Текст книги "Закон Призрака"

Автор книги: Дмитрий Силлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Я видел, как моя пуля покинула ствол и полетела, ввинчиваясь в плотный воздух. А еще я видел, как из СВД снайпера тоже вылетел разогретый свинцовый цилиндр и помчался навстречу моей пуле. За обеими тянулся полупрозрачный инверсионный след, в какой-то момент эти следы даже пересеклись. Наблюдать за этим завораживающим зрелищем было крайне интересно – тем более что я уже видел: линия выстрела вражеского снайпера упирается в то место, где меня уже нет.

Он был хорошим стрелком, этот воин в экзоскелете, улучшенный программой «Киб». Он был просто отличным стрелком. Был… Именно был, хотя моя пуля еще не долетела до него. А как прикажете думать о том, кто должен умереть через долю секунды? Правильно, был. Иначе никак…

Пуля «магнум-винчестер» коснулась шлема снайпера, полностью закрывающего лицо, благодаря своей высочайшей скорости прошила его, словно он был картонным, а потом принялась за череп…

Страшное зрелище, если честно, когда голова живого существа медленно так, неторопливо разваливается на куски внутри замкнутого пространства. Фугасное действие пули «магнум-винчестер» широко известно, но вот смотреть на то, как она, вырвав кусок мозга, выносит его вместе с задней стенкой защитного шлема, у меня желания не было. Ну, погиб стрелок, погиб страшно для тех, кто увидит последствия его смерти. А для него лично – отлично погиб. Быстро и без мучений. Любое живое существо, живущее на земле, может только мечтать о таком финале. Так может, это и есть то самое пресловутое счастье – умереть мгновенно и безболезненно?..

Усилием воли я разорвал ментальный контакт с винтовкой и отвалился в сторону, хватая ртом воздух. Стрельба в моем личном, особом режиме всегда проходит с последствиями в виде сильной жажды, недостатка воздуха и заметной потери сил. Впрочем, потери не критичной. Воевать могу. Только было бы чем…

«Стечкин» – прекрасное оружие в ближнем бою, особенно если пистолет, как мой, прокачан артефактами. Ножи – тоже замечательное. Но впереди маячило четырехэтажное здание, по крыше которого к трупу снайпера уже бежали воины в черных экзоскелетах… А на повторный бой в режиме ментал-контакта с винтовкой у меня просто не было ни сил, ни возможностей. Не выйдет ничего, проверено… Тупо в контакт не войду…

– Держи!

Я обернулся на голос… и успел поймать автомат, брошенный мне Призраком. Зона меня побери, хорошо, когда у тебя в напарниках тертый сталкер, понимающий ситуацию без разъяснений. Возле ног Призрака лежал Мастер, рука которого была наскоро забинтована. Ясно. Парень все-таки вырубился, Призрак наложил повязку и сейчас стоял у борта грузовика, держа свой АК наизготовку.

– Прикрывай! – бросил я – и рванул из-за своего ненадежного укрытия.

Сразу же за моей спиной застучал автомат Призрака. Я видел, как бегущие по крыше бойцы в экзоскелетах попадали вниз. Это понятно. Даже в экзо неприятно получить пулю, особенно – в сочленение доспехов. Конечность заклинить может намертво, либо, если пуля бронебойная, не исключено, что она и до тела достанет. Поэтому лучше не рисковать и расстрелять нахальную цель из положения лежа.

Однако позиция у тех, что наверху, была не очень. Попадали кто куда, удобства никакого, край крыши обзор загораживает. Дело, конечно, поправимое. Подполз туда, куда хочется, и стреляй в того, кто не нравится. Поэтому я бежал на максимальной скорости, без всяких «маятников», тупо по прямой… Окажись кто-то из стрелков чуть пошустрее, срезать меня очередью было бы для него делом одной секунды. Но Призрак подарил мне этих секунд аж штук десять, как патронов отсыпал в критический момент.

И я использовал эти секунды по полной…

Автоматы с крыши административно-бытового корпуса ударили, лишь когда я уже взбегал по серым ступенькам, ведущим ко входу в здание. Какой-то стрелок извернулся, пытаясь меня достать, но пули лишь вышибли бетонную пыль из лестницы в том месте, где я был мгновение назад. Я не видел этого, лишь услышал визг рикошетов. Оборачиваться времени не было. Бежать через возможно закрытые двери – тоже…

Первый административно-бытовой корпус чернобыльской АЭС (сокращенно АБК-1) задумывался архитекторами как стеклянное здание. Колонны, балки, перекрытия, а меж ними – огромные рамы со стеклами размером два на два. И, что самое странное, за все годы после аварии ни одно из этих стекол не было выбито! Более того, на них даже грязь отсутствовала, словно их только что вымыли. Кстати, не только стекла, а вообще все здание выглядело так, будто его вчера сдали в эксплуатацию, – ни царапинки нигде, ни щербинки. Бывает такое в аномальных Зонах, встречал уже не раз. Словно дороги тем Зонам отдельные здания, которым не могут причинить ущерба ни вандалы, ни неумолимое время. И по собственному опыту знал я, что непросто в таком здании что-то сломать, даже стекло разбить – проблема.

Поэтому, взбегая по ступенькам, я начал стрелять…

Бронебойные пули ударили в центр стекла, но оно и не подумало разбиваться. Лишь прогнулось внутрь, словно поверхность мыльного пузыря, растревоженная ветром…

Но я не собирался сдаваться. Потому, что там, позади меня, остались мои раненые товарищи, потому, что Призрак все еще стреляет короткими очередями, но скоро, очень скоро его подавят огнем, не давая высунуться из-за борта грузовика, а потом, скорее всего, если не получится пристрелить, жахнут по гнилой машине из гранатомета… Поэтому я бежал, крича на бегу что-то невразумительное, крича и стреляя, потому что это проклятое стекло должно разбиться, потому что не может быть иначе…

И оно разбилось. Разлетелось неестественно для обычного стекла, на тысячи, мириады крошечных осколков, похожих на прозрачные капли. Не знаю, что разбило его, – пули или мое намерение проникнуть внутрь здания. Почему-то я уверен, что второе. Ведь в Зоне побеждают не пули и автоматы, а именно намерение – выжить, достичь цели. Или убить кого-то. Тоже, кстати, достойная цель в жизни, если есть за что…

У меня не было личных причин ненавидеть тех, кто сейчас находился на крыше здания. Как и у них не было причин ненавидеть нас. Просто в Зоне постоянно идет война, где убивают не из ненависти, а потому, что это необходимо. Иначе убьют тебя и твоих друзей. Можно сказать, такая работа. Грязная, но необходимая…

Я бежал по лестнице, ведущей на верхние этажи. Чистой, ухоженной лестнице, на которой не было даже следа пыли, словно по ступенькам только что прошлась тряпкой старательная уборщица. Я бежал, оставляя подошвами берцев грязные следы, – и на повороте увидел краем глаза, как эти следы медленно исчезают за мной, словно растворяются в белизне ступенек лестницы. Здание-аномалия внутри аномальной Зоны… Впрочем, ничего из ряда вон выходящего. Когда вокруг слишком много удивительного, очень быстро перестаешь удивляться…

Люк на крышу был открыт, и оттуда, сверху, слышались хлопки одиночных выстрелов, перемежаемые отрывистым стрекотом очередей. Это хорошо. Если стреляют, значит, еще есть по кому стрелять…

Я выскочил из люка, словно черт из табакерки, – грязный, злой, со «стечкиным» в руке… И сразу же мой взгляд наткнулся на круглые смотровые стекла защитной маски, за которыми можно было различить бессмысленные, немигающие глаза. Киб, скрываясь за вентиляционным коробом, в положении для стрельбы с колена контролировал, похоже, специально открытый люк. И палец запакованного в экзоскелет стрелка уже давил на спуск…

Мы выстрелили одновременно. Моя пуля разбила одно из стекол маски. Киба от удара страшной силы опрокинуло навзничь, голова стрелка, запакованная в шлем, гулко долбанулась о кровельное железо крыши. А его очередь, выпущенная из АК… черт его знает, что она натворила. Я, стреляя, очень постарался извернуться, уйти с линии выстрела, но на таком расстоянии это было нереально.

Меня дернуло влево, внизу груди заныло – и сразу же я почувствовал, как мне под ремень потекло тёплое… При пулевом ранении боль придет потом, возможно, адская, от которой ты и помрешь, – просто мозг не выдержит перегрузки болью… Но первые несколько секунд, пока ты еще жив, боли нет. Есть лишь осознание – «ранен! серьезно!!!» – и дальше уже от человека зависит. Кто-то упадет, свернувшись в позу эмбриона и ожидая прихода той самой боли. А кто-то будет продолжать выполнять боевую задачу – или ту, которую сам себе поставил. Не потому, что офигенный герой или что-то типа этого. Просто так намного легче, чем валяться в луже собственной крови, прислушиваясь к себе и ожидая неминуемого.

Поэтому я стрелял, стрелял, стрелял – в шеи чуть ниже затылка, защищенные не особо толстыми пластинами стали, вдавливая пулями в мясо эти пластины, ломая ими же хрупкие шейные позвонки. В круглые стекла защитных масок. В кисти рук, сжимающих оружие, – если стволы слишком быстро разворачивались в мою сторону…

Их было восемь на крыше, бронированных, сильных, отлично подготовленных. И несколько медлительных из-за веса своей брони. Стреляли они, стрелял я, постоянно перемещаясь и ощущая, как тяжелеет пистолет в моей руке… Плохо, очень плохо. Значит, от кровопотери стремительно теряю силы и, скорее всего, очень скоро сдохну прямо здесь, на этой крыше… Но это, честное слово, отличная смерть, просто отличная! Вот так, без боли, и в бою. Можно ли желать лучшего ухода в Край Вечной войны? Вот только заберу побольше врагов с собой, заберу их всех – такая вот у меня самая последняя цель в жизни…

Но тут сбоку хлопнул выстрел – и пистолет вылетел у меня из руки, едва не свернув запястье. Семь трупов лежали на крыше, семь кибов, убитых мною. И лишь один сейчас целился в меня – тоже раненый. Тот самый, что контролировал люк, с разбитым защитным стеклом маски, на осколке которого болтался клок зрительного нерва. Живучий, гад. Не так-то просто убить киба, в этом я убедился только что. Даже получив смертельное ранение, они все равно пытались стрелять, поэтому на них порой приходилось тратить две-три пули – за что отдельное спасибо конструктору пистолета, снабдившего своё замечательное оружие магазином на двадцать патронов.

Да только не было у меня больше пистолета, улетел куда-то под один из трупов, валяющихся на крыше. А подбирать чужое оружие – поздно, потому что раненый киб, хоть и покачивается, но все равно довольно уверенно целится в меня, чтобы довершить начатое. Похоже, он просто промахнулся: целился в меня, а попал в пистолет. И сейчас он держал свой автомат, плотно уперев его в плечо, с явным намерением не промахнуться во второй раз.

Похоже, кибов производили двух видов. Рядовые и сержантский состав, который по живучести и физическим параметрам явно превосходил серийные образцы. Вот и сейчас рядовые, получив свои порции свинца, мертвыми валялись на крыше. А живучая тварь с пулей в башке целилась в меня, готовясь забрать с собой в Край Вечной войны – или куда там уходят искусственно улучшенные бойцы с набором инструкций в башке, заменяющих собственные мысли.

И такое меня зло взяло оттого, что какая-то запрограммированная биомашина сейчас отправит меня на тот свет, что я, напрочь позабыв про ранение, резко нагнулся, выхватывая из-за голенища свой «Сталкер».

Кстати, нагнулся вовремя. Над моей головой засвистели пули, поэтому бросать нож мне пришлось из крайне неудобного положения, одновременно заваливаясь на бок. Ну, и попал соответственно – рукоятью в стекло маски, разбитое мною ранее. Я вообще с метанием ножей не особо дружу, правда, за время шатания по разным мирам немного продвинулся по этому вопросу. Но не настолько, чтоб метать из любого положения и при этом попадать клинком куда хочется.

Впрочем, получилось неожиданно удачно. У «Сталкера» на тыльнике рукояти есть внушительный металлический шип на торце рукояти, называемый «скул крашер», что в переводе означает «проламыватель черепов». Вот этот «крашер» и вонзился в открытую рану, застряв в глазнице.

Как бы ни был крут «сержант», но даже если он боли вообще не чувствовал, то с таким довеском целиться ему точно было не с руки – нож-то тяжелый, башку книзу тянет. Поэтому киб стрелять перестал, отпустил автомат и схватился за нож, чтобы выдернуть его из глазницы…

В общем, секунду-две подарил мне мой «Сталкер». Чем я и воспользовался, бросившись вперед…

Громко сказано – «бросившись». Повело меня в сторону, видать, ранение-то у меня было нехилое. И, судя по промокшей от крови штанине, прилипшей к ноге, крови из меня вытекло порядочно. Но я все-таки справился с собой и усилием воли сумел подкорректировать свой рывок в сторону врага, одновременно выдергивая из ножен «Бритву», мое оружие последнего шанса…

Киб же тем временем с проблемой справился. Схватился лапищей прямо за клинок, выдернул из раны «Сталкер» и с утробным ревом сломал его, словно зубочистку. Что ж за силища у этой твари? Ладно.

Деваться мне все равно было некуда. «Сержант» стрелять больше не собирался, понял, что не успеет вновь вскинуть автомат, болтающийся на ремне. Поэтому он просто растопырил лапищи, мол, иди сюда, сталкер с ножиком, посмотрим, поможет ли он тебе разделаться с моей стальной броней?

Я был уверен в своей «Бритве». Ладно, разучилась она разрезать пространство, но по металлу-то работает нормально. Ну, я и отработал привычно – нырнул под руку, закованную в сталь, ударил в живот киба… и едва не выронил нож от отдачи в кисть.

«Бритва» больше не резала металл. Теперь это был самый обычный нож, который чудом не сломался от удара о броню… Черт! А сил-то у меня осталось всего ничего… Картинка перед глазами потихоньку смазывалась, руки и ноги наливались свинцовой тяжестью – и я едва успел отскочить в сторону от удара «сержанта», стальной кулак просвистел буквально в миллиметре от моего виска.

Киб захохотал, ударил себя кулачищем в грудь, аж экзоскелет загудел, словно старый толстостенный самовар. Весело ему смотреть, как полудохлый сталкер бросается на живой танк с ножом, да еще пытается пробить им толстую сталь нагрудника. Что ж, тварь, давай повеселимся вместе.

Я точно знал – сил у меня осталось только на один бросок, самый последний. Потому что снизу, от груди к горлу, уже медленной, неумолимой волной накатывала боль. Тяжелая, словно волна расплавленного свинца, которая вот-вот заполнит меня всего, захлестнет мозг и отключит его, как мощный электрический разряд вырубает слабый предохранитель. И я метнулся к врагу – без финтов, без каких-либо хитростей, по прямой…

Кибу только того и надо было. Жертва сама бежит навстречу неминуемой смерти. Схватить, сжать, переломать кости, что вполне возможно, ибо сервомоторы увеличивают силу мышц в несколько раз…

И у него получилось.

Я ударился о киба, словно мяч о стальную стену, – и тут же почувствовал, как на моей спине сомкнулся стальной капкан, который немедленно начал давить, давить, давить со страшной силой. Еще мгновение – и позвоночник и ребра превратятся в костяную кашу…

Но в кровоточащей глазнице киба уже торчала моя «Бритва», всаженная туда по самую рукоять. Я с усилием провернул нож раз, другой, ткнул им вбок и провернул снова, борясь с кровавой пеленой, застившей взгляд. Вдохнуть было уже нереально. Если даже мои кости останутся целы, но давление не прекратится, тварь меня просто задушит…

Я был уже на грани потери сознания, когда хватка киба ослабла. Живой танк все еще стоял на ногах, но, видимо, это были лишь какие-то спинномозговые рефлексы, ибо из его глазницы медленно вытекала кроваво-белесая каша, некогда заменявшая мозг этой машине для убийства.

Впрочем, продолжалось это недолго.

Киб неестественно махнул рукой, словно пытался поймать ею воздух и удержаться на ногах, используя столь ненадежную опору, после чего с грохотом рухнул на бок. Из-за уцелевшего стекла защитной маски на меня смотрел застывший взгляд, полный самой настоящей человеческой ненависти. Возможно, в последнюю секунду моя «Бритва» сумела уничтожить ментальный блок в голове этого существа и дать волю чувствам, которым ученые поставили надежную преграду, запрограммировав свое творение лишь на хладнокровное убийство…

Но мне уже не было дела до мертвого киба. Я сидел на холодном листе кровельного железа и смотрел вниз, на мою «песчанку», чуть менее чем полностью залитую кровью. Пуля киба ударила в бронепластину, прикрывающую низ грудной клетки, и выдрала ее из куртки вместе с осколком ребра и куском печени. Вот почему я сразу не вырубился от боли. Печень никогда не болит и болеть не может по объективной анатомической причине: в ней, как и в мозгу, нет болевых рецепторов. Природой не предусмотрено. Зато ранение в печень, когда ее кусок чуть ли не вываливается из брюшины, – это конец, если рядом нет госпиталя с хорошо оборудованным хирургическим отделением.

«Вот оно как, – усмехнулся я про себя. – На крыше. Ближе к небу. Значит, быстрее дойду до Темного порога, ведя за собой по белоснежной облачной лестнице души убитых кибов… По лестнице…»

Почему-то мозг, вот-вот готовый вырубиться от кровопотери, зацепился за это слово и никак не хотел с ним расставаться, словно утопающий, хватающийся за соломинку…

«Лестница… Неужели?»

Я сидел в трех шагах от люка, ведущего вниз… К лестнице, на которой сами собой исчезали грязные следы, возвращая ее к первоначальному, кристально-чистому состоянию, как в тот день, когда строители, гордые своей работой, сдавали вылизанное новое здание приемной комиссии…

«Лестница…»

Из последних сил я пополз к люку… Не было их, тех сил, не могло быть, когда из тебя чуть не половина всей крови вылилась. Но я все равно полз, потому что в моей голове билось одно-единственное слово, словно маяк, призывно мигающий тонущему кораблю…

«Лестница…»

Рука ткнулась в рукоять сломанного «Сталкера», из которой торчал острый кусок клинка длиной в полпальца. Хорошо… Ползти по гладкой крыше проще, когда цепляешься за ее неровности не ногтями, а стальным обломком… «Бритву» я на автомате в ножны сунул, и сейчас доставать ее было большой проблемой. Так что спасибо тебе, «Сталкер», что подвернулся под руку. Жаль только, что это уже не ты, а твой обломок, который отвоевался навсегда. Как и твой хозяин, которому перед смертью втемяшилась в голову бредовая идея вместе с одним-единственным словом…

«Лестница…»

Я перевалился через край люка и полетел вниз, считая израненным телом стальные ступеньки, ведущие к той, другой лестнице, белой, словно саван мертвеца… или пеленки новорожденного, наконец закричавшего после долгой, тревожной паузы…

Но я не чувствовал боли от ударов о металл. Странные картины проносились в моем сознании, уже не принадлежавшем этому миру…

Струи ливня стучат в окна домов, гроза бьется в стекла, снова и снова пытаясь пробиться в человеческие жилища и залить их мощными потоками небесной воды. Белая комната, белая кровать и бледная женщина на ней…

– Дождь, – слабо шепчет она, протягивая руки то ли ко мне, то ли к окну, содрогающемуся от ударов тяжелых капель…

– Что, милая? – склоняется над ней пожилая медсестра. – Всё хорошо, сынок у тебя родился. А сейчас отдыхать, отдыхать, милая… Много кровушки потеряла, тебе спать надо, сил набираться…

– Дождь, – продолжала шептать умирающая. – Кто родился в дождь, у того в жизни будет много слез и много горя…

Ее руки упали на белое одеяло. Теперь я откуда-то точно знал, что эта женщина хотела напоследок дотронуться до меня, но не успела…

Картина смазалась, словно кто-то провел по ней широкой белой кистью. И сквозь эту снежно-полупрозрачную пелену проступила другая.

Белый дым стелется над травой, цепляется за лианы, путается в кронах высоких пальм. Я бегу по джунглям, одновременно стреляя из штурмовой винтовки «FAMAS F1», больше похожей на какой-то строительный инструмент, чем на оружие. Но, несмотря на необычный внешний вид винтовки, в руках она лежит довольно удобно. Я жму на спуск, и три чернокожие фигуры, выскочившие из-за деревьев с «калашниковыми» в руках, падают как подкошенные, прямо в белоснежный дым. Одна из них еще шевелится, пытаясь направить на меня автомат. Я перепрыгиваю через нее, прямо на середине прыжка отработав в голову врага контрольный выстрел, – и ныряю в белоснежную взвесь, окутавшую джунгли, так как на меня не действуют ядохимикаты, выгнавшие из зарослей засаду. На меня много чего не действует, к несказанному удивлению инструкторов Французского Легиона, никогда ранее не видевших ничего подобного…

Белое окутывает меня, становится плотнее, тверже, давит на лицо, ядреный запах свежей краски щекочет ноздри…

Я не выдержал и чихнул.

– Зашибись, – раздался надо мной знакомый голос. – Разлегся, понимаешь. на лестнице и чихает себе в удовольствие. А там, между прочим, двое наших парней раненые лежат на открытом месте, того и гляди на чью-нибудь пулю нарвутся или столбняк подхватят. Впрочем, если честно, может, и пусть лежат. Обоим недолго осталось. Из Мастера, считай, вся кровь вытекла, а Далю без глаз из Зоны не выбраться даже с посторонней помощью.

Я поднял голову.

Надо мной стоял Призрак с автоматом наперевес и задумчиво смотрел на меня. Прикидывает небось, может, и меня тут оставить подыхать, все равно не жилец…

Кстати, а почему я еще жив?

Осторожно, опасаясь взвыть от несусветной боли, я приподнял голову, которую непременно должен был разбить о стальные ступеньки, ведущие к люку на крыше. Но нет, вроде кровь не капает и башка не ноет от удара об острый угол, вырубивший меня на фиг и вытряхнувший из сознания то ли картины далекого прошлого, то ли предсмертные глюки.

Я опустил взгляд вниз – и не поверил своим глазам. Одно дело грязно-кровавые следы, исчезающие на белых ступенях, и совсем другое…

– Ты чего, «песчанку» свою впервые видишь? – поинтересовался Призрак. – И, кстати, не расскажешь, ты там на крыше воевал или шмотки стирал и берцы чистил? А то что-то видок у тебя больно парадный, будто и не шатался по Зоне целый день в грязище по уши.

– Ты сюда долго бежал? – поинтересовался я вместо ответа.

– Ну, как кибы стрелять перестали, так и побежал. Пару минут может…

– Я, честно говоря, помирать собирался, – сказал я, поднимаясь с пола и тыкая пальцем себе в бочину. – Ранили меня сюда. Проникающее в печень.

– Ты, случайно, когда с крыши спускался, головой не ударился? – участливо поинтересовался сталкер.

– Было дело, – признался я.

– Они и заметно, – хмыкнул Призрак. – То-то я смотрю…

– Лучше на берцы свои посмотри, – сказал я.

Призрак опустил взгляд – и вытаращил глаза. Грязные армейские ботинки, уже не первый день месившие грязь Зоны, сверкали идеальной чистотой, будто их только что сшили.

Уже ничему не удивляясь, я наклонился, поднял с пола свой совершенно целый «Сталкер» и сунул его в ножны за голенищем берца.

– Это… что? – спросил не по-детски офигевший Призрак. – Это как?

– Это Зона, – сказал я. – Вернее, аномалия. Как я понимаю, самовосстанавливающееся здание-аномалия. И поскольку мы внутри него, нас оно тоже восстанавливает до кучи. И все наше барахло заодно.

– Блин, у меня зуб выбитый растет, – потерянно проговорил Призрак. – Я хренею…

– Оно и заметно, – мстительно проговорил я. – Ладно, потом свои жвалы отрастишь. Надо ребят вытаскивать.

– Понятное дело, – кивнул Призрак, понемногу отходя от шока. – Пошли, что ли, пока «мусорщики» новых кибов не прислали по наши души.

* * *

Видимо, белая лестница была сердцевиной, центром аномалии, где наиболее сильно проявлялись ее свойства. Лицо Мастера, бледное как полотно, сразу же начало розоветь, когда мы положили безвольное тело раненого сталкера на то же место, где несколькими минутами раньше валялся я. Даль тоже был в отключке – болевой шок дело серьезное. Ну и ладно. Пусть оба полежат тут, полечатся, а мы с Призраком отправились на крышу собирать трофеи.

– Матерь моя, – проговорил сталкер, когда мы поднялись на место моей битвы с кибами. – Круто ты их.

– Как смог, – буркнул я, вытаскивая из-под убитого киба свой «стечкин». – Чем языками чесать, давай лучше хабар соберем.

– Одно другому не мешает, – сказал Призрак, снимая с убитого киба сумку с пятью магазинами к автомату. – Кстати, а они не оживут?

– Не думаю, – покачал я головой, проверяя пистолет, – надо же, исправный. Реально неубиваемая модель. – Если до сих пор не ожили, то и сейчас не должны. Или здание в принципе не в состоянии оживлять мертвых, или тут, на крыше, аномальное излучение недостаточно сильное. Хотя, блин, достаточное, чтобы заглушить мою «Бритву».

– А что с ней?

– Вырубилась в самый неподходящий момент. И без понятия, заработает снова или нет. Пока что это самый обычный нож, не более того.

Но, похоже, я ошибся насчет того, что здание неспособно оживлять мертвых. Первым начал шевелиться одноглазый «сержант». Вот ведь живучий, падла! Что ж ему теперь, голову отрезать, что ли? Так не исключено, что здание-аномалия ему ее обратно вырастит. Фантастика, конечно, но это ж Зона, от которой можно ожидать что угодно.

– А давай их с крыши скинем, – предложил Призрак. – Это ж здание аномальное, а под окнами вроде как обычная Зона…

– Тяжелые они, в экзоскелетах-то, – сказал я, вглядываясь в просвет между зданиями. Очень уж мне не понравились крохотные черные фигурки, которые двигались в нашу сторону от завода по утилизации твердых радиоактивных отходов атомной станции. Не особо быстро двигались, отягощенные тяжелой броней, но через четверть часа они точно будут здесь.

Я ткнул пальцем, указывая Призраку на новую проблему.

– Без оружия ожившие трупы для нас будут безопасны. Если что, снова пристрелим. Так что сбрасывай вниз лишние автоматы и погнали вниз.

– Куда погнали-то? – нахмурился Призрак. – От Четвертого блока они нас по-любому отрежут, на подходе перестреляют.

– Если пойдем через Золотой коридор – не отрежут, – сказал я, кидая с крыши два сильно потертых автомата. И следом – еще один, с прикладом, расколотым пулей. «Банхаммер» Мастера лежал внизу, рядом с лестницей – надеюсь, чистился-обновлялся вместе со своим хозяином. А себе и Далю я уже прихватил два АКМа с тяжелым деревянным прикладом. Люблю я этот автомат, в том числе – за приклад. Тяжелая дубина, отличное оружие ближнего боя в старинной русской связке «штыком коли, прикладом бей». Генетически она сидит в нашем народе, та связка, от предков, что крошили вражью силу еще кремневыми ружьями, снабженными багинетами, которые вставлялись прямо в ствол. Поэтому кто бы что ни говорил, но из всей линейки автоматов Калашникова мне АКМ как-то ближе и роднее даже знаменитой «сотой» серии…

– Ты… в своем уме? – Призрак аж остановился, уставившись на меня, словно впервые увидел. – Через Золотой коридор? Я не ослышался?

– Ты не ослышался, – сказал я. – Так ты идешь или нет?

Призрак мотнул головой, словно прогоняя неожиданно накрывшую его похмельную дурноту.

– А, вообще-то, не один хрен, как помирать, – махнул он рукой. – Хотя я б, конечно, предпочел тут, на крыше. Говорят, уж очень жутко кричали те, кто пытался пройти к Четвертому блоку Золотым коридором, их вопли были слышны за полкилометра. И никто из них так никогда обратно и не вышел.

– Ну, тогда оставайся, – пожал я плечами. – Просто я других вариантов не вижу. Воевать одному против роты кио в экзоскелетах это верная смерть, а так – хоть какой-то шанс.

– Черт с тобой, – плюнул Призрак, закидывая за плечо выбранный автомат, а небольшую кучу оставшегося оружия спихивая ногой с крыши. – Веди, если знаешь, как оттуда выбраться.

Я кивнул, после чего скользнул в открытый люк. Больше нам тут было делать нечего. Призрак, нырнув за мной следом, захлопнул люк за собой и лязгнул массивной задвижкой. Это он правильно сделал. Понятное дело, ненадолго задержит оживших кибов крышка люка, но нам и это в плюс. Если, конечно, здание-аномалия оправдает наши надежды…

Ибо сейчас насчет этого у меня были сомнения.

Дальнобойщик сидел на белой ступеньке спиной к нам, обхватив руками голову. Возле его ног лежала винтовка ОРСИС Т-5000, с которой сталкер, даже будучи серьезно раненным, не смог расстаться. А Мастер лежал там же, где мы его оставили, уставившись в потолок немигающим взглядом. Неужто помер?

– Ты… живой? – на всякий случай поинтересовался я, спустившись по лестнице пониже.

– Ага, – не отрывая взгляда от потолка, проговорил Мастер.

– А чего лежишь… так?

– Хренею, – завороженно отозвался сталкер. – Белый потолок. Совершенно белый, без пятен, сколов, трещин. Чистое здание. Наверно, единственное в мире, которое нельзя испачкать ничьими грязными лапами. Вот уж не думал, что на земле есть настолько прекрасное место…

– Ты это брось, с лирикой, – проговорил я, протягивая ему сумку с магазинами, снятую с мертвого киба. – Починила тебя Зона – скажи ей спасибо и иди дальше. Или ты решил тут остаться? Между прочим, сюда целая рота кибов чешет, от которой никакое чистое здание не спасет.

– Я б остался, – вздохнул Мастер, поднимаясь с пола. – Но мечтать не вредно, а дело делать надо.

– Точно, – сказал Даль, отнимая ладони от лица и изумленно глядя на них. – А я уж с глазами попрощался. Боялся их открыть. Фантастика…

– Она самая, – кивнул я. – Если выживем – роман напишу, типа, все это фантастика и есть, включая белую лестницу, которая Виталию Павловскому по прозвищу «Дальнобойщик» глаза вернула. А пока что вот тебе автомат и погнали, пока нас тут, чудесно исцеленных, не перестреляли на фиг.

Признаться, я сам был не уверен, что мы сможем пройти к Четвертому энергоблоку Золотым коридором. Уж больно много про него всяких-разных легенд ходило, от которых у сталкеров-новичков лица бледнели. Но я неплохо представлял себе план ЧАЭС, неоднократно изученный по копиям старых карт Генштаба. И сейчас у нас просто не было другого выхода. Либо ломиться через Золотой коридор, откуда еще никто не выходил живым, либо гарантированно погибнуть под пулями целой роты кибов. Я всегда предпочитал хотя бы мизерный шанс выжить его полному отсутствию, поэтому сейчас так уверенно вел троих сталкеров к кодовым дверям, которые, наверно, придется взрезать единственным оставшимся зарядом детектора аномалий…

– А что за золотой коридор такой? – поинтересовался Дальнобойщик, заодно на бегу проверяя автомат. Бывает, не слышал человек об этом феномене. Нельзя все знать о Зоне, всего и я не знаю.

– Коридор, соединяющий все четыре энергоблока ЧАЭС, – бросил я через плечо. – Назван так из-за цвета его облицовочных панелей из анодированного алюминия. Длиной около километра, тянется через всю станцию и упирается в Четвертый энергоблок.

Все это я выговорил скороговоркой, будто автоматный магазин опустошил длинной очередью. Времени на длительные рассказы не было, да большего я и сам не знал, кроме того, что пару лет назад возле выхода из Золотого коридора нашли сталкера, которого опознали лишь по оплавленным армейским жетонам.