Текст книги "Возвращение в Африку"

Автор книги: Дмитрий Горюнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

НЕФРИТОВОЕ ОЗЕРО

Тем временем местность принимала все более пустынный и суровый вид. Впереди, слева и справа, сколько мог охватить глаз, земля была покрыта черной лавой. Что это – преддверие ада или только дорога туда? Во всяком случае, грешников без всяких костров можно запросто поджаривать на обочине.

– Скажите, Джон, что случилось бы, если бы мы остались здесь без машин и воды?

– Через сутки погибли. Если бы вы попытались выбираться отсюда пешком, то смерть наступила бы часов через двенадцать, а если бы пришлось еще и вытаскивать застрявшие машины, то вы свалились бы через три-четыре часа и умерли часов через восемь.

– А вы?

– Ну, я протянул бы несколько дольше, но не настолько, чтобы успеть вас похоронить. Разве что по обычаю здешних племен мог бы слегка завалить ваши тела камнями.

– Спасибо и на этом.

Черный наш юмор основывался на реальных фактах. В этих местах дневные температуры достигают 38—60 градусов по Цельсию, и люди, привычные к более умеренному климату, нуждаются в трех литрах воды в сутки лишь для того, чтобы выжить. Для нормальной жизнедеятельности требуется воды как минимум вдвое больше.

Поворот, еще поворот, и глазам открылась бирюзовая полоса озера, ошеломляюще контрастирующая с черными берегами. Добрались-таки! Скорее к воде! Дорога пошла под уклон, мы ехали уже по дну озера, которое в далекие времена занимало в два раза большую площадь, чем сейчас. Но, увы… По дороге навстречу машинам, вытянувшись на добрый километр, не спеша, под низкий звук вырезанных из дерева колокольчиков двигался караван верблюдов, груженных огромными калебасами и бурдюками с водой. Возглавлял караван сухопарый мускулистый африканец средних лет, в сандалиях из автомобильной покрышки, набедренной повязке из вылинявшего красного лоскута. На голове его каким-то чудом держалась крошечная глиняная шапочка, увенчанная роскошным страусовым пером. Преградив путь копьем, он сказал Джону, что мы должны подождать, пока он выведет верблюдов на обочину. Объехать караван мы не могли из-за камней. Тем временем подбежал, прыгая с камня на камень, замыкавший караван подросток. Вдвоем они осторожно «вытягивали» верблюдов с дороги; процедура заняла чуть больше часа, показавшегося нам вечностью. Освободив дорогу, африканцы за руку поздоровались с каждым из нас и поинтересовались, кто мы и откуда. Ни о Болгарии, ни о Советском Союзе они ничего не слышали. Мы для них были просто белые люди, как все европейцы – ни хорошие, ни плохие. Колонизаторы здесь не задерживались и в силу этого не посеяли неприязни к белому человеку, как это случилось в центральных районах страны. Сами они из племени рендилле. В сухой сезон раз в неделю приводят караван к озеру. Двое суток до озера, сутки на озере, двое суток от озера до деревни. И так почти круглый год. Можно представить, как рендилле ценят воду!

Оказывается, что на одного жителя планеты расходуется около тысячи тонн воды в год. В тысячу раз больше, чем топлива, и в 10 тысяч раз – чем металлов. Каково это соотношение у рендилле и других народностей севера Кении? Понятно, что воды они тратят в сотни раз меньше – всего три литра в день! Кран в квартире – великое благо, но он в то же время и беспечный расточитель; люди перестают беречь воду, которая достается им с такой легкостью. Далеко не все знают, что, несмотря на то, что большая часть поверхности планеты Земля покрыта водой, пресные воды составляют лишь два процента всех водных запасов. Сегодня проблема пресной воды – острейшая в мире. Подумать только, существуют проекты «перегона» антарктических айсбергов к берегам Австралии. Можно представить, сколько труда и средств потребует осуществление этого замысла! К тому же еще неизвестно, не нарушится ли экологическая система Южного океана, если человечество «выпьет» Антарктиду. Тут мне невольно вспомнился двадцатилетней давности разговор со знаменитым французским океанологом Жаком Ивом Кусто в его институте в Монте-Карло. Уже тогда ученый с тревогой говорил о нехватке пресной воды. Указывая через окно на плывущее по морю судно, он сказал:

– Нас, жителей Земли, можно сравнить с пассажирами корабля, которым дан определенный запас воды. Но пассажиры судна могут рассчитывать, что в случае нехватки воды какое-то другое судно окажет помощь. Мы же во Вселенной одиноки совсем, одиноки с нашим небольшим запасом воды, необходимой для жизни.

Топлива, в современном понимании этого термина (нефть, газ, каменный уголь, горючие сланцы, уран), рендилле не тратят совсем. А металлов? Наконечники для копья и стрел, мотыга, один-два котла для приготовления пищи на большую семью – вот, пожалуй, и все. Необходимых в каждой европейской семье вещей из металла – мясорубок, скороварок, кофейников, холодильников, пылесосов, стиральных машин, магнитофонов, миксеров и еще десятков менее нужных, а главным образом ненужных вещей, которыми обрастает человек, как днище корабля ракушками, само собой разумеется, у кочевников нет. Они живут «налегке», не обремененные вещами.

Выходит, что в представлениях этих народов о жизни, о бедности и богатстве, о счастье и несчастье вещи играют ничтожно малую роль. Выходит, их психология, моральные и нравственные критерии свободны от культа вещей, бытовых удобств, от всех богов и дьяволов общества потребления. Выходит, что они свободнее, а потому и счастливее современного человека, живущего, по образному выражению Ю. Бондарева, в условиях машинно-стеклянно-бетонной цивилизации, где асфальт, пластик, двуокись серы заменяют нам или уже почти заменили прекрасную естественность земли, воды, воздуха… Но существует ли единое для всех народов представление о счастье, смысле жизни, добре и зле, правде и лжи? Мужчины из племени рендилле вырезают из дерева изящные легкие скамеечки, которые носят всегда с собой и на которых любят сидеть. Иногда сидят целыми часами, о чем-то размышляя. Может быть, они ищут ответы на все эти «вечные» вопросы?..

Вот и берег озера, с которого открывается безбрежная ширь желтовато-зеленой воды с отчетливо различимым черным островом, напоминающим очертаниями спящую женщину. Возможно, потому, что озеро лежит в каменной чаще посреди раскаленной лавовой пустыни и путь к нему труден и изнурителен из-за жары, бездорожья, а на последнем этапе и полного отсутствия растительности, на которой хоть на мгновение могли бы отдохнуть глаза от слепящего блеска солнца и лавы, водная гладь, сливающаяся на горизонте с белесо-голубым небом, воспринимается как чудо, как феномен природы. Когда открывшие в 1888 году озеро венгерские исследователи Ш. Телеки и Л. Хенель увидели его, Хенель записал:

«Долгое время мы смотрели в безмолвном восхищении; мы были ошеломлены прекрасной картиной, открывшейся перед нами».

Можно только удивляться, что за миллионы лет озеро не испарилось от ежедневной работы солнца и иссушающего дыхания пустыни, а по-прежнему, хотя и заметно мелея и становясь все солонее, колышет свои зеленые воды в обрамлении черных берегов, поддерживая жизнь в этих скудных и неласковых местах.

Озеро Рудольф – одно из цепи Великих африканских озер. Оно четвертое по величине после Виктории, Танганьики и Ньясы. Длина его 220 км, наибольшая ширина – 50 км, площадь – 8,5 тыс. кв. км. Глубины достигают 73 м. Залитые лавой прибрежные долины и оплавившиеся скалы свидетельствуют о значительной вулканической активности в бассейне озера.

Последнее извержение вулкана Телеки на южной оконечности озера произошло в 1898 году. На озере, не считая мелких, три главных острова вулканического происхождения – Южный, Центральный и Северный. Все они необитаемы, хотя черепки от посуды и мусорные кучи, найденные на Южном острове, доказывают, что когда-то люди умудрялись там жить. В озере сравнительно высокое содержание различных солей. Такой состав воды в сочетании с высокой температурой и продолжительным солнечным сиянием создает благоприятные условия для роста синезеленых водорослей. Потому-то озеро называют еще Нефритовым морем. А местные жители – и Бассо-Нарок – темной водой…

Времени у нас до устройства на ночлег оставалось в обрез, и все же было выше сил удержаться от купания. А крокодилы? Ну почему они должны быть именно здесь, как будто другого места у них нет? Во всяком случае, в факторе внезапности шансы у нас и у крокодилов были равны. Насыщенная содой вода, казалось, закипала от соприкосновения с нашими разгоряченными телами, и хотя вода была так же горяча, как и воздух, ощущение блаженства трудно передать. Надо было только, вынув все из карманов, лезть в воду прямо в одежде – мы сразу убивали двух зайцев: отмывались сами и стирали одежду. Под здешним солнцем и ветром одежда высыхала буквально за пять минут! В дальнейшем мы не раз будем пользоваться этим, как оказалось, испытанным методом. Но под тем же солнцем и ветром эффект от купания испарялся за те же пять минут…

Лет двадцать назад я месяц жил на Байкале, у истока Ангары. Стоял тихий теплый август; в прибрежной тайге, в распадках, по которым я любил бродить, было даже жарко, все время тянуло в воду – прозрачную, холодящую зубы, манящую глубиной. И хотя говорили, что в этом месте Байкала не купаются, вода ледяная, я однажды увидел, как девушка из соседней деревни, живописно притулившейся в распадке, вышла со двора в купальнике, с разбегу бросилась в воду и довольно долго плавала. Попробовал и я. Обошлось, и купался потом каждый день. Больше двух-трех минут я не выдерживал, но этих коротких мгновений хватало, чтобы потом долго чувствовать себя как бы заново родившимся. Хорошо бы и сейчас окунуться в живительную воду Байкала!..

Вот и Лойянгалани. От разграбленного кемпинга уцелело тростниковое бунгало, в котором вполне можно укрыться. Присматривавший за помещением «по совместительству» настоятель католической миссии, единственный постоянно живущий в оазисе европеец Джозеф Полетт, охотно предоставил его в наше распоряжение; он пустил воду горного источника в сохранившийся небольшой бассейн. Через недолгое время чаша наполнилась до краев и засверкала голубизной под светом выкатившейся из-за горы Кулал полной луны.

Джордж Адамсон, в дни своей молодости безуспешно искавший золото по берегам озера Рудольф, узнав, что я собираюсь на озеро, посоветовал «побыстрее работать ложкой».

– Надо бояться того, что крокодилы перехватят еду? – пошутил я.

– Нет, ветер.

– Простите, Джордж, при чем тут ветер?

– Во время моего бродяжничества по берегам озера ветер свистел с такой силой, что еду сдувало с тарелок раньше, чем мы успевали донести ее до рта.

Я сразу поверил: уж если молчаливый Джордж, обходящийся обычно скупыми «да», «нет», «хорошо», «плохо» да еще несколькими восклицаниями: «О, в самом деле!», «Удивительно!» – произнес такую длинную фразу, значит, так оно и есть – ветра надо опасаться. И действительно, каждую ночь, где-то ближе к рассвету, поднимался ветер и дул с такой бешеной силой, что сносил в озеро все, что забывали спрятать, – одежду, миски, пустые канистры, коробки. Юго-восточный ветер дул временами со скоростью современного курьерского поезда – 120—150 километров в час. Но мы устроились надежно: сзади довольно высокий берег, а под ним – истерзанная ветрами полоска пальмовой рощи, среди которой и притулилось бунгало. Ветер безжалостно трепал деревья и крышу хижины, и не сразу можно было привыкнуть к неумолчному шуму, напоминавшему что-то знакомое и в то же время отличное от привычных с детства звуков. На вторую или третью ночь, проснувшись до света и вслушиваясь в шум рощи, я заметил, что мои спутники тоже не спят и, видимо, так же прислушиваются к ночным звукам. Кто-то шепотом стал читать известные, кажется, с рождения строки: «Лес шумит…» В том лесу всегда стоял шум – ровный, протяжный, как отголосок дальнего звона, спокойный и смутный, как тихая песня без слов. Пальмы же над нами никак не походили на столетние сосны с красными могучими стволами, стоящими хмурой ратью, да и шумела роща как-то визгливо, непохоже на тихую песню…

В другой раз шум ветра напомнил мне иной, надолго врезавшийся в сердце звук. Было это давно, на Плещеевом озере. Тогда среди московских рыболовов бытовало твердое мнение, что с 28 апреля независимо от погоды плотва несметными косяками заходит метать икру в речку Вексу, ту самую, по которой в половодье Петр I спустил два корабля построенного на Плещеевом озере потешного флота, провел их через Нерль и Волгу и положил начало Каспийской флотилии. К 28 апреля у села Усолье собиралось множество рыбаков. Но в тот раз клева не было, рыба не шла. Один из местных жителей предложил нам купить крупную щуку, добытую, как нетрудно было догадаться, на нерестилище острогой. Сварили уху, наелись свежей щучьей икры и устроились вздремнуть до вечерней зорьки на просохшем пригорке под сенью корабельных сосен. Сквозь дрему и невнятный шум крон я услышал вдруг еле различимый звук скрипки. Откуда взялась скрипка? Приподнявшись на локоть, оглядевшись и не обнаружив скрипача, я долго не мог понять, откуда идет этот высокий мелодичный звук: на ровном ветру пела золотистая, нежная, еще не затвердевшая кожица сосны, у которой я притулился. Сколько лет прошло, сколько стран потом пришлось повидать и всяческих экзотических растений, и диковинных зверей, и заморских птиц, и звуков разных слышать, а вот запомнился на всю жизнь этот полдень на берегу Плещеева озера и этот звук, похожий на звук скрипки.

Почему вспомнилось об этом? Почему на берегу далекого озера Рудольф встают картины Байкала, Плещеева озера?.. Хоронили талантливого журналиста, умного, скромного и душевного человека, много лет проработавшего корреспондентом центральной газеты в западных странах. На гражданской панихиде, воздавая должное заслугам покойного, один из ораторов развивал мысль о том, что советские люди, работающие в капиталистических странах, за редким исключением достойно проходят через соблазны и искушения вещного изобилия и бытовых удобств буржуазного общества. Они в массе своей не подвержены рже приобретательства, а всегда руководствуются принципами социальной справедливости, превыше всего ценят наш, социалистический образ жизни.

Хорошие слова, верная в общем-то мысль. Но я, только что вернувшийся из заграничной командировки, тянувшейся двенадцать долгих лет, слушал и думал: боже мой, при чем соблазны и искушения? И чем – вещами, удобствами! Да знали бы, что самое трудное испытание, которое выпадает на долю русских людей, несущих службу вдали от родных берегов, – это каждодневная тоска по Родине. Какое бы видимое, изобилие ни окружало тебя, какая бы красота ни открывалась взору – память постоянно возвращается в родные пределы, в подмосковные, во владимирские ли березняки и ельники, шуршит осенними листьями, скользит по первой пороше, кутается от зимней стужи и отогревается в кругу друзей, говорящих на твоем родном языке о близкой и неотделимой от тебя жизни дома, в России!

По-разному складываются судьбы людей, и всегда почти счастье и беда, радость и боль, надежда и разочарование, уверенность и сомнение сопровождают на жизненном пути мыслящую и страдающую личность в ее поисках истины. Лишь у немногих, подобно вересаевскому фельдшеру, «истина жизни вся целиком, до последней буквочки находится в жилетном кармане». По своей ли вине, в силу ли стечения обстоятельств человек иногда впадает в такое состояние, когда ему кажется, что все потеряно, что смысл жизни утрачен, и для него больше ничего не существует. Но даже и тогда, подводя «предварительный итог» или чувствуя приближение «последнего срока», настоящий человек, забывая нанесенные обиды, становясь выше уязвленного самолюбия, освобождаясь от тщеславия и суетности, находит в себе душевные силы, чтобы вслед за поэтом сказать: «Но более всего любовь к родному краю меня томила, мучила и жгла».

ВЫЖИВЕТ ЛИ ПЛЕМЯ ЭЛЬ-МОЛО?

В первое же утро в Лойянгалани мы познакомились с единственными постоянными обитателями восточного берега озера – людьми из племени эль-моло. Несколько стариков: попыхивают трубками из рыбьих позвонков на прибрежном песке, сплошь усеянном костями от самых мелких до метровых рыбьих хребтов и голов размером с доброе ведро. «Как мы будем разговаривать, вы знаете язык эль-моло?» – спрашиваю Джона. «Нет, конечно, но объясниться сумеем, эль-моло давно забыли свой язык и говорят на языке туркана и самбуру».

Нерадостна история этого самого маленького и самого бедного в Кении, а, возможно, и во всей Африке племени, неясно и его происхождение. Старики рассказывают, что люди эль-моло издавна живут на берегах озера. Это же подтверждается лингвистическими изысканиями и антропалеонтологическими исследованиями ученых. Венгерские исследователи Ш. Телеки и Л. Хенель писали о трех рыболовных общинах эль-моло: на юге у бухты Эль-Моло, у бухты Алия и на северной оконечности озера, неподалеку от дельты реки Омо. Возможно, и А. К. Булатович видел рыбаков племени эль-моло. Говорят, что эль-моло в прошлом были скотоводами. В тяжелые времена, в период длительной засухи они поневоле занялись рыболовством, ставшим впоследствии основным средством их существования.

Считают, что в давние времена, кочуя со своими стадами с севера на юг, эль-моло первыми обосновались в Лойянгалани, где благодаря источнику, стекающему с горы Кулал, сохранилась растительность. Но в оазисе останавливались на время и более многочисленные воинственные племена кочевников. В стычках с ними мирные эль-моло, не имевшие военной организации и не знавшие вождей и старшин, теряли людей и скот. В конце концов скота у них совсем не осталось, кочевать по пустынным просторам в поисках пастбищ стало не нужно. Эль-моло окончательно осели на восточном берегу озера Рудольф и на двух крошечных островках Эль-Моло. Единственным их занятием стала рыбная ловля, охота на крокодилов, черепах и бегемотов.

Ко времени завоевания Кенией независимости эль-моло оставалось всего 75 человек. Как выглядели эль-моло в давние времена, когда они обосновались на озере, походили ли внешностью на своих соседей – высокорослых, хорошо сложенных, крепких самбуру и туркана? Нынешние эль-моло невысоки ростом, не могут похвастаться здоровьем: у стариков больные суставы, за редким исключением, у всех эль-моло плохие зубы, кровоточат десны, дети страдают рахитом. Здесь рано седеют, нам встречались седые десятилетние мальчишки. Вероятно, из-за однообразной пищи, без мяса и овощей, и озерной воды, которая содержит множество солей, а эль-моло вынуждены ее пить. Старики, с которыми беседует Джон Омоло, философски смотрят на жизнь. «Снова завести скот и воевать из-за пастбищ с борана, туркана, самбуру? Нет, на это у нас нет сил. Вот если бы вернулись времена, когда у нас был скот, послушный только нам!» – хитро сощурил глаза один из стариков.

В давние, давние времена эль-моло разводили бегемотов, крокодилов и черепах. Их держали в загонах в воде и каждое утро выводили на берег кормить, а по вечерам загоняли обратно. Свой «скот» эль-моло доили и резали на мясо, как коров и верблюдов. Однажды, когда мужчины ушли на рыбную ловлю, молодая женщина, набиравшая воду, уронила горшок в озеро. Подгоняемый ветром, он поплыл, и женщина попросила бегемотов, крокодилов и черепах поймать горшок и пригнать его к берегу. Животные поплыли за горшком, но не вернулись…

Легенды легендами, а жить как-то надо. «Хорошо бы иметь хоть немного коров и коз, чтобы разнообразить пищу детей», – приходят к выводу старики. «А так в «нашей воде» (так эль-моло называют озеро) много рыбы, и мы давно стали рыбаками. Сам бог Вак велел нам жить у озера», – согласно кивают головами старейшины племени.

Эль-моло, как, возможно, только бушмены из пустыни Калахари, живут в полном согласии с окружающей их дикой природой. Они не стремятся подчинить природу себе, не уничтожают ее, а принимают ее такой, какая она есть – и когда она жестока, и когда она добра. Все, что им нужно для жизни – пищу, кров и немногие необходимые для жизни предметы, – они так или иначе добывают либо в водах озера, либо на его берегу. Эль-моло сооружают плоты из стволов пальмы дум, которые не гниют в щелочной воде озера. Три ствола диаметром 25—30 сантиметров и длиной от двух до трех метров связывают веревками. Гарпуны для ловли рыбы, охоты на крокодилов изготовляют так: к древку длиной от двух до трех метров веревкой прикрепляют зазубренное металлическое острие, а к рукоятке привязывают длинную веревку. Острие на гарпунах для охоты на бегемотов крепят более основательно – не бечевкой, а с помощью рога антилопы, просверленного насквозь раскаленным железным стержнем. Бечевка, которую эль-моло используют для плетения рыболовных сетей, циновок, изготовляется из крученого волокна листьев молодых пальмовых деревьев. Сначала листья вымачивают несколько дней в озере, затем складывают на песчаном берегу, а потом отделяют волокно, разбивая листья между двумя округлыми камнями. Из полученного таким образом волокна женщины и девушки делают бечевки и толстые нитки, скатывая их ладонью на бедре. Более прочная и толстая веревка для охоты на крокодилов, бегемотов и для связывания плотов приготовляется таким же способом из волокнистой коры корней акации. Сами корни служат материалом для древка гарпуна. Посуду женщины эль-моло лепят из вулканической глины, добываемой на островах; в качестве кастрюль и мисок используют также панцири черепах. В таких горшках эль-моло варят или тушат рыбу, мясо.

Как и охота, рыболовство – самый древний промысел. Сколько различных способов рыбной ловли существует на земле? Десятки, сотни? Эль-моло добывают рыбу самым трудным из трудных: гарпунами с прибрежных скал или с плотов. На плоте из пальмовых стволов, вооружившись гарпуном, рыбак выплывает в озеро, когда ветер стихнет и вода станет прозрачнее. Он плывет, зорко высматривая рыбу, плывет час, другой. Мы с Володей сидим на берегу и терпеливо ждем, а солнце печет, хочется укрыться в тень. Вдруг рыбак поднимает гарпун и резко бросает его. Раздается победный клич. Древко с привязанной к нему длинной веревкой резко уходит в воду. Плот опасно кренится, все ускоряя ход. Рыбак напрягает мускулы ног, рук, всего тела, чтобы удержаться на плоту и не выпустить веревки. Потом начинает постепенно выбирать веревку, снова отпускает, дергает. Борьба продолжается минут тридцать-сорок. Но вот рыба всплыла, охотник подтянул ее, привязал веревку к плоту и, работая шестом, как веслом, поплыл к берегу. Я попросил Володю сбегать и принести из моей рыбацкой сумки весы. Тем временем к берегу потянулись женщины, старики и ребятишки, вернулся и Володя с весами. Взглянув на рыбину, я ахнул и спрятал в карман весы. Нижняя отметка на весах равнялась 28 фунтам, пойманная же молодым эль-моло рыбина на глаз весила не менее 100! Великолепный экземпляр нильского окуня переливался всеми цветами побежалости.

Сгорая от зависти, на другой день после полудня, когда стих ветер, мы сами отправились на рыбалку. От мысли ловить с плота пришлось отказаться: не только махать спиннингом, но и просто стоять на расползающихся под ногами стволах мы могли, лишь опираясь на все четыре конечности. А если на блесну попадет стофунтовый окунь? Справились насчет крокодилов. «Можете смело заходить в воду, в этом месте крокодилов нет, всех давно перебили, Крупные экземпляры сохранились лишь на островах». На мыс нас проводил седой мальчишка эль-моло. Пробираясь меж камней, мы увидели на галечном пляже крокодила длиной метра в четыре, гревшегося на солнце. Мы даже не успели как следует заснять его, как, почуяв опасность, он поднялся на лапы, неуклюже спустился в воду и скрылся в глубине.

Небольшие блесны едва перелетали прибрежную отмель, и поклевок не было. Хорошо хотя бы по колено зайти в воду. А крокодил? Но что может остановить истинного рыболова! Блесна уходит за отмель, где чувствуется глубина. Вскоре я ощутил сильный удар, удилище согнулось, и через несколько минут на берегу переваливалась солидная рыбина. Хотя добыча не шла ни в какое сравнение с экземпляром, пойманным накануне, теперь мои весы «сработали», зафиксировав 12 фунтов; запеченный в углях окунь обеспечил всю компанию отличным ужином.

На следующий день, когда, отыскав грузила, снова отправились рыбачить на косу, нам суждено было стать свидетелем зрелища, которое, уверен, редко кому из европейцев довелось видеть. С десяток молодых мужчин эль-моло, вооруженных гарпунами и камнями, отрезав путь крокодилу, легкомысленно выползшему греться на старое место, протыкали его гарпунами, забрасывая камнями. Вокруг охотников, торжествующе вопя во все горло, носился седой мальчишка – наш вчерашний проводник: он, как можно было догадаться, и привел мужчин к пляжу, где мы накануне видели рептилию. Добив крокодила, от драгоценной шкуры которого остались одни клочья, охотники, подняв и взвалив на плечи добычу, пошли с песней в деревню.

Кажется, что на берегу озера Рудольф попадаешь в каменный век. В деревне эль-моло люди почти не знают одежды, живут в примитивных тростниковых хижинах, похожих на копны соломы, рыбья кость заменяет женщинам иглу…

Каменный век! Но ведь эль-моло не живут изолированно от двадцатого века с его социальными и техническими революциями. Воины из племени боран, совершавшие набеги и отбиравшие скот у эль-моло, пользовались огнестрельным оружием. Рядом с плотами эль-моло на берегу стоит современный изящной обтекаемой формы ярко окрашенный бот, принадлежащий одному чиновнику из Найроби; раз в год чиновник на два-три дня прилетает ловить рыбу и охотиться на крокодилов; в остальное время бот бездействует. Вблизи сгоревшего кемпинга сохранилась взлетно-посадочная полоса, и сюда несколько раз прилетали на самолетах иностранные туристы. Эль-моло начинают смутно понимать, что, помимо их жизни среди дикой природы с ее суровыми законами, тяжелым трудом, изнурительными болезнями, но зато «полной свободы» делать что хочешь, плыть и идти куда хочешь, есть другая жизнь – удобная, веселая, обеспеченная. Сталкиваясь лишь с внешней стороной этой «другой жизни», догадываются ли эль-моло, что ей свойственны жестокие законы конкуренции, соперничества, неравенства, господства и богатства одних, подчинения, несвободы и нищеты других?

Беседуя со стариками эль-моло, мы спрашивали, часто ли им приходится видеть иностранцев и что они думают о самолетах, моторных лодках, автомобилях, электричестве. Старики долго не могли понять вопроса, потом оживленно заговорили меж собой. Затем один из них сказал: «Каждому свое».

Меня эта фраза потрясла потому, что я на всю жизнь запомнил прочитанное тридцать пять лет назад на воротах гитлеровского лагеря смерти в Бухенвальде изречение: «Каждому свое». Создатели фашистских концлагерей хорошо понимали, что смирение убивает надежду…

Одно время многие не сомневались, что крохотное племя обречено на вымирание: истощенные, страдающие от постоянного недоедания и однообразия пищи женщины оказывались слишком слабыми, чтобы рожать и кормить детей, а девушки из других народов – самбуру и туркана – не желали идти замуж за юношей эль-моло – по их мнению, эль-моло жалкие бедняки. Постепенно, однако, сначала за выкуп, а потом и по любви невесты из соседних многочисленных и жизнеспособных народов стали вступать в брак с молодыми рыбаками эль-моло. Смешанных браков стало больше, когда туркана и самбуру также стали промышлять рыбной ловлей и смогли оценить искусство, бесстрашие и трудолюбие эль-моло.

В начале 1980 года путешествие вокруг озера Рудольф совершил мой старый кенийский знакомый журналист Мухамед Амин. Побывал он и у рыбаков эль-моло. Они по-прежнему успешно ловят рыбу, и не только гарпунами, но и сетями с лодок. Крокодилы в районе Лойянгалани стали большой редкостью, и, когда людям эль-моло уж очень надоедает рыбный стол, они совершают экспедиции за 80 километров к северу от Нгуфа, Юро, Кора и Мойте; в этих необитаемых местах крокодилы по-прежнему спокойно греются на песчаных пляжах или в мутных лагунах. К северу от Мойте сохранились и бегемоты, но они стали много осторожнее, и охотятся на них по ночам на мелководье, куда они приходят пастись. У женщин эль-моло появились алюминиевые кастрюли, в них, кроме обычных рыбных блюд, варят кукурузную кашу. Алюминиевую посуду, кукурузную муку и сухое молоко эль-моло покупают в фактории в Лойянгалани. Рыбу продают рыболовецкому кооперативу на западном берегу озера Рудольф.

Нейлоновые сети, алюминиевая посуда и пищевые концентраты, которые появились у эль-моло за последние годы, – достаточно ли этого для возрождения племени охотников Нефритового озера? Как знать! Во всяком случае, эти люди сделали первый робкий шаг в двадцатый век.