Текст книги "Чебурашка (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Ромов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

9. Дело пахнет керосином

Аркан сплёвывает сквозь зубы и машинально потирает ключицу. Ту самую. Похоже не сломал я её. Исподлобья смотрит на меня и во взгляде его нет ни доброты, ни эмпатии, вообще ничего хорошего. Только неприязнь и злоба.

Цепень же глядит с интересом. То на меня, то на Катю. То на меня, то на Катю. Но останавливает свои наглые глаза на мне. И по роже его расплывается улыбка.

– Ну чё, поел говна? – ухмыляется он.

– Нет, – отвечаю я. – Это ведь ты утверждал, что вкусно. У нас никто пробовать не стал. Так что ешь смело, в этом деле конкуренции у тебя нет.

Глаза у Алика тут же прищуриваются, но он не успевает ничего ни сказать, ни сделать.

– Ты чё, знаешь его? – тихонько спрашивает Аркан.

– Ага… к бабе моей подъезжает. Да он чмошник, в моём классе учится. Фонарь видал? Моя работа.

Я делаю растерянное лицо и начинаю хлопать себя по карманам.

– Ой, Кать, – удивлённо говорю я. – Я кажется в кинотеатре кошелёк выронил. Сбегай, пожалуйста, посмотри…

Катька соображает быстро. Молодца.

– Да, – говорит она, – точно, больше негде…

Она пятится, делает несколько шажков, а потом поворачивается и быстро двигает в сторону, откуда мы только что пришли.

– Эй, Катя! – бросает ей вслед Цеп. – Ты куда? Подожди. Да подожди ты!

– Догони… – тихо, но веско, создавая ощущение абсолютной неотвратимости, говорит Аркан.

Он по-волчьи наклоняет голову вперёд и поочерёдно поворачивает налево и направо, бросая короткие взгляды. От этого голоса и от его хищных животных движений по спине пробегают мурашки, а волосы на затылке будто электризуются. Я внутренне собираюсь. Несколько тренировок с физруком, конечно, уже начали превращать меня в непобедимого бойца, но сегодня вряд ли это мне поможет.

– Чё стоишь? – так же тихо и не глядя на Цепа, роняет Аркан и тот мгновенно подрывается и бросается в погоню за Катей.

Дело пахнет керосином, как говорит дядя Петя из Москвы… Цепень бежит мимо меня, но я успеваю подставить ногу. И всей своей немаленькой тушей он обрушивается на земляную тропинку, вытоптанную в плотном ковре из спорыша и одуванчиков.

Я подаюсь в сторону, чтобы не подставлять Цепню спину и расправляю плечи. Двигаю ими, разминаю. Дело пахнет керосином. Ну, дохтур, давай! Моя тёмная половина не единожды бывала вовлечена в разборки, накатив на грудь пёрла напролом, не обращая на эти самые проломы внимания, и удивляясь по утру их количеству.

Дохтур не привык побеждать, но и пощады просить тоже не привык. Так что, сломить его нельзя, можно только убить. Или вырубить.

Смешно думать, что этот жиган будет меня убивать посреди дня во дворе жилого дома, тут людей полно, вдруг пройдёт кто-нибудь. Я тоже бросаю короткие взгляды по сторонам но, кроме кустов и небольшого прогала в них, ничего не вижу.

Убивать не будет, но вот покалечить может, особенно с помощью этого придурка Цепа. Ладно, хотя бы Катька убежала не стала из себя мученицу делать…

Я ловлю на себе взгляд расчётливых, маслянистых и чуть раскосых глаз. Щёлк. В руке Аркана появляется нож – короткий блик и короткий стальной щелчок. Цеп разражается матерной тирадой.

Наши взгляды с Арканом снова пересекаются, как тогда в дядькином дворе. И снова в голове появляется электрический гул, сначала незаметный, но становящийся всё более явным. Как световой меч. Это тёмный доктор включает его. Ага…

Сердце стучит, как сумасшедшее, а в ушах раздаётся звон, будто у меня не голова, а колокольня, и сейчас в неё забрался сумасшедший звонарь, беспорядочно и сильно дёргающий за верёвки.

Ситуация разгоняется мгновенно. Напряжение становится невероятно высоким, а в пересечении взглядов чуть ли не огонь вспыхивает…

– Убери нож, – хриплю я.

Губы становятся сухими, непослушными и едва шевелятся…

– Убери нож…

В его глазах происходит короткая вспышка, и… руки медленно складывают лезвие, а затем посылают нож в карман. Охренеть! Охренеть! Охренеть! Он второй раз меня слушает и исполняет приказ! Охренеть!

Ладно… Попробуем… Мысль скачет, теряется, разбиваясь о бешеный колокольный звон в голове. Так… Так… А, ну!

– А, ну… – начинаю я, но в этот момент на нашу маленькую полянку, продираясь сквозь заросли, врывается жёлтый «уазик» с синей полосой.

Звенящая и дымящаяся от напряжения зрительная связь рвётся и мы буквально отскакиваем в стороны, будто кто-то перерубил канат, который мы перетягивали. Хлопают дверки, и из машины выпрыгивают Катька, Хаблюк и тот самый лейтёха.

– Так, что это у нас тут происходит? – строго спрашивает лейтенант.

Эх, блин, знал бы, не стал бы заставлять нож убрать. А так просто стоят три человека… Катька подбегает ко мне.

– Ты цел? – тихонько спрашивает она.

Я ничего не отвечаю, только подмигиваю.

– Это он что ли тебя? – недовольно спрашивает Хаблюк, глядя на Цепа.

Цеп понуро осматривает свою белую футболку. Вернее, уже не белую, а пыльно-серую с неприятным тёмно-коричневым пятном на груди.

– А ты прям любишь это дело, да? – киваю я на пятно. – Сладкоежка.

– Чё⁈ – как слон ревёт Цеп. – Ты щас у меня…

– Тихо-тихо! – охлаждает его лейтенант. – Грозный какой. С инспектором хочешь познакомиться? По делам несовершеннолетних.

– Иди домой! – недовольно и, как всегда, с наездом и поднятыми бровями крутого перца, говорит Хаблюк. – Борец-огурец. В порядок себя приведи.

– Расходимся все! – командует лейтёха. – А девушке спасибо за бдительность.

И от меня тоже.

– Давайте-давайте!

Аркан молча, ни на кого не глядя, разворачивается и идёт прочь. Цепень тоже. Он стягивает с себя футболку и плетётся в другую сторону. Он, вообще-то живёт где-то здесь, может быть, прямо вот в этом доме.

– Костров, – подходит ко мне Хаблюк. – Я не пойму, тебе больше всех надо что ли? Ты чё нарываешься? Надоело уже спасать тебя! Ты понял меня? Заканчивай!

Расправив плечи, независимой и гордой поступью он шагает в сторону машины и возвращается на рабочее место – за баранку.

– Это кто такие? – интересуется Катя.

– Тот, что здоровый – мой одноклассник, а тот, что поменьше – хулиган какой-то, толком не знаю. А как ты так быстро ментов подогнала? Ты прямо молодец.

– Так мы когда мимо «Космоса» шли, они там в глубине у выхода стояли.

– Ну, ты даёшь. Ещё и наблюдательная. Просто супергёрл.

Она улыбается:

– Хочешь со мной в кафе?

– У вас же там девичник вроде, – пожимаю я плечами.

– Да, фигня, – машет она рукой. – Какая разница!

– Не, – отказываюсь я. – Ты переодевайся, я тебя подожду и провожу до «Льдинки». А потом домой пойду. Мне надо английский делать, меня мама к репетитору пристроила.

Мы доходим до её дома. Он, кстати, стоит рядом с «Домом моделей», ей наверное оттуда и надуло интерес к моде. Катя заходит в подъезд, а я остаюсь во дворе. Настроение у меня приподнятое. Меня прям-таки прёт!

Это что же получается? То есть… когда включается этот «меч джедая» Аркан выполняет мои приказы? Или это совпадение? Или мне почудилось? А только Аркан или нет? А как этот меч включить? А может я ку-ку? В общем, сто тысяч почему живут на белом свете…

Появляется Катя.

– Ух-ты! Сама сшила⁈

– Да… – чуть смущается она.

Я внимательно рассматриваю платье с отложным воротником, как у батника. Наклоняюсь низко-низко, изучая строчку. Беру её за руку и выворачиваю манжет.

– Слушай, класс! Вот это да! Ты вообще золото, Кать! Может, ну его нафиг, Текстильный твой? Может, не поедешь? Мы с тобой здесь таких дел наворотим, я уже чувствую.

– Ну, попроси как следует, может и не поеду, – отвечает она и тут же переключается на платье. – Правда, нравится?

– Конечно!

Я присаживаюсь на корточки и чуть отгибаю подол. Поднимаю взгляд – не слишком ли обнаглел? Но нет, ничего, она просто улыбается. Немного смущённо, да, но не возражает. Я смотрю, как подшит край. Очень качественно. Я доволен.

Мы выходим на улицу и двигаем в сторону кафе.

– Это ты дома сшила, на обычной машинке? – спрашиваю я.

– Ага… А это тот амбал тебе?

Она трогает себя под глазом там, где у меня ещё осталось немного желтизны.

– Он. Мы в одном классе учимся. Это Цепень, редкостный придурок.

– Действительно, из-за девочки?

– Ну… да… На самом деле, ему просто повод нужен.

– И что, у вас дуэль была, а она как приз? – фыркает Катя.

– Нет, какая дуэль, мы просто с ней… ну… разговаривали, а он подлетел начал наезжать.

– Наезжать?

– Да. Я психанул и врубил ему. Раз. А он мне ответил. Несколько раз.

Я смеюсь.

– Ого, – качает она головой. – Ты смелый, на такого мордоворота полез. Повезло ей.

– Точно, – киваю я. – Но она, как раз, ему симпатизирует.

– Серьёзно? – с недоверием спрашивает Катя. – Странно…

– Вот именно, я тоже так думаю, – улыбаюсь я. – А ты? Тебе нравится кто-нибудь?

– Мне? – она вспыхивает, а потом отрицательно мотает головой. – Мне не до этого сейчас. Нужно сначала в институт поступить. Если получится – напряжённо учиться. А уж потом всё остальное. Первым делом самолёты, в общем.

– Правильно. Так и нужно. Делу – время, потехе – час.

– Ну, как потехе… Эта потеха у некоторых всю жизнь длится и становится важнее всех других дел. Как у наших родителей, например…

Мы замолкаем и идём какое-то время молча, а потом разговор переходит на экзамены и Катя рассказывает, как у неё проходили предыдущие и чего ждать от последующих.

Думаю, ещё пару часов слушать разговоры о вредных учителях мне будет не слишком интересно, так что у «Льдинки» мы расстаёмся, и я шагаю домой. Дома неожиданно оказывается мама.

– Это чего? – интересуется она, кивая в сторону моей комнаты.

– Ты же сказала, что не знаешь, куда папин брезент деть, а я придумал.

– Во-первых, я так не говорила, – хмурится она. – Как ты помнишь, папа хочет накидку для машины. А, во-вторых, и куда же?

– Будем с Катей шить брюки. Из штата Кентукки.

– С Михайловой?

– Точно.

– И что дальше будете делать с этими брюками? Продавать что ли?

– Мам, это честный труд! Не воровство, не спекуляция. Это создание продукта, начиная от творческого замысла, его исполнения и до финальной реализации товара. А учитывая дефицит, имеющийся в области современных текстильных изделий, тут налицо общественно-значимая составляющая. Посмотри с этой точки зрения!

– Это мы ещё с отцом обсудим. С различных точек. Смотри только, чтобы в результате ваших творческих замыслов из этой ткани не пришлось шить пелёнки.

– М-а-а-м! Ну что за абьюз! У нас с Катей исключительно дружеские и деловые отношения.

– Причём здесь абьюз?

– И буллинг! При том, что мне надо английский учить.

Я сажусь и начинаю читать обнаруженный в книжном шкафу «Горячий снег» Юрия Бондарева на английском языке. Книга, конечно, переводная, но зато читается хорошо.

До одури и хрипоты позанимавшись английским, я иду и до одури занимаюсь самбо. После тренировки выползаю совсем никакущий. Отлично. В теле ломота, на душе кайф. Что мне нравится в моей новой жизни, так это то, что при довольно серьёзной загрузке у меня остаётся ещё куча свободного времени.

И это, может быть, самое приятное… Время снова замедлилось. Оно больше не летит, как сумасшедшее, сжигая в топке жизни недели, месяцы и годы. День – это снова день. Длинный, блин. Доверху наполненный секундами, минутами и часами. Ешь – не хочу.

Я втягиваюсь в эту новую старую жизнь. Втягиваюсь легко, можно даже сказать, с радостью и восторгом. Вхожу в ритм. Занимаюсь английским, занимаюсь самбо, бегаю по утрам, подкидываю гирю, навещаю бабушку, навещаю дядьку.

Он каждый раз объясняет мне, какой я счастливый, поскольку у меня, сопливого школьника с необсохшим на губах молоком, имеется собственная лайба, ласточка и просто тачка, ещё и стоящая в домике, практически под окнами.

Я должен это ценить и не забывать его щедрость. Ремонтом, впрочем, можно пока не заниматься, всё равно, до восемнадцати прав мне не дадут. Так что пусть пока постоит в стойле, а время придёт, можно и гараж переоформить, и машину отремонтировать. А пока он просит не афишировать факт владения и никому об этом не говорить. В общем, дядя в своём репертуаре.

Впрочем, она и так стоит. С того раза, как он мне её «вручил», я в гараже ни разу не был. Поскольку… Блин, ну, там и так всё ясно…

Катя приходит в перерывах между экзаменами. Она сделала выкройки на три размера и уже вырезала из ткани детали, которые останется только сшить. Приходя, она закалывает чёлку и ползает по полу по размотанной материи с мелом и ножницами, а я сижу на диване и любуюсь провокационными картинами из жизни закройщиков, настраивающими на совершенно определённый лад.

Но к Вике пока подходов нет. Впрочем, никуда она от меня не денется. Я уверен, так что подождём.

– Так, минуту внимания! – говорит физрук после очередной тренировки. – Парни, я понимаю, лето, хочется отдохнуть, повалять дурака и всё такое. Я не против. Хотите отдыхать, идите и отдыхайте, а сюда с таким настроем приходить не надо. Вот, гляньте на Артёма Кострова. Вот он перед вами. Ещё месяц не закончился, человек пришёл с трояком по физре. Чего от такого ждать, да? Но посмотрите, что значит целеустремлённость. Старается парень, выкладывается, всю душу отдаёт занятиям. Помимо тренировок у него ещё бег в программе, подтягивания, гиря. Ну, и что вы видите? Я вот вижу, что он уже некоторых старичков обходит по умению. Если бы вы все так занимались, как он, вы бы уже чемпионами были. Идите и думайте. Если хотите отдыхать, сюда не приходите, ясно вам. Костров, ты молодец, продолжай в том же духе и через полгода будешь непобедимым бойцом.

– Йеззз!!! – сжимаю я кулаки и притягиваю к себе, «нагибая» невидимого врага.

Пацаны ржут.

– Глеб Алексеич, – говорю я. – Давайте к Новому году организуем серию боёв. Как раз полгода пройдёт.

– Каких боёв?

– Сейчас в Америке и Японии развивается такая фигня, как бои без правил.

– Чего-чего?

– Или, по-другому, смешанные единоборства. Они ещё не набрали популярность, но это будущее, поверьте, у меня чуйка. Я читал. Представьте бой, в котором можно использовать техники из любого боевого спорта, включая все наши с вами плюс ещё бокс и борьбу. Да хоть сумо. Это вообще очень круто и зрелищно. Давайте такую байду замутим!

Пацаны ржут. Им нравится, что я предлагаю «замутить байду».

– Только чебурахаться перестал, а уже «байду мутит».

– Нет, правда, круто будет. Соберём призовой фонд для бойцов. И тотализатор можно будет устроить. Все заработают и всем понравится.

– Так, Костров, перехвалил тебя. Какой ещё тотализатор! Всё, все свободны, через два дня жду здесь.

Я переодеваюсь и захожу к нему в каморку.

– Глеб Алексеевич. Я серьёзно. Представьте, как здорово будет. И деньжат поднимем.

– Сколько ты там поднимешь? А я с работы вылечу. Мне «Факел» достаточно платит, чтобы я тут с вами упражнялся, ясно?

– Блин! Ну вы подумайте хотя бы. Круто будет. Я кстати Черепанова вызову.

– Кого? Альберта? Да он в два раза больше тебя. У вас разная весовая. Чё смеяться!

– Пофиг! По-любому вызову.

– Это уже не соревнования, Артём, а чисто выпендрёж.

– Это бой за корону, Глеб Алексеевич. И я ему её не отдам, жопу надеру.

– Знаю я твою корону. Хорош блажить. Иди, белка поешь.

Я выхожу из зала в приподнятом настроении и шагаю домой.

– Мам, пап, пойдёмте, я вам такое покажу, вы просто обалдеете!

– Как это родители «обалдеть» могут? – качает головой мама, но идёт.

Я тащу родителей в гараж и показываю им «свою» ласточку.

– Дядя Гриша мне щедрый подарок сделал, – говорю я, отпирая ворота.

Прохожу внутрь через маленькую дверку и открываю обе створки. Надеюсь, их удастся потом закрыть. У мамы с папой челюсть отпадает. Вообще-то у отца «копейка», но гараж находится за тридевять земель от дома, на полпути до Химкомбината, в настоящих пампасах.

Нужно ехать минут двадцать на автобусе, а потом ещё минут пятнадцать идти по тополиным зарослям, чтобы добраться до места. А о такой роскоши, как гараж во дворе собственного дома мы даже и не мечтали никогда. Это возможно только для почётных, геройских, стахановских, горисполкомовских и обкомовских. А дядька каким-то образом ухитрился пролезть в кооператив.

– Миша, – говорит мама, демонстрируя практическую жилку, – этот драндулет нужно перевезти в наш гараж, а нашу машину ставить здесь.

– Нет уж, – отвечает отец и подтверждает слова резким взмахом руки. – Я с твоим братцем связываться не буду. Он сегодня подарил, а завтра назад заберёт и будет всю жизнь кричать на каждом углу, что я пытался у него гараж «отжать». Его любимое словечко. Даже не заикайся больше!

– А документы? – интересуется мама.

Я объясняю, как есть. Мама машет рукой, как на что-то совершенно бесполезное, пожимает плечами и возвращается домой, а мы с отцом выталкиваем железного коня из бокса. Хо-хо! Тачило то ещё! Весь кузов в пятнах ржавчины, всё в пыли, старое, убитое. Капец просто. Настоящая рухлядь.

– Да, – усмехается папа, – умеет твой дядя машины выбирать. «Победа» даже новее выглядела.

– Это что у нас тут за зверь такой! – раздаётся громкий зычный голос.

Мы поворачиваемся. Переваливаясь с боку на бок, к нам шагает Валентин Пущин. У него «Москвич», гараж здесь же, записанный на отца, инвалида войны, и работа в каком-то крупном гараже или АТП. В общем, он имеет славу автомобильного знатока и мастера золотые руки. А ещё – любителя пригубить.

– Дядя Валя, – говорю я. – Выскажите своё экспертное мнение, что с этим крокодильчиком можно сделать.

– Какой же он крокодильчик, – хмыкает Валентин. – Видишь, какие у него ушки? Значит он кто?

– Зайчик?

– Сам ты зайчик, а он, – ласково улыбается «эксперт», – Чебурашка. Это имя зверя.

Он по-хозяйски открывает двери, заглядывает в багажник, который, находится там, где у большинства других авто располагается движок. Ну, и в двигатель, естественно тоже заглядывает. А двигатель у «Запорожца», как всем известно, находится в «жэ»…

Валентин проверяет масло, хмурится, морщится, качает головой. Садится за штурвал и пытается завестись. Безрезультатно. Тогда он идёт к себе в гараж и притаскивает тяжеленный аккумулятор.

– Родной всё. Хотя, поковыряться можно. Долить, подзарядить. Давно машина не ездит?

– Не знаю, – пожимаю я плечами.

– Давно, – кивает он. – Давно.

Дядя Валя начинает кидать провода от своего аккумулятора к… Чебурашке. Прости, ласточка, теперь ты не ласточка…

– Посмотрим, – приговаривает он, – посмотрим…

Как любой Самоделкин, Винтик и Шпунтик, он загорается при виде не исследованного механизма, к которому можно приложить руки.

– Дело пахнет керосином, ребята… – бурчит он себе под нос. – М-да…

Я поднимаю голову и вижу, что к нам возвращается мама. Причём… Она буквально бежит и… Что-то явно не так.

– Пап, – говорю я и киваю в её сторону.

Она часто шагает, то и дело, переходя на бег и прижимает руку к губам.

– Что случилось? – встревоженно спрашивает отец, выходя ей навстречу.

По маминым щекам текут слёзы…

– Гриша… – выдавливает она из себя и мотает головой. – Гриша умер…

10. Великий торговец

Мы бросаем машину на Валентина и несёмся к дяде Грише. Какого хрена! Этого не может и не должно быть! Ошибка, розыгрыш, мистификация. Да, сто процентов, мистификация. Ему жить да жить ещё! И умирать нескоро! Я на сто процентов уверен! Минимум двадцать лет ещё! Как такое вообще возможно? В голове полная неразбериха. Околесица какая-то.

– Тело увезли в морг, так что пока что-то определённое сказать трудно, – скучно говорит опер, или кто он там…

Он стоит на пороге не давая войти в квартиру.

Бред какой-то… Получается… Блин, фигня получается… Выходит, когда я его сторонился, не ходил к нему, он жил долго, а как только я стал Тимуром и его командой, начал с дядькой активно общаться, он сразу умер? Это что вообще? То есть, я, дававший клятву не навредить, своей долбанной заботой сам свёл его в могилу?

Это жесть, если честно, и самооценку, мягко говоря, не повышает… И на кого я ещё своё пагубное влияние оказываю? Хренов благодетель. С другой стороны, что же, просто сидеть и ничего не предпринимать, а стараться идти по своим же следам, наступая след в след?

Тогда и смысла нет, поскольку заявляться туда же, куда я однажды приду, мне совершенно не хочется. Там я уже был, спасибо. И мне туда совсем не хочется возвращаться…

– Кто-то из вас был здесь в последнее время? – спрашивает мент.

– Я был, – отвечаю я. – Вчера днём.

– Ну, зайди тогда. А вы здесь постойте пока.

Ого… всё перевёрнуто вверх дном… Не как после обыска, но почти… Воздух тяжёлый, затхлый, неживой. Смертью не пахнет, но в воздухе витает что-то сумрачное.

– Это вы что ли обыск проводили? – спрашиваю я.

– Нет, мы ничего не трогали, – качает он головой. – Вчера квартира так же выглядела или иначе?

– Иначе. Нет, идеального порядка у дяди никогда не было, но тут явно что-то искали. Надо окна открыть.

– А сам он мог что-то искать, как думаешь?

– Искать-то мог, но чтобы вот так всё бросать на пол? Нет. Точно, нет. Знаете, у него был чёткий, одному ему известный порядок, и он всегда знал, что и где у него лежит. Другим это могло показаться хаотичным нагромождением, но он в своих вещах прекрасно ориентировался. Поэтому я уверен, что это дело рук посторонних. Вы можете сказать, как он скончался?

– Нет, – качает головой следак, или опер. – До получения результатов вскрытия ничего сказать нельзя. Он лежал на кровати, признаков насильственной смерти нет. Окна не надо, мы заканчиваем уже.

– А дверь была открыта?

Про это мне уже известно от соседки по площадке. Она увидела открытую дверь, зашла, а дядюшка уже не дышал.

– Да. Поэтому беспорядок могли устроить как до кончины, так и после. Как с его супругой связаться?

– Не знаю, – пожимаю я плечами. – Это у мамы нужно спросить…

Я выхожу, заходит мама, а соседка в пятый раз рассказывает, как она увидела приоткрытую дверь, позвонила, покричала, ещё позвонила и покричала, потом зашла, а Григорий Александрович не дышит уже… А в доме шурум-бурум, всё вверх дном, может лекарство какое искал? Может, худо ему стало, вот он и того…

Может и того, конечно, да только не верю я, что худо стало, потому как в моё время он перешагнул через сегодняшнюю дату в обычном темпе и ритме и пошёл дальше. Отчего стало худо? Что произошло такого, отличающегося от предыдущей версии жизни, что ему вдруг стало плохо? Я его что, ковидом заразил?

Соседка бубнит и бубнит, превращая экстраординарное и, может быть, главное событие в жизни человека в ещё один повод посудачить. Посудачить и перевернуть страницу, когда из происшествия будет высосано всё, что можно.

– Не сомневаюсь, – на прощание говорю я следаку, – что смерть вызвана чьим-то вмешательством. Дядя чувствовал себя очень хорошо, ни на что не жаловался. Так что всё это очень и очень подозрительно. В квартире явно что-то искали. Он говорил, что за ним следили какие-то тёмные личности. Председательша приводила слесаря какого-то, который и на слесаря не похож. Он очень уж в квартиру хотел попасть…

Тот ничего не отвечает, опечатывает дверь, кивает молчаливому напарнику и уезжает.

– Тёма, какие личности, – урезонивает меня мама. – Ради чего? У него ведь не было ничего…

– Мы этого не знаем, мам. Откуда нам знать? Ты вот и про запорожец этот не знала ничего…

– Какое горе, – говорит она, не слушая меня и уже думая о другом. – Какой ужас! Как маме-то теперь сказать⁈ Ума не приложу… Как она выдержит это всё…

Похороны проходят очень скромно. Место выделяется на самом краю новой, ещё необустроенной части кладбища. Здесь только ряды свежих могил, да выкопанные ямы. Никакого асфальта, ничего. Чистое поле. Трава и чёрные холмики…

Сырая земля, печенье, батончики, гранёный стакан, накрытый ломтём хлеба, и стаи ворон высоко в небе. Итог… Пахнет почему-то давно отцветшей сиренью…

Неподалёку играет «оркестр», состоящий из четырёх побитых жизнью и выпивкой музыкантов. Они играют нестройно и порой даже фальшиво, вразнобой дуя в свои тусклые и помятые трубы, и от этого делается ещё более печально и траурно…

От местного отделения Союза писателей приходит один сморщенный и охочий до водки доходяга. Друзей у дядюшки не находится. Оля Михайлова, Катькина мама, шепчет что-то успокоительное бабушке, да только та не слышит. Вздыхают какие-то дальние родственники, которых я отродясь не видел и кручинится тётя Таня, дядюшкина жена, прилетевшая из Питера.

Кажется, что она глубоко и по-настоящему опечалена.

– Как так можно было себя загнать, – сокрушается она. – Инфаркт! Как же так! Молодой, шестьдесят два, разве ж это возраст? Гриша-Гриша… Э-хе-хе…

– А ведь не пил же, – шепчется дальняя родня.

– Да вы что, закладывал он…

Поминки в политеховской столовой тоже выглядят скромно. Мы сидим за столом, едим кутью, какой-то суп, пирожки… Кое-как дождавшись окончания, я иду в ментовку на Красную, ту что напротив «Буревестника» и интерната.

– К капитану Шерстнёву, – сообщаю я дежурному.

Он выпытывает, что да почему, записывает и велит подождать. Ждать приходится долго почти полчаса, наконец, капитан Шерстнёв выходит, находит меня глазами и молча делает знак следовать за собой.

Мы поднимаемся на второй этаж, идём по коридору и заходим в маленький убогий кабинетик.

– Что случилось, Артём? – наконец, спрашивает он, закрыв дверь. – Присаживайся.

– Здравствуйте, Виктор Фёдорович, – киваю я. – Вы простите, что я так, с бухты-барахты.

– Ты не извиняйся, рассказывай.

Это дядя Витя, наш дворовый друг и авторитет.

– Да, я хочу с просьбой к вам обратиться.

– Серьёзно? – делает он удивлённое лицо. – Ну, давай, обращайся, раз такое дело.

– У меня дядя умер… – начинаю я.

– Да, я слышал, – кивает он. – Прими мои соболезнования. Сколько ему было?

– Шестьдесят два.

– Нестарый ещё…

– Ну, да… В заключении написали, инфаркт миокарда…

– Беда, – качает он головой. – Сердечно-сосудистые на первом месте по количеству смертей. Так что, надо смолоду за здоровьем следить. Я вот курить собираюсь бросать. Не такое это простое дело, между прочим. Ты вот молодец, что не куришь. Не надо и начинать. Как мама? Это же её брат?

– Ага… Ничего, держится… Тут вот какое дело…

– А бабушка?

– Бабушка хуже, конечно.

– Да… Горе какое…

– Виктор Фёдорович…

– Да, Артёмка. Близких тяжело терять. Чайку хочешь попить?

– Нет, спасибо. Я вот попросить хотел…

– А я себе налью, только заварил. Ты говори-говори, я тебя слушаю.

– Так вот, в заключении написано, что умер он от инфаркта, может оно, конечно, и так…

– Как это может… Если патологоанатом выдал заключение, значит так оно и есть. Это у нас истина в последней инстанции. Знаешь, сидячая работа, нервы, опять же, алкоголь…

Он минут пять разглагольствует о здоровом образе жизни.

– Дядя Витя, короче, – не выдерживая, перебиваю я, – вы помочь можете? Про здоровый образ жизни я всё знаю, поверьте. Мне бы про дядьку. У него в квартире всё перевёрнуто было и дверь не закрыта. Сам бы он не сделал ни того, ни другого.

– Это ты зря, такое часто случается. Зайдёт человек домой, а дверь запереть забудет, она и откроется сквозняком. Если собачки нет.

– Вы его не знаете, он пока дверь на все замки не закроет, не отойдёт. Очень к этому вопросу внимательным был. Это пунктик. И в квартире у него у каждой вещи своё место было, а тут полный раскардаш. Понимаете? Я думаю, его убили. Вы можете помочь разобраться?

– Что значит, убили? Ты с ума что ли сошёл? Тебе же заключение выдали! И там чётко всё написано.

– Неважно, что там написано…

– Важно, ещё как важно, – перебивает дядя Витя.

– А откуда тогда всё это безобразие взялось?

– Может, кто-то уже после его смерти вошёл? – предполагает капитан.

– Как вошёл-то? Сквозь стену что ли?

Он замолкает и внимательно на меня смотрит.

– Так, Артём, – наконец, говорит он и достаёт сигарету из белой с тонкими полосочками картонной пачки «ВТ».

Прикуривает, глубоко затягивается и выдувает несколько одинаковых, ровных колечек.

– Не кипишуй, во-первых. Я тебе помогу. Во всём внимательно разберусь. Просто я хочу тебе сказать, что люди постоянно умирают. Для тебя это трагедия, но такова жизнь. Я тебе больше скажу, ты ведь тоже умрёшь. И даже я, представь?

Эта мысль вызывает у него недоумение и он пару раз не то всхлипывает, не то всхохатывает.

– Скажи, кто занимался этим делом и я всё досконально изучу, проверю и проконтролирую. И с патологоанатомом поговорю. Я понимаю, ты сейчас на взводе, сразу после кладбища, но не беспокойся, я тебе помогу.

Я диктую. Он записывает. И на этом мы расстаёмся. Я выхожу и, честно говоря, не слишком верю в то, что дядя Витя мне поможет… Понтоваться он любит, а вот как до дела дошло…

Сука! Инфаркт! Он что из-за гаража распереживался? Пожалел, что мне отдал? Хрень это всё! По сравнению с первой жизнью у него произошло не так много изменений. Совсем немного!

Стало разнообразнее питание. Стало чуть больше общения. Блин, он же радовался, когда я приходил! На чистом спать стал. Что ещё изменилось? Ну, понятно, «жопорожец» и гараж. В прошлый раз он мне их не отдавал.

Но как эта колымага могла повлиять на сердечную деятельность? И что у него искали? Деньги? Что? Рукописи? Хоть башкой бейся, ничего не понимаю! Что я упускаю? А что-то ведь упускаю! Председательша и слесарь… Но мы их не впустили. А в той жизни?

Я иду домой, ломая голову над этой загадкой и не замечаю дядю Валю, почётного автомобилиста нашего двора.

– Артём! – кричит он из глубины гаражных рядов. – Иди сюда!

Я останавливаюсь, смотрю на него и, узнав, подхожу ближе.

– С кладбища? – спрашивает он.

– Ага…

– Всё нормально прошло?

– Да, дядя Валя, всё по уму.

– Ну и хорошо. Пусть земля ему пухом будет… Пошли, я тебе покажу чего-то.

Мы подходим к моей тачке, снова выкаченной из гаража.

– Так-то можно было бы попробовать подшаманить, – говорит Валентин, – ржавчина не сквозная, её зачистить раз плюнуть, ходовая вроде терпимая, но движок убит напрочь. Надо менять, а это… ну, в общем овчинка выделки не стоит…

– А сколько новый двигатель стоит?

– Не знаю. Ты найди его ещё. Для начала можно попробовать головку поменять, но мозго*бства столько, что даже думать не хочется.

– А вы бы могли взяться? Я бы вам заплатил если что…

– Чего⁈ Нашёлся плательщик! Я тебе за деньги что ли? Помочь просто! Тоже мне. Нет, не возьмусь, не справлюсь, работы много. Всё перебирать… Нет, давай обратно закатим и точка, забирай ключи свои.

Мы так и поступаем. А ведь жаль… Теперь, когда дядьки не стало, я бы хотел восстановить этого ушастого. Хотя бы в память о нём…

– Да что мне этот гараж, – машет рукой тётя Таня.

Она сидит у нас в гостиной, рядом мама, папа. Бабушку отвели домой, а чуть позже к ней пойдёт и мама, переночует у неё сегодня.

– Когда возможность была, я в кооператив вступила, Гриша тогда очень хотел машину завести. Ну, а сейчас ни машины, ничего. Так что пользуйтесь спокойно… Одна, как сыч всю жизнь.

– Спасибо, – кивает мама.