Текст книги "17 рассказов"

Автор книги: Дмитрий Притула

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Вторая жена

Ну, тут счет очень простой: если есть вторая жена, значит, была когда-нибудь и первая. А если б не было первой, то вторая жена называлась бы первой, вернее даже сказать, просто женой. Да, счет очень простой.

И все по порядку. Начинать надо, конечно же, с первой жены. Звали ее Тамарой.

Нет, надо еще на три года время отмотать. Именно три года назад семья купила квартиру и, соответственно, въехала в дом (третий этаж, дом-корабль, трехкомнатная квартира). Состав семьи: Тамара, муж ее Николай и их сын (имени его никто не знал, он здесь всего год и прожил, а потом женился и переехал к родителям жены).

И вот почему никто не помнит имени сына – это была какая-то нелюдимая семья, с соседями в контакт не входили, даже и не замечали их, казалось даже, что они сделали большое одолжение, переехав в этот, будем прямо говорить, вшивый и довольно-таки грязный дом – в подвале крысы. Да такие нахальные, что иной раз и по лестницам шустрят, а лестницы загажены и убираются не так уж и часто.

Чем занимается Николай, никто не знает. Если он чего-нибудь хозяин, то очень небольшой. Машина хоть и иностранная, но маленькая, и потом – будь он большим хозяином, купил бы квартиру не в таком зачуханном доме.

А так, пожалуй, он жил на вырост. Вот сейчас перекантуемся здесь, а когда поднасочатся денежки, купим что-нибудь получше.

Они переехали в Фонарево из города и смотрели, видать, на это жилье как на временный, почти маневренный фонд.

И в этом случае зачем с соседями здороваться, зачем их вообще замечать, если у нас жизнь будет улучшаться, а они навсегда останутся здесь.

Это относится, главным образом, к Николаю. Тамара, та была малость попроще, она все-таки отвечала на “здравствуйте” соседям по площадке. Работала Тамара, не работала, неизвестно. Утром, днем и вечером она выгуливала собак.

Об этом поподробнее. Одна собака, ухоженная, длинношерстная и рыжая, была любимицей, ее Тамара никогда не отпускала с поводка, зато вторая, пудель, но очень большой, черный, хвост калачиком, была существом вольным, носилась по кустам, держа, однако, хозяйку в поле зрения. То есть одна собака ценная и под постоянным контролем, а вторая – существо иного сорта и пусть бегает самостоятельно.

И вот однажды Тамара вышла с пудельком, без второй, поднадзорной собаки. Вот какое горе, ответила на удивленный вопрос соседки: под машину попала, и слезы. Почти родное существо, но не уберегли. Этот вольный, и ему хоть бы что, а та поднадзорная, и вот какое горе.

Да, а соседи замечали за Тамарой маленький недостаток – запашок по утрам. Женщина не молоденькая, а вполне средненького возраста – и запашок по утрам. Нехорошо. Хоть зажуй, выходя на прогулку. Но нет. А ей, видать, было плевать, что о ней подумают соседи. Выгуливала собак в домашнем халате, волосы не всегда мытые, косметики практически никакой. То есть худенькая неухоженная женщина вполне средненького возраста.

А после смерти любимой собаки Тамара усилила напор, и тут уж не в запашке дело, а уже речь стала помаленьку спотыкаться, и тут мнение соседей сложилось вполне: да, Тамара попивает.

Но однажды она пропала. Нет ее и нет. Пуделька рано утром и поздно вечером выводит Николай. А Тамары нет. Месяца три прошло, пока кто-то осмелился спросить: а где ваша жена? “Она болеет и в больнице”, – холодно и на ходу ответил Николай.

Общее недоумение – сколько же можно болеть (нет, болеть можно хоть всю оставшуюся жизнь), а только в каких это больницах в нынешнее время держат по три – пять месяцев. Если только в психушках. Всякое бывает, и больше приставать к человеку не надо, ему, может, и без нас тяжело.

Но! Через какое-то время приехали две женщины, подруги Тамары, сказали, вместе учились в институте, Николая они не застали и зашли к соседке – ну, дверь в дверь с Николаем и Тамарой. Они беспокоятся, что Тамара не звонит и никто не подходит к телефону, приехали узнать, все ли в порядке. Дождемся Николая.

Дождались. Николай встретил их не так уж чтобы приветливо. Коротко: Тамара утонула. Ездили в гости, Тамара выпила, проезжали мимо какого-то озерца, место малолюдное, хочу искупаться, я пытался спасти, но не смог.

Так женщины рассказали соседке Николая.

Ну, новая загадка для соседей: зачем же было скрывать, зачем кивать на больницу. А это он не хотел, чтобы мы его жалели, какое горе, хорошая была женщина, все такое. Нет, все равно непонятно.

И тут кто-то наиболее сообразительный твердо сказал: да он Тамару утопил. Даже, и это понятно, появились подробности: Тамара купалась, а Николай поднырнул и резко дернул ее за ноги. И все – ни следов, типа ссадин, ничегошеньки. Есть человек – нет человека.

И как-то в это сразу поверили, и вот почему. Взглянешь на Николая и сразу подумаешь – этот может. Всегда мрачный, круглый год в темных очках, мордастый, с усишками и сквозь человека соседского взглядом протекает, как сквозь место пустое.

Да, а время себе идет и идет. И месяцев через несколько к Николаю въехала женщина с ребенком и собакой.

Тут подробнее. Валентина. Красивая, блондинистая, лет на десять моложе Николая, мягкое, светлое лицо и приветливая улыбка. То есть так казалась, что она рада видеть даже незнакомого соседа.

Мальчик. Нет, сперва собака. Черная, рубленый хвост, огромная башка, шерсти нет вовсе. Всегда на поводке и даже, что большая редкость, в наморднике. То есть серьезная собака. Ну и, конечно же, воспитанная хозяйка.

Да, мальчик. Лет четырнадцати, малость рыхловатый и тоже (в маму) приветливый.

Так-то, вообще говоря, не очень большие изменения и произошли: вместо одной женщины появилась другая, вместо погибшей под машиной собаки на прогулку выводят другую, под машиной покуда не побывавшую.

Да, и плюс рыхловатый мальчик. Но и минус. Как только у Николая появилась Валентина, его сын вовсе перестал приезжать к отцу.

Да, а Валентина, видать, была женщиной общительной, и она подружилась с соседкой, ну, вот которая дверь в дверь. Ну, может, не так уж сразу и подружились, но забежать друг к другу и малость поболтать они могли. Да, а соседка при этом никаких расписок о неразглашении тайн не давала, это понятно.

Словом, так. Была Валентина замужем, нет ли, неизвестно. Жила с родителями и незамужней старшей сестрой в двухкомнатной квартире, то есть там была густая населенность, это важно подчеркнуть.

С Николаем знакома давно. Уж как они познакомились и где встречались, абсолютно их личное дело.

Тогда многое прояснилось: Николай, получается, любил другую женщину, а это, всякому известно, долго продолжаться не может (в смысле разом и жена, и любимая женщина), расставаться с Валентиной он, видать, не собирался и, как только подвернулся случай (а он обязательно подвернется, если ты его ищешь), дернул жену за ноги. Подождав немного, вытащил ее на сушу.

А дальше, нетрудно себе представить, все шло в законном порядке: милиция, следов на ногах нет, в крови алкоголь, тут загадок нет – женщина выпила, пошла купаться, хватанула огурца. Тихие похороны. Все!

Понятна и мрачность Николая. Жена попивала, и он ее стеснялся. То есть счет простой: от одной женщины только огорчения, от другой только радость. Так и зачем, спрашивается, мучиться, когда можно только радоваться.

Понятно стало, почему Тамара попивала. Она или знала, или догадывалась, что у мужа есть другая женщина. Как-то уж жены об этом узнают, а кто не узнает, значит, и узнавать не хочет.

Произошло маленькое чудо – изменился Николай. Он стал приветливым и даже веселым. По утрам, спускаясь к машине, улыбался, а то и курлыкал под нос какую-нибудь песенку. Даже и пошутить мог.

Пример. Стоит человек на площадке и курит (дома не разрешают – дети малые), так Николай спросит: дыхательной гимнастикой занимаетесь? Да, это шутка.

К ним стали приезжать друзья, шумно отмечали дни рождения. То есть постоянную тишину в квартире сменило веселье.

И что же получается? А получается хоть и новая, но вполне счастливая семья. И все помаленьку стали забывать Тамару. Тем более жильцы в доме часто менялись.

Правда, напомнить надо, сын Николая так ни разу и не приехал. Видать, не мог смириться, что место мамы заняла какая-то чужая тетка. А молодой еще, не понимает, что папа – нестарый покуда человек и он не может всю оставшуюся жизнь тосковать по утонувшей жене.

Но счастье, и это каждому известно, не бывает долгим.

Однажды они, видать, как-то очень хорошо отнеслись друг к другу, в смысле понежничали, и Валентина вдруг сказала мужу: ну, какими люди все-таки бывают недобрыми, представляешь, они говорят, что ты свою жену утопил.

Пожалуй, добрые люди, а хоть бы и соседка, почти подруга, просветили ее не вчера и не сегодня, но она, как всякая любящая жена, не поверила и этим нелепым слушком мужа не огорчала.

А тут, видать, подошел какой-то особый момент близости и даже неразрывности, ну, она и сказала, в том, пожалуй, смысле, что вот ты добрый, а другие люди какими бывают злыми, и чего они только ни напридумывают.

Ну, и как же я ее утопил, это даже интересно? Она-то, конечно, не сомневалась, что муж ни в чем не виноват, и потому сказала: а ты ее за ноги дернул, ну, какой только бред не приходит в злые головы, так ведь?

И тут Николай повел себя самым непонятным образом. Мог ведь сказать: она утонула, а я и не заметил – дремал на песочке под солнышком, а когда хватился, Тамары уже не было. И подробности вспомнить (хоть и тяжело, конечно), как искал жену под водой да как ему помогала случайно подошедшая супружеская пара. И продолжалась бы дальше спокойная, а может, даже и счастливая его жизнь с Валентиной. Нет, не понять, ну кто тебя за язык тянул.

Нет, даже и не нужно подробности вспоминать, а скажи коротко, но твердо: нет, я ее не утопил. И все! Лети дальше счастливая жизнь до последней остановки, желательно, разумеется, одномоментной.

Перед тобой всего-навсего жена, а не священник, и что это тебя потянуло каяться? Вперед забегая, священник отпустил бы грехи, а жена не отпустила.

Нет, человека понять невозможно. Видать, тоже чувствовал момент неразрывной близости и рассказал, как было дело. Да, пожалуй, надеялся, что жена у него такая, что отпустит все грехи. Ошибка!

Нет, Валя, я Тамару не топил. Я, Валя, не убийца, а трус. Я хотел ее спасти и подплыл к ней, но она, безумная от страха, вцепилась в меня. Я отбился, но больше близко не подплывал. Она утянула бы меня. Хотел ухватить ее за волосы, но они у нее короткие. То есть он сделал только одну попытку, а больше – побоялся. И это понятно: тонущий, когда он в последнем страхе, непременно ухватится за спасителя и утянет его за собой.

Это как? Кто-то бросается на амбразуру, но он молоденький, и, помимо жизни, ему нечего терять. А кто-то, постарше, ждет, когда амбразурный пулемет заткнут каким-то иным способом: у человека, к примеру, трое детей, и он думает прежде всего о них.

Мог бы и Николай сказать: а я думал о тебе и не хотел собой рисковать, но это была бы совсем никудышная ложь.

Все! Разговор закончился, да на этом, собственно, закончилась их счастливая семейная жизнь.

Пропало веселье, и Валентина стала постоянно грустной. Нет, Николай не убийца, никого за ноги не дергал, он просто не очень смелый человек. Так она говорила соседке.

Нет, не понять этих людей. Никто твой язык клещами не прихватывал. А Валентина! Ты ведь живешь в нашем боевом времени, а не в каком-нибудь позапрошлом веке, ну, поуговаривай себя, он не трус, просто он постоянно помнил, что есть я и он мне очень нужен. Ну, поуговаривай себя, это же так просто!

Но она все время была печальной, а Николай, как в прежние годы, стал мрачным, и, понятно, никаких шуток про дыхательную гимнастику – а трави себя хоть до позеленения, мне на это тьфу и растереть.

Куда-то пропала у меня любовь, а без нее я жить с человеком не могу. Ну, месяц, ну, год, но не всю оставшуюся жизнь. На возражения, что все люди почти поголовно терпят, ответила: да, люди почти поголовно терпят, а я не могу.

А дальше коротко и совсем уж неправдоподобно. Можно спросить: что сейчас вопрос номер один? Жилье. Вот вопрос номер один на все времена.

Вообще-то говоря, получается не история о второй жене, но исключительно сказка. То есть так: муж оказался трусом, я не могу труса любить и потому жить с ним не буду.

Да! Однажды Валентина с сыном и башкастой собакой возвратилась в родительский дом. Где, надо напомнить, высокая народонаселяемость. Отец, мать, старшая сестра (незамужняя, а за сорок и, значит, без надежды к кому-либо законно отселиться) и Валя с сыном. Плюс башкастая собака. Нет, правда, тут даже и загадка: отец, мать плюс старшая дочь – в одной комнате, а в другой Валентина с сыном. Или же все наоборот: сестры неразлучны, а у отца с матерью своя комната. Ладно, это их дело, уже невыяснимо. А некоторое время жила вполне нормально: у сына своя комната, у них с Николаем своя и общая гостиная. Все! Вопрос закрыт.

Николай остался один в трехкомнатной квартире. Рано утром и поздно вечером выгуливает пуделька. В субботу к нему приезжает сын. На день привозит дедульке внучку.

Журнал «Нева» № 9 (2006)

Воля

Это была очень маленькая семья, да чего там, меньше и не бывает – муж Володя и жена Света (он ее Светиком называл). Без детей. Да, очень маленькая семья.

Света когда-то давно сходила замуж, но неудачно – муж пил и поколачивал ее и, что характерно, не только выпивши, но и на почти трезвую голову. Это хорошо, что без детей обошлось. А Володя, ну, это совсем другое дело, выпивает как все и не более того и, что удивительно, во всем слушается жену. О том, чтобы крикнуть на нее, поднять руку в желании поставить фингал, – да речи быть не могло.

Жили дружно, по субботам могли выпить, но и закусить же как следует. А это совсем другое дело – вместе выпить и закусить как следует. Это семью не разрушает, а, напротив того, даже и укрепляет.

Лет им чуть за сорок – сорок ли один, сорок ли два. Семь лет вместе, а детей не было. Света говорила, а нам и без детей хорошо. Володя же на подобные вопросы отвечал – а не получилось. Все как у людей, а не получилось.

До Светы Володя женат не был. Он всегда говорил, а зачем мне жена, если у меня мама хорошая.

А уж когда мама умерла – дело другое. Одному скучно, это конечно, и надо, чтоб кто-то ждал его, когда он приходит после суточной кухонной жары.

Роста он был невысокого, жилистый, волосы черные, коротко стриженные, одежды носил обычные, всегда чистые (то есть Света была хорошей женой, если следила, чтоб муж был в чистых одеждах).

Володя закончил ПТУ для поваров, отслужив армию, успел поработать в хорошем ресторане (в город ездил), потом ресторан стал китайским, и его турнули, набрали других людей, может, и не китайцев, но которые хоть отдаленно представляют, как готовить змей и тараканов. А Володю этому в ПТУ как раз и не учили.

Его сразу взяла к себе хозяйка кафе под красивым названием “Мираж”. Почти забегаловка. Полустекляшка-полудеревяшка для простых людишек. Восемь столов, пиво, водка. Работает круглые сутки. Можно пообедать-поужинать, а можно просто выпить и закусить. На первое – щи, солянка, на второе – котлеты, кусок мяса. Пара салатиков. Вечерние люди пьют пиво, курят и ведут свои разговоры. Ну да, для самых простых людишек. Цены соответственные.

Хозяйка была Володей довольна – раньше работал в хорошем ресторане и не пьет. Называла Володей, но на “вы”, то есть уважала. Платила нормально и без задержки. Сутки работает (там ночью можно было полежать на топчане – народ же главным образом пьющий, а не жующий), двое суток свободен.

Когда Володя познакомился со Светой, он уже работал в “Мираже” и иной раз любил вспоминать о прежнем своем месте, но это так, словно бы человек листает странички прежней красивой жизни.

Теперь Света. Она говорила, что когда-то была воспитательницей в детском саду (может, нянечкой, как думал Володя, хотя ни разу при ней не засомневался, воспитательница так воспитательница, то есть, получается, человек с образованием). Потом работала в ларьке (там хозяин был противный и платил плохо, не говоря уж о том, что приставал, а я не такая). Потом сидела в магазине на кассе, и тут ей сразу не понравилось (народишко у нас, ты знаешь, очень противный, я вон сколько прожила, а этого не знала), а потом она на долгие года (и на текущий момент) нашла выход – уборщица в нескольких местах.

К примеру, к семи прибежать в больницу и там в терапии протереть лестницы и комнаты для врачей и сестер, затем бежит в другое место и еще в одно. Платят соответственно, но ведь в трех местах. И потом каждому известно, как курочка питается – а по зернышку клюет. Да, рано вставать, но часам к двенадцати свободна.

Была не худа, а вот именно стройна. Волосы светлые, причем собственного окраса, следила за текущей модой, ну, в том смысле, все покупают вот такие куртки и сапоги, и она покупала. Ходила шустро, словно бы девушка, а не сорокалетняя тетенька.

Теперь о самом главном в жизни нынешнего человека. Жилье! Тут уж никто спорить не будет, что это самое главное.

Так вот у них с жильем все было неплохо. Однокомнатная квартира.

Да еще кухня странно большая – а метров двенадцать. Это уже вечерне-ночное время для Володи. Он установил маленький такой телевизор, поставил диванчик и вечерами смотрел телик, главным образом футбол из дальних стран. Да так на диванчике и заснет – это чтобы Свету не будить, ей же рано вставать, чужой сон надо уважать, это Володя, сменный работник, понимал хорошо, к тому же любил жену и потому жалел ее сон.

Теперь маленькое уточнение. Да, Света – законная жена, но здесь не прописана (квартиру приватизировала Володина мать еще в самом начале всех этих перемен). Прописана же Света в прежнем своем жилье, там трехкомнатная квартира, мать и сестра с двадцатилетней дочерью. А Света, ведь правда же, не дурочка дарить свои законные метры, а хоть бы и самым близким людям. А вдруг придет время и мамочка помрет, вот тогда и будут с теми метрами разбираться.

Ну, вот все и понятно. И с жильем, и с Володей, и со Светой (Светиком). Вот теперь вся история и начинается.

Как-то Володя пришел с работы, завалился в законный сон, а когда проснулся, Света говорит, сегодня у меня радостный день – брат в гости придет. Какой брат, у тебя же только сестра? Нет, это двоюродный, с Украины, сюда строителем приехал, я про него мало слышала, это по отцовской линии (отец же нас рано бросил), так это сын его сестры.

Ладно. Вечером приходит здоровенный такой мужчина, улыбается, лет на пять моложе Володи (и Светика, понятно). Да, Света и сестру позвала, ну братик все же, хоть и не самый родной. Ну, посидели, выпили-закусили, сестра ушла рано (чем-то ей новый дальний братик не понравился), а вечером Светик говорит, а знаешь, Вовик (это когда она ласковая, мужа Вовиком называет, это ему нравится – значит, она им довольна), Коля приехал к нам по строительным делам, вроде их гастролерами называют, ну, там азиаты, кавказцы, украинцы-молдаване. Наши ведь не за всякую работу берутся – все самое черное и тяжелое оставляют гастролерам. У них там, видать, совсем плохая жизнь, работы нет, а у Коли двое детей. Если угол снимать, что семье останется?

Ну да, добрая и жалостливая женщина. Ну как же, братик, хоть и двоюродный, уж он-то не виноват, что отец нас довольно подло бросил. И где же он разместится? Ой, а я все продумала, а на твоем диванчике. А я? Ой, а вместе футбол и посмотрите. В крайнем случае футбол в комнате посмотришь, ты его и без звука понимаешь. Все ж таки брат. Ну хоть на короткое время. Володя согласился. Ошибка? Да, ошибка. Но кто ж это наперед свою жизнь просчитать может. А хоть бы и никто.

Ну вот. Потекла себе жизнь далее. Ночевал Коля на кухне, дома питался мало, давал какие-то денежки, но Света кормила его почти бесплатно – а пусть деткам побольше останется. Нет, добрая у Володи жена – приютила двоюродного брата, которого раньше не видела, и кормит почти забесплатно. Да, повезло Володе – какая жалостливая у него жена.

Но! Ведь всегда в жизни что-нибудь да случается. Однажды вечером Володя забежал с работы домой (уж что ему надо было, он и не помнит). Звонит. Никто не открывает. Да, он звонит, а никто не открывает. Попробовал ключом – не открывает. Наконец выходит Света в ночной рубашке. Буквально остолбенела – Володя ведь никогда домой с дежурства не приходит (в рабочее, понятно, время).

Глянул в комнату, а в кровати, точнехонько на Володином законном месте, лежит братик Коля. И что любопытно, голенький. То есть совсем голенький. Что и понятно, лето, и человеку жарко.

Володя ничего не сказал, но ушел. Он даже дверью не хлопнул.

Нет, но так-то если разбираться, какие разные люди бывают. Другой бы, увидев голого мужика в своей койке, поколотил бы его (и свою жену заодно), выпер бы мужика, а может, и жену, а уж потом стал бы разбираться, дальше-то что делать, простить ли жену, разводиться ли. Но уж скандал устроить – это обязательно, с мордобоем ли, без мордобоя, но уж с громкими криками Володи и воплями Светы, это уж обязательно.

Но нет. Молча ушел. Посидел на скамейке во дворе. На работу не пошел. Долго смотрел, как уходит вечер белой ночи и надвигаются сумерки. Потом сестре рассказывал, что-то разом в нем сломалось. Вот именно что разом. Будто кто-то когда-то завел часы его жизни, и он, хоть и не слышал тиканье этих часов, что-то все время делал – учился, служил в армии, работал, жил с женой Светой, ни разу не задумавшись, правильно ли идут его часы. Не спешат? Не отстают? Словно бы кто-то невидимый завел часы и подтолкнул в спину – живи.

А вот теперь разом завод сломался, и Володя не знал, что ему делать.

И вдруг окончательно понял – а не делать ничего. Он лег на скамейку и продремал до утра. Было ясно, домой он не вернется, на работу не пойдет. Завод кончился, так и зачем что-то делать, к примеру стоять у жаркой печи.

Ему малость повезло – были деньги, хозяйка как раз выдала зарплату.

Володя раньше жалел бомжей – грязные, голодные, с одной заботой выпить и что-нибудь пожевать. А сейчас он думал, зато они вольные и никому ничего не должны. Да, голодные, грязные, но ведь никому ничего не должны.

И Володя исчез.

Потом сестре рассказывал, что его впустил в свой подвал друг-водопроводчик: на ночь запирал, утром выпускал. Да. Тут Володе повезло.

Значит, пропал человек. Дома его нет, на работе нет. Да, пропал. Ну, жена подала заявление – ищите моего мужа, хоть в каком виде, но найдите. Над ней малость посмеялись, вы не мужа ищите, а женщину, у которой он кантуется. Но заявление взяли – будем искать.

Но нашла Володю не милиция, а родная сестра. Встретила на улице и буквально обомлела – братик грязный, бородатый и какой-то черный.

Ну настоящий бомж. Привела его к Свете – это еще что такое, у человека собственное жилье, причем его, а не твое, Светка. Иди, братик, отмывайся, новую одежду надень, а старую выбрось на помойку. А ты, парень, не прикидывайся братом, а лучше вали отсюда к таким же гопникам, как и ты. Так-то я посмотрю, ты ловко пристроился, но закон у нас отменен не вполне, имей это в виду.

Видать, бомжевать Володе не больно понравилось, и он ни разу не пытался рассказать, где и как он прожил это время.

Света уговорила не выпирать брата, потерпи его маленько, он тут только до конца осени, до начала зимы. А на Володю бомжевание так подействовало, что оно вроде навсегда погасило его волю и всю оставшуюся жизнь плыть ему по течению и никогда против.

Далее жили так. Братик спит на диванчике, а Володя на своем месте, рядом с женой. Нет, конечно, давал себе слово, что больше никогда не дотронется до этой гадины, но жизнь ведь умнее и хитрее всех, и когда Володя лег на чистое белье, а рядом теплая и законная жена, все свои прежние обещания забыл и, понятное дело, дотронулся. А Света и не сопротивлялась, все правильно, все как положено – муж вернулся на свое законное место. Тут, пожалуй, так: проходила она педучилище, не проходила, но арифметику-то знала, а она простая – два лучше, чем один. А Володя так свое понимание устроил, что вроде бы и не задумывался, чем занимаются Света и ее брат, когда он, Володя, на работе. А может, и ничем. Да, пожалуй, и точно – ничем.

Да, хозяйка взяла Володю на прежнюю работу, чего там, повар-то он хороший, да, прогулял сколько-то времени, так она и не собирается оплачивать его прогулы.

Но тут начались в семье пьянки. Когда Володя работает, они не пьют, ждут хозяина. А так два вечера семейных посиделок. Это уж потом Володя сообразил, что они его спаивали. Ну да, у тебя два выходных, пей себе да закусывай, а нам завтра рано вставать.

Да еще хозяйка всех в отпуск отправила – кратковременный ремонт, и тут уж Володя мог пить без оглядки на завтрашний день.

Но однажды он почувствовал – все, больше не могу. По утрам всего трясет, руки дрожат, но главное, на душе тоска, буквально хоть давись. Света ласково подсказывала – ты похмелись, легче будет. Нет, не могу, иначе сдохну.

Но не сдох, а вот головная коробка немножко сдвинулась с привычного места. Сперва он вшей с себя стряхивал, потом ловил мышей, а потом за ним ходил какой-то черный зверь и очень страшно рычал.

Ну, тут все понятно: особая машина, санитары в грязных халатах и дальняя дорога в спецказенный дом.

Вши и черный зверь исчезли довольно быстро. Вскоре Володе даже разрешили выходить в больничный двор. А куда он денется?

Да, но на Володю обратили внимание санитарки: какой-то особенный больной, на удивление не бездельник, а давайте я вам помогу, ведра ведь тяжелые, особенно если нести их из кухни в отделение. Такой он санитар-доброволец. Ну очень старательный и услужливый мужчина. И уговорили заведующего оставить Володю еще на один срок. Да какие законы, если работать некому.

Вы его спросите, хочет он домой? Володя подтвердил – не хочу домой. И это очень странно: не бомж, постоянная работа, свое жилье, законная жена.

Короче, Володе предложили остаться в больнице разнорабочим при кухне. Все как положено – заявление, зарплата. Работа понятная: котлы почистить, вынести объедки, помочь чистить картошку, морковь, прочее.

И со временем даже каморку при кухне выделили – топчан, столик, табуретка. Даже окошко было, хотя и маленькое. Ему здесь нравилось: спокойно, волен, никто не обижает.

Когда его навестила сестра (Свете он запретил приезжать, оказалась послушной женой – ни разу не приехала), Володя попросил привезти кухонный телевизор. Теперь он был вовсе вольным человеком: днем работаешь, вечером телик посмотришь, или сходишь в поселок, купишь нормальной еды и сигарет, или пойдешь гулять в лес.

И когда сестра привезла зимние вещи и стала уговаривать вернуться в прежнюю жизнь (тем более Светкин брат или кто он там ей уехал домой – тут нет работы), Володя отказался. А пусть она живет с кем хочет. Не этот брат, так другой появится.

Я же смотрю телевизор: все время кого-то убивают, горят дома со стариками, деревни спиваются, на бедных плевать, никто никому не нужен.

Здесь меня хотя бы никто не унижает, не плюет в душу и не пытается споить.

Теперь смотри: повар запил, и меня попросили заменить его, уж такую-то еду – перловая каша, борщ, котлеты – я всегда сумею сварганить, нет, в ту жизнь я не хочу, и покуда в душе у меня покой, поживу я здесь, на воле.

А дальше видно будет.

Наперед загадывать никак нельзя – разве что-нибудь сбылось?

Журнал «Звезда» № 2 (2011)