Текст книги "У смерти твои глаза"

Автор книги: Дмитрий Самохин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Худшего и вообразить себе было нельзя. Плод работы двух месяцев оказался полностью уничтожен. Вода добралась до второй ступеньки, и кроме как в резиновых сапогах по подвалу пройти было невозможно. Сказывался проливной дождь. Коммунальная сеть не выдержала, и вода постепенно затопляла подвал.

Я смачно выругался и бросился наверх. Только бы Гонза не додумался запустить лифт. Он додумался. В кабину хлынула вода. И Кубинцу пришлось поспешно эвакуироваться на первый этаж. Из поднимающейся кабины меня обильно окатило водой и сбило бумаги, лежащие на рабочем столе. Листы и книги сбросило со стола, и они лодочками заскользили по подвальному озеру.

Положение становилось катастрофическим. Еще оставалась возможность спасти хотя бы урожай. Но только если поторопиться.

Недолго размышляя, я крикнул Кубинцу:

– Вызывай специалистов!!!

И ринулся в воду, которая добралась до колена и отвратительно хлюпала в носках. Раздвигая водное пространство, я двинулся в глубь Хмельной. Меня интересовала четвертая комната, где стоял дренажный насос. Срочно нужно было включить его и избавиться от прорвавшейся воды.

Мерзко пахло сыростью и канализацией. Хоть святых выноси.

Когда я пробрался сквозь второй зал, сорвало бочку со светлым классическим пивом и разбило ее о стальной стол с проращиваемым солодом. Посыпалось стекло, заискрило искусственное освещение. С солодом можно было попрощаться. Как, впрочем, и с бочонком пива, который, расколовшись, выплеснул содержимое в уличную воду, плескавшуюся в моем подвале. А ведь я хранил его для особо важного случая, как то: коронация нового императора, выгодный контракт, да и юбилей Петрополиса на худой случай сойдет.

Увернувшись от бочки, я поскользнулся и рухнул лицом вниз. Препакостнейшая ванна. Я поднялся на ноги, отфыркиваясь, потряс головой, избавляясь от влаги, которая лилась с волос в глаза, и поспешил в третий зал. Более никаких приключений для меня не нашлось. Я легко доплелся до насоса и нажал кнопку.

Мотор затарахтел, набирая обороты. Разогнался и зарычал, как сто осиных роев, собравшихся на большую сходку.

Я оттолкнулся от насосной установки и направился к лестнице, по пути подхватив со стеллажа двадцатилитровую бочку и взвалив на плечи. На лестнице меня чуть не сбил с ног Кубинец. Удалось удержаться, хотя и ударился спиной о стену. Гонза выглядел взбудораженным, но от шутки не удержался:

– Ты похож на раба с плантаций.

– Пшел ты, – ругнулся я сквозь зубы. – Выноси бочонки. Последние же. Больше пива нет. Старый урожай весь пропал подчистую.

Гонза послушался и прыгнул в воду.

Я вынес бочонок в холл, осторожно опустил его на пол и бросился обратно. Гонза в это время уже поднимался. Так мы перетаскали бочонков восемь, прежде чем в дверь позвонили. Кубинец поспешил открыть. В холл проникли трое мужчин в синих костюмах с черными чемоданчиками. На звук открываемой входной двери показалась со второго этажа Химера. А из библиотеки выглянула Сфинкс.

А я – то ломал голову, где они пропадали.

Второй мыслью появилось осознание того, что завтрак сегодня накрылся. Тут же желудок взбунтовался и недовольно заурчал.

– Давно прорвало‑то? – спросил водопроводчик.

– Уже часа два хлещет, – отозвался Кубинец.

Гонза увлек за собой ремонтников. Они скрылись в чреве подвала. А я поднялся на второй этаж, принял душ и переоделся в сухое. По счастью, строгих костюмов, которые я так любил, в моем шкафу было экземпляров восемь. Я повесил мокрый костюм в ванной комнате, понимая, что все‑таки придется нести его в химчистку. И спустился в гостиную, где столкнулся лицом к лицу с Химерой, которая загадочно улыбнулась и исчезла.

Только в кабинете я вспомнил о присланном досье. Вытащил странички из принтера и завалился на диван. Но читать не смог. Усилился запах из подвала. Я распахнул окна, вернулся на диван и приступил к изучению.

«Роман Исаевич Романов. 47лет…»

В этом нет ничего нового. Информация старая как мир. Я листал страницы досье в поисках чего‑то нового и не находил. На четвертой странице я споткнулся. Глаза наткнулись на нечто ужасно интересное. Даже руки затряслись. Я отложил страницы, прошел к столу, нацедил себе кружку пива и залпом выпил ее. Минуту походил вокруг стола, успокаиваясь, и вернулся к бумагам.

«Роман Романов поддерживает отношения с двумя школьными друзьями. Первый – Ульян Мертвый. Ты, наверное, это хотел узнать, Даг. Второй – Владислав Пятиримов».

Новость сродни нокауту. Разит наповал.

Итак, Романов, Мертвый и Пятиримов учились вместе. Вот почему, куда я ни обращу свое внимание в связи с делом, неизменно натыкаюсь на губернатора. Об этом стоило задуматься. Я открыл стенной сейф и упрятал бумаги в него. Изменил шифр. Теперь открыть его могу только я.

Я вернулся за стол, подпер голову руками и задумался. Как действовать дальше. Нарисовалась общая картина. Какие‑то связи высветились, да вот только понимания событий не наступало. Да, я установил, что Романов был знаком с Мертвым, но что мне это дало? Ровным счетом пустоту. Почему похитили Романова, а затем убили? Я не был готов ответить на этот вопрос, хотя чувствовалось, что, когда я найду ответ, может рухнуть привычный мир. Устоявшийся окружающий мир. Я был четко уверен в таком исходе событий, но спроси меня, на чем строится мое убеждение, и я ответил бы молчанием. Разве могла Кассандра объяснить, почему она чувствует гибель Трои?

А ответ был рядом. Я ощущал, что хожу вокруг да около него, но выйти на него лоб в лоб все никак не удается. Это как пытаешься пройти сквозь каучуковую дверь. Надавливаешь на нее. Уже вступаешь в комнату, но преграда все не рвется. Прогибается, растягивается, да прорвать ее не получается.

Может, стоит встретиться с Ульяном Мертвым и напрямую все спросить?

А что? Занимательная мысль.

В кабинет вошел Гонза. Мокрый как курица, вообразившая себя уткой.

– Там надолго? – спросил я.

– Пару часов поработают. Подмыло фундамент. От дождя уровень воды поднялся, вот и залило, – пояснил Кубинец, располагаясь на диване.

– Обивку испортишь, – сделал я замечание.

– Ничего. Нет сил переодеться, – отмахнулся Гонза.

– А можно сделать так, чтобы впредь в мой подвал не проникала вода? – рявкнул я.

– Я профильтрую этот вопрос.

– Гонза, два вопроса к тебе: первое, когда будут готовы документы, которые ты кинул хакерам? Второй вопрос, когда мы завтракать будем?

– Первое – сегодня позвоню, узнаю. Там какие‑то сложности. Второе – хоть сейчас. Только переоденусь.

Кубинец поднялся и покинул кабинет. Я последовал за ним, но избрал целью своего путешествия столовую. Только, похоже, сегодня мне суждено было остаться голодным.

Лишь я показался в холле, взревел звонок входной двери.

– Кого еще принесло? – разворчался я.

– Крабов с ордером вернулся, – подал идею Кубинец, скрываясь на втором этаже.

– Как раз к завтраку, – обрадовался почему‑то я.

В сущности Петр Петрович был милейшей души человеком, если не контактировать с ним на профессиональном поле.

Я завозился с замком, открыл дверь и тут же получил мощную струю какой‑то дряни в лицо. Не успев остановиться, я вздохнул и почувствовал, как голова теряет контакт с остальным телом. Дрянь была едкой, тошнотворной. Оставалось надеяться, что это не дих‑лофос и не боевое отравляющее вещество. Мозг закачался на качелях нервов, и я ощутил, как теряю контакт с реальностью.

Распахнув глаза до предела, я посмотрел за порог и обнаружил, что крыльца и привычной набережной там нет. Грандиозный обрыв. Километра четыре падать. А на дне красные валуны и тоненькая речушка. Я раскинул руки и замахал ими, как птица, стараясь удержаться на краю. Но в пустоте над обрывом нарисовались два парящих ангела. Они возникли из небытия. Только что их не было. И вот тебе – надо же. Ангелы протянули ко мне руки, схватили за лацканы пиджака и резко дернули на себя. Я вылетел из дома, как ядро из жерла средневековой пушки.

С пересечением порога сознание покинуло меня. Надвинулась чернота. И я исчез.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Сознание возвращалось болезненно. По капле оно заполняло меня, как наполняют песчинки нижнюю половину песочных часов. Каждая вернувшаяся частица памяти – дикие муки. Я застонал и попытался пошевелиться, не раскрывая глаз. Тут же почувствовал, что сижу на какой‑то поверхности. Наверное, стул или табурет. Я приоткрыл глаза, и в меня вонзились тысячи крохотных игл. Никакой картинки. Только расплывчатое пятно. Смесь красок, как на палитре. Болезненных красок.

– Приходит в себя. – Голос звучал глухо и как‑то потусторонне.

Ощущение, что бесплотный.

– Сходи за папой. – Другой голос был более тонкий, но также какой‑то бестелесный.

– Чего сказать‑то?

– Пришел в себя. Готов к базару.

– Какой тут готов. Он же еще в полной несознанке.

– Ты иди. Иди. Твое дело – ходить. А мое – думать.

– Как знаешь, Черт. Как знаешь, – проворчал второй и исчез.

Глухие тянущиеся удары.

Шаги, догадался я.

Я моргнул, пытаясь избавиться от боли, но не помогло. Как не видел ничего, так и не увидел.

Я попытался поднять руки к глазам и протереть их, надавить, чтобы боль исчезла. Но руки даже не пошевелились. Что‑то мешало в районе запястий. Связан, значит. Замечательное начало. Просто великолепное. В таком состоянии я не способен даже переносицу почесать, не то что с бандитами воевать. А ведь расклад отвратительный. По такому раскладу меня точно прикончат. В руках бандитов, связан, мир не вижу, так еще и не в состоянии сопротивляться.

Я вновь открыл глаза. Ситуация более или менее прояснялась. Появились очертания предметов. Цветные контуры, среди которых выделялась человеческая фигура. Она находилась напротив меня. Возвышалась на табуретке. Что‑то вытянутое лежало у нее на коленях. Автомат – скользнула догадка.

Нехорошая ситуация. Меня сюда притащили явно не для того, чтобы попросить автограф. Придется смириться и посмотреть, чем все дело закончится. Хочется надеяться, что не моей смертью.

Я яростно заморгал. И постепенно картинка прояснилась.

Я сидел на табуретке. Руки у меня явно были связаны, причем каким‑то ремнем. Посмотреть я не мог, так как скрутили мне руки за спиной. И не посмотреть, и не пошевелиться. Такая чудовищная комбинация. Табуретка находилась в каком‑то странном разбитом месте. Широкое помещение, словно заброшенный заводской цех. Пол усыпан битым5 стеклом, осыпавшейся штукатуркой и пылью. Толстый слой пыли. Хотелось бы знать, откуда эта пыль. Узнаю, откуда взялась пыль, пойму, где находится это здание, а это уже полшага до понимания формулы избавления от опасности.

Я поднял глаза к потолку и обнаружил грязное небо, проглядывающее сквозь прорехи в крыше. Крыша была стеклянной. Ее разбили. Вот откуда взялись осколки на полу.

Я облизал губы, обнаружил, что они разбиты, и тут же разглядел виновника своих повреждений. Он сидел напротив меня, держа на коленях автомат. Что ж, я был прав в отношении опознания предмета.

Более у меня не осталось возможности рассматривать и приценяться. В дальнем конце зала показалась группа людей. Они приближались к нам и были явно вооружены.

Я вновь облизнулся и попытался принять удобное положение. Стал яростно раскачивать запястья в узле. Вроде бы веревки ослабли, но порвать их я не мог.

Люди приблизились настолько, что я мог различить их лица. Но они были мне незнакомы. Одно лицо выделялось среди других. Это лицо принадлежало высокому, худому до дистрофии человеку, напоминавшему телосложением сигарету, которой по чьей‑то странной прихоти были приданы человеческие черты. Лицо же отличалось от других. Тонкие губы обрамляла легкая бородка – рыжая, как шкура мутировавшей крысы. Хитрые глаза цвета болотной ряски, густые брови и широкий лоб, украшенный прической а‑ля Элвис Пресли.

Удивительно, что в такой стране, как Соединенные Социалистические Штаты Америки, сумел родиться, выжить и заслужить титул короля рок‑н‑ролла великий Элвис. Для меня это было величайшей загадкой. Впрочем, не единственной. Да вот ломать голову над этим времени не было.

Люди приблизились. И я увидел, что двое держат огромное дорогое кресло, которое тут же установили. В него опустился бородач и расплылся в довольной улыбке.

– Хорошо‑то как. Не так часто удается посидеть в спокойствии, – произнес он и обратился к моему охраннику: – Он в сознании?

– Да, Ульян. Вроде уже начал проклевываться потихоньку.

Ульян. Вот значит кто это. Ульян Мертвый. По его, значит, приказу и похитили меня.

– Как чувствуете себя? – обратился Мертвый ко мне.

– Как картошка, – отозвался я.

И услышал, что хриплю, как старый динамик.

– Это как? – заинтересовался Ульян.

– Перезимую – посадят. Не перезимую – съедят.

– Юмор, да? – осведомился Мертвый и расхохотался.

Смеялся он зазывно. Его окружение стало водить головами, не понимая, как реагировать.

– Точно, – подтвердил я. – Юмор.

– Тот, кто способен юморить, наверно, будет долго жить, – разразился сентенцией Мертвый.

– Ага. Смешно, – подтвердил я и обнаружил во рту кровь.

Сплюнул на пол.

– Зато очень верно подмечено, – возразил Ульян. – Вижу, что ребята мои перестарались. Я просил доставить вас, вот только не расписывать вам физиономию. Но они у меня сплошь Рембрандты. А кисти с красками так дорого нынче стоят. Вот и тренируются на бодиарте. Мальчики, как вам не стыдно, – обратился он к подручным.

На что они ответили злыми усмешками. Двое на самой периферии зрения заржали, как взбесившиеся жеребцы.

– Я ведь поговорить хотел, Туровский. Лично. С глазу на глаз. Так, чтобы никого.

– Весь во внимании, – сказал я и передернулся.

– Что ж вам так на месте не сидится, Даг. Вас, кажется, так зовут, – уточнил зачем‑то Мертвый и погладил бородку.

– Я слушаю. А ты чего‑то ничего не говоришь. По‑моему, у тебя трудно с мозгами. К делу давай, что все вокруг да около, как баба, – проворчал я.

– Вокруг да около. Хм. Ты прав. Тебя уже дважды предупредили, чтобы ты отстал от этой темы. Погиб мальчишка. Пострадал из‑за тебя таксист. Ни в чем не виноватый. Но ты не отступил. Тебе показалось мало. Теперь у нас ты. И ты что, не можешь понять, что орешек‑то не твоего размера, он тебе даже в рот не помещается?

– Ты сказал однажды, – перебил я Мертвого, – а как же девчонка с семьей?

– Какая девчонка? – удивился Ульян. Удивление выглядело естественным. Он не играл. Он даже не догадывался, о чем я говорю.

– Мужики, вы понимаете, о чем говорит этот легаш? – обратился он к своим. Ему не ответили.

Но я уже понял, что они не имели никакого отношения к смерти Ангелины. Стало быть, версия о двух группах, противодействующих мне, подтвердилась. Только вот абсурдом она отдавала. С Ульяном‑то все ясно. Он меня устранить намеревался. А вот вторая сила – ее намерения вообще оставались туманными. Они не хотели причинить вреда мне. А Ангелину убили. Поразительно. Об этом стоило поразмыслить. Если, конечно, в живых останусь. Что весьма и весьма сомнительно.

– Ладно, проехали, – отмахнулся Мертвый. – Я ведь предупреждал тебя. Ты не послушался. Теперь не обессудь. Ты слишком далеко засунул свой нос. Хотя твои жалкие потуги не могут помешать Плану. Но береженого бог бережет. Да и шума излишнего к ситуации привлекать нельзя. Однако тебе нельзя отказать в любопытстве. Сейчас от решения вопроса ты далек, а завтра, глядишь, приблизишься. Поэтому вопрос решается легко. Нужно тебя устранить, и никакой головной боли. Ты согласен со мной, Даг?

– Чем тебе помешал Романов, Ульян? – поинтересовался я.

– О чем ты? – удивился Мертвый.

– Зачем ты его убил?

– О, какой умный мальчик. Ты уже и до этого додумался. Интересно было бы послушать, что ты еще узнал.

– Ты не ответил на вопрос, – напомнил я.

– Он мешал. Грозил раскрыть одну о‑о‑о‑очень важную тайну. Грандиозную. Пришлось исправить недоразумение.

– Ты с ним учился. Неужели не жалко было? Мертвый крякнул и посмотрел на меня с уважением.

– Да. Смотрю, вовремя мы тебя прихватили. Глядишь, пару деньков, и ты всю тему просек бы. Мертвый хлопнул себя по коленям и поднялся.

– Ладно, ребята. Хватит. Пора кончать с ним.

Он улыбнулся мне в последний раз и направился к выходу. За ним последовали практически все. Остались только двое. Один – охранник. Второй – судя по голосу, тот, бестелесный. Черт!

Они молчали. Пока Мертвый не скрылся.

– Умолять о жизни будешь? – равнодушно спросил охранник, поднимая с колен автомат.

– Не поможет, – отозвался я, лихорадочно пытаясь продумать, как спастись.

Но ничего сочинять не пришлось. Судьба/Бог/Удача (читай как хочешь) оказались вновь ко мне благосклонными.

Стоило охраннику направить на меня дуло, раздался взрыв. Половину стены вынесло напрочь. Мужики вскочили, оборачиваясь на шум, и приняли огонь на себя. В проломе стены показались люди в черных кожанках. Охранники открыли огонь. Двое вломившихся споткнулись и упали. Но это не остановило наступавших. Затараторили автоматы, и громил Мертвого разорвало на части. Я поспешил упасть на бок, чтобы ненароком не зацепило.

Кожаные заполонили помещение. Они окружили меня, подхватили под руки и вздернули обратно на табурет.

Так, с чего все началось, к тому и вернулось.

Кожаные хранили безликое молчание. Они не шевелились, не двигались. Положение изменилось через четыре минуты. Движение возникло вдалеке и докатилось до меня. Кожаные расступались. А ко мне двигался сгорбленный маленький человек. Седовласый.

– Развяжите его! – приказал горбатый и опустился на табуретку охранника.

Кожаные ту же послушались. И я стал разминать затекшие запястья.

Так. От перемены мест слагаемых сумма не изменяется. А от замены одного слагаемого на другое?

– Побеседуем? – предложил горбатый.

– Я с незнакомыми не беседую, – ответил я.

– Так ведь можно и познакомиться, – согласился седовласый горбач. – Я Кочевей. Гоша Кочевей. Он же Качели.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

– Как вы здесь оказались? – поинтересовался я, с любопытством вглядываясь в изъеденное морщинами лицо Кочевея.

– Мои люди следили за вашим домом. Они доложили о вашем похищении.

Все оказалось проще некуда. Мой дом находился под постоянным наблюдением, а я даже не в курсе. У меня складывалось жуткое впечатление, что я всего лишь марионетка, пляшущая именно так, как хочет хозяин.

– Итак, зачем я вам понадобился? Я полностью в вашем распоряжении.

– Вы не против, если мы выйдем на свежий воздух. Как‑то здесь дышать трудно. Пыль. Грязь, – предложил старик.

– Почему бы и нет, – хмыкнул я, поднимаясь.

Мы шли вдвоем. Позади на коротком расстоянии следовали трое кожаных с автоматами, зорко поглядывая по сторонам. Остальные остались в цехе. Перед нами распахнули двери. В лицо бросило горсть водяных брызг и охапку свежего воздуха. Я зажмурился на секунду от удовольствия.

Мы вышли на крытое крыльцо.

Я обнаружил, что место для беседы уже приготовлено. Два кресла, столик с вином и закусками. Два бокала наполнены. Судя по приготовлениям, убивать меня сразу никто не собирается. А уж что дальше будет, посмотрим. «Все в наших руках», – как провозгласил культовый поэт.

Гоша Кочевей устало опустился в кресло и простер руку, приглашая меня последовать его примеру. Я отказываться не стал. Занял второе кресло, больше, конечно, напоминающее шезлонг, и уставился на открывшийся пейзаж. Захламленный двор какого‑то заброшенного завода. Из густой травы торчат обрезки железной арматуры, сгнившие доски и прочий мусор. Судя по унылому урбанизму, я находился где‑то в сердцевине промышленной зоны «Парнас». Единственное, что радовало, так это проливной дождь, который вносил мажорную тему в траурную симфонию.

– А Ульяна вы успели перехватить? – Я первым нарушил молчание.

– Мы дали ему уйти. Зачем стравливать две силы, когда это преждевременно?

– Он действует против вас.

– Он еще ничего не подозревает, но существует уже в ущерб себе.

– Такое возможно? – удивился я.

– Когда речь идет об Ульяне, возможно все.

– Я весь во внимании. Зачем вы хотели меня увидеть. Откуда такой интерес к моей персоне со стороны криминалитета?

– Честно? Вы мне безынтересны, – признался Кочевей.

Обидно. Нет, ну зачем так обижать. Мне вот тоже человек этот не нравится, но я же не перехожу на личности. В конце концов, позвал же.

– Но. В чем парадокс. Похоже, вы единственный человек, кто способен помешать складывающейся ситуации. Угощайтесь. – Кочевей поднял бокал с вином и пригубил кроху.

– Так в чем ситуация? – поинтересовался я, поднимая второй бокал.

– Господин Туровский, я ничего конкретно сказать не могу, так как сам практически ничего не знаю. Только мысли, анализ городской обстановки. Ничего конкретного. Ясно только, что вы являетесь как раз той песчинкой, которая способна остановить разогнавшийся маховик катастрофы.

– Качели, у меня совсем нет желания, настроения и времени заниматься абстракциями и философией. Я потерял урожай пива, весь запас на год вперед, мой подвал заливает водой. Меня похитили. Убили моего друга и мою невесту, а вы толкаете мне какую‑то туфту. И хотите, чтобы я занялся упражнениями для ума. Нет времени. Будет что‑нибудь конкретное, заходите.

Я уже поднялся и собрался демонстративно покинуть крыльцо, но слова старика заставили меня остановиться.

– Это по моему приказу убили девушку и ее семью.

– Что? – переспросил я и почувствовал, как во рту моментально все пересохло.

Мозг еще не переработал услышанного, не осознал его полностью.

Я вернулся в кресло.

– Да. Я отдал приказ убить девушку, – подтвердил свои слова старик.

Душа наполнилась болью. Уснувшая на время боль пробудилась, исполнившись громадной силой. Большей, чем когда‑либо было. Но что самое странное и страшное одновременно: я не испытывал ненависти к человеку, сидевшему напротив меня.

– Зачем? – выдавил я из себя вопрос.

– Чтобы разбудить. Чтобы ты проснулся. Чтобы стал решительным. И любопытным, – честно признался старик.

– У меня был клиент. Я все равно бы раскрутил клубок, – возразил я.

– Вот именно что был. Балаганов рано или поздно отказался бы от заказа. А ты, потеряв клиента, перестал бы заниматься проблемой. Вот и весь вопрос, – объяснил Кочевей, осушив бокал.

Тут же один из охранников наполнил его.

Я отметил, что Гоше была известна персона моего экс‑нанимателя.

Я испытал прилив гнева и ненависти. Их вызвало равнодушие, сквозившее в словах бандита. Он говорил о смерти Ангелины с тем же спокойствием, с каким обсуждают визит к стоматологу. Я почувствовал, что гнев овладевает мной. Еще секунда, и я кинусь на него, чтобы убить. Видимо, это почувствовала и охрана. Поскольку на мое плечо опустилась стальная рука и вдавила меня в кресло. Рука исчезла, а ощущение осталось.

– Ну разбудил. А дальше что? – с горечью спросил я. – Ведь как не в курсе был, так до сих пор ничего не знаю. Только догадки. Догадки. И ничего кроме…

– Этим и ценно! Пытливый ум до полюса доберется.

– Неужели разгадка стоит того, чтобы убивать девушку и ее… – Я тяжело вздохнул и замолчал, понимая, что за свое нынешнее относительное спокойствие, пустоту мне еще придется расплачиваться в будущем. Пока что от сумасшествия меня спасала поставленная проблема. До того времени, как она будет разрешена, я останусь в безопасности.

– Ответь мне на вопрос, Туровский, – попросил старик. – Стоит ли жизнь трех человек жизни трех миллионов?

Я усмехнулся.

– Хороший вопрос. Я не могу ответить, – отказался я.

– Потому что я прав. Потому что смерть Ангелины…

Он знает ее имя, отметил я про себя.

– И ее родителей… Кстати, с ее отцом я был знаком… Может спасти от смерти город.

– А может не спасти? – спросил я.

– А может не спасти, – согласился старик. – Но мы постарались. Сделали все, что могли.

– Ну ты и сволочь, – оценил я.

– Возможно. Я старый человек. Мне недолго осталось коптить небо, да только напоследок хочу сделать хоть что‑нибудь, что принесет пользу людям.

Я рассмеялся. Нагло и восторженно.

– Ты не веришь? – искренне удивился Качели.

– Откуда такой гуманизм? Разве старый волк, возлюбивший с детства вкус крови, вдруг может испытать любовь к своей жертве? Абсурд.

– Может быть, – не возражал старик. – Раз ты не веришь в мои лучшие побуждения, тогда для тебя и только для тебя могу предложить другое объяснение. От того, что может произойти, рухнет мой бизнес. Полностью. Невосполнимо.

– Это ближе к истине. Только неужели вы думаете, что после вашего признания я хоть пальцем пошевелю.

– Пошевелишь, – уверенно заявил Кочевей. – Боль ведь остается. Независимо от того, кто распорядился убить. В этом все равно виновата сложившаяся ситуация и те, кто эту ситуацию спланировал.

Да. Доводы железные.

– Тогда, может, расскажете, в чем проблема? Кто угрожает городу? Я ведь до сих пор ничего не знаю. Полчаса болтаем, а о сути ни полслова.

– Резонно, – согласился старик. – Ты вправе спрашивать. Но я мало что знаю. Только одни умозаключения и подозрения.

– Ха. Вот так заявочка. Может, вообще ничего нет. А ты, сука, подвел под нож стольких людей только из‑за своих маразматических подозрений.

Я сплюнул на пол и презрительно скривился.

– Прежде чем лаяться, как собака, послушай умного человека. Я ведь живу больше, чем ты, на этом свете. Моя интуиция, как детектор дыма, никогда не ошибается.

– У каждого детектора бывают сбои, – возразил я.

– Может быть. Только не у меня. Слушай, Туровский, и делай выводы. Близится юбилей города…

– Ха. Удивил. Эта новость уже протухла, как прошлогодняя рыба, – встрял я. Нервишки шалили. Нехорошо.

– Юбилей принесет с собой не только гостей, но и море проблем. Существует заговор. Кто состоит в нем? Кто поддерживает? Кто инициировал? Я не могу сказать. Но одним из активных участников является Ульян Мертвый. В чем заговор? Я не в курсе. Предполагаю, что будет совершен захват почетных гостей. Быть может, императора.

– Чем же это угрожает вашему бизнесу? – перебил я рассказ Кочевея.

– Если произойдет хоть что‑нибудь опасное, начнут шмонать город. Пропустят через частое сито. Первым делом уничтожат меня и мой бизнес.

– А как это может угрожать жизням трех миллионов людей? – спросил я.

– Кто может сказать, что придет в голову заговорщикам. Я не в курсе, что они попытаются предпринять. Это и нужно выяснить.

– Вы поражаете меня, Качели. По‑моему, куда логичнее сообщить в ФСБ о готовящемся теракте.

– Вот ведь не факт, что начальник ФСБ не имеет никакого отношения к этому заговору.

– Вы подозреваете, что может… – поразился я.

– Все может, – подтвердил Кочевей.

– Тогда сообщите губернатору.

– Боюсь, что на губернаторе все держится.

– Пятиримов? – удивился я.

– Именно. Он проворовался. Это известно практически каждому горожанину. Светит тюрьма. Мы живем не в социалистической Америке, где проворовавшегося губернатора уберут с поста на другую не менее ответственную работу. У нас ему грозит тюрьма. Пятиримову дадут доиграть спектакль под названием юбилей. А потом начнут с ним войну. И посадят. В конце концов для Пятиримова единственная возможность избежать тюрьмы – устроить что‑то героическое или скопом уничтожить своих врагов.

– Так, – согласился я. – Но у гостей будет такая мощная охрана, что комар не проскочит.

– Я не уверен, что все будет так прямо и тупо. Сдается мне, что действовать заговорщики будут окольными путями. Я не знаю, в чем суть заговора. Но уверен, что он существует. Ко мне подкатывался Мертвый. Намекал издалека о том, что грядет. Предлагал присоединиться.

– Почему вы не согласились?

– Я старый человек. Меня устраивает то, как и что здесь есть.

– Что от меня требуется?

Старик улыбнулся и поставил бокал на стол. Бокал рухнул. Ножка оказалась сломанной. Вино пролилось на грязный пол.

– Узнать. Как? Кто? Что? И предотвратить.

– Вы смеетесь? – опешил я.

– Почему смеюсь. Мне очень грустно.

– Как я смогу справиться?

– Сможешь, – твердо сказал старик. Сказал так, что усомниться не осталось возможности.

– Теперь я твой клиент. Финансы и людской ресурс полностью в твоем распоряжении. Тебя также поддержат Герман Тихорей и Андриан Коротай.

Кочевей назвал двух главарей криминальных группировок, трудившихся на ниве игорного и наркобизнеса.

– Работать на бандитов, увольте, – заявил я.

– Почему работать? Сотрудничать. Я промолчал.

– Тебе выделяю сорок человек. Моих людей. В полном вооружении. Они на многое способны. Почти все бывшие спецы.

Я окинул критическим взглядом кожаных. Понял, что придраться не к чему.

– Что делать намерен?

– Есть наметки, – туманно отозвался я. – Пошустрим по дну. Надо поймать рыбку в среде Мертвого. Купить человечка. Может, и скажет что важное. Только проблема есть, – заикнулся я.

– Излагай, – потребовал Кочевей.

– На меня убийство Ангелины повесили. Лицензию отобрали. Заведено уголовное дело. Вы это устроили, так что решите, будьте добры, мою проблему. Иначе я совершенно бессилен…

– Сегодня в полицию явится убийца. Настоящий убийца. С неоспоримыми доказательствами.

– Как вам это удастся? – изумился я.

– Человек обязан мне. На все пойдет. Оформит явку с повинной. Мои адвокаты потом позаботятся об остальном.

– Что значит об остальном? – В моем голосе промелькнуло возмущение.

– Его освободят. Сначала признают психически больным. Поместят в дурку, а через полгодика выпустят на свободу.

– Ах ты мразь! – В сердцах я выругался настолько крепко, что крепче только стоградусная водка будет.

– Возможно. Возможно, – покачал головой старик. – А кто ведет дело?

– Инспектор Крабов.

– Отлично. Действуй. Тебя отвезут домой. Проконсультируют. Со мной больше общаться не будешь. Только с помощником – Ваня Дубай.

Когда Кочевей назвал человека, из среды кожаных выступил высокий, чем‑то похожий на Ульяна Мертвого человек и элегантно поклонился.

Надо же какие нежности.

– Всю информацию только от него. Вот тебе трубочка надежная. Все разговоры только по ней. В памяти все важные телефоны.

Дубай протянул мне трубку. Я принял ее, припрятал на груди.

– Все. Дубай отвезет тебя.

Старик поднялся. Покряхтел и, сопровождаемый кожаными, направился через цех к выходу с завода.

– Стой. Качели, стой! – закричал я. Кочевей обернулся.

– Запомни, когда все закончится, я убью тебя, – выпалил я.

– Твое право, – равнодушно согласился Качели.