Текст книги "Призраки Фортуны"
Автор книги: Дмитрий Полетаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Выпил он!.. Выпил вота!.. О! – закончила она, показывая на больного.
Казалось, что Макшаллан готов был испепелить ее взглядом. Чертыхаясь, он вновь бросился в свою комнату и через мгновение появился с кувшином воды.
Дрожащими руками доктор налил в стакан немного жидкости, а потом стал что-то торопливо смешивать в своих склянках. Наконец, достав нечто вроде пипетки, осторожно набрал только что приготовленное зелье и склонился над изголовьем больного.
На Марго он уже не обращал никакого внимания. Хотя если бы и обратил, это все равно ничего бы не изменило. Ну, может, разве только способ, которым ему суждено было в тот день умереть. Но поскольку все его внимание было целиком сконцентрировано на своих гадких приготовлениях, Марго этот способ выбрала за него сама. Она взяла откинутый в спешке Макшалланом медный кувшин, в котором он принес остатки воды, и со всей силы опустила его на голову доктора. Раздался глубокий, благородный, как удар в набатный колокол, звук, и доктор как стоял, так и рухнул на колени у кровати больного. Больше всего Марго удивило, что лейб-гвардейцы даже не пошевелились от ее «колокольного звона».
Марго подобрала пипетку, наклонилась к доктору и осторожно влила содержимое ему в ухо. Затем сняла с постели одеяло, расстелила его на полу, перекатила на него тело Макшаллана и перетащила его в отведенную ему комнату. Вернувшись к Резанову, Марго еще раз все внимательно осмотрела и, удовлетворенно кивнув, вышла в коридор.
Уже давно и неудержимо светало. А в тот момент, когда она выходила из комнаты, еще и закричали петухи. «Совсем как в сказке, – усмехнулась про себя Марго. – С нечистой силой покончено, объявляйте, петухи, новый день!»
Она достала запрятанный под корсетом айфон и собралась было нажать на заветную кнопку, как взгляд ее упал на бравых гвардейцев. Конечно, было бы лучше исчезнуть незамеченной, но Марго не хотела оставлять Резанова без присмотра. Хоть главная причина беспокойства была уже устранена, полагаться на случай не хотелось. Спрятав телефон, Марго открыла дверь чулана, достала оттуда два ведра и таз, сделала из них как можно более неустойчивое сооружение и легонько поддела его ногой…
Грохот раздался такой, что и мертвого поставил бы на ноги. Ну а бравые гвардейцы были еще вполне живые ребята! Повскакав, Григорьев и Хресков автоматически бросились подбирать раскатившиеся ведра и таз. Увидев Марго, они остолбенело застыли на месте.
– Тише вы, медведи, – состроив лейб-гвардейцам глазки, озорно проворковала Марго. – А то барина разбудите!
– А шо, не помер ишо их высокоблагородь? – хлопая глазами, брякнул Хресков.
– А чё ему помирать-то? Живехонький барин-то ваш! Еще и вас переживет! – хохотнула Марго, наслаждаясь неподдельным изумлением вояк.
Ни слова более не говоря, гвардейцы, как по команде, вломились в комнату к Резанову. Воспользовавшись моментом, Марго скользнула в чулан и плотно прикрыла за собой дверь.
Глава пятая
Абсолютная реальность
Наше время. Санкт-Петербург. Набережная Мойки,
дом 72
Был уже третий час дня, поэтому кафе на Мойке, в котором устроились Дмитрий и Марго, неудержимо пустело. Заканчивалось время обеденных перерывов, до времени же вечерних застолий было еще далеко.
Марго закончила свой рассказ и, уже ни на что более не отвлекаясь, принялась за клубничный чизкейк. Дмитрий неотрывно смотрел в одну точку. Он настолько погрузился в свои мысли, что совершенно перестал замечать окружающее. За все время, пока Марго рассказывала об операции, предпринятой ХРОНОСом по спасению молодого Резанова, он ни разу не перебил ее и теперь переваривал услышанное. При этом его не покидало какое-то странное ощущение дежавю – будто бы он уже слышал нечто подобное или даже был участником похожих событий.
Марго покончила с чизкейком и перешла к мороженому. Дмитрий молчал. Когда и от мороженого оставалась всего одна ложка, а Дмитрий так и не подавал признаков возврата в реальность, Марго решила проявить инициативу.
– И о чем же ты так задумался? – спросила она, пытаясь выложить остатки мороженого в кофе, превратив его таким образом в гляссе.
– Да вот, все думаю… – Дмитрий прокашлялся. От долгого молчания в горле у него вдруг запершило. – Неужели вот так, слепо, Фортуна может переходить из рук в руки… – Дмитрий опять уставился в пространство поверх правого плеча Марго.
– Это ты о чем, любимый? – немного недоуменно спросила она. – Все же хорошо закончилось!
– Да нет, я о другом… – задумчиво произнес Дмитрий. – Это же надо, оказывается, у Резанова была реальная возможность занять место Зубова! Стать вторым Потемкиным! Ты представляешь, куда Россия могла бы тогда рвануть, если бы не тот злосчастный инцидент на крымской дороге?!
Марго, отхлебнув кофе, с улыбкой посмотрела на Дмитрия.
– Ну и куда бы Россия рванула? – вдруг хихикнула Марго. – В штаны, наверное, как всегда! – Но Дмитрий почему-то шутку не принял и даже как будто обиделся на что-то. – Может, и рванула бы, – уже более серьезно, пытаясь как-то исправить неловкость, добавила Марго, – но только неизвестно, в какую сторону. И вполне может быть – не в сторону Русской Америки.
– Это еще почему? – удивился Дмитрий.
– Резанов, конечно, человек необычный для своего времени, но ты знаешь, я видела его лицо… Вот как тебя сейчас… – Марго решила, что упоминание о поцелуе будет в данный момент излишним. – Жаль только, глаза его были закрыты… Но все равно, мне показалось, что это лицо… не знаю, как сказать…
– А ты скажи, как знаешь, – хмуро посоветовал Дмитрий, демонстративно-сосредоточенно помешивая ложечкой чай.
– Ну-у-у… лицо болезненно неудовлетворенного человека, – выдохнула Марго.
– Ничего себе! – Эмоции наконец вернулись к Дмитрию. – А ты что хотела? Человек только что перенес сложнейшую операцию!
– Я это понимаю, – перебила его Марго. – Я имею в виду – лицо человека с болезненно неудовлетворенными амбициями.
– Ну, допустим… – Дмитрий наконец перестал болтать ложкой. – Хотя опять же, если верить твоим собственным словам, человек перед этим находился на грани жизни и смерти, между прочим. Я уж не знаю, что там переживает умирающий, но где-то читал, что процесс этот очень активный! Но даже если это и не так, скажи мне, – Дмитрий распалялся все больше и больше, – какие еще эмоции ты ожидала увидеть на лице двадцатилетнего умирающего человека?! Прекрасно прожитая жизнь, ничего не скажешь! И потом, с какой это стати «неудовлетворенные амбиции» вдруг помешали бы в освоении Америки?! – закончил свою тираду Дмитрий. Он разошелся не на шутку.
Марго же, наоборот, как это часто бывало в подобных ситуациях, становилась все более и более невозмутимой.
– Дим, ты меня опять не понял. Я понимаю, что для освоения новых территорий – в грязи, лишениях, постоянной нехватке всего самого элементарного, ежедневной опасности смерти от голода или дикарей, – нужна какая-то очень веская причина. Возможно, что на все это можно было бы решиться как раз по причине неудовлетворенного честолюбия, но…
– Да, я понял, куда ты клонишь, Марго! Постояв над человеком пять секунд, тебе вдруг открылась вся глубина его сути. Ты уже решила, что, стань он могущественным фаворитом императрицы, его честолюбие было бы удовлетворено, и незачем было бы покорять далекий материк! Не так, скажешь?
– Именно! – воскликнула Марго. – Естественно, сейчас этого никто не может с уверенностью сказать, но вероятность такая не исключена, согласись! И потом, почему это «за пять секунд»? Я еще книжки исторические читала да и сама в некоторых событиях участвовала, и знаю с позиции сегодняшнего дня, что – ДА! – Щеки Марго немного порозовели. – Именно неудовлетворенное честолюбие во многом двигало этим человеком! Как и многими другими, кстати. Теми, кто менял ход истории! Именно исходя из этого, и надо оценивать поступки Резанова, если мы хотим найти ключик к мотивам его поведения.
Марго тоже не на шутку завелась, поэтому теперь пришла очередь Дмитрия сбавлять обороты:
– Да не горячись ты, Марго! Во-первых, позволь тебе напомнить, что сам лично Резанов территорий не осваивал, это все до него выпало на долю Шелихова и иже с ним. Удовлетворение своих амбиций он вполне мог найти в осуществлении этих проектов, которые мы бы сегодня окрестили «геополитическими». Именно они могли поднять его на абсолютно новые высоты, если хочешь. И я думаю, он это прекрасно понимал. Не забывай, что это была эпоха «наполеоновских» амбиций! Более того, только ему, с его образованием и положением, это и было возможно осуществить! И я не подвергаю сомнению твою компетентность и с выводами твоими готов бы был согласиться, если бы… – Дмитрий вдруг опять замолчал на время. – Если бы я не говорил о другом.
– Что ты имеешь в виду? – недоуменно спросила его Марго.
– Что-то меня стала немного напрягать вся эта ситуация. Лезем мы куда-то. Суетимся, а тут… Если бы наши «чапаевцы» опять вовремя не подоспели, ведь помер бы Николай Петрович. Помер, не дожив и до двадцати трех лет! И не было бы тогда ничего из того, о чем мы сейчас спорим! А сколько еще было таких ситуаций, о которых мы ни сном ни духом? Разве возможно на бесконечном полотне Вселенной отыскать и поправить каждую петельку, каждый узелок, который там образовался и послужил тому или иному повороту в истории?!
– Да при чем здесь полотно? Мы занимаемся конкретным периодом и конкретным человеком, так как доказано, что именно его устранение изменило бы ход развития целой страны! Подожди, Дим, ты что, не понял? Это было самое настоящее убийство! Его хотели отравить! И Синицын на этот факт вышел совершенно случайно. Наши вообще занимались тем, что искали причины охлаждения Екатерины к Резанову, а точнее, причины его внезапного ухода из армии. Ведь вся его биография, особенно на начальном этапе, – это цепь алогичных, необъяснимых поступков, да еще и с серьезными информативными дырами. Когда из исторических хроник выпадают целые годы жизни человека, это уже становится подозрительным. Где он был, что делал, чем занимался – сплошные белые пятна! Вот мы и стараемся до этого докопаться!
Дмитрий наконец стал понимать, куда клонит Марго.
– Ну хорошо, допустим. Не привязывайся к словам, а то у меня так и не получится сказать то, что я хочу… Неужели ты не понимаешь, Марго, что в истории человечества все взаимосвязано? Стоит только копнуть прошлое, и пошло-поехало – одно тянет за собой другое! И когда мы хотим что-то поправить, то порой даже не знаем, откуда начинать. Тыкаемся, как слепые котята, «случайно» выуживая, как вон Синицын, важную информацию.
– Подожди, Дим… – Казалось, Марго действительно его не понимала или отказывалась понимать. – Это же только начало! ХРОНОСу и двадцати лет нет! Ты прекрасно знаешь, что Синицын, в отделе которого мы, между прочим, состоим, «ведет» линию Резанова. Каждый школьник знает, что человек он был достойный, и если бы пожил подольше, наверняка восточное направление в политике России могло сложиться совсем по-другому… Вот мы им и занимаемся… А что?
– Занимаемся, – усмехнулся Дмитрий.
– Ну да, а не этому ли ты сам мечтал посвятить свою жизнь всего два месяца назад в Калифорнии?
– Так и знал, что ты это припомнишь! Да только то, что я хочу сказать, гораздо сложней! Я даже слов не могу подобрать… Просто судьба соткана из десятков, а может, и сотен узелков, в каждом из которых заложена кинетика направления последующего развития…
– Ага, «направо пойдешь – коня потеряешь, налево – жену»? Так до этой гениальной мысли Илья Муромец первый додумался. Без всяких высших образований! Ты мне вот что скажи: что тебя вдруг так напрягло в моем рассказе?
– Да то, что последствия каждого из наших «вторжений» практически невозможно просчитать! Все есть слепая удача! Кто МЫ, чтобы корректировать ход Истории? Муравьи, вылезшие на свет и пытающиеся понять принцип действия большого черного «конца света», который обрушился на муравейник! И муравьям никогда не дано будет понять, что это простое колесо и что оно принадлежит автомобилю, за рулем которого сидит водитель! С чего бы ты посоветовала им начать?! Так и мы… Вот я, например, не знал, что Резанов в двадцать три года был на краю гибели…
– Ну, во-первых, мы не муравьи! – Марго окончательно вошла в азарт. – А во-вторых, откуда ты мог это знать? Это что, написано где-то? Помнишь наш первый постулат: «История не принадлежит к разряду точных наук, история есть интерпретация». Так же, как Время не существует отдельно от Пространства, так и История не существует отдельно от Времени! Мы ее провоцируем или проецируем соответственно полученной информации! Для советского школьника шестидесятых годов прошлого века Резанова тоже не существовало, ведь тогда еще о нем не было рассказано. Но это отнюдь не означает, что его не было на самом деле. Просто факт этот еще не был озвучен или, если хочешь, спроецирован в нашу реальность!
– В том-то и дело, Марго, что факт этот оставался реальностью вне зависимости от нас! Просто мы о нем ничего не знали.
– Если мы о нем ничего не знали, то как же это могло быть нашей реальностью?! – воскликнула Марго.
– Не нашей, а АБСОЛЮТНОЙ реальностью! – Дмитрий даже подскочил на стуле. – Та, которая существует вне зависимости от нас! Вот я и спрашиваю теперь: а ты знаешь, сколько еще таких реальностей, которые «вне нас», существует на свете?!
– Не знаю и знать не хочу! Потому что говорить об этом бессмысленно! Ибо пока нет «знания», нет и реальности. А когда «знание» появляется, тогда она и возникает, эта вновь «спроецированная реальность». Тогда и появляются ее Время и ее История! Вот тогда о ней и надо беспокоиться. И ты, между прочим, когда-то сам это говорил!
– Говорил! Но теперь я в этом сомневаюсь, Марго. Сколько еще подобных или альтернативных реальностей мы создадим нашим косолапым вмешательством? Ты это знаешь? Или кто-нибудь это знает? Ведь реальность, в которой я живу, заключается в том, что Николай Петрович Резанов умер в Красноярске, по дороге из Америки в Петербург, первого марта тысяча восемьсот седьмого года. И эта моя реальность не имеет никакого отношения к той, о которой ты только что мне рассказала. Но теперь, после вашего победного рейда, мы должны будем иметь дело уже с этим, альтернативным развитием событий. Прекрасно, ничего не скажешь!
Глава шестая
«Ненастоящая девка»
1787 год. Крым. Ак-Мечеть. Постоялый двор
Егоров и не помнил, когда последний раз спал таким оглушительно крепким сном. Служба давно его приучила использовать для отдыха любую, а особенно случайно выпавшую минутку. Как говорится: «Чем солдат гладок? Поел и набок!» Но все же, чтобы вот так, словно в беспамятстве, без ворочаний и сновидений, такого сна Егоров что-то не припоминал. Товарищам сержанта потребовалось изрядное количество времени, чтобы его растолкать.
Придя в себя и протерев глаза, Егоров увидел склонившиеся над ним рожи Хрескова и Григорьева. Причем одна, Хрескова, прямо-таки расплывалась от еле сдерживаемой радости, в то время как другая, Григорьева, была то ли чем-то недовольна, то ли озабочена.
– Емельян Савелич, вставай! – чуть не взвизгивая, затараторил Хресков. – Радость-то какая! Николай Петрович оклемались, кажись!
Егорова как подкинуло. Ни слова не говоря, он бросился в комнату Резанова. Тут уж не нужно было обладать никакими специальными дохтурскими познаниями, чтобы определить – мирно спавший больной действительно пошел на поправку. Пяти минут не прошло, а Егоров уже седлал коня.
– Радость-то какая! Матушка Пресвятая Богородица! Светлейшему надо гонца срочно справлять, а то и сам сгоняю… Глядишь, наградит еще. Это ж надо, Николай Петрович оклемались! Вот уж действительно радость! Ну что ты, Григорьев, стал как пень?
Григорьев и правда вяло помогал Егорову седлать коня. Видно было – он хочет что-то сказать, да все не решается или не знает, с чего начать.
– Ну что еще? Говори враз! – наконец напрямую спросил его Егоров.
– Тут это… Девка эта… – нерешительно начал Григорьев.
– Какая еще девка?! – рявкнул на него Егоров.
– Та, что вино нам приносила…
– Тьфу ты, мать твою, – ругнулся в сердцах сержант, – ты все про свое!
– Да нет, Савелич, девка та… Она тут и ночью крутилась…
– Ну, крутилась, и что? – Егоров раздраженно вскочил в седло.
– Так вить это… – Григорьев сглотнул. Ему было явно не по себе. – Она, когда за дверь выскользнула, я за ней бросился…
– Ну? – все не понимал Егоров. Терпению его явно подходил конец.
– Так ить… Дверь-то я рванул почти сразу, а ее там… и след простыл!
Григорьев хоть и смотрел на Егорова, но взгляд его был устремлен как будто внутрь себя. Слова давались с трудом.
– Ну, так и что?! – недоумевал Егоров. – Ну, сбежала краля твоя! Не стала тебя, дурака, дожидаться!
– Да нет, Емельян Савелич, – Григорьев наконец поднял глаза и как-то даже с укоризной посмотрел на сержанта, – дверь-то в чулан вела… Глухой чулан… Оттудова выхода-то нету! Так вот я и говорю, что она сквозь землю, выходит, и провалилась…
Егоров уставился на Григорьева. Вроде не врет, это он видел точно.
На ожившем к новому дню постоялом дворе уже царила утренняя суета. Многочисленная дворня суетилась по хозяйству.
Григорьев – подпрапорщик лейб-гвардии Измайловского полка, статный молодец, всего на палец ниже двухметрового Егорова, как ребенок, тоскливо смотрел на сержанта, ухватившись за повод его коня. Егорову стало не по себе.
– Ладно, потом разберемся, – наконец сказал он. – Смотри тута, чтобы с их благородия волосок не упал! Я мигом!
Но Григорьев, казалось, не слышал его.
В этот момент створки окна на втором этаже флигеля с треском распахнулась, и в проеме, высунувшись чуть не по пояс и вывалив вперед неимоверных размеров титьки, показалась дворовая баба. Лицо ее было плоское и круглое. Щеки, сдавившие картофелину носа, лихорадочно горели. Набрав в грудь побольше воздуха, баба заголосила что есть мочи, с надрывом и повизгиванием:
– Ой, люди добры! Дохтур-то германский помёр! Ой, господи, помёр дохтур-то!
Все мигом пришло в движение. По двору забегали, заорали, захлопали дверьми.
– Какой он тебе германский, дура! – прошамкал, ковыляя мимо, какой-то беззубый мужичонка, торопясь в числе первых пробиться к двери. – Аглицкий дохтур-то был!
– Не аглицкий, а гишпанский! – послышался другой мужской голос. – Сам слыхивал, как барин сказывал.
– Сам ты гишпанский, дурилка ты навозная, – не сдавался мужичонка, – он же по-аглицки глаголил!
– Что?! Это я дурилка?! А я вот тебе сейчас как по уху-то тресну, так ты у меня по-басурмански заговоришь, грамотей хренов!
– Ты мне?! А ну съезди! – выпятив вперед редкую бороденку, вдруг петухом наскочил на обидчика щуплый мужик.
Баба с толстым лицом, не переставая, надрывно орала. Захлопали ставни окон. Другие постояльцы тоже стали высовываться наружу, чтобы узнать причину утреннего переполоха.
– Эй! Григорьев, – свесившись с лошади, тормошил сослуживца сержант, – очнись, Григорьев! А ну, сгоняй-ка, глянь, что там с дохтуром-то?
Но с Григорьевым творилось что-то странное. Он, мелко крестясь, уже открыто трясся всем телом. Егоров с сочувствием поглядел на подчиненного. Это был один из тех редких случаев, когда он не знал, что делать. Да и Хресков, как назло, куда-то запропастился.
– Нечистая… Как в чулане-то исчезла, так я сразу-то и понял, что нечистая… – повторял Григорьев, клацая зубами и тоскливо уставившись куда-то вдаль. – Черт это был в бабском обличье! – театральным шепотом причитал он. – Ей-богу, черт!
По его белым, в обтяжку, панталонам стало заметно растекаться темное пятно.
– Тьфу ты, мать честная! – в сердцах выругался Егоров. Не слезая с лошади, он саданул тростью пробегавшего мимо дворового.
– Ой, бля! Больно-о-ть, вашаблагародь! – завизжал мужик.
– А ну пособи, не видишь, дурень, офицер не в себе…
Григорьеву действительно было уже совсем плохо. Расширенные глаза его ничего не выражали, кроме животного страха, как у бычка перед закланием. «Эк его скрутило-то! – подумал, крестясь, Егоров. – Никак и впрямь нечистый накуролесил!»
А мужик тем временем уже орал через весь двор:
– Дядь Прохор, подь сюды! Пособить треба! Гля, тут охвицер уссался!..
К вечеру того же дня из Ставки главнокомандующего, расположившейся в новом, отстраиваемом на европейский манер городе Симферополе, со специальным нарочным было отправлено срочное донесение императрице: «Резанов поправился!»
Глава седьмая
Проекция реальности
Наше время. Санкт-Петербург. Набережная Мойки,
дом 72
Марго во все глаза смотрела на Дмитрия.
– Боже мой, Дим, ты что, действительно не видишь проблемы?! – воскликнула она даже с некоторым отчаянием в голосе.
Теперь пришла очередь Дмитрия с удивлением уставиться на Марго:
– Что ты имеешь в виду?
– Да то, что «твоей» реальности не существовало бы, если бы…
И тут Дмитрия осенило! Он наконец догадался, к чему она клонит.
– Постой-постой… Ты хочешь сказать, что этой реальности не существовало бы, если бы не ваш спасительный рейд в Крым! – воскликнул Дмитрий, заканчивая ее мысль и хлопая ладонью по столу. В возбуждении он несколько не рассчитал силу удара. Блюдца и чашки подпрыгнули на столе, зазвенев ложками. Девушка-бариста выглянула из-за барной стойки. Немногочисленные посетители стали оглядываться на странную парочку: современная красотка, «с ногами» и татуировкой, и мужчина значительно ее старше. Но кого сейчас этим удивишь? Дмитрий покраснел и, сконфуженный, наклонился ближе к Марго, всем своим видом демонстрируя окружающим, что инцидент исчерпан и ничего особенного не происходит, – так, дело житейское.
За своими морально-нравственными переживаниями он действительно упустил суть проблемы, которую Марго так точно и тонко подметила. Дмитрий попытался разглядеть в широко открытых зеленых глазах, пристально смотревших на него, хотя бы слабые признаки торжествующего превосходства. Но нет, во взгляде Марго ничего такого, что могло бы пошатнуть его мужское самолюбие, не было. Пожалуй, добавилось немного беспокойства, но это понятно, учитывая их шумный спор.
– Тогда получается, – все еще под впечатлением от своей догадки продолжал Дмитрий, – что реальность, в которой мы живем, уже была кем-то… подправлена?
– Именно! – Марго торжествующе смотрела на Дмитрия.
Он открыл было рот, чтобы возразить что-то еще, но не нашелся что сказать, пораженный новой мыслью.
– То есть ты хочешь сказать, что кто-то умышленно, уже ТОГДА правил нашу историю?!
– Почему ТОГДА? – Марго, казалось, гипнотизировала Дмитрия.
– А когда? – Дмитрий потер рукой лоб. – Чтобы такие дела творить, надо… Надо… – У него мелькнула новая догадка. – Не хочешь же ты сказать, что «кто-то» обладает такими же… э-э-э… возможностями, как мы?
– Почему бы и нет? – Марго вдруг усмехнулась. – Я понимаю, что тяжело расставаться с образом избранного, но логика за то, что если это случилось с тобой, с нами, то… могло случиться где-то и с кем-то еще.
Дмитрий, коротко усмехнувшись, откинулся на спинку стула. Правда, смех получился натянутый и совсем не веселый. У него в памяти вдруг опять, непонятно к чему, всплыла та странная ночь, которую он абсолютно не помнил и после которой в его жизни все так стремительно изменилось.
«И куда, черт возьми, могла запропаститься Ленка?!» Она была его последней надеждой на то, чтобы хоть как-то восстановить ход событий накануне их отлета в Сан-Франциско. После того как Дмитрий увязал истоки всего произошедшего с ними в Калифорнии с той «памятной» ночью, он неоднократно звонил Лене – и все безрезультатно. Догадка Марго, точнее, эта ее новая теория, давала совершенно иной разворот ходу его мыслей. Но вот так сразу сдаваться Дмитрий пока не собирался.
– Ты знаешь, дорогая, я как-то пока не готов вступить в ряды психопатов, которым во всем мерещится какой-нибудь очередной жидомасонский заговор.
Марго ничего не ответила. Она давно допила кофе и, достав сигарету, с тоской поглядывала на половину зала для курящих. Дмитрий вдруг явственно ощутил желание затянуться чем-то более «существенным», чем просто табак. От того, что в данную минуту сделать это было совершенно невозможно, желание сделалось только острей.
«Это вам, батенька, не Амстердам», – насмешливо произнес внутренний голос. «Ну и хрен с тобой, – зло ответил ему Дмитрий. – А кто мне запретит?.. Вон, в зале уже почти никого не осталось. Вот дождусь, когда этот чувак с газетой в углу свалит, и…»
Что было бы потом, Дмитрий, впрочем, не додумал за явной бесперспективностью мышления в заданном направлении. Настроение продолжало неудержимо портиться. Более того, появилось какое-то необъяснимое беспокойство.
– Маргош, скажи мне… Это твои предположения? Или ты что-то знаешь, чего не знаю я, и просто не можешь мне это рассказать?
– Да нет, Дим, ничего такого я не знаю… Знала – сразу бы тебе сказала… Просто я поняла однажды, что борьба, беспощадная и невидимая, идет, не затихая ни на минуту. Света и тьмы, добра и зла, просвещения и мракобесия… Так уж устроен мир.
– Противоречие есть корень всякого движения… – вдруг вспомнил Дмитрий.
– Можно и так сказать, – кивнула Марго.
– Это не я, это Гегель.
Марго задумчиво посмотрела на него. Под ее взглядом он вдруг покраснел. Но Марго, казалось, этого не замечала.
– А я хочу процитировать еще один наш постулат, – продолжала она, как будто смотря сквозь него. – Событие «оживает» лишь в тот момент, когда мы его проецируем на нашу реальность, и существует в векторном направлении, заданном инициатором.
– Другими словами, – Дмитрий усмехнулся, – мы сами задали направление этого «вектора развития» и теперь должны ждать противодействия? Так, что ли?
– Может, и так, – пожала плечами Марго. – Только в том-то и дело, что я не до конца уверена, что инициаторы – это мы.
Чувак в углу зашелестел газетой. Тонированные, почти розовые листы безошибочно выдавали в ней «Файненшл таймс». «Ишь ты!» – Дмитрий почему-то возненавидел этого снобирующего клерка в дорогом костюме, проводившего свой явно затянувшийся обеденный перерыв за чашечкой кофе и демонстративно читающего англоязычную прессу.
Марго вдруг взглянула на часы и засобиралась.
– Но сейчас инициаторы мы! – Она быстро наклонилась и с нежностью, как бы перечеркивающей все их возможные размолвки, чмокнула Дмитрия в щеку. – Потому что мы инициируем возвращение в корпус, где начинаются занятия, а это и есть наша сегодняшняя реальность.
Марго рассмеялась, но Дмитрий лишь грустно улыбнулся в ответ:
– Не совсем. Возвращаешься ты одна, мне надо задержаться…
– Что так вдруг?
– Да так, вспомнил кое-что…
– В таком случае, – Марго ехидно прищурилась, – в нашей общей реальности образовался узелок, от которого, как от того былинного камня, дорожки наши расходятся. Пока! – хохотнула она, закидывая сумку на плечо и поднимаясь.
– Пока! – криво усмехнулся Дмитрий. – Я буду помнить про коня.
– Лучше про жену! – хихикнула Марго и выпорхнула на улицу.
«Боже мой, как она изменилась!» – глядя ей вслед, думал Дмитрий. За модельной внешностью, хоть и несколько оригинальной, – Марго все еще любила красить волосы в разные цвета и делать из них причудливые композиции, скрывался чрезвычайно острый и тонкий ум, не раз приводивший его в восхищение.
Дмитрий тоже изменился за те пару месяцев, что прошли после их возвращения из Калифорнии начала девятнадцатого века. Правда, ему это знать было не дано, так как он не мог оценивать себя со стороны. Зато мог наблюдать за изменениями в Марго. Девическая резкость и вечный вызов уступили место спокойной женской уверенности в себе. Это сразу нашло отражение во внешнем облике. Меньше стало пирсинга – ушли булавки из носа и языка и лишь многочисленные колечки в ушах намекали на «металлическое» прошлое хозяйки. Разгладился воинственный ирокез – Марго теперь носила прическу в более мирном стиле; правда, все время пугала Дмитрия другой крайностью – что обреется наголо. Дмитрий возражал, но слабо, прекрасно понимая, что Марго, скорее всего, придется это сделать, учитывая их новое положение в Службе Коррекции Времени. Носить парики, которые требовались для их частых «костюмированных» перемещений во времени, на обритой голове будет гораздо удобней…
Кроме разноцветных волос, внимание в прическе Марго привлекал еще черепаховый гребень, подаренный ей на прощание Песней Ручья, дочерью вождя племени кашайя. Но доминировала «оригинальностью», конечно, цветная татуировка «Разящий дракон». Змей «выползал» из-под майки на шею, а хвостом вызывающе обвивал бедро. Из-за любви Марго к мини-юбкам это было прекрасно видно всем.
Дмитрий догадывался, какое «мучение» испытывали мужчины от созерцания этой картины! Точнее, от невозможности увидеть ее целиком. Но здесь, как говорится, «чья Маша, тот с драконом и дружит», – любил повторять он про себя, не раз перехватывая «несчастные» взгляды своих менее удачливых собратьев по полу. А если учесть, что Марго вдобавок ни за что не хотела отказываться от высоких каблуков, то при ее ногах картина для стороннего наблюдателя противоположного пола получалась, прямо скажем, «нездоровая». Мужикам Дмитрий искренне сочувствовал, тем более что после Калифорнии он абсолютно перестал волноваться за Марго: ее неординарные способности во всех видах восточных единоборств в Русской Америке не раз спасали ему жизнь, а в академии стали легендой.
