Текст книги "Passe Decompose, Futur Simple"

Автор книги: Дмитрий Савицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

– Je ne suis pas triste, – сказал он. – Не переживай за меня.

Она нагнулась и поцеловала его в ладонь. Она делала это редко и каждый раз по спине у него пробегали мурашки. Длинные тени падали со всех сторон, сужались, тянулись к бассейну. Слабо пахло лимоном, цветами табака, застоявшейся водой.

– Ты думаешь, мы смогли бы жить вместе? Если бы я развелась? – Сандра смотрела в сторону.

Боже! – подумал он. Конечно! С этой же минуты, раз и навсегда!

– А ты хочешь? – сказал он вслух.

Он достал сигарету, сломал пополам, закурил.

– Я не знаю, – он смотрел, как, тараня мягкие складки рыжей пыли, к ножке кресла ползла пчела, – что именно в нас испорчено. Я имею, в виду во мне... В Киме, быть может... Мы ведь двойники... Понимаешь? У меня такое ощущение, что я или родился без какого-то органа внутри, или же он у меня атрофирован с детства. По крайней мере я – не такой, как вы. Как вы здесь. Мы – не такие. Глупо, но к тому выводу приходишь после стольких лет... Не люблю это слово – эмиграции.

Ветер колыхнул ветви деревьев над ними, розовая пыль поднялась облаком, светясь там, где ее пронизывали лучи низкого солнца, завилась игрушечным смерчем... Небо было наполнено остывающим светлым дрожанием.

– Ты хочешь сказать, она продолжала смотреть в сторону, что каждый раз, я знаю, ты это слово тоже не любишь, каждый раз, когда ты чувствуешь себя счастливым, у тебя появляется чувство вины... Или грусти? Что ты не можешь быть просто – счастливым? Без – последствий?

– Знаешь, когда падаешь из окна, можно при желании сказать, что летишь, но на самом деле все же – падаешь... Когда я с тобой, я действительно счастлив. И в то же самое время во мне гудит какая-то тревога. Сирена. Словно я не имею права... Словно это, не знаю, как сказать... Самоубийство? Самоубийственно?

Пчела дернулась, снялась с места и исчезла.

– Это твой ответ? – спросила Сандра. – Ты не хочешь жить со мной, из-за этой твоей тревоги?

Где-то возле баскетбольной площадки раздалась трель свистка. И сразу со всех сторон, из глубины сада, от дворца, из далеких зарослей рододендронов у фонтана Медичи, со стороны колоннады и облупленных львов полетели свистки охранников.

– Fermeture! – кричали со всех сторон. -Закрываем. Fermeture!

Толстый седобородый охранник со свистком в руке приближался к ним. Закрываем, дамгоспода,– красными мокрыми губами улыбался он,– Fermeture!

Они встали и пошли к выходу. В густой тени каштановой рощи самые последние солнечные подтёки горели в горячем песке, как лужи крови.

– С этой стороны закрыто, предупредил их откуда-то сбоку голос охранника. – По центральной аллее, пожалуйте...

– Если бы ты и я с завтрашнего утра стали бы жить вместе, начал он, удивляясь тому, что слова удавались ему с трудом, что их трудно вдруг стало выговаривать,– и если бы через год или же через пять лет между тобой и мной все бы кончилось, перестало вибрировать, иссякло, для меня бы это был конец всего. Не тебя и меня... – он вел ее за руку, как водят детей. – А всего. Понимаешь? Конец всего, что может в жизни быть. Вообще.

– И ты не хочешь рисковать? – спросила она, скосив глаза. Голова ее была опущена, словно она на ходу искала что-то под ногами. – Дурак.., добавила она после паузы, тряхнув головой. – Ты просто очень глупый, дебильный, совершенно идиотский круглый квадратный дурак!

– Я знаю, сказал он. – Я больше, чем дурак.

– Поговорим о чем-нибудь другом... Она подняла голову. Глаза ее блестели, рот натужно улыбался. – О чем ты хотел? Когда мы шли...

Он набрал полные легкие воздуха.

– У меня такое ощущение, начал он, чувствуя почти физически, как раздваивается, что настала совсем другая эпоха. Это пока не заметно. Но мы перебрались всем скопом в совсем другие времена. Не знаю, чувствуешь ли ты это... Я помню году в семьдесят пятом,– почти всхлипывая, продолжал он сквозь густой туман невыносимой собачей тоски, – встретил я где-то в Москве одну приятельницу. Она была замужем за дипломатом и только что вернулась из Европы. "Ну как там, спросил я, в Европе? – Потрясающе, сказала она, – вся Европа танцует..." Так вот, я хочу тебе сказать... – они остановились, это не потому, что теперь мне за сорок. В Европе больше не танцуют. Танцы кончились. В общем-то всё кончилось: сексуальная революция, гонки по автострадам, эЛэСДэшные путешествия, острова в теплом море, по дешевке купленные старые фермы в Бретани, Вудсток, Маклюен, ТМ... То есть всё это продолжает кое-как существовать, всё это еще наполнено жизнью, но это как отражение в гаснущем зеркале. Знаешь, посмотришь на ветку жасмина, закроешь глаза, и она у тебя еще дрожит где-то на изнанке век... Все что происходит нынче – лишь отражение в гаснущем зеркале, на изнанке век...

Они стояли под липами. Она смотрела на него с прежней нежностью.

– Эсхатологический бред, – сказала она и провела ладонью по его лицу. – Как насчет нашествия инопланетян? Что еще застряло меж твоих полушарий?

– Наугад? – спросил он. – Мы как евреи, в абсолютном рассеянье, даже дома. И – без Израиля. Без земли обетованной.

– Это всё?

Он притянул ее к себе, вдохнул запах ее волос, поцеловал за ухом.

– Боже, как утомительно быть дураком, – сказал он, беря ее под руку.

Шаги его были теперь неуверенными, разными, он чувствовал, как качается, как плывет земля, как за спиной беззвучно, медленно, широким движением поворачивается небо: сползает набок монпарнасская башня, вповалку ложатся деревья, ползет в зенит дворец Сената, хлещет через край зеленая вода бассейна, бьются на гравии дорожки жирные карпы...

У ворот, выходящих на Бульмиш, было небольшое столпотворение. Какая-то парочка пыталась воспользоваться давкой и проскользнуть в сад.

– Закрыто,– сказал розовощекий офицер охраны, загораживая им путь. Сожалею. Приходите завтра. С восьми утра.

FIN