, неулыбчивое лицо Юры Шиляка. Он как стал у порога, так и не шелохнулся.
Вскоре вышла Галя. Лыжный костюм и красная спортивная шапочка сделали ее похожей на подростка. Сознавая ответственность выпавшей ей роли, она держалась серьезно.
– Мама! – крикнула она. Присутствие Галиной матери в доме выдавал только шорох по ту сторону заборки. – Я ухожу. Надолго.
Мать что-то сказала ей негромко. Вышли в сени. Галины лыжи были здесь.
– Смазывать не буду. По сегодняшнему морозу на старой смазке покатит хорошо.
– Нам с Юрой нужно лыжи раздобыть. Кто у вас в интернате ведает инвентарем?
– Ключи у меня. Я захватила. Найдутся для вас лыжи.
– Честно говоря, я на это и рассчитывал, – признался Иван.
– Подберем ли ботинки по ноге? – усомнился Юра.
Голос прозвучал негромко, с потугой, будто ему что-то мешало в горле.
– Подберем, – заверила Галя. – Акселераты в старших классах ростом не меньше вас.
Вышли за ворота. Посреди деревни, возле дома Анкудиновых, все еще стояла кошевка. Дед Ступин и Вася только показались из калитки. Стало много светлей. Можно было различить масть коней: коренник серый, пристяжка буланая. Ночью оба коня казались одинаковыми.
– Я с ними вернусь. Не смогу на лыжах, – внезапно заявил Юра.
– Почему? – поразился Иван.
– Не смогу, – не захотел объяснять Юра.
Что-то непонятное творилось с ним: он не смотрел в лицо участковому, отводил глаза.
– Ты же лыжник! Крепления бы не подвели, так...
– Я вторую ночь не сплю.
– Вторую?!
– Накануне ночью все дрова у Настасьи переколол. Она пристала: «Уедешь, а мне избу топить надо. Кто дров наколет? Колотые все сжег». Неловко стало – переколол ей всю поленницу, – объяснил Юра.
– Зачем же сразу всю? Целую ночь хлестался?
– Почти до утра. А утром с Кешей в райцентр подались...
– Не можешь, так не можешь...
Вдвоем смотрели вслед Шиляку. Тот спешил, боялся как бы кошевка не уехала без него.
Надо было что-то придумывать. Иван вовсе не прочь был пойти вдвоем с Галей, но ведь после сплетен не оберешься. И порядок требует. Да и мало ли что ждет их на лыжне.
На крыльце дома, мимо которого шли, Иван увидел охотничьи лыжи, подбитые камысами.
– Может быть, здесь и найдем понятого, – сказал он, сворачивая к чужой калитке.
Ему нужно было хотя бы попытаться. После в деревне будут знать и об этой калитке.
Видно, уже недавно утром через деревню прошел грузовик – глубокие вмятины от протекторов остались на снегу. А немного в стороне колея вовсе изжевана машинными колесами – здесь грузовик и развернулся. Чей это был дом, Иван не знал. В Усово и в Ельниках бывал у всех, а здесь на станции хорошо знал только живущих на старой улице. В новых домах народ постоянно менялся.
Из темного чулана пахнуло чем-то знакомым. Иван не стал задерживать на этом внимание. Распахнул дверь в избу и увидел кладовщика Вялых. Вот, оказывается, к кому они нагрянули. Теперь участковый не сомневался, что идти по лыжне им предстоит вдвоем с Галей – Вялых не пойдет. Тот стоял лицом к вошедшим, квадратные плечи заслонили свечной огарок. Почему-то электрический свет не включили. Из-за этого невозможно было разглядеть лица Вялых.
– Здравствуйте, Филипп Иванович, – сказал Иван и машинально пошарил рукой справа от двери – выключатель был здесь.
Вспыхнула лампочка. Узнав участкового, кладовщик побледнел.
– Ночью спали? – спросил Иван.
– Спал, – помедлив, ответил Вялых. – Чего же еще ночью делать?
Он покосился в угол за печь. Галя кинула взгляд туда же и увидела поблескивающие вороненые стволы ружья, прислоненные к стене. То ли на охоту собрался, то ли с охоты вернулся. Здесь не принято держать ружье на виду. Это приезжие, городские могут для форса повесить на стену, как украшение, а местные прячут подальше с глаз.
– А я вот не выспался, – сказал Иван. – Среди ночи подняли. В понятые хотим пригласить вас, Филипп Иванович. На лыжах отправимся по следу.
– По какому следу? – насторожился кладовщик.
– Анкудинов Кеша, жених, потерялся... – начал рассказывать Иван.
Услыхав в чем дело, Вялых внезапно обрадовался.
– Коли надо – какой разговор, – засобирался он.
– Вы бы чего на дорогу пожевали, – встрепенулась хозяйка. – Долго ли сготовить...
Она внезапно осеклась, Иван мельком перехватил недобрый взгляд, каким наградил свою супругу кладовщик.
– Люди по этакому делу собрались, а ты пристаешь! – укорил он.
Чуть ли не силком выпроводил гостей на крыльцо. Сам на минуту вернулся в избу – назад вышел с ружьем.
– Не привык в тайгу без нее, – похлопал он рукавицей по двухстволке.
Расстаться со своими унтами, сменить их на лыжные ботинки он наотрез отказался. С трудом подобрали ему лыжи с мягкими креплениями.
* * *
Сиреневый утренний разлив плавал над сопками. Невидимое еще солнце осветило тайгу, заголубели снега. Лишь в глубине падей неясно, густыми смутными волнами темнели сугробы. Лыжня между соседними деревнями пробита хорошо: по ней всю зиму бегали старшеклассники, тренировались. След Кешиных лыж слегка запорошило.
Шли лыжа в лыжу: впереди участковый, за ним кладовщик, последней – Галя. Ей видно квадратную спину Вялых и копну беличьей шапки. Галя шла легко, свободно могла бы обогнать мужчин, поэтому палками не толкалась – несла их на весу. У нее, пока надевала лыжи, закоченели руки, кончики пальцев до сих пор пощипывало.
Ее обрадовало внезапное приключение. Жаль только, над тетрадями придется корпеть ночью. Что с Кешей Анкудиновым стряслась беда, она мысли не допускала. Придут в Усово, и все выяснится.
Раздражал ее только Вялых. Лучше, если бы третьим был кто-то другой, не он. Она с прошлого года невзлюбила его. До этого не сталкивалась близко. В интернате заболел завхоз, и ей поручили привезти продукты для столовой. Вялых сидел в сторожке при складе. Он встретил молоденькую учительницу прицельным взглядом своих дальнозорких глаз, с плотоядной ухмылкой уставился на ее коленки в капроновых чулках.
– Не холодно?
– Не холодно.
– Может, чайку горячего? Не побрезгаешь со стариком?
– Не за этим я. В столовой продукты ждут.
– Ничего. От них не убудет – дождутся. Почаюем, потом мигом отпущу. Можно и окромя чаю чего найти. Как пожелаете? Вино есть сладкое.
Галя тогда разозлилась, не солидно, не по-учительски хлобыстнула дверью. Потом ждала Вялых на осеннем ветру у склада.
Он долго копошился с амбарным замком. Накладную писал медленно, то и дело поправлял очки – одна дужка у них плохо держалась. Когда отпускал масло, сказал:
– Можно и не по строгости вешать, если любезность будет встречная. Дверью-то зря хлопнули. Недолго и с петель сорвать. С Филиппом Ивановичем лучше не ссориться – еще пригожусь. Не такой уж я старый, ежели приглядеться.
– Отпускайте быстрее – лошади ждут.
– А кони подождут. На то она и скотина, чтобы ждать.
Сейчас он шел впереди. На лыжных задниках можно было разглядеть заводское клеймо. Одно он верно сказал про себя: не такой он старый, если приглядеться. За пятьдесят ему уже давно, а шагает легко, без натуги.
Она не заметила, как согрелись руки. Стало совсем светло. Над спиной Вялых обозначились черные стволы, видно даже мушки. На ходу он нет-нет да и поправит приклад ружья.
Пересекали логотину. Из падей тянуло стужей. Галя обрадовалась, когда снова поднялись на гору: воздух здесь был заметно теплее. В безветрие всегда так. Лес стал мрачней, гуще. Теперь вокруг были не сосны и березы – большие кедры. Медвежья глухомань! Ей вообразилось, как вчера в сумерках здесь бежал Кеша. Один. Мог встретить медведя. Шатуна, поднятого из берлоги взрывами изыскателей. Они недавно бабахали где-то поблизости. Ей стало не по себе. Было ли у него ружье? Навряд ли.
Тут же она подумала: лучше, если бы у кладовщика не было двухстволки. С ружьем он казался ей опасным. Хватит того, что у Ивана пистолет.
Непонятно было, почему давеча, когда они нагрянули в избу, Вялых так переполошился? Он как будто стремился поскорее вытурить их из дома. Поэтому сразу и согласился идти с ними. Навряд ли он сделал это по охоте – была какая-то причина.
Опять спустились в низину. Лыжня пересекала осинник. Голые стволы зыбкими былинками тянулись вверх. Справа сквозь березовую чащу свежо голубело рассветное небо.
Снова подъем-спуск... Лыжи скользили хорошо, отдачи не было. На спуске она чуть приотстала; боялась – кладовщик упадет, и она наедет на него. Но Вялых держался на лыжах уверенно. Чуть только притормаживал палками на крутизне.
Начало весны никак еще не угадывалось в лесу. Нетронутые пласты сугробов лежали в падях. Лишь на пригорках немного осевший снег вокруг деревьев указывал места будущих проталин. Пересекли ложбину и с разгону влетели на взгорок. Здесь начался сплошной кедрач. Это было любимое Галино место. Теперь лыжня должна повернуть влево, пересечь несколько увалов, затем круто, как в прорву, оборваться в глубокую падь, на дне которой спряталось Усово.
Мужчины впереди нее остановились. Ей почудился удивленный возглас. Вскоре она настигла их. Оба дышали часто, напряженно, сизый пар поднимался над их ушанками.
В двух шагах впереди Ивана, на обочине лыжни, из сугроба торчали лыжи, воткнутые задниками в снег. Тут же между ними – палка. Вторая лежала на снегу поодаль. Вправо от лыжни по целику тянулась неровная цепочка следов. Кеша Анкудинов не то убегал от кого-то, не то гнался за кем-то. Непонятно было, зачем он бросил лыжи – на них ему легче было дойти до проселка. Видно, случилось что-то особенное – некогда было раздумывать.
– Медведь! – выдохнула Галя. – Медведь за ним гнался.
– Медведь, – усмехнулся кладовщик. – Где он, медведь, – по воздуху летел? Леший, поди, гнался.
Галя промолчала. Вялых прав: на снегу остались бы медвежьи следы. Но после этого кладовщик со своим здравомыслием стал еще больше неприятен ей. Он влез было лыжами на след, оставленный Кешей.
– Филипп Иванович, не затаптывайте! – потребовал Иван, и Вялых неохотно отступил в сугроб.
Из полевой сумки Иван достал фотоаппарат и линейку. Линейку бросил на снег рядом со следом. Сделал несколько снимков из разных положений.
Наверное, он долго мог изучать следы, но подстегивал мороз. На ходу они разогрелись, не замечали – другое дело без движения. Вышли к проселку, двигаясь вдоль цепочки Кешиных следов. Между лыжней и дорогой было чуть больше ста метров. Там, где снег был неглубоким, отчетливо виднелись вмятины от треугольных каблуков лыжных ботинок.
– Держитесь на обочине, – попросил Иван.
Собственно, не так уж много следов было на дороге: узкие – от полозьев кошевки, шлепки от лошадиных подков и поверх них, все перемяв и нарушив, – узор автомобильных протекторов. Грузовик прошел недавно. Куда исчезли Кешины следы, было непонятно. Удалось обнаружить еще отпечаток мотоциклетной шины. Там, где по нему не прошла кошевка и грузовик, видно было – след давний, присыпан порошей.
